Евгений Ликов -- Вагнер. Казус Челябинск
Евгений Ликов -- Вагнер. Казус Челябинск
Как с Вагнером? Когда очаровываешься на секунду Ницше, начинаешь относиться к композитору прохладно. Стоит забыть о филологе — тут же вспоминаешь о вечерах, проведённых в компании поэта и музыканта из Байройта. Не самых плохих вечерах и не в самой плохой компании, между прочим. А уж когда кто-то качественно исполнит Вагнера, то и вовсе начинаешь думать о Ницше: "Больной человек".
Вот только сыграть Вагнера так, чтобы слушатель почувствовал величие его музыки, дано не каждому. В этом смысле немцу не повезло. Хотя, казалось бы, как назвать невезением присутствие в мировом "мобильном хит-параде"? Вагнер популярен так, что принимается за попсу. Однообразная многочисленность постановок его опер сравнима с навязчивостью рингтонов. Есть лишь еще один композитор, сравнимый в горьком невезении с Вагнером. Это Ференц Лист. Популярный донельзя, но вот, скажем, Tottentanz мне довелось услышать всего однажды в запомнившемся исполнении. Играл Михаил Аркадьев даже без сопровождения приличного оркестра. Нет, оркестр, конечно, был, но, как это помягче сказать, всего лишь пристойный, крепко-провинциальный; т. е. "беззвёздный", и никак не фестивальный фаворит.
Причудлива "волна моей памяти"! Кажется, чего Гекубе Лист, когда слушала "старушка" Вагнера? Параллель вот: "провинциал" должно звучать гордо!
"Лоэнгрин" Челябинской оперы открыл в этом году конкурсную программу фестиваля "Золотая маска". Сказать, что произведение прозвучало хорошо, — значит не сказать ничего. Исполнение оперы потрясло!
Спектакль претендует на главный театральный приз сезона по многим пунктам. Его предлагают в качестве лучшего спектакля в опере, кажется, таковыми могут быть названы по итогам работы жюри дирижер и режиссер в своих категориях. Плюс два исполнителя. Это много, соотечественники. Особенно для провинциального театра. Особенно для христианского спектакля.
Смиримся заранее с тем, что многие из наших ожиданий не материализуются. Такова уж специфика "Золотой маски", и не нам ее менять. Однако не станем заранее проклинать эстетическую несостоятельность жюри: ну да, так было раньше, но необязательно, что так будет и нынче. Всякие чудеса возможны.
Музыкальным руководителем постановки и дирижером стал известный с некоторых пор Москве Антон Гришанин, главный дирижер и худрук Челябинской оперы. Музыкант талантливый, дирижер хороший настолько, что рядом с его "Лоэнгрином", например, не будет выглядеть слишком глубоким прочтение Вагнера перехваленным любителем "байройтского Орфея" из Мариинки. Антону Евгеньевичу удалось сыграть оперу сухо и строго, сурово и торжественно. Музыка оркестра рождалась в суперпозиции Вагнеровских мелодических линиях незаметно, оформлялась в их переплетениях крепко, не терялась и не путалась нигде. Гришанин не "кричал", он чаще говорил вполголоса, но это величественное спокойствие было значительнее любых истерик. Да, голос оркестра повышался до громового, но Антону хватило вкуса на то, чтобы пользоваться этим приемом редко. Дабы не обесценить его.
Похвально. Дирижеру слегка за тридцать, но он понимает то, к чему многие из исполнителей не приходят никогда. В общем, чтобы завершить разговор о дирижёре в этой постановке, скажем, что навязанный "чистой публике" и "навязший в зубах" публики остальной Теодор Курентзис выглядит рядом с Гришаниным "разбитным парнишей" с невообразимой "культурной украины", этаким "первым парнем на деревне", которому "культуру" заменяет "глобализация", а мастерство — поза. Смехотворная, на мой взгляд, поза, но многим нравится и она.
Давайте теперь вспомним о том, кто сделал из (а после Гришанина это ясно даже человеку с альтернативными интеллектуальными способностями) великой музыки великое зрелище.
