Смердячок и простецы Физиологический очерк

Смердячок и простецы

Физиологический очерк

Понятие «натуральная школа», относясь к русской литературе девятнадцатого века, включает в себя, как известно, дефиницию «физиологический очерк». Определение подразумевает особенную кропотливость при разборе жизненных явлений, мысль о чём запала мне на мероприятии под названием «Вечер водки». Его организовал в Берлине один из клубов, объединяющий отчасти тех, кто преисполнен интереса к многообразию культур мира. Тон задавали поклонники России. Мы под возгласы одобрения продегустировали водку «Исток», за которой последовали «Белуга», «Фёдор», «Горбачёв», «Ельцин». Когда была предложена водка «Пушкин», я сказал:

— Если бы здесь оказался русский простой человек, впервые попавший на Запад, его не столько удивил бы широкий выбор. Он усмехнулся бы: на выпивку собрали, а на закуску не хватило!

Мне улыбчиво кивнул славист, посещавший Россию:

— Верно. Русские, выпив водку, что-нибудь едят.

Я хотел было перейти к соображению, что россияне посмотрели достаточно западных фильмов, дабы запомнить: тут пьют, не закусывая. Много ли нынче найдётся простецов, полагающих, будто причина — экономия? Пока я колебался, стоит ли на сей счёт порассуждать, одна дама сообщила, что побывала в Москве на приёме, где подали фаршированную грибами молочную телятину с овощами и вишнёвым соусом. Грибы были определённо не шампиньоны, не трюфели, но какие именно, дама затруднялась сказать. Начался обмен предположениями. Тогда я поддался соблазну придать беседе интеллектуальный характер и предложил соотнести приёмы в Кремле с русской литературой. Конкретнее: с романом Достоевского «Братья Карамазовы».

У западных людей, если им интересна культура, подобные идеи, упоминание имени Достоевского неизменно находят отклик. Все оживились.

— Кого из героев романа, — спросил я, — было бы неожиданно легко представить на месте первого лица в Кремле? Не знаю, как это лицо, но герой Достоевского в блюдах разбирается, его называют бульонщиком. Он неискренен, скрытен, его трудно вообразить высоким и густоволосым.

— Это Смердяков, убийца! — произнёс нахмурившийся славист.

Наступило молчание, потребное для обдумывания. Затем раздалось:

— Можно подкрепить связь? Смердяков был далёк от обладания какой-либо властью.

Мне помнилась характеристика, какую дал Смердякову Иван Карамазов, я передал то, что теперь привожу в точности. Иван говорит отцу о Смердякове: «Передовое мясо, впрочем, когда срок наступит.

— Передовое?

— Будут другие и получше, но будут и такие. Сперва будут такие, а за ними получше.

— А когда срок наступит?

— Загорится ракета, да и не догорит, может быть. Народ этих бульонщиков пока не очень-то любит слушать».

Можно улыбнуться: после Достоевского сколько уже раз загоралась ракета. И какие приходили первыми: кто похуже или получше?.. Замечу — речь не о том, чтобы разобраться, насколько точно Достоевский предугадал нынешнего правителя и предугадал ли вообще. Цель — яснее разглядеть его характер, и тут литературные параллели не повредят, как не повредит сравнение бульона с полонием. Вряд ли мне возразят, что подача полония не в чае, а в бульоне, коли скорее представится такой случай, не исключалась при разработке операции.

На вечере, о котором я сказал, от деталей вскоре отвлеклись, предпочтя дискуссию широкого плана: «Кто виноват?» Она не оставляла ничего иного, как мысленно конкретизировать её, дополнить и продолжить. Я назвал изложенное физиологическим очерком, вопреки предполагаемым возражениям, что это — не совсем то. Если говорить по сути, важнее суть.

