1139. Н. М. ЕЖОВУ

1139. Н. М. ЕЖОВУ

15 марта 1892 г. Мелихово.

15 марта.

Господа и госпожи из "Сев вестника" поступили с Вами очень некрасиво. Черти поганые! Не работайте больше у этих облезлых философов, и я тоже работать не буду. По одному тому, как они обошлись с Вами, с новым сотрудником, можно судить, что журнал их пропадет и никакого толку из него не выйдет.

Вашим успехам в петербургском свете очень рад, Если бы Вы спросили моего совета, то я рекомендовал бы остановиться на "Петерб газете". За что Вы и Александр Семенович бросили ее? Посердились - и будет. Я ничего не имею и против "Петерб листка", но, по-моему, положение беллетриста в "Петерб газете" гораздо определенней, уже по одному тому, что беллетристику "Газеты" читают.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

1140. А. С. СУВОРИНУ

17 марта 1892 г. Москва.

17 март.

Сегодня Алексея, человека божия. Поздравляю Вас с ангелом.

О скандале в Вашем доме узнал из газет. Какая досадная неприятность! Это убыток тягучий, длительный; он будет изводить Вас лет 20, так как публика лет 20 будет помнить об обвале. Это, конечно, сущие пустяки, ибо не единым домом сыт будет человек, но как жаль, что Вы теперь в Петербурге и должны входить во все эти подрядчески-скучные дрязги, которые чужды Вам и не нужны. Ах, голубчик, если бы Вы могли взять отпуск! Жить в деревне неудобно, началась несносная распутица, но в природе происходит нечто изумительное, трогательное, что окупает своею поэзией и новизною все неудобства жизни. Каждый день сюрпризы один лучше другого. Прилетели скворцы, везде журчит вода, на проталинах уже зеленеет трава. День тянется, как вечность. Живешь, как в Австралии, где-то на краю света; настроение покойное, созерцательное и животное в том смысле, что не жалеешь о вчерашнем и не ждешь завтрашнего. Отсюда издали люди кажутся очень хорошими, и это естественно, потому что, уходя в деревню, мы прячемся не от людей, а от своего самолюбия, которое в городе около людей бывает несправедливо и работает не в меру. Глядя на весну, мне ужасно хочется, чтобы на том свете был рай. Одним словом, минутами мне бывает так хорошо, что я суеверно осаживаю себя и вспоминаю о своих кредиторах, которые когда-нибудь выгонят меня из моей благоприобретенной Австралии. И поделом!

Художник, продавший мне Мелихово, покупает дачу в Феодосии.

Получил письмо от Жана Щеглова, где он, говоря о Рачинском, восторженно восклицает: "Богатыри не мы!" Я ответил ему на это, что Рачинского, как идейного и хорошего человека, я уважаю и люблю, но что детей своих я в школу к нему не отдал бы. Рачинского я понимаю, души же детей, которые учатся у него, мне не понятны, как потемки. Когда в детстве мне давали религиозное воспитание и я читал на клиросе и пел в хоре, все умилялись, глядя на меня, я же чувствовал себя маленьким каторжником, а теперь у меня нет религии. Вообще в так называемом религиозном воспитании не обходится дело без ширмочки, которая не доступна оку постороннего. За ширмочкой истязуют, а по сю сторону ее улыбаются и умиляются. Недаром из семинарий и духовных училищ вышло столько атеистов. Мне кажется, что Рачинский видит у себя только казовую сторону, но понятия не имеет о том, что делается во время спевок и церковнославянских упражнений.

Будете писать комедию? Когда? И когда выйдут в свет Ваши рассказы? Все это мне до крайности любопытно. Если напишете комедию, то обязательно приеду в Петербург на репетиции. Теперь я безбоязненно могу шататься семо и овамо*, ибо корни мои, державшие меня на одном месте, уже подрублены. А нет ничего любопытнее, как вертеться около чужой беды, т. е. ходить на репетиции чужой пьесы.

Я написал Жану Щеглову, чтобы он приехал ко мне весной вместе с Вами. Когда будете ехать ко мне, спишитесь с ним, буде это Вам угодно.

