Галина Ужова. КОНЕЦ «НЕНАСЫТНЫХ»

Галина Ужова.

КОНЕЦ «НЕНАСЫТНЫХ»

К судебным заседаниям привыкнуть еще можно, но чтение приговора — зрелище непереносимое. Ведь, кроме удовлетворения тем, что преступники понесут заслуженное наказание, нормальный человек испытывает гнетущую тяжесть хоть и чужой, чуждой, но изуродованной судьбы. Как подумаешь, глядя на осужденных, особенно на пожилых, что это и есть итог их жизни, все, к чему они пришли, — делается страшно...

Процесс был громкий. Не то чтобы весь Киев только о нем и говорил — двухмиллионный город работал, строил, учился, как обычно, и не кучке воров занять его внимание. Но толков было предостаточно. В поезде совершенно случайная попутчица, лингвист по профессии, поведала мне, что у Елкиной (даже фамилию знала!) в квартире были дверные ручки чистого золота и что в милиции из конфискованных вещей устроен целый музей.

Музей не музей, но комнату в здании Министерства внутренних дел Украинской ССР под «сокровища» Елкиной действительно выделили. Странное впечатление она производит. Ни блеск норковых шкурок, ни игра света в прекрасном хрустале не рождали восхищения, какое вызывает по-настоящему красивая вещь. Бирки оценщиков на каждом блюде, на каждой вазе и люстре белеют, точно клейма. Нет, это не музей. Скорее барахолка.

Нет здесь двух домработниц, чтобы протирать, чистить, перетряхивать. Ушли и шофер, и личный парикмахер, получавший по пятьдесят рублей за визит, и постоянный ветеринар, лечивший любимого песика Кордика — мудреную кличку Кардинал Елкиной было слишком трудно выговаривать. Подох Кордик, сгинули богатства, отшатнулись приближенные. Седая старуха злобно и бессильно кричит в зале суда...

Ресторан «Столичный» стоит на Крещатике, в самом центре Киева. На посещаемость здесь не жалуются. Внизу кафе самообслуживания, мрачноватое помещение, тоже всегда заполненное людьми. Это и есть бывшие владения Лидии Лазаревны Елкиной, официально занимавшей должность заведующей производством, державшей в руках все хозяйство, включая даже директора и его заместителя.

Никто не знает точно, сколько она украла. На предварительном следствии вырисовывались суммы прямо-таки фантастические. В суде подсудимые срочно и неоднократно меняли показания, стремясь уйти из-под наиболее грозной статьи «за хищение в особо крупных размерах». Но, несмотря на это, Верховный Суд определил ущерб, нанесенный преступной группой государству, в цифрах, намного превышающих сто тысяч рублей. А ведь деятельность «ненасытных» изучена только после 1971 года, поскольку прежние документы уничтожены.

А в каких рублях измерить моральный урон, нанесенный людям? В коллективе, где работают десятки людей, не осталось почти ни одного незамаранного человека. Честному здесь нечего было делать, он мгновенно отторгался как нечто чужеродное. Или уходить — или красть. Свидетельствует официантка ресторана: «Я сказала сначала, что мне не хочется в этом участвовать. Но я понимала, что условия в таком случае будут самые жесткие, блюда буду получать позже всех, умышленные придирки начальства и жалобы, которые посыплются от посетителей, все равно заставят меня уволиться».

Это был какой-то другой мир — все в нем словно вывернуто наизнанку. Бухгалтер-калькулятор Шульман говорит: «Елкина, довольная моей работой, давала мне ежедневно деньги за честность». Сама Лидия Лазаревна на предварительном следствии подчеркивает: «В таком деле, как наше, крайне важно доверие».

О всплывшей на следствии Ларисе Полищук, пожалуй, стоит рассказать подробнее. Она закончила Донецкий институт советской торговли, и без нее, дипломированного инженера-технолога, Лидия Лазаревна вряд ли смогла бы наладить столь доходный бизнес. Полищук заменяла Елкину во время отпусков, болезней. Подчиненные ее побаивались и ненавидели. Из показаний Береговой: «При Полищук денег изымалось из кассы больше, а технология приготовления пищи нарушалась так, что уж дальше было некуда. Суммы, которые она разделяла между сотрудниками, уменьшались». А чего церемониться — все уже были повязаны одной веревкой — и те, кто, как Полищук и Елкина, клали в карман сотни рублей в день, и те, кто довольствовался пятеркой-десяткой.