У желающего долго удерживать в России верховную власть есть нехитрое средство: играть на нелюбви части россиян к Западу. Чувство имеет свою подноготную, почему идеей об особости русского пути, не вчера рождённой, не стоит легкомысленно пренебрегать. Разве что — покамест отвлечься от различий между Россий и Западом в сфере сознания и духовности. Давненько известны различия прозаически-материального свойства, запечатлённые в мировой литературе. Обратимся к ним, отдавая дань непреходящей роли земного.

Шарль де Костер описал рождение Тиля Уленшпигеля в семье бедняка-угольщика Клааса. Событие произошло во Фландрии шестнадцатого века, придавленной господством испанцев. У родителей младенца не оказывается денег, но Клаас просит благоверную не тужить: у них есть лепёшки, довольно и другой провизии. Бедняк перечисляет: «Вон я вижу здоровенный кусок мяса — тут ребёнку дня на три молочка хватит, — правда? В углу притулился мешок с бобами, он нам с голоду помереть не даст, — верно? А горшок с маслом померещился мне, что ли? А на чердаке у нас яблоки румяные в полном боевом порядке выложены десятками — ведь не во сне же я их видел? А бочонок брюггского kuyte* — разве этот толстяк, у которого в брюхе живительная влага, не сулит нам гульбы?» (*Сорт пива — флам.).

Когда я с семьёй переехал в Германию, и мы, не работающие, получая социальную помощь, стали на завтрак и ужин есть разные сорта салями, а на обед — жареных кур, — мне вспоминалась приведённая выдержка. Нас встретило не чудо: мы встретились со стародавними реалиями Запада.

Вспомним Виктора Гюго, защитника обездоленных, столь прославленного проникновенностью при описании их страданий. Заглянем в его роман «Человек, который смеётся». Англия, конец семнадцатого века. Бродяга Урсус зарабатывает на пропитание знахарством и шутовством, он, по словам автора, нищ. После неудачного дня, когда не удалось и грошом разжиться, у нищего нашлась лишь «убогая снедь» для сироты, брошенного преступниками на произвол судьбы. Урсус «пальцем показал на миску, от которой шёл пар. В этой миске ребёнку снова явилось небо, на этот раз в виде картошки с салом.

— Раз голоден, так ешь!

Достав с полки чёрствую горбушку хлеба и железную вилку, он протянул их ребёнку». Оказалось у Урсуса и тёплое молоко: он «снял с печки горшок с молоком».

Самое время — открыть томик Гоголя, знатока кухни, не раз рассказавшего со вкусом о всевозможных блюдах, каковые поглощали господа средней руки. В повести «Нос» сказано о рационе тех, кто к господам принадлежал не вполне: «цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только что испечённые хлебы.

— Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, — сказал Иван Яковлевич, — а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком.

(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом…)».

Любопытно, кем представились бы Ивану Яковлевичу бедный угольщик Клаас и бродяга Урсус?

Наш цирюльник жил в Санкт-Петербурге первой половины девятнадцатого столетия. Рассказывая о России чуть более позднего времени, Владимир Гиляровский в книге «Мои скитания» поведал, как питались бурлаки, целый день тянувшие лямку: «Сели на песке кучками по восьмеро на чашку. Сперва хлебали с хлебом „юшку“, то есть жидкий навар из пшена с „поденьем“, льняным чёрным маслом, а потом густую пшённую „ройку“ с ним же. А чтобы сухое пшено в рот лезло, зачерпнули около берега в чашки воды: ложка каши — ложка воды, а то ройка крута и суха, в глотке стоит». Нет рядом Гюго, сострадающего обездоленным, чья «убогая снедь» — картошка с салом, молоко.

То, что под пером западноевропейского гения находило романтические формы, уж слишком упрощено в России. Красноречивы примеры в книге Шаляпина «Страницы из моей жизни». Родившийся в 1873 году автор, чей отец служил писцом в уездной земской управе, вспоминает повседневные обеды семьи: приготовленную «из ржаных толчёных сухарей или крошеного чёрствого хлеба вкусную „муру“ — холодную похлёбку на квасу, с луком, солёными огурцами».

