Константин Забелин. Образ России в творчестве Ивана Савина

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Константин Забелин.

Образ России в творчестве Ивана Савина

В 2007 году при поддержке Российского фонда культуры вышла в свет книга стихов и прозы малоизвестного широким читательским и исследовательским кругам автора – Ивана Савина. Он родился в 1899 году в Одессе, рано проявился его литературный талант, но судьба, казалось бы, уготовила ему жизненный путь не поэта, а воина. Началась революция, семья Савиных попала в самое пекло происходящих событий, на полях Грcvажданской войны сложили головы братья Ивана Савина, погибли его сестры. В рядах армии Деникина Савин, только-только закончивший гимназию, сражался против Красной армии в Крыму, попал в плен, чудом остался жив. В 1922 году он покинул Россию навсегда. С этого времени жизнь Ивана Савина оказалась связана с родиной его предков – Финляндией (когда-то в Россию перебрался его дед – финский моряк Йохан Саволайнен). Трудовая жизнь рабочего на сахарном заводе, грузчика в порту, но все отчетливее дает о себе знать творческое призвание. В 1924 году Иван Савин был уже собственным корреспондентом целого ряда изданий российского зарубежья. В хельсинском ежедневнике «Русские вести» опубликованы более 100 рассказов, стихотворений и очерков. В 1926 году в Белграде была издана книга его стихов «Ладанка». Это оказалась единственная прижизненная книга поэта, 12 июня 1927 г. он умер от заражения крови после неудачной операции. Ему не было и 30 лет. Через несколько дней в газете «Возрождение» появился некролог, написанный Иваном Буниным: «То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе: во-первых, по причине полной своеобразности стихов и их пафоса; во-вторых, по той красоте и силе, которыми звучит их общий тон <…>»[1]. Когда в 1958 году увидело свет второе издание «Ладанки», развернутую рецензию написал крупнейший поэт второй волны русской эмиграции Иван Елагин: «Эти стихи – торопливый рассказ, полный жутких подробностей, от которых можно захлебнуться слезами <…>. Ритм этих стихов – ритм походки выведенных на расстрел, шатающихся от слабости и от непривычного, после тюрьмы свежего воздуха. Ритмическая неровность некоторых строк, их отрывистость придает стихотворению взволнованность свидетельского показания. Иван Савин свидетельствует о своем страшном героическом времени, и его поэзия – поэзия высоких обид и высокого гнева»[2].

И вот через 80 лет после смерти поэта на его Родине вышла книга, само название которой наглядно свидетельствует о центральной теме творчества Ивана Савина – «Всех убиенных помяни, Россия!»: «Его стихи, посвященные расстрелу любимых братьев, его рассказы и очерки <…> вошли в золотой фонд русской литературы, потому что трагедия пережитого, гибель любимой страны прошли через его сердце»[3;5]. В Финляндии, где Савин провел последние годы своей жизни, его творчество хорошо известно и весьма активно изучается. Эдвард Хямялайнен составил сайт[4], содержащий статьи о русской эмиграции в Финляндии, где один из разделов этого сайта посвящен поэзии Ивана Савина. В последние годы возник интерес к его творчеству и в России: в 2005 году М.Е. Крошнева защитила кандидатскую диссертацию «Творческая судьба Ивана Савина (1899–1927)», она же составила сборник избранных произведений Ивана Савина, который был опубликован в 2006 году в Ульяновске. Этот сборник, наряду с уже упоминавшейся книгой «Всех убиенных помяни, Россия!», стал материалом нашего исследования, цель которого – описать художественный мир Ивана Савина. Для того чтобы определить место России в пространстве этого поэтического мира, мы составили частотный словарь всех географических названий, упоминающихся в текстах Савина.

Пространственная картина, представшая в поэтических текстах Савина, получилась ориентированной как по горизонтали, так и по вертикали. По горизонтали – это земное пространство, представленное традиционной оппозицией «Восток – Запад». Восток в поэзии Савина представлен двумя основными топосами – Тибетом и Святой землёй. Тибет, как и Азия в целом, привлекает поэта своей простотой и первозданностью: «Всё, чем живём, – я отдаю / За детскость мудрую твою, /За мир пустынь недосягаемый, / За песни девушек простых, / Цветущих на полянах Азии, / За тихий плеск твоей фантазии / И крики буйволов твоих… («Звенящая мысль» 1923)[3;57].

Святая земля представлена локусами, связанными с библейским повествованием, – Иордан и Голгофа. Автор обращается к библейским сюжетам, подбирая аналогию происходящим в России событиям: «Оттого мы в служенье суровом / К Иордану святому зовем, / Что за нами, крестящими словом, / Будет воин, крестящий мечом». («Оттого высоки наши плечи…» 1923)[3;20]. И еще один пример: И, услышав огненные строфы / В брошенном, скончавшемся краю, – / Снимет Бог наш с мировой Голгофы / Землю неразумную Свою. («Ночь опустит траурную рамку…»)[1;71].

