III–I. ВЕЛИКАЯ СЕВЕРНАЯ ВОЙНА
III–I. ВЕЛИКАЯ СЕВЕРНАЯ ВОЙНА
Глава 1. ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЙНЫ
В последней четверти XVII века Россия и Швеция занимали далеко не равнозначные позиции в мировом политическом раскладе. Скандинавское государство находилось на пике своего могущества, подкрепленного, как военным, так и экономическим превосходством не только над своим соседом, но и другими странами Северной и Восточной Европы — Дании и Польши-Саксонии, объединенных под властью одного монарха — Августа.
В этом была безусловная заслуга короля Карла XI. Он навел порядок в стране, создал идеальный бюджет, провел очередную церковную реформу, заставив клир больше работать на государство, прекратил "охоту на ведьм", реорганизовал армию, оздоровил и развил экономику, ограничил власть аристократии, предоставил возможность участия в парламенте крестьянам, духовенству и купечеству. Он скончался в сорок два года от рака желудка.
Все повторилось, кронпринц Карл стал, так же, как и отец, предметом опеки. Состав опекунского совета был определен завещанием Карла XI — королева-бабушка Хедвига Элеонора, президент канцелярии Бенгт Оксеншерна, гофмейстер Нильс Юлленстольпе, и королевские советники — Кристофер Юлленшерна, Фабиан Вреде и Ларс Валленстедт.
Однако, определяя состав опекунского совета, Карл XI то ли забыл, то ли не уточнил, возраст в котором сына надлежало считать созревшим для трона. Поэтому этот вопрос трактовали по-разному: кто говорил, что совершеннолетним молодого короля можно считать к 18-ти годам, а кто и к 25-ти.
Опекунский совет правил страной вяло, помня печальный опыт своих предшественников, которых разогнал отец нынешнего Карла. Ненавязчиво, но настырно, королева-бабушка, Хедвига Элеонора, продвигала вперед голштинскую партию при дворе, и скоро Голштиния, крошечное герцогство, станет играть куда более важную роль в шведской внешней политике.
Нерешительность опекунского совета привела к тому, что пятнадцатилетний юноша был коронован сразу после похорон своего отца. Специально собранный по этому поводу парламент-риксдаг, по инициативе дворянства, весьма надеявшегося на смягчение закона о редукции, большинством голосов (духовенство оказалось в меньшинстве), отрядил к юному королю депутацию, просившую Карла возложить на себя бремя правления. Таким образом пятнадцатилетний юноша был объявлен и совершеннолетним, а заодно и правящим королем Швеции. Коронации, как таковой не было, ибо Карл одел корону на себя заранее, состоялось лишь помазание. Король тем самым подчеркивал, что власть он получил не от верховного представителя церкви, а от самого Бога. Саму церемонию перенесли в Стокгольм, хотя до этого все короновались в Упсале. Присягать своему народу Карл отказался, поскольку считал, что он был рожден для этого — править единовластно и неограниченно[365].
Он так и правил. С 1697 по 1700 год под его председательством было проведено 157 сессий Госсовета, посвященных обсуждению внешне— и внутриполитических вопросов, а также судебных дел. (Госсовет одно- временно выполнял функции высшей судебной инстанции страны)[366]. Король охотно принимал участие во всех государственных делах, но любимым его увлечением была армия.
Армия, созданная его отцом. Отлично выученная и применявшая самые передовые методы ведения боевых действия. Дух армии, а также религиозный настрой поддерживался капелланами, бдительно и ревностно следившими за своими солдатами. Пасторы внушали фатальное восприятие войны. В атаку солдаты должны были идти с высоко поднятой головой и думать, что без воли Бога ни одна пуля не заденет никого из них.
Для поддержания убеждения в непобедимости шведской армии капелланы прибегали к бессовестным софизмам и фальсификации Священного Писания. К примеру, один из них доказывал, что шведы — это скандинавские израильтяне, так как если прочесть наоборот древнее название главного противника избранных Богом евреем Ассирии — Асур, то получается "Русса", то есть враг Швеции по определению Божьему[367]. Непонятно почему этому верили шведские солдаты, ведь первые евреи проникли на территорию государства лишь вслед за Карлом XII, после его возвращения из Турции — долги получить! До этого времени людей их религии в Швеции не было.[368]
Отец создал армию, но испытать в боевых действиях ему не пришлось. Это сделал за него сын. Армия будто была выращена для рано проснувшегося полководческого таланта Карла XII, а он был создан для нее.
Но в рассматриваемую нами эпоху имели значение не только сами военные действия, но и правители. И в России, и в Швеции противоборство возглавили правители, явившие собой ярко выраженные индивидуальности. Потому, все, что связано с Великой Северной войной, неразрывно связано и с именами Петра и Карла. Они и их армии, главные действующие лица описываемой эпохи.
По поводу царствования Алексея Михайловича (Тишайшего) очень часто историческая наука предполагает, что в XVII в. Московская Русь как общественный, государственный, культурный, политический и военный организм совершенно изжила себя, и лишь воцарение Петра I, царя-реформатора, вдохнуло в страну новую жизнь. О Петре I речь особая, что же касается Московской Руси, то деятельность Алексея Михайловича блестяще опровергает этот убогий вывод. Симпатии историков к Петру и их неприязнь к Руси допетровской объясняются психологически просто: человек всегда приветствует то, что ему понятно, близко, и отвергает, недолюбливает то, чего понять он не в состоянии. Это даже не вина, а достойная всяческой жалости беда современного массового сознания.
