Александр Брежнев КОРЕЙСКАЯ НАРОДНАЯ (Специальный корреспондент “Завтра” рассказывает об армии Северной Кореи. Продолжение. Начало в №46, 48)

В последнее время раздается немало весьма неожиданных заявлений, признаний, требований. Так, Андрей Вознесенский в ответ на очередную попытку шустрого, но замшелого интервьюера "Огонька" пристыдить его за стихи о Ленине, вдруг сказал: "А в чем дело? Ленин — самая сильная личность ХХ века". Действительно, и оказал самое сильное влияние на весь век. У собеседничка, поди, и челюсть отвисла. А поэт добавил: "Когда Золотухин читал со сцены на Таганке мои стихи "Уберите Ленина с денег!", весь театр во главе с Юрием Любимовым вставал и творилось такое..."

Кажется, в этот же день в какой-то очередной передаче для шкурников ведущая дама вдруг задаёт вопрос: "Как звали брата Ленина, принимавшего участие в покушении на Александра III?" И молодой человек, представьте себе, точно отвечает: "Александр Ильич Ульянов". Жаль, что не добавил: "На суде, приговорившем его к смертной казни, он сказал: "В России всегда найдутся люди, готовые во имя народа пойти на смерть"... Несколько позже, 9 ноября, известный талантливый журналист Борис Кагарлицкий, активный автор супердемократической "Новой газеты", заявил в телепередаче Савика Шустера "Свобода слова", что глубоко уважает Владимира Ильича. Знаменательно, что сказал он это, глядя в красивые, с нежной поволокой бешенства глаза Ирины Хакамады, бывшей подруги известного Борового.

В биографическом справочнике сказано о Хакамаде: "Замужем третий раз, муж — президент инвестиционной компании. У неё сын Данила от первого брака и дочь (видимо, от последнего, ей сейчас четыре года). Увлекается литературой, аэробикой, любит посещать престижные ночные клубы, презентации, владеет французским языком..." Очень интересно! Но неужели даже в ночном клубе после пары бокалов бургундского во время танца до сих пор не шепнул ей в розовое ушко пусть бы хоть заезжий французик из Бордо: "Мадам, я читал в газетах, что вы, обращаясь к беднякам России, однажды сказали: "Собирайте в лесу грибы, вот вам и еда!" Ах, как это не ново... Ведь почти то же самое двести с лишним лет тому назад в июне 1789 года сказал беднякам Франции Людовик XVI: "Трава уже выросла, вот вам и еда!" И вы же знаете, к чему привел этот приступ элоквенции уже 14 июля, чем кончилось дело через четыре года для самого короля и его женственной супруги Марии-Антуанетты на Гревской площади Парижа? Неужели в институте Патриса Лумумбы вам не рассказывали об этом? Или в ваших жилах течет голубая кровь Бурбонов?.. А ещё я читал, — мог бы сказать французик, — что вы заявили от имени своего СПС: "Наши реформы не пойдут, пока не вымрет поколение советских стариков". Ах, мадам, как можно так говорить! Ведь эти старики уже на пенсии, а вы живете их трудами. Чем, как они могут мешать вашим реформам? Они же тихо сидят на завалинке и покуривают самосад... А кроме того, надо помнить народную мудрость, которая гласит: "Не рой могилу другому..." И ещё неизвестно, кого Господь призовет раньше — кряжистого советского старика Егора Кузьмича, или вас, юную ворону СПС, каркающую о смерти стариков. Тем более, сдаётся мне, что и Чубайс, и Немцев, и персонально вы, очаровательная, уже давно стали в глазах народа говорящими думскими чучелками, всесветным посмешищем, и что ненавидят вас с такой же яростью, с какой 11 сентября два "боинга" врезались в башни Всемирного торгашеского центра"...