Сытнее ли было крестьянству, которое в те времена составляло более семи восьмых населения? Ответить поможет Даль, в чьём словаре имеется слово «кач» — «тощая похлёбка… из толчёной осиновой мезги (подкорья), с примесью чего-либо съедобного».

Глеб Успенский в очерке «Будка» дал представление о тех, кто вырастал на такой пище, это целый слой. Мымрецов, будочник (полицейский нижний чин: прим. моё — И.Г.) — один из многих, о ком сказано: «Мачеха-природа и лебеда пополам с древесной корой, питающей их, загодя, со дня рождения, обрекает их быть… Богом убитыми людьми; она наделяет их непостижимою умственною неповоротливостию и все почти задавленные стремления человеческой природы сводит на жажду водки, которую они поглощают в громадных размерах…» Глеб Успенский не упускает существенную подробность: пьяные «дерутся в кровь».

О злобе как пьяных, так и трезвых говорит и Шаляпин в упомянутой книге: «Я знал, что в Суконной слободе всех бьют — и больших, и маленьких; всегда бьют — и утром, и вечером. Побои — нечто узаконенное, неизбежное». Вот они какие — Богом-то убитые простецы.

Их охотку находить, кто беззащитнее, превосходно показал Чехов в рассказе «Гусев», напечатанном в 1890 году. Смертельно больного солдата, служившего на Сахалине, отправили на родину пароходом, которому предстоит долгое плавание через моря и океаны. В судовом лазарете солдат Гусев рассказывает о службе другому больному, Павлу Иванычу: «бит был, дай бог память, не больше одного раза…

— За что?

— За драку. У меня рука тяжёлая, Павел Иваныч. Вошли к нам во двор четыре манзы; дрова носили, что ли — не помню. Ну, мне скучно стало, я им того, бока помял, у одного проклятого из носа кровь пошла… Поручик увидел в окошко, осерчал и дал мне по уху.

— Глупый, жалкий ты человек… — шепчет Павел Иваныч. — Ничего ты не понимаешь».

(Манзы: нивхи, коренные жители Сахалина. Прим. моё — И.Г.)

Чехов заостряет внимание на поступке солдата, вкладывая вопрос в уста Павла Иваныча:

«— А за что ты четырёх манз побил? — спрашивает он, немного погодя.

— Так. Во двор вошли, я и побил».

Вошли не от нечего делать — принесли дрова. При всей своей простоте Гусев понимал для себя главное: перед ним оказались те, кто защититься не посмеет, не сумеет и пожаловаться. «Скучно» — упустить такой случай… Потребность унижать, причинять боль неотторжимо укоренена в цельной натуре. Незадолго до смерти больной видит около парохода лодку, в ней сидит китаец и ест палочками рис. «Вот этого жирного по шее бы смазать…» — думает Гусев, глядя на толстого китайца и зевая.

Тип в основных своих чертах безошибочно узнаваем, со времён Чехова он заметно размножился, а паче того, развился так, что в путинской России ему мало — смазать незащищённого по шее, помять ему бока. Сегодняшний Гусев, послуживший в Чечне, может при желании такое рассказать об обращении с гражданским населением — куда там предку с его «тяжёлой рукой»! И офицер ныне сам и прикажет пытать безоружных жителей, добивать замученных выстрелом или ножом.

Разве ж забудется эпизодец начала 2000 года, когда Путин в разгар развязанной им войны прилетел в Гудермес с запасом ножей и награждал ими военных… Глава государства, вручающий солдату нож, — ухмылка Смердякова в ответ на слова, какие мог бы обратить к нему представитель известного круга: «От тебя трупами смердит!» — «А кому и не смердит вовсе», — скажет, наклонив голову и блудливо взглядывая исподлобья, не то чтобы Смердяков, а Смердячок нашего сегодня. И примется за пустословие об укреплении государства, о верховенстве закона, о защите граждан.