Именно Алексей Михайлович окончательно возвращает России земли Малороссии, отторгнутые от нее враждебными соседями в лютую годину татарского нашествия. Именно он ведет с Польшей — давним и непримиримым врагом Руси — необыкновенно трудную войну и оканчивает ее блестящей победой. Именно он, получив в наследство страну бедную, еще слабую силами и средствами после Смуты, но уже стоящую пред лицом множества государственных и общественных задач — начинает эпоху реформ, причем реформ неторопливых и продуманных, захвативших область юридическую и экономическую, военную и религиозную.
На его же царствование приходится и множество потрясений — "медный" и "соляной" бунты, раскол, восстания в Новгороде и Пскове, и, наконец, кровопролитнейшая крестьянская война Степана Разина.
Военное дело при Алексее Михайловиче в главных чертах сохранило характер, какой имело в период предыдущего царствования, но начатые при Михаиле Фёдоровиче реформы (войска иноземного строя) получили дальнейшее развитие. Передовые политики и военные того времени говорили о том, что сила государства зависит "от строев военных", которые требуют применения и улучшения в России, что военное искусство зависит не от одной лишь "природы", но и от развития и образования. В 1647 в Москве был опубликован устав для солдатских полков, носивший название "Учение и хитрость ратного строя пехотных людей", представлявший собой курс по тактике (с включением в него уставной части). Поэтому его издание должно было способствовать распространению среди русских войск современных европейских тактических взглядов и новаций, началось введение в армии "полков нового строя". Осудив старое, мирясь с ним по нужде, не будучи в состоянии создать необходимое новое, но сознавая, что это новое нужно, правительство Алексея Михайловича готовило почву для того, чтобы переход от старого к новому в области военного дела совершился наиболее незаметно и без всяких нарушений как интересов государства, так и интересов населения. С этой точки зрения, царствование А. М. является в истории военного искусства одним из звеньев переходной эпохи, связывающих XVI век с ХVIII-м.
Смерть Алексея Михайловича, недолгое царствование его старшего сына — Федора Алексеевича, вновь привели Россию к внутренней гражданской нестабильности, связанной с борьбой за власть внутри страны.
Размышляя над причинами и обстоятельствами явления Петра в России, неизбежно возвращаешься к событию, которое омрачило детские годы царя. Речь идет о мятеже стрельцов, в мае 1682 года… На заседании Боярской Думы был избран не следующий по старшинству сын Алексея Михайловича шестнадцатилетний Иван, а младший — десятилетний Петр. Этот выбор был обусловлен интригами Нарышкиных — семьи царицы Натальи, так и тем обстоятельством, что царевич Иван, несший на себе черты вырождения, вряд ли мог править государством.
Против этого выбора восстала царевна Софья — старшая сестра Ивана, она возглавила обиженный род Милославских и спровоцировала стрелецкий бунт. После мятежа Софья стала правительницей, а Иван с Петром царями-соправителями[369].
Мы не будем останавливаться на всех подробностях периода правления царевны Софьи, а точнее ее фаворита князя Голицына, отметим лишь, что отстранение и уединение Петра в Преображенском и заложило в нем ту самую импульсивность характера, которой он так стал известен. Петр не получил традиционного православного воспитания и образования, а вместе с ними он не усвоил совокупной системы ценностей, присущих традиционной русской культуре, основанной на православии и гордом сознании исключительности православного духа и образа жизни. Его притянула к себе протестантская модель церкви, существовавшая, по его мнению, в более реалистическом мире, и, главное, где царь (король) являлся и главой государства и главой церкви. Не отрицая самой православной веры, абсолютно убежденно считая ее духовным стержнем всей жизни, Петр был за протестантизм в его организационном смысле. И первый его конфликт со стареющим патриархом Адрианом не заставил себя ждать, когда юный Петр отказался на Вербное воскресенье 1699 года, по старой традиции, вести под уздцы ослицу, на которой должен был восседать патриарх — яко Христос в Иерусалим. Царь понимал, что дни патриарха сочтены и прочил на его место митрополита рязанского Стефана Яворского — известного просветителя, но не пользовавшегося уважением в церковной среде из-за того, что в юном возрасте, в поисках знаний, Стефан обучался в иезуитском монастыре, временно отступив от православия. Так и случилось, только Стефан Яворский стал последним местоблюстителем патриаршего престола, ибо больше патриархов на Руси не стало — их заменил Святейший Синод — орган государственной и церковной власти.
Жизнь Петра в Преображенском была сплошной игрой, причем игрой серьезной, военной, и эти игрища все усложнялись, обогащая практические знания и опыт будущего реформатора. Вокруг Петра уже сложился круг его друзей, которых потом и назвали "птенцами гнезда Петрова", именно они стали его сподвижниками на разных поприщах.
На формирование личности юного царя сыграли важнейшую роль несколько событий. Во-первых, это страшный и бессмысленный стрелецкий бунт 1682 года, когда на его глазах озверевшая толпа сбрасывала близких ему людей с высокого кремлевского крыльца на копья, ставший для Петра символом ненавистной ему "старины", которую он будет яростно выкорчевывать до конца своей жизни. Этот бунт, да и последовавший за ним, уже в его отсутствие, заставит царя срочно задуматься о новой столице. О Москве он уже не будет отзываться иначе, как о болоте боярском, гнезде смутьянском, провонявшим азиатчиной, с ханским упрямством.
Во-вторых, это две его поездки в Архангельск на Белое море в 1693 и 1694 гг. здесь он увидел впервые море, настоящие корабли, сам совершил первое плавание, испытал силу волн и штормового ветра. Здесь родилась его мечта о флоте, о выходе России на морские просторы.
В-третьих, это два похода против турок. Первый неудачный, когда сказалось и отсутствие опыта управления большой армией, и отсутствие флота, второй — закончившийся взятием, но в результате тяжелейшей осады, отнюдь не напоминавшей ему привычные учения с двумя ротами потешных в Преображенском. Два этих похода стали генеральной репетицией всех тех событий, что развернуться чуть позже и в более грандиозных масштабах на Балтике.