Так обстоит дело с любительницей ночных клубов. И она, конечно, пока не одинока. Вот, скажем, Владимир Posner, отпрыск одного из "Серапионовых братьев", уроженец Парижа, воспитанник Нью-Йорка. Ведь не так давно как гневно поносил он свою вторую родину, США, весь Запад и как пылко нахваливал Советский Союз, коммунизм и советскую власть: "Что поражает в Америке, так это богатство. Поразительное богатство! И вместе с тем — страшная нищета. Покосившиеся, с выбитыми стеклами дома, вонь в них такая, что тебя выворачивает буквально наизнанку. Это как будто совершенно другой мир, другая планета. Но богачам начхать, что там живут люди... Бедные в Америке едят продукты, в которых нет никаких витаминов, но масса химии. Поэтому так много нездорово толстых людей. Там даже есть магазины, которые так и называются "Натуральные продукты". Туда ходят только богатые. В Америке такой день, когда все могут купить всё, не наступит никогда. И начинаешь понимать ненависть и безысходность, которые испытывают люди, живущие в такой нищете. А мы в СССР ставим перед собой задачу сделать так, чтобы все могли иметь всё, причем одинаковое по качеству". Каждое слово тут — сущая правда, и сказано это было в 1986 году в "Аргументах и фактах" (№ 38), выходивших тиражом в 24 миллиона экземпляров. Тогда Posner стремился как можно глубже и основательней внедриться в советскую журналистику...

Как я уже упоминал, Владимир Соломонович Познер, автор пьесы "Ученье свет — неученье тьма", входил в литературную группу "Серапионовы братья". Вспоминая выступление Маяковского на одном литературном вечере в 1920 году, Чуковский записал в дневнике: "Не забуду маленького, черненького Познера, который отшибал свои детские ладошки..." А читал-то Маяковский поэму "Сто пятьдесят миллионов". Там нарисована картина грандиозной битвы русского Ивана с американским президентом Вудро Вильсоном. Иван является и говорит:

Эй, Вудро,

хошь моей крови ведро?

Тому, конечно, захотелось. И началась битва...

Вот чему бешено аплодировал, не жалея ладошек, маленький, черненький Познер в 1920 году. После вечера, пишет Чуковский, они сидели с Маяковским за одним столиком, и зашел разговор о композиторе Артуре Лурье, который в Москве "жил себе по-комиссарски", ну вроде Троцкого, а в Петрограде бедствовала его жена, и поэт сказал: "Сволочь. Всякое лурьё лезет в комиссары, никакого житья нет от этого лурья!" Да, так и сказал. А ведь где-то рядом зыркала глазками его бдительная Лиличка...

Но это к слову, а главное, хочется напомнить, что у "Серапионовых братьев" было заведено при встрече вместо "Здравствуй" говорить друг другу: "Писать книги, брат, очень трудно!" Как жаль, что Владимир Соломонович, коммунист и русофил, как видим, не заставил сыночка прочитать свою пьесу "Ученье — свет, неученье — тьма" и не внушил ему девиз "серапионов". В самом деле, прошло всего три года со времени его приведенных выше проклятий и восторгов, а Posner с великой легкостью уже накатал книгу "Прощание с иллюзиями". Оказывается, зловонные трущобы в Америке, химическая курятина для бедняков, болезненные СШАанские толстяки, ненависть к богачам, как и забота Советской власти о благосостоянии народа, — всё это иллюзии, с которыми под руководством Бурбулиса пора распрощаться.

Теперь прошло уже пятнадцать лет. И Posner давно видит американский кошмар в своём очередном месте пребывания — в России. Видит такое же богатство, такую же нищету, такое же безразличие, даже хакамадское презрение, чубайсовскую ненависть богачей к нищим, и такую же ненависть нищих к богачам, но это его уже ничуть не колышет.

А тогда, в 86-м, продолжал так: "Дать человеческий образ жизни всем — с этой задачей, — говорит американский экономист Гэлбрейт, — пока ни одно общество не справилось. Так вот, я считаю, что наше советское общество всё-таки подходит к этому, а американское и не ставит себе такой задачи". Каково! Он бесстрашно вступал в спор со знаменитым американским экономистом, опровергал его и отстаивал то, что провозглашали еще Маркс и Ленин.

Наконец: "У сегодняшней Америки нет того, что я считаю главным — будущего. Не люблю патетики, но скажу, что верю в коммунизм, хотя и не знаю, когда мы его построим. Но я по себе знаю, что эта цель — коммунизм — даёт надежду, настоящую, человеческую. А там, в Америке, капитализм никакой надежды не даёт". Смотрите, оказывается, Posner был не только певцом коммунизма, но и считал себя его строителем. И как Вильсон готов был придавить солнце и России и солнце коммунизм собственным задом, так Posner тогда — защищать их. Во всяком случае он аплодировал коммунизму, отбивая ладошки.

