Сентябрь

Сентябрь

Немного отлегло от сердца. В конце рабочего дня без приглашения вошёл в кабинет слесарь Николай Алексеев. Ну, думаю, вновь набедокурил. Работящий мужик, но невыдержанный и взрывной. Мы когда-то вместе работали в одной бригаде ещё в Новокуйбышевске.

— Сергеич, не волнуйся, меня никто нигде на сей раз не задерживал, в вытрезвитель не попадал. Я по другому вопросу.

— Какой сегодня?

— Ты подписал приказ о переходе на четырёхдневную неделю?

— Вынужденно.

— Правильно! Подписывай ещё один, меня мужики наши прислали.

— Какой же?

— Надо всем уменьшить зарплату процентов на тридцать, временно. Мы потерпим, а завод этим, может, сохраним.

— Многие так думают?

— Многие, а если ты сам к этому призовёшь, поддержат и остальные.

— Я над этим уже думал.

— Ещё одно пожелание, а может, просьба-требование, можно?

— Давай.

— Не пиши заявления об уходе.

— С чего ты взял?

— С того, что обложили нас со всех сторон. Мы понимаем: тяжело руководить. Сосед наш — директор — написал? Написал. У них комиссия по банкротству работает. Ты этого допустить не должен. Народ тебе верит. Уйдёшь… пропадёт завод, да и ты на стороне без него не сможешь. Мы так решили: с тобой до конца. А помирать, так с музыкой. Побреемся, почистимся, белые рубахи понадеваем… и — с Богом. Молодец, что объявил месячник по культуре производства. Нельзя опускаться. Всё драят, скребут, метут, красят. Солидарность с тобой демонстрируют. Тебя поддерживают. Так что — рули, капитан!

Был в городском музее. Зашёл посмотреть на обновлённую экспозицию. Ещё не всё закончено. Приятно пахнет деревом. Вокруг пока не прибрано. Художники хлопочут около красивой люстры. Директор узнала меня:

— Стенд о вашем заводе готов, хотите посмотреть?

Экспозиция выполнена аккуратно и содержательно. Ксерокопии о приёмке завода в эксплуатацию, телеграммы в правительство о выдаче первой продукции. И люди. Замечательные наши заводчане, ставшие историей города, страны.

— Но у нас беда!

— В чём дело?

— Посмотрите, вот материал о ветеране, замечательном человеке и труженике. Вот его награды. Орден Ленина в том числе.

— Да, я знал его лично. Он работал на заводе, что называется, до упора. Вышел недавно на пенсию и вскоре умер.

— Верно. Теперь его родственники требуют вернуть им его орден. Я не могу этого сделать.

— Почему?

— Он передан нам добровольно его женой.

— Так почему же хотят забрать?

— Видите ли, намерены продать.

— Много стоит?

— Они заявили, что на вырученные деньги смогут купить два автомобиля. У музея таких денег нет. Я лично заплатить не могу. Уже пожаловались в высокие инстанции. Скорее всего, придётся отдать. Может, завод что-нибудь придумает?

Я невольно усмехнулся, вспомнив историю о том, как старик-слесарь продал свой орден всего лишь за пачку сигарет в начале перестройки. Промахнулся отец. Сколько же теперь он заимел бы курева?!..

Ездил маршрутным автобусом в областной центр. Моё место оказалось у окна. На выезде из города на остановке вошли в автобус двое: мама и дочка. Одно место свободное есть, но не у окна. Это обстоятельство явно не устраивает девочку. Мама, манерная, модно и со вкусом одетая дама, садится на свободное место. Девочка, трёхлетний белокурый сорванец, решает почему-то, что у неё больше прав, чем у меня, на то место, которое занимаю я. Или я не очень представителен и со мной можно поступать по-своему. Она тут же оказывается между мной и окном и пытается, уже протиснувшись, завоевать часть сиденья. Уступаю ей, встаю.

— Красиво как, мама, смотри — вон лошадка на полянке!

— Нехорошо, Людочка. Нельзя так некультурно себя вести. Верни дяде место.

— Я его не брала, пускай садится, сам встал. Ему, наверное, не нравятся лошадки. Смотрите-смотрите, какая огромная стрекоза летит!

Стрекоза действительно большая — военный вертолёт, только что поднявшийся с лётного поля. Нескольких минут хватило, чтобы мама и дочка стали центром внимания всего автобуса. И мама красивая, и девочка забавно себя ведёт, делая всех пассажиров улыбчивее и добрее. Теперь уже все прислушиваются к диалогу матери и дочки.

— Людочка, всё-таки нехорошо. А вы, молодой человек (это ко мне), садитесь, пожалуйста, зачем стоять?

— Дяденька, садитесь, в ногах правды нет, — передаёт мне Людочка мировой человеческий опыт и освобождает часть сиденья.

Я благодарен. Не очень удобно себя чувствовать в центре внимания. Сажусь. Мама ведёт свою линию. Видно, ей понравилось всеобщее внимание.

— Людочка, давай сделаем так: ты всё-таки уступишь дяде всё место, а я за это тебя сегодня к себе в постельку спать положу, хорошо?

Пассажиры, втянутые в этот диалог, ожидают Людочкиного ответа.

— Нетушки, мамочка, не хочу!

— Ну, почему же, хорошенькая моя?

Маме явно не мешает всеобщее внимание, наоборот, оно стимулирует её педагогические устремления.

— Я, мамочка, с тобой не лягу, потому что у тебя попа холодная. Так папа говорит, правильно?

Автобус грохнул смехом.

Завод «на мели». У нас нет задолженности перед бюджетом, но налоговая инспекция наш долг соседнему нефтеперерабатывающему комбинату направила в картотеку, поскольку нефтепереработчики крепко задолжали городу. Пока мы платим городу за соседа, возникнут огромные проблемы с закупкой сырья, реагентов, заработной платой. Не исключён останов ряда цехов.

Когда меня спрашивают, почему не иду в политику (мол, есть опыт хозяйственника, опыт депутатской деятельности, учёная степень доктора наук и т. д.), не сразу нахожу, что ответить. Но я вспоминаю фразу одного своего коллеги-директора: «Когда стал импотентом, как гора с плеч».