И последнее, это длительная поездка в Европу. Поездка за новой Россией[370]. Он вывез не только приборы, экспонаты, специалистов, знания, впечатления и трудовые мозоли, он вывез идею о грядущем могуществе России в реформах, в переносе европейских институтов на русскую почву, в полном изменении "старых" порядков и обычаев. Без мощной армии и флота, без выхода к морям об этом говорить было бессмысленно. Но на пути стояла Швеция — извечный враг, на которого уже несколько столетий натыкалась Русь и все безрезультатно отходила назад. Петр мечта возвратить "отчин и дедин" — территорий некогда отобранных шведами по условиям навязанного Столбовского мира.
Среди лиц, присутствовавших на коронации Карла XII, был и граф Эрик Дальберг, известный по прошлому царствованию опытный фортификатор, а ныне генерал-губернатор Лифляндии. Он поведал молодому королю о некоем инциденте, происшедшем в Риге, когда через город проезжало русское посольство, в составе которого инкогнито находился сам царь Петр. Царь не только внимательно осматривал все укрепления города, но даже пытался их измерить. В результате, часовые вынуждены были в довольно грубой форме и с угрозами прогнать Петра[371]. Дальберг пытался донести до короля свои опасения относительно возрастающей активности на границах, как русских, так и поляков. Но Карла XII это особо не встревожило. Избрание на польский трон саксонского курфюрста Августа II посчитали хорошим знаком, ведь через свою мать-датчанку, сестру матери Карла, саксонец приходился молодому королю кузеном. Все посчитали, что между Польшей и Швецией теперь будет вечный мир и согласие. Участие русских денег в этом выдвижении осталось без внимания.
Что касается русских, то Карлу ссориться не хотелось. В Европе назревала новая большая война. В Мадриде умирал последний из испанских Габсбургов — Карл II, а он, как известно наследников не имел. Вся Европа замерла в ожидании. Людовик XIV французский своего второго внука — Филиппа Анжуйского прочил на испанский престол. Леопольд I Габсбург германский — второго сына эрцгерцога Карла. Франция, Австрия, Англия, Пруссия, Португалия, Савойя, Мантуя, Кельн и Бавария собирались драться за испанское наследство. И в Европе и в Америке. Как тут не ввязаться молодому задиристому шведскому королю? Ведь именно так поступил великий Густав II Адольф, вступив в Тридцатилетнюю войну, и не смотря на собственную гибель, он принес великую славу своей Швеции, а помимо славы и значительные территориальные приобретения. Не до русских было!
Тем более, что при заступлении на престол требовалось подтверждение существовавших между странами трактатов и договоров. Речь шла о Кардисском мире. В Москву отправилось огромное посольство в 150 человек, во главе с гофканцлером Бергенхъельмом. Еще при Карле XI шведы подарили русскому царю 300 пушек, отлитых знаменитым шведским мастером Эренкрейцем. Ныне заказано было столько же, и молодой король не препятствовал этому. Переговоры проходили долго, но, в конце концов, порешили: "По Кардисскому вечному договору, плюсскому совершению и Московскому постановлению в соседственной дружбе и любви мы с вашим королевским величеством быть изволяем. Петр".
Кардисский мир был царю Петру, как нож в сердце, но ссориться со шведами было пока что не с руки. А вот от целования креста, как подтверждения мирных намерений Петр отказался. Объяснили так: “Егда в 1684 году Московским постановлением договоры ветхие (прежние) подтверждались, тогда и крестоцелование было. (То есть уже после вступления Петра на престол!). А второй раз незачем".
А антишведский союз рос и крепчал. Летом 1698 года возвращаясь из своего большого путешествия по Европе, Петр встречался в южнопольском городке Раве с Августом II. Там и обсудили план совместных действий против шведов. Август — из тщеславия, как недавно избранный король Польши, потерявшей ливонские земли в результате непрерывных столетних войн, Петр — по сущей необходимости, намереваясь вернуть под свой скипетр старые русские владения и открыть для России Балтийское море.
И здесь возник Голштинский вопрос. Шлезвиг-Готторп-Голштиния было родовым имением датских королей в давние времена[372]. Однако, все чаще датчане воевали с голштинцами, а на стороне последних выступали шведы[373]. Женитьба Карла XI на датской принцессе, сестре нынешнего короля Кристиана V, вселила сперва надежды, но шведский правитель заявил сразу своей жене, что он женился на ней не для того, чтобы выслушивать "…советы по государственным вопросам, а для того чтобы рожать детей". Да и свекровь, королева-бабушка, не забывала интересы родной Голштинии. Женитьба герцога Фредерика IV на сестре Карла XII только обострила ситуацию.
Еше при отце нынешнего шведского короля Фредерик IV завел себе собственную армию и принялся возводить крепости. Как только Карл XI умер, датчане тут же ввели войска и срыли все голштинские укрепления. Но вступивший на престол Швеции Карл XII женил "несчастного" Фредерика на своей сестре, назначил его главнокомандующим всеми шведскими войсками в Северной Германии и послал к нему в помощь генерал-лейтенанта Карла Магнуса Стюарта, отличного фортификатора. Дании ничего не оставалось, как искать союз с теми, кто готов вступить в борьбу со Швецией, а именно с Петром и Августом.
Несколько слов необходимо сказать и еще об одной примечательной фигуре того времени. Недовольные редукцией дворяне, в основном прибалтийских провинций, бурно выражали свое негодование. Их лидером стал Иоганн Рейнхольд Паткуль, бывший лифляндский барон, приговоренный к смертной казни за свои антишведские выступления еще Карлом XI и бежавший к Августу II. Именно ему предстояло стать связующим звеном между тремя странами.