Без сомнений, оперу слушают. Главный в оперном спектакле — музыкальный руководитель постановки. Сыграет оркестр хорошо, споют солисты и хор прилично — успех при качественном базовом материале обеспечен. Особенно трудно бывает изуродовать грамотно исполненные ноты так называемым "концертным исполнением". Которым был объявлен челябинский "Лоэнгрин" в программе фестиваля.
Подзаголовок "концертно-сценическая версия в 3-х актах" под заголовком оперы в случае челябинского Вагнера лукав. И это — единственный ироничный тон в высшей степени серьезной постановке. То, что мы увидели на сцене, можно назвать малобюджетным проектом, да, но продукт получился именно авторским и именно режиссерским.
Конечно, наши театралы из интеллигенции (особенно те, которые сами оперу не посетили, но им "Рабинович напел"), поспешили сказать, что режиссерски спектакль не решён, что вся заслуга в успехе принадлежит Гришанину, если успех, конечно, вообще есть.
Да, если считать, что режиссёр работает лишь в том спектакле, где на сцене пускают ветры и рыгают, то "Лоэнгрин", поставленный москвичом Андреем Сергеевым, "не решён".
Нет нужды преуменьшать заслуги Антона Гришанина в успехе (а он был, поверьте мне!) оперы у публики, но главный в этом спектакле — режиссёр. Опера ведь — синтетическое произведение искусства, и зрелище в ней никто не отменял. Просто вся дурная часть Москвы привыкла к тому, что испохабить "особым взглядом" можно все, но вот "музыку нельзя руками"!
Что же, резон в этом есть. Челябинцы показывали своего "Лоэнгрина" на сцене "Новой Оперы", практикующей собственный музыкально-сценический опус того же названия. Сравнение напрашивается. После трудов неправедных "режопа" Каспера Хольтена из Дании (что это? где это место на оперной карте?), постаравшегося потоптаться над всем святым, что есть в христианстве, зрителям "Новой Оперы" оставалось тешить себя надеждой на то, что Ян Латам-Кёниг из Англии, известной всему миру особым бесплодием именно на ниве музыки, гениально сыграл великую партитуру.
Так себе сыграл рядом с Гришаниным, скажем честно.
Беда в том, что глубоко периферийного "режиссера оперы" воспринимают как должное со всеми его издевательствами над вкусом. Ведь у нас своих навалом в этом роде: один Дм. Черняков десятка Хольтенов стоит. Вот и зажат "просвещенный зритель" между чувством брезгливости и желанием не показаться примитивным. И длится это насилие над эстетикой так давно, что многие уже достигли тех вершин утонченного вкуса, рядом с которым невинная копрофагия кажется образцом здорового плебейского дурновкусия.
Беда в том, что режиссера действительно нормальных рефлексов пытаются отлучить от его произведения. Сергеев аномально не-болен.
Однако истина в том, что "Лоэнгрина" Андрея Сергеева стоит посмотреть еще и потому, что выросло целое поколение, не видевшее оперу, решенную в подобных эстетических канонах, никогда. Вообще никогда! Все только ветры на сцене пускали, все старались иронизировать, осмысливать по-новому. Вагнера тоже, и немцу, кажется, особо не повезло: исключить из музыки решительно невозможно, но изгадить — почему нет? Вот и гадили.
Публика уходила с великих и очень длинных опер раздавленно-сонная (видел и даже сам засыпал), что отбивало желание слушать Вагнера чуть более чем навсегда. А над прививкой отвращения у следующих поколений трудились, не переставая: испорченного Вагнера должно быть столько, чтобы даже удавшийся случайно постановочный шедевр нельзя было отыскать в куче шлака!
До рингтонов докатились. До "Полета валькирии" в антивоенном фильме.
И тут появляется человек, который смотрит на "Лоэнгрина" серьёзно. Который читает легенду о рыцаре Святого Грааля серьезно. Который ставит её на сцене серьёзно. Это Андрей Викторович Сергеев. И музыкант, с которым вступает в сотрудничество режиссёр, тоже играет музыку серьёзно. Это Антон Евгеньевич Гришанин.