Как же добывались эти деньги? Непосвященному источником неправых доходов всегда представляется ресторан — там банкеты, свадьбы, дорогие закуски. Да, наживались и на этом. Но несравненно выгоднее для жуликов было кафе, невзрачное, темноватое кафе, где мы терпеливо стоим со своими подносами и не подозреваем, чем, оказывается, иногда кормят нас и кого «кормим» мы.

Становится не по себе, когда читаешь обвинительное заключение. В котлеты вместо филе индейки шла свинина, бульон разбавлялся водой на треть, компот — на две трети. Вместо сливочного масла применялся свиной жир, слоеное тесто заменялось простым. Это втрое дешевле. Вес наращивали в котлетах за счет панировки, в заливном — за счет желе. На каждых пятидесяти килограммах фарша «экономили» десять килограммов мяса. Расход сметаны и масла в каждой порции уменьшали на две трети. Вместо маринованных фруктов на гарнир давали соленые огурцы. И так далее, и так далее. Из «сэкономленных» продуктов жулики стряпали новые порции. Самое смешное и удивительное при этом, что за все время разгула воров посетители записали всего одну жалобу на качество пищи. То ли безропотность, привычка, то ли боязнь показаться капризным, скуповатым в «шикарном» месте...

С каким удовлетворением написала бы я, что расплата к преступникам пришла в лице общественного контролера или сурового ревизора из торга. Увы! Как сказано в деле, с августа 1972 года Елкина «вступила в преступную связь с начальником торгово-производственного отдела городского треста ресторанов Саленко, старшим инспектором по кадрам Межуевой, а с сентября 1972 года — с заместителем заведующего отделом торговли и общественного питания Печерского райисполкома (на общественных началах) Пятилетовым». Елкина не боялась проверок, рейдов, ревизий, экспертиз — одни проводились формально, о других она знала заранее. Да, сейчас Пятилетов, Межуева, Саленко осуждены на долгие сроки лишения свободы, но тогда они были готовы для Елкиной на все. Лидия Лазаревна среди своих презрительно называла их нахлебниками.

Итак, началось не с ревизии, а с заявления, подробного и обстоятельного, адресованного Министерству внутренних дел. Дело было поручено двум сотрудникам республиканского управления УБХСС подполковнику милиции Георгию Леонидовичу Лебедеву и майору Валентину Николаевичу Горину.

Когда рассказывает Лебедев — это готовые новеллы, яркие детали, образы, а когда Горин излагает обстоятельства дела тихим, порой монотонным голосом — эта логическая картина, где ни убавить, ни прибавить.

— Если откровенно, — говорит Лебедев, — мы вначале хотели пойти по легкому пути: найти анонима. Человек он был явно осведомленный. После письма раза два звонил, представился Иваном Ивановичем, интересовался, что мы намерены предпринять... Из автоматов звонил.

— Начали с азов, — продолжает уже Горин, — с инструктажа общественников, которые делали контрольные закупки.

— Понимаете, — подхватывает Лебедев, — у каждой кассирши в кафе стоит зеркальце — всю очередь видно. Они ведь психологи, сразу определяют, кто будет глядеть во все глаза, а кому можно что угодно подсунуть. А ведь надо их перехитрить, чтоб наших хлопцев да девчат они ни за что не распознали!

В ресторане «Столичный» и внизу, в кафе, появлялись посетители с определенными заданиями. Перед получением им заранее вручали специальные пакеты и мешочки, заказывали они определенные блюда; в точно отработанном порядке занимали очередь к кассам. В ресторане было проще — незаметно для официантки опустил в сумочку осетрину или злополучную котлету «Метро» — и дело с концом. Дальше слово за экспертами из пищевой лаборатории. Все пробы пищи ребята прямым ходом из «Столичного» несли в УБХСС, мешки пломбировались номерной пломбой, составлялся акт — в присутствии понятых, честь по чести.