Все осторожничали. Союз тройственный, но каждый думал о своем: Августу не хотелось пускать русских в Лифляндию, но он не мог ограничить своего союзника Петра, а поэтому соглашался на то, что Россия будет иметь право построить порт на Балтике. Петр ставил условие своего вступление в войну только лишь по окончанию турецкой кампании. Больше всего нервничали датчане. Угроза Швеции для них была очевидна. А тут еще скончался датский Кристиан V и на престол вступил его сын Фредерик IV. Все заволновались — захочет ли он соблюдать прежние договоренности. Выяснилось — новый король согласен!
Швеция пребывала в спокойствии. Только что были заключены союзы с Голландией и Англией, чьи мощные флота гарантировали мир в Балтийском море, ибо шведы все равно побаивались датских кораблей, которые их превосходили по своим качествам и выучке экипажей. Швеция даже предоставила в 1698 году за денежную компенсацию шесть тысяч солдат Нидерландам — Карл XII уже планировал держаться поближе к началу войны за испанское наследство.
Так продолжалось до 16 марта 1700 года, когда примчался из Риги фельдъегерь — капитан Нюландского пехотного полка Иоганн (Юхан) Браск. Он привез известия от лифляндского генерал-губернатора Эрика Дальберга о том, что 21 февраля польско-саксонская армия пересекла границы, а на следующий день уже осадила Ригу.
Датчане, убедившись что саксонцы приступили к делу, ввели войска в Голштинию и осадили крепость Теннинген. Это взбесило молодого Карла XII и он произнес свои знаменитые слова: "Милостивые государи, я решил никогда не вести несправедливой войны, а лишь справедливую — кончать лишь гибелью противника. Я нападу на первого объявившего мне войну, а когда одержу над ним победу, этим надеюсь, наведу страх на остальных!".
Король тут же нарушил свое обещание и, не обращая внимания на советы генералов, рекомендовавших первый удар нанести по саксонцам, как более серьезному противнику, тем более, что они-то как раз и начали первыми, указал направление главного удара — Данию. На помощь Дальбергу к Риге было отправлено несколько пехотных полков Георга Иоганна Майделя.
Мобилизация прошла строго по плану, разработанному еще Карлом XI, и полки были готовы к отплытию через две недели. Но датский флот блокировал шведский и не давал возможности выйти в море. Вскоре шведы узнали о приближении союзной им англо-голландской эскадры и 17 (28) июня, в день своего рождения, Карл XII поднялся на борт флагманского корабля "Король Карл", сорвал с себя парик — последнюю деталь, связывающую его с мирным прошлым, и выбросил его в море.
Пока датский король занимался осадой Теннингена, шведы, при поддержке английской и голландской эскадры, окружили Копенгаген и заперли там весь датский флот.
Предложение уничтожить датский флот было отклонено английским адмиралом Руком и его голландским коллегой Ван Аллемонде. Оба имели одинаковые приказы от своих правительств — в драку не лезть, в прямое подчинение шведам не входить и постараться разрешить голштинскую проблему без особого нарушения баланса сил в регионе.
Напуганный столь стремительным развитием событий Фредерик IV Датский тут же поспешил заключить мир с тезкой — Фредериком IV Голштинским, причем на его условиях. Но Карла XII это не устроило, и он хотел продолжить военные действия. Тогда вмешались английский и голландский адмиралы. На их сторону встали и ближайшие советники Карла. После длительных дискуссий король уступил. Здесь, в Дании, Карл XII первый и последний раз дал себя уговорить.
Предстояло возвращаться в Швецию и готовиться к новой высадке в Лифляндии. Впервые Карл XII столкнулся с проблемой отсутствия денег в казне. Последовали займы, под залог недвижимости крупной аристократии и под таможенные сборы был взят кредит у голландских банкиров[374].
В тот день, как Карл XII ступил на шведский берег, завершив кампанию с датчанами, Петр I объявил войну Швеции.
Глава 2. НАРВСКИЙ "КОНФУЗ"
Начало Северной войны было абсолютно неудачным для русских. Имея при себе лишь доставшееся по наследству от боярской Руси воинство, состоявшее из 4-х старых стрелецких полков, 21-го пехотного полка нового строя, из которых лишь будущие гвардейские полки — Преображенский и Семеновский отличались и подготовкой и, главное, духом, имелось еще два драгунских полка по 700 человек и 5250 человек поместной дворянской конницы, которая всегда созывалась по царскому указу при объявлении войны, ее проверял воевода, а затем уж "чинил промысел над врагом, как Бог вразумит". Встречаясь с противником, поместная конница бросалась вперед беспорядочной массой, а при неудаче укрывалась за пехоту. Если же исход дела был благоприятный, то конница не заботилась о преследовании врага, а предавалась разграблению захваченного обоза или лагеря. Потому до Петра конница на Руси призывалась лишь в военное время и являлась иррегулярным войском. Указанное войско уже было началом формирования армии совершенно нового типа, и определялось Царским Указом от 8-го ноября 1699 года. Два драгунских полка, названные по именам своих командиров — первый Ефима Гулица (будущий Московский драгунский) и второй, сперва Шневеца, позднее Боура (будущий Киевский драгунский) являлись, как бы образцами кавалерийских полков будущей русской армии. Общая численность русской армии до нарвского поражения составляла 33 384 человека[375].