А что же теперь? Выпустив в 90-м году книгу "Прощание с иллюзиями", он сразу укатил с ней, как со вторым заграничным паспортом, обратно в Америку (кто бы его там принял без этой книги!) и года три-четыре работал там на телевидении, набирался антисоветского опыта, учился коммунофобской хватке. В 94-м вернулся в Россию — и тотчас стал президентом Российской телевизионной академии. И теперь этот строитель коммунизма, отбивая ладошки в аплодисментах нынешнему дню, пользуется любым поводом, чтобы пнуть, оболгать советское прошлое.

Однако не Posner сейчас делает музыку, а кроме названных выше, вот еще и известный трансформатор Егор Гайдар. На страницах "Независимой" он поведал, что изначально был убеждён: самая совершенная в мире социально-экономическая система — наша, советская. Но потом прожил несколько лет с папой журналистом-адмиралом в Югославии и пришел к выводу, что венец творения — югославская система. А позже оказался в Венгрии и, оглядевшись вокруг, ахнул: вот он где, венец-то! Но теперь, говорит, "по понятным причинам считаю лучшей системой, конечно, китайскую". Ну какой трансформатор!..

И тут самое время открыть важнейший секрет. Недавно в "Правде", где все Гайдары когда-то по очереди работали, была напечатана замечательная статья академика В.М.Видьманова "Опыт Китая поучителен". Учёный-коммунист объяснил, почему реформы в России стали кошмаром для народа, и указал шесть основных причин великого успеха реформ в Китае. Но, по-моему, не названа самая главная: все дело в том, что в Китае проводят реформы любящие родину китайцы, а в России — ненавидящие родину чубайцы.

Но как бы то ни было, а уж если Гайдар разверз уста для похвалы китайцам — значит, можно уверенно повторить бессмертный постулат: "Господа присяжные заседатели, лед тронулся!"

Но оставим Гайдара, Хакамаду, всю их плеяду, всю эту армаду на попечение "союзников" и обратимся к нашей главной героине. Больше всех я был в эти дни удивлен не теми, кто упомянут, а знаменитой в прошлом оперной суперзвездой Галиной Вишневской, которая на другой день, 11 ноября, в телепрограмме Николая Сванидзе "Зеркало", куда была приглашена по случаю своего славного 75-летия, вдруг с хакамадской категоричностью заявила: "Пора в России вводить цензуру!" Да еще с чубайсовской деликатностью и присовокупила: "А на Большой театр надо повесить большой амбарный замок!" Бедного Сванидзе, старого ельцинского прислужника, едва не хватил удар. В чем дело? Почему надо вводить? С какой стати? Ведь уже все так привыкли и полюбили брехать напропалую. Взять, допустим, того же Чубайса или эту Сванидзу. Так что, Г.Вишневская требует, чтобы обуздали сбрендивших свистунов? Нет, конечно. Дело совсем в другом. Оказывается, как поведала, примчавшись из Парижа, эта Бавкида, "российская пресса по-хамски отчитывает Ростроповича", её ненаглядного Филимона. Да что же именно написали о несравненном супруге? Неужто с подачи Сванидзе назвали воспитанником "гитлерюгенда"? Или — что он, как Чубайс, согласен на истребление 30 миллионов соотечественников? А, может, назвали прислужником кровавого ельцинского режима?.. Да нет, поди, промурлыкали что-нибудь в том духе, что вот, мол, стал играть хуже. Так ведь это понятно: он же не намного моложе своей Галины. Но та тотчас благим матом: "Назад — в мезозойскую эру, к цензуре!" И тут мы вынуждены обратиться к её литературному творчеству...

Книга Вишневской "Галина" появилась в 1984 году на английском языке в США. "Затем, — говорит артистка, — переведена на более чем двадцать языков. Она долго была в списке бестселлеров, я получила за нее несколько литературных наград..." В России книга вышла последний раз в серии "Женщина-миф" в Смоленске в 1999 году в издательстве "Русич". И то сказать, какой же русич не любит женщин-миф! В аннотации к этому изданию перечисляются страны, где книга вышла. О-го-го! Хотя до "более чем двадцать" это далековато, но все же. Пожалуй, не отстала "Галина" от великого "Архипелага".

Видимо, во всех названных странах никакой цензуры, никакого редактирования рукописей и даже "бюро проверки", как было заведено у нас при социализме, там не существует. В противном случае, есть основания полагать, что хотя бы в Исландии или Израиле книга в таком виде не вышла бы. Почему? Об этом потом. А пока заметим, что, казалось бы, сочинительница должна радоваться, ликовать по поводу отсутствия цензуры, позволившей её книге расползтись по всему свету. Но что мы с изумлением услышали недавно? "Даешь цензуру!" Вот тебе и демократия. И всё из-за того, что обидели супруга...