Как тут не подумать о рядовом Сычове, которого на службе стране другие, тоже ей служащие, поистязали так, что он лишился ног? Путинское государство в упор не увидело виновных. То есть виноват-де наследственный тромбофлебит: ишь ведь какую вдруг дал вспышку — враз пришлось парню ноги ампутировать.

И уже не удивишься, казалось бы, потрясающему чувству безнаказанности, с каким серый мужичок в фильме, снятом западными кинооператорами, рассказывает, как «знакомые» напали на семью, купившую в их деревне дом: семья перебралась из Средней Азии. Тип без какого-либо волнения говорит: «Наши побили их. Потом они встали, а кто-то не встаёт. Поглядели — старуха. Голова у неё проломлена, яма на голове. Стали в этом месте за волосы тянуть, выправлять, чтобы яму видать не было. Кровь очень липкая, пальцы клеит».

Бить, так до крови! — тверда во мнении простота, у которой кулаки в особенности чешутся оттого, что редко попадают под суд те, кто избивает, а то и забивает до смерти чернокожих иностранцев, людей «кавказской внешности», людей с восточными чертами лица. Ну не удаётся и всё тут найти виновных! А если когда-никогда кого-то и возьмут, суд отнесётся к ним по-свойски мягко, как в случае с убийством девятилетней таджикской девочки.

Крепчающий смрадец ксенофобии, нераскрываемых убийств смешивается с душком радиоактивных отбросов. Путин и Дума сделали Россию единственной в мире страной, за плату ввозящей отходы ядерной энергетики. В Германии огромные толпы молодёжи, прорываясь на железнодорожные пути, протестуют против провоза (всего лишь провоза!) радиоактивного груза по стране. А груз — это то, что осталось от работы не чьих-то, а своих, германских электростанций. В России же составы с чужим дерьмом мало кому причиняют беспокойство. О них просто не думают. Меж тем только три процента ввозимого может быть переработано, остальное ложится в землю, распределяемое по населённой территории. К примеру, весьма годным для захоронений признан Краснодарский край, где, к слову, некогда был снят бодряческий кинофильм «Кубанские казаки».

Напрашивается сравнение, которое затрагивает ещё и этическую сторону вопроса. Вообразим многоэтажный жилой дом, где, допустим, нельзя стало, пардон, кое-что отправлять в канализацию. И тогда жильцы одной просторной квартиры предложили остальным выход за определённую сумму. Несите, мол, к нам аккуратно упакованное, мы будем складировать, у нас места хватит. Соседей это вполне удовлетворило — но какое чувство вызывают у них живущие в уникальной квартире? Смешанное! Люди воспитанные, к тому же заинтересованные, его не покажут. Но что без чувства не обходится, постигнут даже те, кого Глеб Успенский назвал наделёнными «непостижимою умственною неповоротливостию».

Как выразительна обида на лицах! И так и видится подвыпивший человек из документальной западной киноленты, кричащий: «Россия всех била и бить будет!» Ежели непременно бить, то чем Запад виноват? У него была серьёзнейшая проблема — государство Путина предложило её решить… Вот тут-то и полыхнёт самая что ни на есть глухая слепая злоба. Хотя, казалось бы, почему не рассудить прямо и ясно? Не поймут! Нет, нет и нет — чутко поняв: своего вроде как царя винить и вместо кого? Вместо Запада, который исстари в сытости в какой жил, умея удобно устраивать и то, и другое, и третье?! Возразим: и у вас есть более чем сытые, кому медальоны из молочной телятины приелись. «Так ведь это кто-оо?! Им положено!!! — ответят надрывно. — А на Западе…» — и не договорят, обида в горле комом. Поможем договорить: «На Западе безработные и обездоленные сыты, и обращение там другое…» — «Отчего нам больно и обидно», — поётся (малость поправим) в нестареющей песне.