В конце августа 1700 года Петр выступил из Москвы со всем своим войском и прибыл к Нарве к 23 сентября. Осада началась по всем правилам западноевропейского военного искусства. Работы возглавил генерал Людвиг Алларт, принятый из саксонской службы. Построили две линии — циркумвалационную и контрвалационную[376]. Флангами в реку Нарову уперлись, на правом фланге Шереметев со всей конницей, с ним дивизия Вейде, по центру Трубецкой, на левом фланге дивизия Головина и преображенцы с семеновцами. Но осадные орудия прибыли к крепости лишь в октябре, поэтому первый выстрел прогремел лишь 18-го, а массовый обстрел крепости начался с 20-го октября.
Узнав о начале осаде Нарвы, Карл XII одним махом высаживается на побережье Балтики в районе Пернова (Пярну) и стремительным броском с 12000 войском устремляется к русским[377]. Удар был произведен с ходу и потому так ошеломил всех. 17 ноября русская поместная конница, которой командовал Шереметьев, в панике бросилась через реку Нарову, и, потеряв до тысячи человек, скрылась на другом берегу.
Петр с Головиным срочно отъехал в Новгород. Причины его поспешного отъезда до сих пор вызывают подозрения историков в трусости царя. Возможно это и так, однако, всеми своими последующими действиями и личной храбростью, Петр смог достойно реабилитироваться в глазах потомков. Тем не менее, накануне решительного сражения русская армия была оставлена на попечение герцога де Кроа, два месяца назад, как принятого из австрийской службы. Это вызвало недовольство русских генералов из родовитых бояр, прежде всего Якова Долгорукого — не изжито было местничество до конца!
19-го ноября 1700 года, в метель, шведские штурмовые колонны начали атаку русских позиций, но с ходу разбив центр русской позиции, они столкнулись с упорным сопротивлением на флангах, где дрались гвардейские полки и дивизия Вейде. В последнюю входил один из новых драгунских полков — Ефима Гулица[378]. Можно сказать, что нарвское поражение стало первым боевым крещением русской регулярной конницы.
В неудаче были сразу обвинены офицеры-иностранцы, которых начали убивать на месте. Многим из них пришлось бежать и сдаваться в плен. Первым капитулировал герцог де Кроа, а с ним и командир преображенцев полковник Блюмберг. Сражение длилось до темноты и прекратилось само собой.
За ночь, посовещавшись, русские решили капитулировать. Карл понимал, что силы противника не исчерпаны, согласился разрешить отступить с оружием, знаменами, а офицерам с их багажом. Шведам оставалась артиллерия. Однако во время прохода русских войск, выяснилось, что шведы подразумевали получить еще и всю казну русской армии, а русские и не собирались им ее передавать, так как этот вопрос не был оговорен. Началась новая схватка, где опять русские понесли значительные потери, были частично обезоружены, ограблены, у некоторых полков отобраны знамена. В плен захвачены Я.Ф. Долгорукий, А.М. Головин, Адам Вейде, Людвиг Алларт, И.Ю Трубецкой, И.И. Бутурлин и другие знатные бояре, всего 79 человек. Убитыми русские потеряли около 6000 человек.
Под Нарвой зародилось, и прежде всего у самого Карла, презрительное отношение к русским и русской армии, что оказалось роковым в 1708 и 1709 гг[379]. Прокормить армию на выжженной войной земле не представлялось возможным, ибо провианта захваченного у русских и того, что можно было получить из деблокированной Нарвы хватило на несколько дней. Куда отправиться? Многие советники и генералы предлагали вернуться в Швецию, обосновывая это тем, что два противника разгромлены — русские и датчане, а саксонцы убрались уже к себе за границу. Но Карл более никого не слушал. У него, он считал, украли победу над датчанами из-за вмешательства англичан и голландцев, а он уже понял "что" это такое, и останавливаться не собирался. Уже умер испанский король и Европа изготовилась к делению наследства, но отвлекаться Карл XII не собирался. Он уже видел цель — и это был Август II. Многие историки спорят о том, почему Карл не пошел на Москву, добивать царя Петра, и диктовать ему условия мира в русской столице, видя в этом главную ошибку шведского короля. Здесь не было никакой ошибки, а один лишь трезвый расчет. Плотность населения в России была несоизмеримо меньше, нежели в Польше, путь до Москвы пролегал по полупустынным русским просторам, где неоткуда было взять пропитание для шведской армии[380]. По совету Пипера было решено ограничиться рассылкой подметных писем, которые могли вызвать на Руси новые бунты среди недовольных нововведениями Петра, среди раскольников и стрельцов — и новая смута обеспечена!
Кроме того, не стоит забывать и о потерях, что понесла шведская армия в сражении под Нарвой. Из 10537 каролинов русские перебили 646 человек, 1265 было ранено, а 1023 заболело. При батальонных знаменах осталось в строю по 20–30 пикинеров и по 40–50 мушкетеров.[381]
При этом следует, безусловно, отметить высокую эффективность действий шведов на поле боя. Формула предложена шведским военным историком И.Б.Р. Веннерхольмом — Э = К: Ч, где К — потери противника убитыми и раненными, Ч — численность собственных войск.[382]
Для шведов: Э = 6000:10537 = 57 %. Для русских: Э = 1914:33384 = 5,7 %, то есть в 10 раз ниже. Проще говоря, каждая сотня каролинских солдат вывела из строя 57 русских, а те лишь шестерых.
Тоже самое можно сказать и о превосходстве боевого духа шведов над русскими. В.А. Артамонов определяет этот показатель по формуле: Д = К: П, где К — это кровавые потери, а П — количество пленных.[383] Таким образом, после Нарвы боевой дух русской армии составлял Д = 6000:9040 = 0,66 и был самым низким за всю Северную войну. (Для сравнения в Бородинском сражении на 45 тыс. погибших русских солдат была лишь 1 тыс. попавших в плен, т. е. Д=45!)[384]
Карл простоял несколько дней под Нарвой, затем вывел войско южнее, в те районы, что не подверглись опустошительным рейдам русской конницы и встал там на зимние квартиры, разместив свой штаб в замке Лаис (Лайузе).