Контекстуальный анализ показывает, что Восток у Савина – это, прежде всего, духовное пространство. Иначе обстоит дело с пространством Запада. Запад в стихах Савина представлен следующими названиями: Вавилон, Рим, Афины, Париж, Вандея, Сайма, Стакуден, Генуя. В большинстве случаев Савин упоминает города, связанные с определенной исторической эпохой (Вавилон, Афины, Рим) или историческим событием: Париж и Вандея встречаются в стихотворении, где проводится отчетливая параллель между Великой Французской революцией и революцией в России (напомним, что Вандея – это департамент на западе Франции, центр роялистских мятежей в период Великой французской революции и Директории): «Напрасной правды нашей слово / Об убиенном короле / И мальчиках Вандеи новой. / Всю кровь с парижских площадей, / С камней и рук легенда стерла, / И сын убогий предалей / Отца раздробленное горло». («Всё это было. Путь один…» 1925)[3;24]. Название итальянского города Генуя появляется в стихотворении «Когда в товарищах согласья нет…». Уже по названию видно, что это «перелицовка» на современный лад известной басни И. Крылова. К подобной сатирической форме Савин обратился для того, чтобы высмеять попытку Англии и Франции установить дипломатические отношения с Россией. Вопросы, стоявшие на Генуэзской конференции, разрешены не были: Когда в товарищах согласья нет, / На лад их дело не пойдет, /И выйдет из него не дело, только… речи / На генуэзской встрече. («Когда в товарищах согласья нет…»)[3;45].

Помимо названий тех мест, которые имеют историческое значение, в текстах Савина встречаются гораздо менее известные наименования – Сайма и Стакуден. Оба этих названия связаны с Финляндией: Сайма – система озер на юго-востоке Финляндии, стекает в Ладожское озеро. Интересно отметить, что до Савина дань восхищения Саймой отдал русский философ и поэт Владимир Соловьев («На Сайме зимой» и «Июньская ночь на Сайме»). У Соловьева Сайма связана с видением Вечной Женственности, и Савин природу Саймы изображает как нечто женственное: «Сбегают тени стрельчатой грядой / На кудри волн по каменистым склонам, / А лунный жар над розовой водой / Приколот одуванчиком зелёным». (На Сайме. 1925)[3;34]. Стакуден – название одной из улиц в Гельсингфорсе (совр. Хельсинки). Стихотворения, в которых представлены эти места, носят ярко выраженный личный, интимный характер: «До поезда одиннадцать минут… /А я хочу на ласковый Стакуден, / Где лампы свет лазурно-изумруден, / Где только Ты и краткий наш уют…» («До поезда одиннадцать минут…».)[3;55]. Итак, пространственная горизонталь в текстах Савина представлена топосами «Восток» (духовное начало) и «Запад» (история и личные переживания).

Теперь обратимся к пространственной вертикали. Эта ось связывает низ (землю, окровавленную и измученную) и верх (рай, Божий сад, чертог Божий): «Хоть краткий миг увидеть Бога, / Хоть гневную услышать речь, / Хоть мимоходом у порога / Чертога Божьего прилечь!» («В пути томительном и длинном…» 1921)[3;45]

Мы кратко описали пространство художественного мира Савина для того, чтобы более ясно представить место России в этом мире. Но прежде скажем несколько слов о российском пространстве как таковом. Это пространство представлено всего тремя основными топосами. Это две столицы – Москва и Петербург (сюда же отнесем упоминания о Кронштадте и Сестре-реке), а также юг России – Крым, Кубань, Перекоп.

Москва в текстах Савина всегда выступает как синоним России: «И чувствуя, нежности сколько / Таили скупые слова, / Я только подумал, я только / Заплакал от мысли: Москва…» («Первый бой» 1925)[3;21]. Изображая Петербург, Савин придерживается распространенного взгляда на северную столицу как детище Петра, «прорубившего окно в Европу», откуда хлынули на Русь пагубные идеи: «Как знать: то зло, что темным хмелем / По краю ныне разрослось, / Не ты ли с верви корабельной / На топоре своем принес? / И не в свое ль окно сквозь гиблый, / Сквозь обречённый Петербург / Вогнал ты золотом и дыбой / Всю эту тёмную судьбу?.. «(«Петру»)[3;75].