В боли и обиде душевных схватить бы Запад за горло. Уж Путин сделает — ой, надеются, ой, верят и ждут. И почему не ждать, не верить, коли он показывает, что то самое и готовит. Говаривал же гордо Смердяков: «я готовлю специально». И приготовил кое-чего — почтенные умнейшие не разгрызли и, не заметив, проглотили. А родился он кем? Так же и другой рос в простоте — мальчик улицы. Только не было рядом честного воспитателя Григория. Однако оказался мир не без подобия Фёдора Павловича Карамазова — как и тот, сладострастника, но иных вкусов. Принялся грешить с юнцом руководитель структуры — вроде управления КГБ по Ленинградской области. Опекал желанного и употреблял влияние, чтобы тот учился там, куда бы ни в жизнь ему не попасть, и был продвигаем к благам. Предмет забот и сам приноровился добывать выгодное. Приспел срок, и явился новый русский Смердячок на престоле. Прошедший ученье в КГБ принимает поклонение, и оживают смердяковские слова о том, что никто из русских, кроме него, «не может подать специально».

Стоит ли спорить? Уточним, однако, необходимое: что подать? Страну. Надобно подавать её Западу так, чтобы получать от него как можно больше денег за сбываемое с нарастающим размахом сырьё и за ввоз радиоактивного дерьма. Круг сытых, который поставил на Смердячка, обеспечивает себе на Западе устойчиво бестревожное будущее. Господство над страной, таким образом, превращается и превращается в доллары — не отказываться же от них, покуда будет то, за что их дают. И чем меньше для потомков большинства остаётся невосполнимых ископаемых, чем больше накапливается чужих ядерных отбросов, тем лучше обеспечивается будущность на Западе небольшого круга избранных и их отпрысков. Газета «ЕВРОПА-ЭКСПРЕСС» (N 5 за 2007) приводит данные Банка международных расчётов: сегодня российские граждане (понятно, какие — И.Г.) имеют на зарубежных банковских счетах 219,6 миллиарда долларов — эта сумма превышает объём денежных вкладов в самой России и её госбюджет.

В то же время сочетание «Россия — Запад» простецам подаётся так, чтобы те обоняли приятно щекочущий ноздри аромат блюд: «НАТО — прочь!», «Россия расправляет плечи», «Запад, склонись!» У компании Royal Dutch Shell отобрана, в нарушение договора, львиная доля нефтедобычи. Похожее ждёт и французскую компанию Total. Правящие Россией, дабы владеть ею безраздельно, из сугубо личных интересов концентрируют контроль над нефтью и газом в своих руках. А подаётся это как заботливость о среде обитания, которую иностранцы загрязняют. То-то известна, грех не усмехнуться, вопиющая бережность, с какой относятся к среде российские компании. А что сказать о вырубке лесов на вывоз? И свои хозяева ускоренно очищают от них пространства, и тем же иностранцам продают таёжные массивы, от которых и пней не остаётся, изо дня в день на месте тайги развёртывается шире и шире лунный пейзаж.

Но солнце-то светит? И как глядится во всё более ярких лучах, под курение фимиама, Смердячок! У него тоже ноздри вздрагивают от аромата — доносится снизу от тех, о ком выразился Смердяков: «наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного не находит». Не находит и правда — смердя бурным злорадством, когда подло убивают журналистку, критиковавшую власть. Всякий, кому зудяще хочется на беззащитном свою властишку попробовать, не выносит, если перед властью не гнутся. За власть обидно! И какое удовлетворение накатывает, когда она убивает не согнувшихся. Кому невозможно без хозяина, тот судит о нём по его готовности карать. Конечно, убийств хозяин на себя не берёт: доказывает, что ни при чём, и как его не понять хотя бы и простецу? Он и сам, наподличав, не изворачивался бы? Непреложным остаётся простенькое: кто власть задевал, где он теперь?