Зима 1700–1701 года означала для шведской армии большие потери из-за недостатка провианта и болезней, а также усилилось недовольство местного дворянства и так ущемленного законом о редукции, так теперь обремененного солдатским постоем. К весне 1701 года в строю у шведов осталось около 6000 человек. Но, одновременно начали прибывать пополнения из Швеции.
На востоке Карл XII оставил заслоны: в Карелии и Ингерманландии генерала Кронгиорта с 6000 человек; на южной границе Лифляндии полковника Шлиппенбаха с несколькими полками (около 8000). На первый случай, по мнению короля должно было хватить.
В конце 1700 года, оправившись от Нарвского конфуза, Петр издает два указа о наборе в солдаты. В первом повелевалось: "Прибрать в службу детей боярских и недорослей и казачьих и стрелецких детей и племянников и захребетников (бездомных и безземельных — прим. автора) и из иных чинов и из наемных людей, чтобы добры и к службе годны: лет 17–20 и 30, (ограничение по возрасту существовало — от 15 до 30 лет — прим. автора). Им дано будет… жалование против Московских солдатских полков, денег на год всего по 11 рублей на человека, да хлеба по тому же, как Московским полкам".
Второй Указ от 12 декабря 1700 года гласил: "…взять даточных людей добрых, а не старых и увечных — с 50 дворов по человеку пешему, а с 150 дворов по два человека конных… А которые небыть на службе и которые на воеводствах и на приказах и у дел, и с отставных и со вдов и с недорослей и с девок — с 30 дворов по человеку. А буде у кого указанное число не достанет и с тех имать деньги по 11 рублей за человека"[385].
Необходимость стойкой, дисциплинированной армии была очевидна, — и Петр, в числе других мер (формирование пехотных полков, артиллерии, создания флота и пр.), направленных к одной и той же великой цели, приказывает князю Борису Алексеевичу Голицину набрать в низовых городах (по Волге) десять драгунских полков по 1000 человек в каждом, а новгородскому воеводе Петру Матвеевичу Апраксину сформировать еще два полка в Новгородской губернии, в городах Тверь, Торжок и Старица. Драгуны должны были одинаково хорошо уметь действовать, как в конном, так и пешем строю.
Все полки были десятиротного состава, различной численности (Казанский полк например имел к 15-му июня 1701 года 1036 человек, однако к месту сбора во Псков в сентябре полк прибыл в составе 890 человек, а Вятский к 20 октября имел лишь 754, правда полк состоял из 9 рот).
В полку должны были быть офицеры: кроме командира — полковника, подполковник и майор (штаб-офицеры), 10 капитанов, 10 поручиков, 10 прапорщиков (по числу рот), один поручик — квартирмейстер, и один адъютант (обер-офицеры). Кроме того в каждой роте должны были состоять подпрапорщик, 4 капрала, вахмистр, каптернариус, два барабанщика и гобоист.
Офицеры и унтер-офицеры набирались в основном из старых конных полков, из гвардии, привлекались и иноземцы, служившие в других армиях в конном строю.
В отношении обмундирования за образец была принята шведская военная форма. Для драгун она должна была быть синего цвета, но за недостатком сукна именного этого цвета, очень часто первые драгунские полки русской армии представляли собой большое разнообразие и в цветовой гамме своих мундиров, и в форме одежды, поскольку все-таки единого утвержденного образца еще не было и командиры полков руководствовались собственными соображениями и представлениями о форме одежды.
Вообще, драгунские полки того времени очень мало походили на благоустроенную кавалерийскую часть, и были драгунскими лишь по названию. Лошади были и разномастные и различались по своему росту. Люди были еще не приучены к конному строю, зачастую передвигались пешком, а лошадей перегоняли табуном.
Такое же разнообразие представляло собой и вооружение драгун. Рядовые драгуны имели фузею (ружье) и палаш, унтер-офицеры и офицеры — пистолеты и холодное оружие, которое также было совершенно разнообразным. Лишь через пару лет русская конница приобретет единообразие и в форме одежды и в вооружении.
Еще до Нарвского "конфуза" сюда же было отправлено большое количество малороссийских казаков. Согласно "Самовидцу…" украинские казаки вышли в поход в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня 1700 г[386]. Вперед ушел Полтавский полк полковника Ивана Искры (2290 казаков) и был сразу направлен к Нарве, куда стягивалась вся русская армия[387].
Вслед за ним, гетман Мазепа направляет еще 13500 казаков (Киевский, Прилуцкий, Черниговский, Нежинский, Миргородский, Стародубовский и охотничьи полки) под командою собственного племянника полковника Ивана Обидовского (Нежинского полковника), которые не успели к сражению под Нарвой. Помимо собственных казаков, Мазепе предписывалось отправить и запорожцев, однако, последние отказались двигаться вместе с Обидовским, и лишь к масленице (т. е. конец февраля 1701 г.) добрались до Смоленщины. При этом, по донесениям Мазепы, причинили столько бед и грабежей жителям русских сел, что гетман просил скорее бросить их в бой во искупление вины.
В составе отряда нежинского полковника Обидовского было: Нежинского полка (И. Обидовский) — 4000 казаков, Черниговского (Е. Лизогуб) — 4000, Киевского (К. Мокиевский) — 1000, Миргородского (Д. Апостол) — 1000, Стародубовского (М. Миклашевский) — 1000, Прилуцкого (Д. Горленко) — 500[388], остальные 2000 казаков приходились на долю "охотничьих" полков — Пашковского, Ф. Степановича, Д. Чечеля, Л. Шульги. В общую цифру (15790 казаков) запорожцы не входили, так как они отправились в поход отдельно.
