Личность и ее друзья

Личность и ее друзья

Не Бенкендорф, не Берия и не Малюта Скуратов вершат суд над отечественной культурой - что могут они? В крайнем случае убить. А вот осудить на века, предать забвению - это под силу только мощной корпорации русской интеллигенции, организации более влиятельной, нежели охранное отделение. Никакому опричнику не под силу сотворить кумира из пыли и повергнуть в прах титана. А могучая российская интеллигенция проделывает эту операцию ежесекундно. Суд, который выносит она, оказывается более пристрастным, а приговор - окончательным. Русская интеллигенция не знает пощады, для нее нет авторитета. Творец думает, что он уже достаточно велик и неуязвим, может позволить себе иметь свое мнение - о, как же он наивен! Пристально наблюдает за ним прогрессивная интеллигенция, и если творец допустит оплошность - спросит с него строго.

Лев Толстой интеллигенцию разочаровал, Маяковский оскорбил в лучших чувствах, Зиновьев в последние годы жизни оскандалился, и с Гоголем тоже вышел конфуз. То есть начинали авторы неплохо, даже, можно сказать, весьма хорошо, а вот потом что-то в них портилось. Есть определенная закономерность в динамике общественного поощрения и осуждения. Общество успевает выдать авторам авансы, объявить их гениальными, а затем авторы оказываются недостойными общественного признания. Вероятно, обласканные признанием, они уже воображают о себе невесть что; думают, могут себе позволить что угодно. Отнюдь нет - требуется строгое соответствие стандарту. «Облако в штанах», «Война и мир», «Зияющие высоты», «Ревизор» - это отлично, это приветствуется, однако требуется, чтобы автор всегда соответствовал нашим представлениям о нем, - и, как на грех, авторы частенько сбоили. Начинали здорово - а что потом? Толстовское евангелие, поэма «Хорошо!», критика «западнизма» и «Выбранные места из переписки с друзьями» - это просто неприлично. Помилуйте, их ведь словно подменили! Неужели это те самые люди, коих мы поспешили возвести в генеральский чин? Не мы ли рукоплескали этому крикуну, этому многообещающему поэту? А он? Прогрессивная интеллигенция вежливо, но твердо указывала авторам на то, что они провинились, поясняла, в чем именно, и лишала автора своего расположения. Время и мнение очередных поколений интеллигенции утверждало приговор, отливало его в бронзе. Так и постановили: Толстой был велик, но к старости стал ханжой, Зиновьев был смел, а в пожилые годы спятил, Маяковский в юности был гениален, но предал свой талант, а Гоголь сначала написал гениальные произведения, а потом на религиозной почве свихнулся.

Интеллигенция тонко чувствует, где проходит рубеж между талантливым самовыражением и скандальной искренностью. Так, в творчестве обожаемого всеми Пастернака наступает перелом, когда он берется писать свой главный роман. Казалось бы - ну, что еще надо, и так небожитель; однако откладывает заумные стихи и пишет унылые прописи. И ведь предупреждал же сам: нельзя, мол, не впасть в простоту. Однако одно дело предупредить, другое дело - действительно в простоту впасть. И ничего уже не поправить, поэта окончательно приговорит не съезд советских писателей, не самодур Хрущев; его пригвоздит мнение либеральной интеллигенции. «Доктор Живаго» Пастернака сродни «Выбранным местам из переписки с друзьями», заметила некогда Ахматова, а уж княгиня Марья Алексевна скажет, как отрежет. Ахматова развила свою мысль, добавив (цитирую по запискам Бобышева): «Когда их объявили гениями, они уж и решили сказать все что думают, и ничего хорошего из этого не получилось». Действительно: ляпнули - и понесли заслуженное наказание.

Разрешить казус логически невозможно. Казалось бы, чего легче опровергнуть известный тезис о том, что Маяковский прислуживал Советской власти. Защитник должен был бы сказать: почему именно Маяковский? Почему он, который ни одной строчки не написал во славу Сталина? А поглядите на Ахматову: «Где Сталин, там свобода, мир и величие земли!» Поглядите на Мандельштама: «На Земле, что избежит тленья, будет будить радость и жизнь Сталин!» Поглядите на Пастернака: «Живет не человек - деянье, поступок ростом с шар земной!» Поглядите на Булгакова и его пьесу «Батум». Вот эти авторы - да, льстили, боялись. А обвиняемый - нет, не прислуживал, не было этого, граждане судьи, ошибка вышла!

