VOX POPULI

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VOX POPULI

«Независимая газета», 30 октября 1999 г.

Полемика с Дмитрием Косыревым («НГ», 07.10.99)

Статья Дмитрия Косырева называется «Тимор в нашей жизни», и очень может быть, что иной читатель скользнет взглядом по заголовку и двинется дальше: в конце концов где Тимор, а где Кострома (Архангельск, Москва, Тюмень). Такой торопливый читатель, для которого свои проблемы – как и для каждого из нас – куда как ближе к телу, чем все события на далеком индонезийском острове, совершил бы серьезную ошибку. Ибо статья эта – не только, а точнее не столько о Тиморе, сколько о самых насущных наших проблемах. Наших – в какой бы точке земного шара эти самые «мы» ни пребывали.

Наиболее серьезная и тревожная из проблем, затронутых в статье, заключается в следующем: мировое, сиречь западное, общественное мнение начинает играть все более серьезную роль в формировании глобальных политических процессов, оказывая заметное влияние на принятие политиками кардинально важных решений. В какой-то степени это общественное мнение представлено в статье в образе новозеландской домохозяйки, собирающей подписи под воззванием к мировым лидерам с требованием «немедленно остановить кровавых индонезийских убийц, вышвырнуть Индонезию из ООН, немедленно дать свободу гордому тиморскому народу». Картина абсолютно реалистичная и, увы, хорошо знакомая. Правда, далее, говоря об инициаторах нынешней кампании вокруг Тимора, автор не делает различия между миллионами западных «домохозяек» и «тысячами борцов за права человека». Между тем стоило бы все-таки развести по разным рубрикам политизированного обывателя, с одной стороны, и профессиональных «правозащитников», с шулерской ловкостью отделяющих овец от козлищ, – с другой. О последних мы здесь речь вести не будем. Но к упомянутой Дмитрием Косыревым новозеландской домохозяйке (американскому программисту, канадскому студенту, британской учительнице) хотелось бы присмотреться поближе.

Вышедшая на арену международной политики «домохозяйка», безусловно, опасна. Опасна, ибо представления ее о происходящих в мире процессах сплошь и рядом имеют очень мало общего с реальностью. Опасна, ибо эта «домохозяйка» настолько активна политически, что в состоянии оказывать самое реальное давление на нынешних поп-президентов (хорошо известно, что Билл Клинтон вообще не предпринимает никаких серьезных шагов, не сверившись с опросами общественного мнения, – и если бы он один). Политическая ангажированность сама по себе не вызывала бы ни озабоченности, ни настороженности. Пугающие формы она принимает тогда, когда идет в русле упрощенного до предела бинарного отношения к миру, автоматического сведения сложнейших событий к банальной схеме «хороший-плохой» (или, что то же самое, «свой-чужой»).

Похоже, начинает сбываться мечта вождя революционного пролетариата о кухарке, управляющей государством (причем речь и не о государстве уже – о планете). И это страшновато, если учесть, что, воплощенные в жизнь, ленинские мечты всегда оказывались вселенским кошмаром.

Мне хотелось бы задуматься над вопросами, оставшимися за рамками статьи Дмитрия Косырева. Почему с такой страстью врывается сегодняшняя западная «домохозяйка» в процессы мировой политики? Почему она при этом мнит себя носительницей истины в последней инстанции? И, наконец, формируется ли ее мнение в соответствии с теорией хаоса (в конце концов таких «домохозяек» на планете шесть миллиардов, считая нас с вами) – или здесь, скорее, следует искать телеологические, то есть целеполагающие, механизмы?

В отношении последнего вопроса, мне кажется, существует достаточная ясность. «Броуновским движением» людей-молекул трудно объяснить ту слаженность, с которой «неуклюжее» и «инерционное» (как это видится Дмитрию Косыреву) общественное мнение Запада разворачивалось и разворачивается каждый раз в какую-то одну определенную сторону. Ныне даже самые примитивные оценки перестают быть продуктом индивидуального мышления. Они закладываются в сознание (и подсознание) обывателя в практически готовом виде. Западные средства массовой информации (речь здесь идет о «китах», реально влияющих на людей) все реже вступают в противоречие друг с другом по ключевым, глобальным вопросам и все чаще работают слаженно, в связке. И если уже упоминавшийся Владимир Ильич говорил о том, что для него с соратниками важнейшим из искусств являлось кино, то лишь потому, что не был знаком с телевидением.