Первые анализы дали ужаснейшие результаты. Свиные хвосты вместо фарша из вырезки, ополовиненные по весу порции сразу показывали: здесь воруют! Но надо было проводить рейд за рейдом, чтобы доказать, что хищение здесь не случай, а система.

Следующим был вопрос: что воруют? Продукты или деньги?

Те же бригады общественников попутно проверили работу касс. В «Столичном» никого не обсчитывали. Разве что чеки небрежно отбрасывали в сторону, но кто из нас глядит на чеки? А кто обращает внимание на табло, где должна появиться сумма, которую кассир пробивает на чеке? К тому же в кафе аппараты продуманно были поставлены боком, чтобы цифры трудно было разглядеть. А чаще табло просто завешивалось образцами талонов на питание для спортсменов, туристов. Все эти совпадения тщательно фиксировались в протоколах после каждого рейда. Приметы кассира со слов каждого участника рейда также попадали в протокол. Чтобы избежать случайных ошибок, старались к словесному портрету присоединить незаметно сделанную фотографию.

Шли группой. Допустим, трое ребят ставили на поднос столько блюд, чтобы их цена явно превышала рубль. Свидетели указывают — и это закреплено в протоколе, — что, когда платили, к примеру, рубль сорок, рубль десять, рубль шестнадцать, на ленте и на табло значилось сорок, десять, шестнадцать копеек. Уловка простая — кассиры не пробивали рубли.

Несколько раз в день из глубины кухни появлялась женщина, брала у кассиров какую-то часть денег и уносила наверх. Так установили, что кассы и кухня тесно связаны. Кухня у ресторана и кафе одна, а заведует производством Лидия Лазаревна Елкина. Повнимательнее к ней приглядеться сразу не удавалось — даже получить ее личное дело у трестовских кадровиков пришлось с величайшей осторожностью, после долгого поиска невинного предлога.

Сила невидимого противника почувствовалась в таком эпизоде. Некоторое время назад из «Столичного» уволилась буфетчица, причем с обидами, ссорами. Решили с ней побеседовать. Вежливо пригласили после работы на полчасика. Во время беседы ни на чем не настаивали, так, легкие расспросы. Буфетчица отвечала настороженно, а простившись, немедленно сообщила Елкиной, что ею интересуется милиция!

Разумеется, сотрудники УБХСС не впервые в жизни ловили расхитителей, и арсенал средств накоплен у них приличный. Профессиональных тайн они мне, естественно, не открывали, и последующие страницы этой истории заменялись короткими фразами: «получили возможность изучать ежедневные товарные отчеты», «установили, что преступники вели учет излишков».

— А если бы просто явиться и сразу накрыть всех за «работой»? — спрашиваю.

— Мы так и сделали, — отвечает Лебедев. — Оцепили здание, все четыре входа блокировали, около каждого рабочего места мгновенно установили пост, чтобы все движение было парализовано. Никуда не отойти, ничего не припрятать — так минут десять продолжалось, но и этого было достаточно. Все зафиксировали: и излишки в кассе, и черновые записи о количестве лишних блюд. Но до этого мы долго изучали их механику, приемы, мы наверняка знали, что ищем и что найдем при операции. А сама инвентаризация дала нам всего 462 рубля недостачи. Представьте, если не было бы подготовительной работы! За недостачу дирекция получила бы выговор, и только. А кассирши бы виновато потупились: «Ах, это я ошиблась!» Мы тут же, в зале закрытого ресторана, вынесли постановление о возбуждении уголовного дела. Бригады немедленно выехали с обысками по известным уже нам адресам. Потом включили обрезанный на время операции телефон и в кабинете директора начали первые допросы.

Так в крошечной комнатушке на втором этаже впервые встретились лицом к лицу Елкина и Горин. Валентин Николаевич знал о ней, кажется, все, но увидел только сейчас.

— Так это ты — Горин?! — взревела Лидия Лазаревна, когда он представился. — Так это ты Вовку посадил?

Вовка, сын Елкиной, тоже заведовал производством в кафе «Галушки» и тоже воровал, но до родительницы по размаху ему было далеко.