Результат потрясает.
Когда из декораций у тебя только лучи фонарей, то истина о том, что Бог — это свет и нет в Нём тьмы, иллюстрируется естественно. Когда денег на постановку выделено столько, что их хватает лишь на то, чтобы срезать две веточки, эти веточки естественно складываются в Крест.
Выясняется, что ничего больше и не нужно. Что Крест обладает огромной силой. Что он заставляет чуткого зрителя раз от раза умирать и воскресать из мертвых, когда разворачивается на сцене. Сказать коротко, всё в челябинском спектакле "Лоэнгрин" делается Крестом. Им побеждают врагов, им же возносятся в жизнь вечную. Сергеев не побоялся напомнить о величии символа, о его величайшей ценности в нашем мире. Свидетельствую: бесов в зале корёжило, хотя они это скрывали. Иначе с чего бы им назавтра принижать режиссера-крестоносца?
Действие на сцене проходило как военный парад и как литургия. Его участники — бедные рыцари Христовы: невзирая на анахронизм, Сергеев постоянно, но ненавязчиво отсылает нас к тамплиерам. Да, действие оперы происходит в Х веке, но белые одежды с простым красным крестом мы воспринимаем только в сочетании с рыцарями Храма. Генрих Птицелов живет на сцене под сенью символа Ордена Христа — португальского наследника тамплиеров, взявших эмблемой одно из начертаний креста храмовников. Более того — сам облик Генриха напоминает известный портрет Жака де Моле. Столько совпадений в одном спектакле не может возникнуть случайно.
При этом технически сценография решена безупречно. Лаконизм выразительных средств достигает апогея в строгой безликости хора. Это не сложносочиненная "мысль о тоталитаризме" — это именно технический приём, известный любому фотолюбителю: портрет хорош, когда глубина резкости мала — ничто не отвлекает от главного. Способ простой, но действенный. Вообще, спектакль нужно назвать простым в исконном смысле слова "просто", т.е. "прямо". Произведение Сергеева —не о христианских добродетелях, оно само — христианская добродетель. Вступившая в активную фазу боевых действий.
Что означает для страны появление подобного спектакля? А то, что не всё у нас потеряно. Не только по причинам рудиментарных сполохов наших воспоминаний о Христе, но и по географическим кондициям: из Москвы вновь бегут гонимые на Урал и подальше, а потом провинция возвещает о культуре "столичным".
Но есть в успехе и тёмная сторона. Когда "Золотая маска" не приняла в конкурс челябинский балет Валерии Бесединой "El mundo de Гойя" в постановке Константина Уральского, авторы (в их числе и Антон Гришанин) получили большее: Государственную премию 2008 года. Потом К.С. Уральский стал главным балетмейстером театра. Складывалась интересная хореографическая мастерская, но об опере говорить не приходилось. Теперь есть повод для разговора. Но!
Мы можем иметь крайне хороший театр, сочетающий настоящее развитие как балета, так и оперы. Уральский с Гришаниным доказали это в балете совместной работой и премией Правительства РФ. Теперь мы видим выдающийся спектакль в опере, однако Антона Гришанина Москва знает как балетного дирижера при главном в академическом театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Что, безусловно, должно восприниматься как снижение ранга, особенно после увиденного на "Маске".
Исполнители партий Лоэнгрина (Федор Атаскевич) и Фридриха фон Тельрамунда (Дмитрий Караваев), претендующие на "золото" в качестве лучших исполнителей мужских ролей, тоже уже не в том городе, который привёз оперу.
Я ценю Гришанина, но если настоящего Вагнера можно поставить и послушать только в Челябинске, то я лучше на Урал съезжу, чем буду смотреть, как здесь уродуют всё и вся. А то, что Антону придется жить по правилам "московского театрального бомонда", не подлежит никакому сомнению.
И вот это будет настоящая беда.