Картина, которая, по мнению Дмитрия Косырева, царит в западных СМИ, выглядит не очень реалистичной. Журналисты-де народ торопливый, разбираться им недосуг, в тонкости вникать некогда, отсюда и склонность к черно-белым схемам. А вот разобравшись, те же самые журналисты хоть и потихоньку, но перестраиваются. Вот уже и албанские террористы для них не вполне ангелы, и сербы не абсолютные звери.

Убежден: в разгар бомбежек Сербии журналисты писали то, что писали, вовсе не по названным причинам. И нынешняя их проклевывающаяся «объективность» тоже шита очень белыми и очень толстыми нитками: сейчас они сквозь зубы там и сям проговариваются о зверствах албанцев и страданиях сербов лишь потому, что информацию об этом стало невозможно прятать (не в последнюю очередь благодаря обескураженным натовским воякам, начинающим на своей шкуре испытывать то, каким «простым и понятным» был и остается косовский узел). Говоря это, я вовсе не хочу сказать, что журналистам впрямую давались задания осветить то-то и то-то под таким-то и таким-то углом (хотя не исключаю и такого варианта). «Социальный контролер» живет в каждом из нас – а в профессионалах масс-медиа и подавно. Они прекрасно понимают, чего от них ожидает работодатель. Не говоря уже о том, что иные в этом плане склонны бежать далеко впереди паровоза.

Среди прочих важнейших факторов, определяющих поведение политизированной западной «домохозяйки», я назвал бы тотальную атеизацию западного общества. Сразу хочу оговориться: в данном случае я не рассматриваю это явление с личных позиций, с позиций верующего человека. Меня интересует социопсихологическая сторона проблемы.

Атеизация Запада есть факт. Пусть никого не введут в заблуждение десятки тысяч церквей и многомиллионные цифры в статистических сводках, относящих население к той или иной религиозной конфессии. Если и раньше западная ментальная культура была культурой города, а не деревни или городка (где в той или иной степени продолжает существовать религиозное сознание), то теперь она стала культурой мегаполиса, секулярной и даже агрессивно секулярной. Из множества моих канадских и американских знакомых самого разного возраста я не знаю ни одного (за исключением старых русских эмигрантов и их потомков), кто хотя бы от случая к случаю посещает церковь. Пророчество гениального безумца сбылось: Бог умер для Запада. Но со смертью Абсолюта в сознании западного человека не умерла необходимость в существовании абсолютных истин. Свято место пусто не бывает, о чем не раз и не два – говоря именно о подобных материях! – предупреждал нас еще Карл Густав Юнг. И обиталище изгнанного Бога – нам ли с вами о том не знать – подчас заполняется очень страшными существами.

Произошла поразительная вещь: при тотальной размытости понятий добра и зла обозначилась абсолютизация декларируемого «добра». Иначе говоря, добро, объявляемое таковым, есть уже не просто добро – но добро абсолютное. В оценках событий практически исчезают полутона, исчезает желание взвесить доводы обеих сторон, а бинарное мышление по схеме «плохой-хороший» устанавливается как привычная норма. Колористический парадокс: мозг, чьи функции взял на себя цветной телевизор, видит мир всего лишь в двух цветах: черном и белом. Упрощенный до предела мир становится «понятен» обывателю, а став «понятным», снимает с него значительную часть стресса, неизбежного при соприкосновении с живой динамикой реальности. Чеканная однозначность лозунговых истин легко входит в плоть и кровь, снимая нагрузку с нейронных сетей. Четыре ноги – хорошо. Две ноги – плохо. Товарищ Наполеон всегда прав.