Согласно Военно-полевого журнала Б.П. Шереметева, зимовавшего возле Новгорода, Пскова и Печерского монастыря с "Новгородской и Черкасской конницей"[389], в русской армии присутствовали и пять украинских слободских казачьих полков — Ахтырский, Сумский, Изюмский, Харьковский, Остроженский[390].
В военной историографии и документах канцелярий военачальников того времени, чаще всего, малороссийские полки, подчинявшиеся Мазепе именовали "Запорожскими", без разделения на настоящих запорожцев и гетманских казаков, а вот при упоминании о слободских казаках, чаще встречается название "Черкассы". Хотя могли и всех вместе называть и "Запорожцами" и "Черкассами". Путаница в терминологии и типологии присутствует во всех документах этого периода, поэтому в исследовании приходится, при возможности, ориентироваться по именам командиров казачьих полков и соединений.
Численность слободских полков можно предположительно определить, исходя из царской грамоты от 28 февраля 1700 г. — в 3470 чел. (ПСЗ IV № 1771)[391]. Однако, в боевых действиях, предшествовавших Нарвскому разгрому слободские полки участия не принимали.
Единственным представителем казачества в первые дни Северной войны был Полтавский полк И. Искры, который принял участие в неудачном столкновении русской кавалерии Шереметева со шведами под Нарвой 17 ноября 1700 г. и после отошел на зимовку к Новгороду.
"Самовидец" говорит в общей сложности о 20 000 казаков сосредоточившихся после Нарвы в декабре 1700 г. у Печерского монастыря, Изборска и Гдова[392]. Это утверждение недалеко от истины, если сложить численность казаков Обидовского — 13500, Искры — 2290, слободских — 3500 и запорожцев, добравшихся, наконец, до псковских земель. Кстати, Петр I простил их прегрешения на Смоленщине, с условием не делать больше таких "злодейственных дел".
16 декабря 1700 г. казаки участвовали в бою с пятитысячным отрядом шведов в 30 верстах от Дерпта и первоначально вынудили его отступить, однако, на следующий день были отражены противником. После Нового года казаки участвовали в действиях возле Нейгаузена[393], в обороне Гдова[394], совершали набеги на Мариенбург и Сыренск[395].
В начале 1701 г. произошла серьезная ссора между наказным гетманом И. Обидовским, племянником Мазепы, и киевским полковником К. Мокиевским, приходившимся свояком гетману[396]. Из анонимного старшинского доноса следует, что напившись, Мокиевский "пана Обидовского вельми лаял и блазном (молокосос, дурень — А.Ш.) называл и як хотел обезчестил, до шабли порываючися, от того пан Обидовский вельми плакал, а и перед тим на розних мисцах перед всеми многократно пана стольника Обидовского зневажил и лаял, що ревне бувало плаче и тужит"[397]. Заодно досталось от Мокиевского и всем остальным полковникам, которых в запале он называл "изменниками государскими". Амбициозный киевский полковник был явно недоволен тем, что его поставили под начало гораздо более молодого и менее опытного, по разумению Мокиевского, племянника гетмана[398]. "А когда отозвался пан Обидовский против него, — сообщает далее доносчик, — так он почал больше кричать и молвить: "Так не тилько полковники, але и сам пан гетман изменщик" (Там же).
В конце января 1701 года И. Обидовский скончался от простуды, и начальство над малороссийскими казаками действительно перешло к К. Мокиевскому[399]. Однако между полковниками начались беспрестанные ссоры, и последовал очередной донос, где сообщалось, что киевский полковник беспрестанно оскорблял И. Обидовского, а по смерти его "вельми радовался". Очевидно, вернувшиеся на Украину полковники это подтвердили Мазепе, и гетман лишил Мокиевского полковничьего уряда[400].
В конце января царь выехал на встречу с Августом. Тот колебался насчет продолжения войны. "Нарвский синдром", как его назвали потом историки, действовал и на русских и на саксонцев. Но Петр твердо пообещал из войны не выходить, выделить 20-тысячный корпус, пороху 10 тысяч фунтов и денег — 300 000 рублей. Сказано — сделано! Восемнадцать солдатских и один стрелецкий полк под началом Аникиты Репнина отправились к Динабургу, где стоял саксонский корпус фельдмаршала Штейнау. Командующий саксонской армией одобрительно отозвался о русских, но… разделил корпус. 4000 оставил при себе, остальным было приказано отойти в сторону на 12 верст и строить укрепления вдоль Двины.
Как пишет "Самовидец…" "того же часу" гетманским полкам было разрешено вернуться в свои города[401], вместо их с Украины отправили 7000 казаков Гадячского полка во главе с Михаилом Боруховичем (Бороховичем), в т. ч. 2000 запорожцев. Цифра в 7000 чел. была бы завышенной, так как средняя численность гетманских полков не превышала 3000 казаков, но скорее всего в отряд Боруховича, направленного в корпус Репнина на помощь саксонцам, входили и охочеконные полки[402]. Вслед за гетманскими полками Шереметев отпустил и запорожцев, за малым исключением, по причине "кривд, учиненных московским людям", а также большими затратами на их содержание. Исключение составил запорожский полк Матвея Темника, который был переброшен под Ладогу в корпус Апраксина, начинавшего боевые действия в Ингерманландии.
В день рождения короля, 17 июня 1701 года, шведы с учетом пополнений, числом около 18000, двинулись к Риге. Молниеносно обустроив переправу, на глазах у изумленных саксонцев, Карл XII форсировал Двину, выстроил вновь полки в боевой порядок и бросил их вперед. Через два часа все было кончено.