Трепет перед властью довела до непревзойдённого знаменитая фигура, и не угасающее в народе почтение к ней дерзает унаследовать Смердячок. Положил себе действовать не иначе, как в духе Сталина. Не по вдохновляющему ли примеру диких судебных процессов учиняется расправа с Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым? То, что их, осуждённых, обвинили ещё и в краже двадцати пяти миллиардов долларов, напоминает, как шили «троцкистам» крушения поездов, заражение тифом сотен детей в санаториях.

В чаянии достичь, чтобы его, как Сталина, боялись, замусолил Смердячок страницы истории. Откроем ту, где об убийстве Троцкого. Один из его окружения и убил — поведали тогда советскому народу. Происхождение «версий», пущенных в ход после убийства Анны Политковской, после отравления Александра Литвиненко, — как видим, налицо. Путин «версии» подтвердил, заявив на форуме «Петербургский диалог»: есть якобы «достаточно достоверная» информация, будто «многие люди, которые прячутся от российского правосудия, давно вынашивают идею принести кого-то в жертву, чтобы создать волну антироссийских настроений в мире».

Какую бы за это оценку поставил ученику учитель? Учитель — ученик: тут есть что рассмотреть. Убийства за границей людей, порвавших со спецслужбами (Владимира Нестеровича-Ярославского — был отравлен, — Георгия Агабекова, Игнатия Порецкого и других) восприняты учеником как дорогие сердцу заветы. Полезные для раздумий документы находим в труде А.Колпакиди и Д.Прохорова «КГБ: Спецоперации советской разведки». — М.: «Олимп», «Издательство Астрель», «Издательство АСТ», 2000. После убийства Троцкого Сталин не умерил своих чувств к троцкистам за границей, хотя те сохранились лишь в виде разрозненных крошечных групп, на международную политику не влияли и никакого вреда СССР нанести не могли. Тем не менее их подстерегала смерть. Троцкист Вольфганг Залус, которому посчастливилось выжить в нацистском концлагере, не избежал сталинского приговора. А.Колпакиди и Д.Прохоров признают: трудно сказать, чем Залус так насолил советскому руководству, что оно отдало приказ о его ликвидации. Приказ был выполнен в Мюнхене в феврале 1953 (когда самому Сталину оставалось жить считанные дни — И.Г.). Об исполнении министр ГБ докладывал уже в рапорте на имя Маленкова, Берия, Молотова, Булганина и Хрущёва:

«Ликвидация Залуса осуществлена через агента МГБ, немца по национальности, всыпавшего ему 13 февраля с.г. специальный препарат, вызывающий смерть через 10–12 дней. Вскоре после этого Залус заболел и в одном из госпиталей Мюнхена 4 марта с.г. умер. При проверке через различные источники выяснено, что отравление Залуса не вызвало у противника каких-либо подозрений. Врачи констатировали, что его смерть наступила в результате воспаления лёгких».

Вот так-то: комар носа не подточит. Не выпало подобного успеха ученику и подражателю: английские врачи раскрыли, отчего скончался Александр Литвиненко. А если бы не раскрыли — то в отсутствие шума, международного скандала путинская власть у себя в стране постаралась бы, чтобы кадры спецслужб и не только их знали: осуществлена карательная мера. Почва для усвоения факта готовилась активно: спецназовцам «Витязя» на занятиях по стрельбе служил мишенью портрет Александра Литвиненко.

Месть! Ещё один её образчик — взрыв, от которого в Дохе, столице Катара, погиб 13 февраля 2004 года Зелимхан Яндарбиев, экс-президент Чеченской Республики Ичкерия. Устроившие теракт российские агенты Белашков и Богачев, в сравнении с Луговым и Ковтуном, сработали и вовсе грубо, попались с поличным. Однако путинское правительство, воздействовав на небольшую страну Катар, добилось, чтобы убийцы, приговорённые судом к пожизненному заключению, были переданы России. Там их встретили, расстелив перед ними красную ковровую дорожку. Убийство Зелимхана Яндарбиева и отравление Александра Литвиненко стоят рядом, один теракт объясняет другой. Просто те, кто твердит о «непричастности» путинской России к теракту в Лондоне, почему-то не помнят о взрыве в столице Катара. Тогда как мстительность Путина — это уже притча во языцех.