Это очень странно, ибо, по-моему, никто так не обижал несчастного Филимона, как его собственная родная Бавкида. Ведь в своей книге, на мой взгляд, она создала яркий образ не столько замечательного музыканта и кавалера ордена "Рыцаря Британской империи", а всемирного барахольщика. Да, она ему там то и дело твердит: "Ты гениальный виолончелист!.. Ты грандиозная личность!.. Ты уникальный субьект". Но в то же время обстоятельно, дотошно рассказывает, как он годами, десятилетиями тащил в Москву из каждой заграничной поездки все, что мог. Например, в дни её беременности: "Дождалась! Вечером 17 марта (1956 года) он вернулся из Лондона... И вот, как у фокусника из волшебного ящика появляются всевозможные чудеса, так из славиного чемодана полетели на меня фантастические шелка, шали, духи и еще какие-то невероятно красивые вещи... Наконец, вывалилась оттуда роскошная шуба и упала мне на колени. Я только ахала, а сияющий Слава ходил вокруг... Его просто распирало от гордости и удовольствия, что он такой замечательный, такой богатый муж, что смог преподнести мне такие красивые вещи, каких нет ни у одной артистки Большого театра". Вот в чем их гордость: у других нет, а у нас есть! А еще Филимоша говорил Бавкидушке: "Теперь тебе легче будет рожать. Как только станет очень больно, ты вспомни про какое-нибудь красивое платье, и всё пройдет". Да, видимо, у людей этой породы барахло имеет не только духоподъёмное, но и анестезирующее свойство. А до этого из Лондона он внушал ей по телефону: "Не смей читать страшные книги. Читай сонеты Шекспира!" Он уверен, что эти сонеты — сплошной восторг жизни. Увы, Шекспира великий артист знает несколько хуже, чем заграничное барахло. Ведь в этих сонетах немало такого, чего беременным уж наверняка не следует читать. Например, 72-й сонет начинается так:

Когда меня отправят под арест

Без выкупа, залога и отсрочки...

Ничего себе перспективочка!.. А 74-й еще страшнее:

О, если ты тот день переживешь,

Когда меня накроет смерть доскою...

Уж не говорю о всем известном 66-м сонете:

Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж

Достоинство, что просит подаянье...

Но не думайте, что Филимон был волшебником только в дни беременности Бавкиды. Вот читаем о его другой поездке: "Слава набрался в Америке новых "прогрессивных" идей (как Ельцин. — В.Б.) и привез оттуда огромный запас детского сухого питания, пластиковые бутылочки, соски и очаровательные платьица ".

Впрочем, со временем супруги стали работать на пару: "Вся мебель на даче и в Москве (в четырехкомнатной квартирке, 100 квадратных метров), посуда, бельё, холодильники, машины, рояли (интересно, сколько?) — всё было привезено из-за границы, даже крышу для дачи мы купили в Голландии. Всю одежду для себя и детей я везла из-за границы, всё вплоть до ниток. Везла растворимый кофе, колбасу, кастрюли и стиральный порошок". Каков списочек! Крыша — из Голландии... И едва ли он полный, возможно, это лишь половина списка. Может, забыто крыльцо из Люксембурга. А вечером Слава, конечно же, читал супруге — они всегда жили насыщенной духовной жизнью — если не Шекспира, то наверняка Мандельштама:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список барахла прочел до половины...

— Барахла? — возможно, переспросила бы супруга.

— Ах, я увлекся, — ответил бы Ростропович, — "список кораблей".

Пожалуй, он думает, что и корабли ахейцев, шедшие войной на Трою, были гружены детским питанием, сосисками, стиральным порошком "Ariel"...