Карл уже распоряжался поляками и потребовал от них, чтобы Август был свергнут с трона. Но не тут-то было! А как же вольность шляхетская? Поляки наотрез отказались подчиняться решению шведского короля. Карла попытались остановить англичане, обосновывая это опасностью давать народу право свергать монарха. Но молодой король отреагировал молниеносно:
— Удивительно слышать сие от посланника державы, которая имела дерзость отрубить голову своему королю.
Решение было принято окончательно и бесповоротно. Шведская армия пошла на Польшу и Саксонию, и потратила целых шесть лет, исколесив вдоль и поперек эти две страны.
Пока что сформированные драгунские полки стягивались к Пскову, где командование армией принял генерал Шереметьев и к Ладоге, где командовал граф Апраксин.
О состоянии конницы видно из писем царю самого Шереметьева: "В драгунских полках много не достает людей, да и лошадей почти нет, а где они на корму, там поморены, и не только на них идти в поход, от чего Боже сохрани, но если б был приход неприятеля к Новгороду, то и отпора дать не чем…"[403]
Кроме сложностей с вооружением, снабжением конским составом и обмундированием, главную проблему составляло отсутствие опытных кадров — инструкторов, офицеров и унтер-офицеров, знающих драгунскую службу, да и вообще кавалерийскую, о чем соратники Петра докладывали со всей откровенностью.
Да и характеристики некоторых командиров полков были явно не в их пользу. Так граф Апраксин говорил про командира Вятского полка Дениса Девгерина, что тот думает "только о грабежах и своих прибытках"[404].
Тем не менее, нужно было начинать военные действия против шведов. Момент был самый наилучший. Разгромив русских под Нарвой, Карл XII посчитал, что теперь они еще долго не оправятся, или же вовсе не способны иметь армию достойную сражаться со шведами, молодой король решительно двинулся в Польшу. Но, за те годы, что основная шведская армия потратила гоняясь за саксонскими и польскими войсками, выросла, окрепла в боях, возмужала, и главное, поверила в свои силы и способность побеждать врага, молодая регулярная армия России, армия Петра I.
Не забывали русские и о крепостях. В Новгороде и Пскове, помимо восстановления каменных стен, были в кратчайшие сроки (к осени 1701 г.) возведены деревоземляные бастионные укрепления. В ходе этих работ была найдена очень удачная форма усиления обороноспособности старых крепостей — возведение вокруг каменных башен земляных бастионов, что позволяло к невыгоде нападающих, во-первых, выдвинуть вперед узлы артиллерийской обороны и тем самым расширить зону боя вокруг крепости, во-вторых, пользуясь изломанными линиями фронта, вести эффективный заградительный огонь в нужных направлениях[405].
Глава 3. ПЕРВЫЕ БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Против русских Карл оставил незначительные заслоны в Прибалтике и Финляндии, считая, что этого вполне достаточно, чтобы справиться с русскими варварами.
Стоявший у Пскова Борис Петрович Шереметев 6 августа 1701 года получил указание Петра "послать с ратными людьми за Свейский рубеж для промыслу и поиску неприятельских войск и разорения жилищ их, сына своего г-на (Михаила) Шереметева". 3-го сентября в поход отправляется армия в количестве 11052 человек "чинить промысл над вероломным шведом".
Первая стычка со шведами произошла 4-го сентября под Ряпиной мызой, вблизи Псковского озера. Взято 80 пленных, две пушки, три драгунских знамени, трубы и барабаны. Ряпину (Рапину) мызу защищали 600 шведов. Бой длился шесть часов! (Это замечание к слову о боевой выучке русских войск — прим. автора). В живых остался лишь один поручик, который и сообщил полковнику Шлиппенбаху, оставленному Карлом XII в Прибалтике для противодействия русским. 7-го октября отряд вернулся к Пскову.
В начале декабря Шереметев получил известие о намерении Шлиппенбаха, стоявшего в районе мызы Эрестфер, двинуться на русских. Шлиппенбах располагал отрядом в 7000 человек. 23 декабря Шереметев решает нанести встречный удар шведам и выступает со всеми драгунскими полками и пехотой ему навстречу. Русские источники — "сказки" того времени, сообщают о численности отряда Шереметева в 6045 человек, однако, цифра явно занижена более чем в два раза, и соответствует, скорее всего, количеству драгун, участвовавших в походе, не включает в себя пехоту, а также "черкасов" (украинских казаков — прим. автора), донских казаков, калмыков и татар, также выступивших в составе отряда[406]. Из документальных источников можно видеть, что в бою 29 декабря 1701 г. близ Эрестфера принимали участие гетманские полки — Миргородский, Полтавский, Лубенский (Д. Зеленский), Переяславский, 2 охотничьих полка, 5 слободских и донской полк Фролова. Гадячский полк Боруховича (около 3000), участвовавший в походе А. Репнина к Риге, к этому времени уже покинул прибалтийский театр. В бою под Эрестфером погиб полковник Григорий Пашковский, командир одного из охотничьих полков. Через пять дней после сражения все гетманские полки покинули Прибалтику, оставив два охотничьих полка. За отличия был награжден командир Ахтырского слободского казачьего полка Иван Перекрест (из крещеных евреев — прим. автора)[407].
26-го декабря Шереметев занимает деревню Выбовку, оставляет здесь весь обоз и 29-го выдвигается навстречу Шлиппенбаху, который также двигается из мызы Эрестфер и в двух верстах от нее занимает позицию на переправе через близлежащую речку. Вперед высылается шведский конный полк, который был внезапно атакован русскими драгунами и наголову разбит.