Насколько важно не пренебрегать местью, свидетельствует и тот же опыт советского прошлого, который включён частью в том «Неотвратимое возмездие», выпущенный Воениздатом минобороны в 1979 году. Сожалея о крахе СССР, не может Путин не чтить традицию в лапидарных фразах: «Книга поможет командирам и политработникам, пропагандистам и агитаторам в их работе по воспитанию у советских воинов чувства ненависти…», «моральными уродами оказались изменники Родины…», «Карающий меч правосудия настигнет их всюду…», «Эта книга будет способствовать воспитанию всех наших людей в духе беззаветной преданности Родине, ненависти к её врагам» (ненависть как любима-то! — И.Г.), «Вместе с тем книга послужит предостережением всем тем, кому не пошли впрок уроки истории…»

Ради того самого, о чём сказано столь трамбующе, и был отравлен Александр Литвиненко. Пройди убийство гладко, смаковали бы патриоты: «Наша разведка убрала. Чисто сработано! Умеют!» В прямой связи поминался бы принятый по предложению Путина закон «О противодействии терроризму» (предусмотрено превентивное «пресечение международной террористической деятельности за пределами» РФ). Сей деятельностью признаётся «информационное или иное пособничество» террористам. Разоблачая таковых в книге «ФСБ взрывает Россию», кто был Александр Литвиненко, как, хм, не пособник по части информации? То-то! К тому же дружил с Ахмедом Закаевым, а кем его объявили власти РФ? По назначению применён закон (а ещё болтают, будто законы не действуют).

И всё было бы по-сталински, да облажались — надо врать, вилять, открещиваться. Для простецов и в скандале явился свой плюс: вызнал, Запад, тайну, а кто тебе даст доказать вину? Утрись! Проглоти нашу пилюлю, сдобренную полонием!.. И кипит гордость-отрада в простецких горшках одними на всех духовитыми щами.

Их дух расслабил того, кто «может подать специально», и он и подал… Фраза Леонида Андреева («Рассказ о семерых повешенных»): «Глуп, глуп, а хитёр» — просится, чтобы её переиначить: «Хитёр, хитёр, а глуп». В самом деле — не взять в голову пушкинского «Бориса Годунова». Есть там: просимый тоже отказывается править, вопреки слезным увещаньям, но известно, чем кончится.

«…ещё поморщится немного,

Что пьяница пред чаркою вина,

И, наконец, по милости своей

Принять венец смиренно согласится;

А там — а там он будет нами править

По-прежнему».

Пренебрежение к памятникам литературы до хорошего не доводит. Ишь ведь что поведано в интервью телеканалу «Аль-Джазира»: «Может быть, я скажу вещь неожиданную, но не только лидеры арабских стран, а даже лидеры некоторых европейских государств говорили мне в личных беседах, что в этот переходный период они тоже считали бы целесообразным для меня оставаться на посту президента Российской Федерации» (РИА «Новости», 11.02.2007).

Простецам-то это близко: что от самого лишь и зависит, оставаться или нет. Ещё более преисполнились гордости горшки: Запад и тот просит! Но поверил ли в такое Запад? Для европейских политиков право, конституция кое-что значат, и никто не скажет того, что «некоторые» якобы говорили. Они между собой уже прояснили хитрость… хитёр, хитёр, а… да-с!

Выводы сделаны. Что-то стало понятнее. Смердячок виден со всем его кокетством, под которым одно: срок за сроком, на радость горшкам, оставаться цветком душистых просторов.

Очерк опубликован в Интернете 17 февраля 2007:

www.le-online.org/content/view/179/2/

www.chechenpress.info/events/2007/02/17/02.shtml

Напечатан в журнале «Литературный европеец», выходящем во Франкфурте-на-Майне, N109/2007,ISSN1437-045-X.