Но вот еще один набег на родину Шекспира: "Слава купил огромную машину "лендровер". Я всячески уговаривала его не обзаводиться еще одной лишней вещью". Действительно, ведь это уже четвертая машина, а в семье всего четыре человека, причем две дочери еще школьницы. Но Ростропович не ведал угомону и, надо полагать, прекрасно зная толк в каждой мелочи, "он набил новую машину до отказа обоями для московской квартиры, какой-то мебелью для кухни, ящиками... Мы еле закрыли двери, и о том, чтобы войти внутрь машины, не могло быть и речи: оставались свободными лишь два передних места, где мы и разместились. Решив, что не всё еще свободное место использовано, на крышу Слава поместил огромный железный сундук, нагрузив его банками краски для дачи. Наконец, прицепив сзади лодку на колесах, счастливый Ростропович объявил, что он готов..." Вишневская забыла. что еще муж приладил гудок (видел такой в Мюнхене, и это лишило сна), который издавал звук коровьего мычания. И в таком виде через всю Европу до города-Героя Москвы...

Вы помните, читатель? Вишневская уверяет, что всё это и о нас с вами... Она пишет, что они с мужем много поработали в мире на славу русского искусства. Никто не спорит. А на что работали они, колеся по Европе в ломящихся от барахла новейших "Антилопах-Гну" с громыхающими железными ящиками на крыше и с коровьем рёвом на всё цивилизованное сообщество? Ведь в этой картине не хватало только бегущего сзади Паниковского с украденным гусем подмышкой и истошным криком: "Возьмите меня! Я хороший!" Или Глеба Павловского с флажком "Гражданский форум"...

Шло время, и дело постепенно обретало скандальный оборот. Бавкида урезонивала Филимона: "Перестань, нам уже ничего не нужно. Ты купил третью машину (как уже сказано, по некоторым сведениям, четвертую). Остановись, посиди дома, с детьми позанимайся..." Или уж начал бы кроликов, что ли, разводить. Но он все хватал, цапал, волок... Глубокого значения исполнена сцена проводов Ростроповича на Шереметьевском аэродроме в 1974 году, когда он получил разрешение поехать на два года за границу. На контроле его попросили открыть чемодан. "Слава открыл, и я остолбенела, — пишет супруга, — сверху лежит его старая рваная дубленка, в которой наш истопник на даче в подвал спускался. Когда он успел положить её туда?

— Ты зачем взял эту рвань? Дай её сюда.

— А зима придёт...

— Так купим! Ты что, рехнулся?

— Оставь её, оставь..."

Подумать только, Рыцарь Британской империи у бедного кочегара рванину спёр... Видимо, последнее слово, сказанное здесь женой, имеет не пустое значение... И вот после всех этих столь колоритных картин — вопль гнева со всероссийской трибуны на каких-то безвестных газетчиков: "Не смейте трогать моего грандиозного Славочку. Даёшь цензуру!"

Но тут возникают новые соображения по этой теме. Ведь сама-то Галина Павловна тоже за словом в карман не лезет. Вот лишь несколько словечек и выражений, которые она в своей книге энергично прилагает к нелюбезным ей людям, причём конкретным, названным по именам: "дураки и негодяи"... "дура баба"... "идиот"... "сволочь"... "тварь"... "быдло"... "мурло"... "мразь"... "дерьмо"... "плюгавое существо"... "шайка"... "Черт с тобой!"... "К черту ваше мнение!"... "Пошли все к чертовой матери!"... "Плюнуть бы ему в рожу!"... "Взводный ждёт, не спится ему, черту... Снимаю сапоги — да ему в рожу"... "А мы тебя лаптем — по роже, по роже"... "Артисты Большого театра скачут, как блохи"... "лапотное хамство"... "дорвавшийся до власти самодур"... "бандит"... "он наполнял своими творческими испражнениями Большой театр"... "подох, как шакал"... "закопают, как падаль"... "Они пиз..т" и т.п. Антересно, всё ли это поддалось переводу на двадцать языков, в частности, последнее речение... Так изъяснялись когда-то дамы ограниченной ответственности на Цветном бульваре в Москве да на Лиговке в Ленинграде. Здесь-то и нужна, казалось бы, цензура.