Кубань, Крым и Перекоп – это пространство связано вовсе не с легкими «южными» впечатлениями, это места, в которых автору пришлось воевать, где сложили головы его братья и товарищи по оружию: «Огневыми цветами осыпали / Этот памятник горестный Вы, / Не склонившие в пыль головы / На Кубани, в Крыму и в Галлиполи». («Огневыми цветами осыпали…» 1923)[3;56]. Для того, чтобы дополнить пространственное представление о России, приведем краткий анализ стихотворения «У царских врат икона странная…».

У царских врат икона странная –

Глаза совсем твои.

До темных плит резьба чеканная,

Литые соловьи.

Я к соловьиному подножию

С мольбой не припаду.

Похожая на Матерь Божию,

Ты все равно в аду.

Монах согбенный начал исповедь.

Ему, как брату брат,

В грехе покаюсь. Грех мой близко ведь,

Ведь ты – у Царских Врат…

Одной тебе служил я с младости,

И вот, в чужой стране,

Твой образ Всех Скорбящих Радости

Я полюбил вдвойне.

Ты не любила, ты лукавила.

Ты захлебнулась тьмой…

Глазам твоим свечу поставила

Монашенка с сумой

Сменив калику перехожую,

У Царских Врат стою.

Христос, прости её, похожую

На Мать Твою![1;33]

Складывается впечатление, что речь идет о любимой женщине, однако эпитеты и сравнения, к которым прибегает автор, вызывают недоумение. Характеристики этого образа недвусмысленно указывают на близость, более того, тождество с Богородицей. В начале и в конце автор пишет, похожая на Матерь Божию, а в середине стихотворения конкретизирует это сравнение – «Твой образ Всех Скорбящих Радости / Я полюбил вдвойне». «Всех Скорбящих Радости» – это название одной из богородичных икон, особо почитаемых в царской семье. То, что речь идет об иконе понятно также из строк: Глазам твоим свечу поставила / Монашенка с сумой… Сравнение земной женщины с Божией Матерью из уст православного христианина, коим был поэт, по воспоминаниям знавших его людей, выглядит странно, если не сказать дерзко. Еще более странным оказывается соседство с этими «высокими» сравнениями характеристик совершенно иного рода – «Похожая на Матерь Божию, / Ты все равно в аду; Ты – являешься моим грехом: Монах согбенный начал исповедь. /Ему, как брату брат, /В грехе покаюсь. Грех мой близко ведь, /Ведь ты – у Царских Врат… !» И, наконец: «Ты не любила, ты лукавила, ты захлебнулась тьмой…»

Неоднородность характеристик, из которых состоит практически весь текст стихотворения, способна сбить с толку. Однако этот образ проясняется, если обратиться к более широкому контексту, т.е. выйти за пределы одного стихотворения. Мотив «свеча зажигается перед иконой», который представлен в стихотворении «У царских врат икона странная…», встречается у Савина неоднократно. Еще в 1923 году он был использован автором в завершении стихотворения «Оттого высоки наши плечи…». Это стихотворение о том, какова миссия поэта в трагическую для его Родины эпоху. Весь текст наполнен библейскими реминисценциями:

Оттого высоки наши плечи,

А в котомках акриды и мед,

Что мы, грозной дружины предтечи,

Славословим крестовый поход.

Оттого мы в служенье суровом

К Иордану святому зовем,

Что за нами, крестящими словом,

Будет воин, крестящий мечом.

Да взлетят белокрылые латы!

Да сверкнет золотое копье!

Я, немеркнущей славы глашатай,

Отдал Господу сердце свое…

Да придет!.. Высокие плечи

Преклоняя на белом лугу,

Я походные песни, как свечи,

Перед ликом России зажгу.[3;19]

В последних стихах – «Я походные песни, как свечи, / Перед ликом России зажгу» появляется образ, который помогает нам понять, о чем шла речь в стихотворении «У царских врат икона странная…». Лики – это изображения лиц святых на иконах и фресках (например, лик Николая Чудотворца; Божией Матери). Следовательно, в поэтическом сознании Савина не любимая женщина, а Россия заслуживает сопоставления с иконой Богородицы. Тогда все отрицательные характеристики объясняются ее теперешним, безбожным состоянием: «Я к соловьиному подножию /С мольбой не припаду. /Похожая на Матерь Божию, / Ты все равно в аду».[3;33]. Теперь проясняются и строки: «Одной тебе служил я с младости. С оружием в руках», – защищавший Родину поэт теперь может только молиться за неё, сбившуюся с истинного пути, заблудшую: «Сменив калику перехожую, /У Царских Врат стою. Христос, прости её, похожую / На Мать Твою!»[3;33] Формулируя вывод проведенного исследования, можно сказать, что образ поэтического мира Савина строится на двух осях – земная горизонталь «Восток – Запад» и небесная вертикаль «Небо – Земля». И в центре этого пространственного креста – Россия.