Логично? А до чего же легко было бы защищать на вселенском суде разума Гоголя или Зиновьева! Защитник сказал бы: помилуйте! Как вы можете называть их ретроградами, если именно эти авторы написали произведения, которые сделали вас свободолюбивыми? Вы упрекаете авторов в соглашательстве с режимом с позиций «Зияющих высот» и «Мертвых душ», но - прошу вас, будьте последовательны - эти произведения написаны именно теми, кого вы обвиняете в ретроградстве! Так не вменяйте авторам того, что они сами давно высмеяли. В юриспруденции существует положение: обвиняемый не может давать показания против себя, значит, заклеймивший режим в «Мертвых душах» не может быть обвинен в сотрудничестве с режимом - исходите из буквы закона. Автор «Зияющих высот» не может быть причислен к апологетам социализма - в обвинении ошибка.

Однако в обвинении действительно нет ошибки. При чем тут формальная логика? Либеральная интеллигенция чует предательство за версту, как его не камуфлируй. Предательство состоит в отказе от доктрины личности, поступке совершенно недопустимом. Уж лучше бы поэт примкнул к фашистской партии, сделался наркоманом, пропил отчий дом! Это - проходит по разряду самовыражения. Но, изглоданный всевозможными пороками, автор никогда не предаст основной устав интеллигенции. Доктрина Личности - есть самое важное внутриведомственное соглашение, столп корпоративной этики. Мир может рушиться, но незыблемой пребудет доктрина сия - она, как путеводный маяк для поколений умственных людей. Со времен Ренессанса, с первых трактатов, написанных в защиту свободы воли, интеллектуал связал свое существование с принципом личного самоопределения. История развивается, доколе движется она к своей заветной цели - к свободе, а таковая возможна лишь при наличии носителя этой свободы - Независимой Личности.

В условиях России, то есть страны по определению тоталитарной, присяга доктрине личности всегда обозначала если не бунт против власти, то, во всяком случае, намерение вырваться за рамки регламента, желание установить перпендикуляр к бесправному социуму. Автор, отвергающий личное начало, - не помогает ли он всегдашнему российскому произволу? Личность (то есть индивидуальность, то есть самостоятельность, то есть непохожесть на казарму) - вот скрепа, коей держится в наших северных широтах история свободной мысли. Интеллигенцию травили, затыкали ей измученный рот, ссылали в Сибирь - но невозможно победить ее, пока существует доктрина личности. Мандельштам мог испугаться Сталина и написать «Оду», но он же не написал «я горд, что я этой силы частица», он же не предал доктрину личности! Одно дело лично льстить, совсем другое дело - от своей личности отказаться. «Общие даже слезы из глаз» - вот этого интеллигент принять никогда не сможет. Вот где вина - в толстовском отказе от привилегий свободы, в гоголевском склонении перед патриархальным устоем, в зиновьевском повороте прочь от либеральных ценностей, в маяковском «каплей льешься с массами», в пастернаковском сюсюканье перед «бабами, слобожанами, учащимися и слесарями», в этакой, извините за военную терминологию, капитулянтской, пораженческой позиции.

Впрочем, военная терминология уместна. Идет война, ежечасная война за прогресс и историю, - и каждый автор мобилизован. Наши российские правила нипочем бы не утвердились, если бы значение Личности в истории не было подтверждено бытием западной культуры. Личность - вот пароль западной цивилизации, личность - это флаг, водруженный над крепостью западной культуры. Культурологи объяснят вам как дважды два, что все прогрессивные вещи происходят с Запада, гражданские права раздаются там же, а главное, именно в западной цивилизации существует волшебное понятие Личности, совсем не известное на Востоке. Любой, предающий концепцию Личности, выходит врагом цивилизации в целом. Литература - лишь форпост, оборонительная башня цивилизации. Дашь слабину в литературе, оставишь лазейку для сомнительных баб и слобожан, классовых братьев, платонов каратаевых и акакиев акакиевичей - и оглянуться не успеешь, как чуждая идеология затопит осажденный лагерь! Начинается вроде бы безобидно, с натуральной школы, с сочувствия «малым сим», но потом как удержать этих «малых» в узде? Не они ли, не акакии ли акакиевичи, преисполнившись самоуверенности, объединились в колонны, вооружились и ворвались в осажденную крепость личной культуры просвещенного мира? Так стоило ли вообще сострадать шельмам? Если разобраться, так именно реализм натуральной школы и подготовил нашу революционную катастрофу. Подумаешь, шинель у дурня отняли! Так он тебя за эту шинель со свету сживет, усадьбу разграбит и библиотеку спалит. Где прикажете остановиться в сострадании?