Борис Лизнёв -- Первый план
Борис Лизнёв -- Первый план
За последние годы прошло множество встреч со зрителями, интересных бесед, заинтересованных дискуссий, обсуждений фильмов. Были и некоторые успехи на кинофестивалях, но главным событием своей кинематографической жизни я считаю другое.
Это случилось в конце девяностых. Тогда снимали в основном люди, назвавшие себя демократами и приверженцами нового режима, остальным приходилось туго. Но забросить кино я не мог и поэтому всё делал самостоятельно, самодеятельно, выпрашивал у друзей камеры, пользовался подручными средствами. Снимал, доснимал, озвучивал то там, то здесь, добивался возможности монтажа и, в конце концов, за несколько лет завершил фильм о деревне, в котором, как мне казалось, через события деревенской жизни затрагивались и вечные темы.
На одном из патриотических кинофестивалей этот фильм был представлен в конкурсной программе. В тот день шло множество лент, моя работа стояла последней. Зрители отсмотрели все фильмы и встретили их одобрительно. Наконец, пришёл и мой черёд.
Странно, но с самого начала всё не задалось. Кто-то из членов жюри опоздал, и показ пришлось начинать сначала. Потом через несколько минут ко мне подошёл мой знакомый и извинился, сообщив, что он не может смотреть дальше, так как его дожидаются журналисты. Через несколько минут зал покинул другой, третий. Дальше и вовсе начался массовый исход зрителей. И мне казалось, что люди выходили, специально как можно громче передвигая стулья, выражая своё неудовольствие.
В зале можно было наблюдать странную картину: шёл фильм, а присутствовал всего один человек — сам автор, то есть я. Удар был, конечно же, сильный. Ушли даже все члены жюри. Это было столь вызывающим, что в какое-то мгновение я даже хотел сорваться и выбежать из зала, но потом понял, что эту чашу мне нужно испить до конца. Ведь ушли близкие по духу люди. То есть зрители не восприняли этот фильм.
Я сидел в пустом зале, смотрел собственный фильм и даже не замечал его. Передо мной представали картины моей жизни. Так интенсивно мой мозг не работал никогда прежде. Вспоминались как самые значительные, так и вовсе неприметные эпизоды моего прошлого. Радостное, постыдное, моменты, которые могли бы круто изменить всё, поступи я в тех ситуациях иначе. Вся жизнь воспринималась как процесс некоего духовного падения, которое завершилось на злополучном просмотре.
Почему-то память постоянно возвращала меня в один и тот же эпизод из моей жизни, когда я, семиклассник, находясь в деревне летом, тяжело заболел, подхватил какой-то вирус с осложнением. Ночью меня везли на телеге в больницу. Каждая кочка отзывалась во мне болью. Я смотрел на звёздное небо и, признаюсь честно, ни до, ни после не видел его таким. Передо мной предстали миллионы звёзд, миллионы искрящихся частичек, сложившихся в объёмную картину. Мне казалось, что в ту ночь с неба падали звёзды, каждая рождала десятки, сотни блестящих лучей, отсветов. Всё это двигалось, шевелилось, пульсировало. Сжимая зубы от боли, в тот момент я не чувствовал никакого одиночества, ощущая себя частичкой огромной вселенной.
То было первое чудо, увиденное мною, вторым чудом стал кинематограф с его магией тёмного зрительного зала и бесконечностью миров, рождаемых экраном. Так моя жизнь как будто бы выстроилась, связанная линией, начинающейся той странной ночью и заканчивающейся моим пребыванием в пустом зале во время показа. Между этими событиями прошло тридцать лет.
И мне стало ясно, что как-то не так я поступил в жизни, ставил неверные внутренние задачи. Поэтому итог, пусть и промежуточный, был столь плачевным. На этой трагической ноте закончился фильм. Загорелся свет, и неожиданно я услышал чей-то голос: "Я вас искренне поздравляю, мне очень понравилась лента". Оказывается, в углу сидел один зритель. То был молодой польский режиссёр. Он подошёл ко мне и искренне пожал руку.
Сначала я посмотрел на него с недоверием, решив, что этот человек из доброты утешает меня. Но нет, весь вечер и следующий день он буквально следовал за мной по пятам. По тем вопросам, которые от него исходили, чувствовалось, что фильм был воспринят им очень глубоко и искренне.
Это было настолько поразительно, что боль от позора столь неудачного показа как-то быстро стихла, ко мне пришла новая мысль. А ведь неизвестно, что лучше — массовое приятие фильма, широкий успех или вот такое точечное, единичное, но глубокое попадание в душу человека, которое заставляет его в буквальном смысле слова измениться.
Тогда я почувствовал, что тот просмотр — скорее не поражение, а даже моя личная победа. С тех пор я больше люблю те свои фильмы, которые не были широко признаны, нежели те, которые всем нравятся. И тут, наверное, не скажешь лучше, чем Тютчев: "Когда сочувственно на наше слово одна душа отозвалась, не нужно нам возмездия иного, довольно с нас, довольно с нас".
Выбрать и купить ходунки детские в нашем интернет-магазине.