Мощный вклад вносит в этот процесс навязшая в зубах «политическая корректность». «Несанкционированная» агрессивность – даже нормальная или, если угодно, здоровая агрессивность, присущая в той или иной мере любому биологическому существу, искореняется всеми доступными методами. Но кто же сказал, что она исчезает без следа? Не нужно обладать знаниями и проницательностью великого Юнга, чтобы понять, что любая сильная эмоция, загоняемая внутрь, рано или поздно вырывается наружу в новых – и чаще всего самых уродливых и иррациональных – формах. Тут-то и оказывается как нельзя более кстати канал «санкционированной агрессивности», находящей себе выход в «правильных» всплесках ненависти (или по меньшей мере негодования) по отношению к «зверям» сербам, «мясникам» индонезийцам, к собственным «расистам», «нацистам» и «белым супрематистам» (реальным или, что чаще, объявленным таковыми). И – вовсе не фантастическое предположение – к русским, «впитавшим империализм с молоком матери». (Иногда, впрочем, выброс искусственно загнанной внутрь агрессивности происходит и вне заботливо приготовленного русла – и тогда дело кончается очередной бессмысленной бойней в очередной американской школе.)

Интересно заметить, что, скажем, в случае демонизации сербов как народа, да, собственно, и во всех подобных случаях, нарушалось и нарушается одно из строжайших табу самой «политической корректности». Выдвигать обвинения в адрес целого народа, этноса, религиозной группы еще совсем недавно считалось не только недопустимым, но и преступным. Но апеллировать к логике в данном случае бессмысленно. Игра идет с гораздо более глубокими пластами человеческой психики.

Вернемся, однако, к телеологии. Можно ли как-то определить или хотя бы обозначить цель глобальной игры, о которой шла речь выше? Да, можно. Цель эту можно определить, и такое определение уже не будет выглядеть той страшной крамолой, какой оно было совсем недавно. Вот она, эта цель, в самом компактном выражении, всего в трех словах: Новый Мировой Порядок.

Всего лишь год-два назад каждого, кто осмеливался заподозрить западных политиков в стремлении установить Новый Мировой Порядок, автоматически записывали в «правые радикалы». В лучшем случае такого человека просто считали параноиком. Ныне же западные политики все чаще и чаще говорят о своем стремлении к Новому Мировому Порядку практически открытым текстом. Происходит – если прибегнуть к лексикону «гомосексуальной революции» – массовый «выход из шкафа»: сбрасывание масок, заявление себя и своей позиции, вызов всем, кто мог бы с этой позицией не согласиться. (Впрочем, нельзя утверждать, что до последнего времени ничего подобного не наблюдалось. Достаточно вспомнить красноречивое заявление Строуба Тэлботта, одного из «кузнецов» американской внешней политики, сделанное еще в июле 1992 г. в журнале «Тайм»: «Национальная принадлежность в известном нам виде станет архаизмом; все государства признают единую глобальную власть». Оставим за скобками разговор о том, о чьей власти – ибо власть всегда чья-то – здесь может идти речь.)

Тревожная примета нового времени: идея Нового Мирового Порядка вброшена в открытое информационное поле. С подачи уже не раз помянутых СМИ идея эта все глубже и шире будет внедряться в «общественное мнение». Которое, активизируясь, в свою очередь, будет подталкивать западных политиков ко все более решительным действиям. Известный – и не только в физике – феномен «положительной обратной связи», где амплитуда может раскачаться до совершенно непредсказуемых и неуправляемых величин.

Подытоживая сказанное, повторю: я не спорю с той мыслью Дмитрия Косырева, что глобальная политика все чаще и со все большим размахом делается с оглядкой на так называемое общественное мнение (которое в своем внешнем выражении действительно таково). Однако само это «мнение» представляет собой объект манипуляции, а механизмы такой манипуляции достигли немыслимых прежде изощренности, тотальности и цинизма. Причем политики могут сами являться частью манипулирующей машины или же становиться заложниками манипуляторов – это уже частности, никак не меняющие общей картины. Планета – и в этом Маршалл Маклюэн оказался прав – действительно скукожилась, превратившись в «глобальную деревню». Но существует очень реальная угроза того, что она сожмется еще больше – до размеров оруэлловской фермы.