Чернобыльская авария. Постскриптум

Чернобыльская авария. Постскриптум

Я посетил родную редакцию, чтобы сдать материалы по командировке в Кадыкчан – расселенный несколько лет назад шахтерский город, безмолвно рассыпающийся на части посреди сопок Колымы. Был я физически утомлен путешествием, да еще и морально чувствовал себя не так чтобы очень. Насмотрелся на непривлекательные стороны развития человеческой цивилизации. Одно дело – прочитать о мертвых городах в материалах коллег (пусть и очень образно написанных), а другое дело прочувствовать все собственным ливером. Так что можно признаться, что я был несколько на взводе.

Поэтому когда я узнал, что готовятся к публикации материалы по Припяти и Чернобылю, то не смог удержаться и прилюдно прокомментировал свое мнение по поводу влияния аварии на страстно любимый мной город Киев. Нет, родился я в Питере и частично здесь вырос. Зато каждое лето я с матерью отправлялся почти на все каникулы на Украину. Тогда еще именно так говорили, а не «в Украину» (кстати, не могу привыкнуть до сих пор). Мать – учительница в школе, и законный отпуск у нее растягивался на два месяца, на которые она, подхватив под мышку рахитичного питерского ребенка, спешно отправлялась к своей сестре – подкормить меня щедрой хохляцкой кухней и поправить пошатнувшееся за зиму здоровье витаминами. И так каждое лето – с тех самых пор, как мне исполнился год, и до апреля 1986-го. До сих пор я считаю, что в этом году – мне исполнилось четырнадцать лет – у меня закончилось детство – просто потому что я перестал ездить в Киев. Я знал в этом городе все закоулки и честно признаюсь – любил его гораздо больше, чем родной Питер. И я был прав. Чем могут привлечь ребенка строгие линии гранитных набережных и редкое солнце, воспринимаемое даже летом как праздник? А бесконечные слякотные зимы, когда день заканчивается, даже не начавшись? И потом, все первые пятнадцать лет своей жизни я провел в нескончаемой борьбе: мое здоровье против болотистого питерского климата. Но надо заметить, что я редко бывал в выигрыше.

Киев я обожал и каждый год с томлением ждал начала лета. Поэтому Чернобыльскую АЭС я возненавидел сразу и всей душой. Как только узнал о ее существовании – и одновременно с ее кончиной – 2 мая 1986 года. Киев с тех пор был потерян для меня. Как выяснилось потом, на долгие годы. Жизнь сложилась так, что в следующий раз я приехал туда только спустя двадцать лет. И тем не менее о событиях того времени я знаю очень и очень хорошо. С тайной надеждой я слушал телефонные сообщения тетки, которая звонила более чем обеспокоенной семье почти каждый день в течение месяца после взрыва на четвертом блоке, и обязательно раз в неделю – все последующие полгода. Я выискивал в этих сообщениях надежду – вот сейчас все быстренько ликвидируют, починят, радиацию смоют с улиц, и летом я опять залезу на верхнюю полку в поезде. Что из этого вышло, даже вспоминать не хочется. Между прочим, моя тетка тоже оказалась в многочисленном стане пострадавших. Через пять лет после аварии на АЭС она перенесла субтотальное (то есть почти полное) удаление щитовидной железы.

Учитывая все рассказанное, я думаю, вы поймете, почему меня так взял за душу незатейливый факт: выходят материалы о ненавистной мне АЭС и снова ни слова не будет сказано о том, как сильно пострадал от аварии Киев. Смолчать я не мог. И наверное, тогда в редакции произнес очень страстный монолог, потому что к нему прислушались. Поэтому помимо отчета о командировке на Крайний Север я через некоторое время сдал на руки редактору материалы, которые вы можете прочитать ниже.

P.S. Я очень старался быть беспристрастным.