Желаю Вам здравия. Анне Ивановне, Насте и Боре большой поклон.

Ваш А. Чехов. * туда и сюда (церк.-слав.).

1141. Л. А. АВИЛОВОЙ 19 марта 1892 г. Мелихово.

Ст. Лопасня, 19 март.

Уважаемая Лидия Алексеевна, рассказ Ваш, если хотите печататься в иллюстр журналах, можно послать в "Север" или во "Всемирн иллюстрацию". В первом редактирует Вл. Тихонов, во второй, кажется, Ясинский. Оба люди доброжелательные и внимательные.

Ваш рассказ "В дороге" читал. Если бы я был издателем иллюстр журнала, то напечатал бы у себя этот рассказ с большим удовольствием. Только вот Вам мой читательский совет; когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее - это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете. Да, будьте холодны.

Впрочем, не слушайте меня, я плохой критик. У меня нет способности ясно формулировать свои критические мысли. Иногда несу такую чепуху, что просто смерть. Если желаете обращаться в иллюстрированные редакции через меня, то я продолжаю быть к Вашим услугам. Только не адресуйте Ваших рукописей на Лопасню, а то они до лета пролежат в Серпухове вместе с другими заказными письмами и бандеролями, которые давно уже ждут меня там. Заказные письма адресуйте так: г. Алексин. Тульск. губ. М. П. Чехову. Брат бывает у меня каждую неделю - письма в Алексине не залежатся.

Ваше письмо огорчило меня и поставило в тупик. Вы пишете о каких-то "странных вещах", которые я будто бы говорил у Лейкина, затем - просите во имя уважения к женщине не говорить о Вас "в этом духе" и, наконец, даже - "за одну эту доверчивость легко обдать грязью"… Что сей сон значит? Я и грязь… Мое достоинство не позволяет мне оправдываться; к тому же обвинения Ваши слишком неясны, чтобы в них можно было разглядеть пункты для самозащиты. Насколько могу понять, дело идет о чьей-нибудь сплетне. Так, что ли? Убедительно прошу Вас (если Вы доверяете мне не меньше, чем сплетникам), не верьте всему тому дурному, что говорят о людях у вас в Петербурге. Или же, если нельзя не верить, то уж верьте всему, не в розницу, а оптом: и моей женитьбе на пяти миллионах, и моим романам с женами моих лучших друзей и т. п. Успокойтесь, бога ради. Если я недостаточно убедителен, то поговорите с Ясинским, который после юбилея вместе со мною был у Лейкина. Помню, оба мы, я и он, долго говорили о том, какие хорошие люди Вы и Ваша сестра… Мы оба были в юбилейном подпитии, но если бы я был пьян как сапожник или сошел с ума, то и тогда бы не унизился до "этого духа" и "грязи" (поднялась же у Вас рука начертать это словечко!), будучи удержан привычною порядочностью и привязанностью к матери, сестре и вообще к женщинам. Говорить дурно о Вас да еще при Лейкине!

Впрочем, бог с Вами. Защищаться от сплетен - это все равно, что просить у жида взаймы: бесполезно. Думайте про меня, как хотите.

У меня только одна вина. Вот она. Когда-то я получил от Вас письмо, в котором Вы делали мне запрос по поводу идеи какого-то нестоящего моего рассказа. Будучи тогда с Вами мало знаком и забыв, что Ваша фамилия по мужу - Авилова, я забросил Ваше письмо, а марку прикарманил - так я поступаю вообще со всеми запросами, а наипаче же с дамскими. Потом же в Петербурге, когда Вы намекнули мне насчет этого письма, мне вспомнилась Ваша подпись, и я почувствовал себя виноватым.

Живу я в деревне. Холодно. Бросаю снег в пруд и с удовольствием помышляю о своем решении - никогда не бывать в Петербурге.

Желаю Вам всего хорошего. Искренно преданный и уважающий

А. Чехов. На конверте:

Москва,

Плющиха, собств. дом

Е. А. Страховой для передачи Лидии Алексеевне Авиловой.