I.

I.

…Раздвигала простыни на балконе, ложилась на перила, звала сквозь три этажа: «Коль! Кому сказала!» - «Смольный у аппарата», - не повернув головы кочан, надменно ответствовал Николай со скамейки. - «Рыбу в муке валять? Или будешь так?» - двадцать лет супружества и все равно не научилась угадывать, валять или так, а ведь не спросишь - не угодишь. Она была справная, свежая женщина, окутанная, будто облаком сладких духов, волнующим словом «база», - кладовщицей служила, что ли, а может и цельным товароведом, - серьги финифть, помада перламутр, сапожки Югославия, дубленка Афган, все при ней, все кипит, хозяйка исключительная, - и вот такой загадочный супруг. Николай, скамеечный будда, основную часть жизни посвящал созерцанию окрестности - и стал ее органической частью, по дороге в школу я обходила его, как детскую площадку, а если случалось ему отлучиться с лавки по какой нужде - уже зиял провал в ландшафте, в мире было не то, не так. Он был барственно толстоват, опрятен, а в некотором ракурсе даже напоминал Демиса Руссоса, была в нем нездешняя, левантийская, что ли, пухлость. Решительно невозможно вспомнить его деятельность, ну, иногда шуршал газетами, беседовал на благородные мужские темы - футбол, НЛО, гонка вооружений, - но главное, чем он занимался - это обозрением жизни: неизменно строго, взыскательно смотрел окрест, как бы инспектируя маслиновым глазом невзрачную окраину промышленного города. Другие дворовые сидельцы сильно отличались от него - фиксатые, пахучие, рыгающие, с нагрудными татуированными русалками и синими ногтями. Вино-домино с ними Николай себе дозволял, конечно, но умеренно, скорее, из вежливости, соблюдал культурную дистанцию.

В половине шестого вечера он двигался на остановку и встречал супругу с сумками; хлеб и молоко покупали по пути.

Наверное, дети стеснялись бы его.

Но детей у них не было.