Конечно, и Лебедев с Гориным, и следователи Кузьминов Александр Семенович, а затем Кудинов Виктор Иванович догадывались, что в «Столичном» свился клубок мучительных страстей — и зависть, и ненависть, и алчность... Но на первом месте был страх. Елкина сумела внушить его своему окружению. И сумела убедить всех в полной своей собственной неуязвимости, безнаказанности. Да она и сама в этом уверилась. Подчиненных Лидия Лазаревна стравливала, оскорбляла. В ее «репертуаре» имелись и чисто художественные номера. Накануне важных правительственных приемов Елкина демонстративно исчезала из ресторана на полдня, потом появлялась в сногсшибательных туалетах, на ходу отдавала распоряжения и снова отбывала, чтобы наутро подробно рассказывать, как прошел прием и как выглядели его участники. Сотрудники УБХСС, которые к тому времени уже следили за каждым ее шагом, знали, что Лидия Лазаревна отбывала не на прием, а к себе домой. Но кассирши, повара и официантки слушали ее россказни, трепеща.

К ее допросу следователь Кузьминов готовился очень серьезно. Он решил работать на контрасте. Внимательно выслушав сыплющую проклятьями и угрозами матерую аферистку, он спокойно сказал:

— Что же, ошибки бывают. Давайте разберемся, кто мог вас, как вы говорите, оклеветать.

Первая беседа посвящалась теме: «Расскажите мне о себе». Вторая: «В чем состоит ваша работа». Третья: «Взаимоотношения внутри коллектива».

По-настоящему насторожилась она только на четвертой беседе, когда Кузьминов подошел к семейному бюджету. Но к этому времени кое-что было уже известно из допросов ее мужа. Стоило только сказать о его показаниях — и Лидия Лазаревна, кроме проклятий, не могла произнести ни слова. Вскоре она дала первые правдивые показания. Беседа тотчас была записана на видеомагнитофон.

К встрече с Ларисой Полищук следователь почти не готовился: было точно известно, что она не скажет ни слова. И действительно, Полищук хладнокровно все отрицала, а во время обыска, например, даже успела проглотить контрольный талон к сберкнижке на предъявителя. А ее приятельницы несли новые и новые сберкнижки, сумки с драгоценностями, которые она им отдавала накануне: пусть, мол, у тебя полежит. «Не мое. Впервые вижу», — усмехалась Полищук. От трех почерковедческих экспертиз, подтвердивших, что книжки ее, она отказалась наотрез. Она и на суде все отрицала, загадочно усмехалась, только во время чтения приговора побледнела. Она и Елкина получили по пятнадцать лет лишения свободы с конфискацией имущества.

Большую часть награбленного Елкиной хранила Евдокия Усикова, член Союза художников. Причем хранила истово, утверждая потом, что все это принадлежит лично ей, а золотые вещи, прямо-таки как профессионал, закопала на даче, но не на участке, а на улице, под пешеходной дорожкой! Разумеется, все равно не помогло, но изобретательность какова! У родственников Лидии Лазаревны изъяли ее облигации — и каждая поездка была драмой. Племянник, например, презрительно швырнул на стол пачку облигаций — забирайте, мол, свое, кровное, вот этими руками добытое! А между тем две из этих облигаций были той же серии, что взятые накануне у другого родственника за пятьсот километров отсюда!

— Я там гостил и... украл у дяди две штуки, — нашелся племянник.

Кстати, в его ванной нашли при обыске теткиных облигаций на 18 тысяч рублей.

...Раньше я считала выдумкой обычные концовки детективных историй — преступники наказаны, следователи едут в машине на новое дело. А теперь с радостью думаю, что наконец отдохнут от этого кошмара и следователи, и член Верховного Суда Украины Антонов, суровый, добрый человек, фронтовик, ставший на войне инвалидом. И мысленно вижу, как, приподнимая брови, Лебедев скажет заядлому болельщику Горину с убийственной иронией: «Опять на стадион, безумец?»

И мне самой легко и странно, как после тяжкого сна, идти из зала суда по шумным улицам и видеть обычную жизнь, цветы, переполненные троллейбусы. И постепенно избавляться, избавляться от ощущения того, точно я долгое время пробыла в темном, сыром и грязном погребе.