Автопортрет выразительно дополняют обильные и категорические заявления сочинительницы о самой себе. Например: "Что и говорить, характерец у меня был, конечно, не сахар"... "Я была ужасно упряма и настойчива. Уж если чего захочу — подай и кончено. Во что бы то ни стало". "Если же ставила перед собой цель, то шла напролом. Хоть кол на голове теши". Это о детстве. Но с годами всё только развилось и укрепилось. Вот о юности, о молодости: "В двадцать пять лет, получив самое высшее, что есть в стране, — Большой театр, я сразу заняла в нем особое, привилегированное положение, артисты считали за честь петь со мной". А дальше уже о зрелых годах и о старости: "Во время заграничных гастролей мы со Славой жили отдельно от театра и ни разу не отведали его жалкой кулинарии"... "Я знаменитая артистка... Драматизм моего исполнения потрясает"... "Придраться к моей профессиональной форме невозможно — я пою лучше других и выгляжу лучше других". Всё это замечательно, хотя и попахивает Лиговкой. И миллионы телезрителей могли, например, 10 ноября воочию убедиться, что Галина Павловна действительно выглядит "лучше других", — таких, допустим, как её собеседник Сванидзе. Но дело-то в том, что артистка-пенсионерка делит весь народ на две части: одни — "потомки Пушкина, Достоевского, Толстого, спорящие о смысле жизни", вторые — "потонувшие в дремучем пьянстве, одичавшие в бездуховности" почитатели алкоголика Высоцкого. Себя она относит, разумеется, к первым. Замечательно! Но ведь вот беда: из названных "потомков" никто не стал бы кричать о себе на весь мир, какая у него форма, как он знаменит, как при случае хотел бы вцепиться зубами в глотку собеседнику, а потом взорвать весь мир. Среди "потомков" всё это считается плебейством, непотребщиной и человеконенавистничеством.

У Вишневской, по ее собственному выражению, жуткаЯ наследственность. Она не скрывает, что среди её родственников было немало пьяниц, даже алкоголиков, дебоширов, гуляк, да еще были, как ныне говорят, серийные убийцы и самоубийцы. Так, один из них "пьяный схватил топор, зарубил жену, потом её сестру, а потом и себя зарезал". Мать была очень красивой и разгульной женщиной. "В трудный час, с отчаяния вышла она замуж" за будущего отца Вишневской: ей не исполнилось еще и восемнадцати, а уже была беременна, и притом — от другого. Хорошенькое начало для семейной жизни... Однако в таком положении выйдя замуж, мать не оставила разгульной жизни. "Когда отец дома, то и дня не проходит без скандала", — рассказывает наша писательница. Но по работе отец часто ездил в командировки. "Когда его нет, — продолжает беспощадная дочь, — появляются мужчины. Мне кажется, что она и меня не любит". Возвратившись, отец узнает о визитах ухажеров, и тогда начинаются кошмары такого рода: отец бегал с топором за женой, кричал дочери: "Говори, кто был у неё!" Через пять лет родители разошлись.

Вот такая прискорбная семья. Надо полагать, отец-то любил мучительной любовью мать, если женился на беременной и так дико ревновал. Но она его не любила, была равнодушна и к дочери от нелюбимого человека. А дочь, признавая, что "была неласковым ребенком", говорит: "Она никогда не была "моей". Дочь даже не могла произнести слово "мама". А отца люто ненавидела: "В моей детской душе разгоралось пламя ярости и ненависти к нему самому, к его словам, даже к его голосу. У меня бывало непреодолимое желание подойти к нему сзади и ударить по красному затылку". Чем ударить? Возможно, тем самым топором. Что ж, понять это можно, всегда, во всех землях, во все времена водились и выпивохи, и гулящие жены, и безумные ревнивцы.

Вишневская уверяет, что отец был зверь зверем и ненавидел её. Но факты, которые сама же приводит, мягко выражаясь, не подтверждают это. В самом деле, когда родители расходились, он спросил четырехлетнюю дочь, с кем она хочет остаться, и та ответила: "С тобой". Фактически жила с бабушкой, но когда было шесть лет, отец, работавший на какой-то далёкой стройке, пригласил туда дочь с бабушкой на целый месяц погостить. Перед войной он работал в Тарту, и уже шестнадцатилетняя дочь гостила у него и там. В книге есть очень благостная фотография их вместе. Во время ленинградской блокады, имея уже другую семью, отец подкармливал дочь, и однажды даже пригласил её отметить вместе с женой новый 1942 год. Когда Вишневская после первых родов лежала с высокой температурой, отец с новой женой навестили её.

Да, многие факты противоречат. Но дочь на протяжении всей книги поносит и проклинает отца. Ну помянула бы единым добрым словечком хотя бы за то, что он с матерью наградили её отменным здоровьем, красотой, голосом, любовью к пению. Нет!.. Пожалела бы хоть за то, что он, по её же словам, ни за что отсидел десять лет в лагере. Нет! Молвила бы хоть малое словцо сострадания — ведь изображает себя верующей — за его мучительную смерть от рака. Нет! Вместо этого уверяет, что отец, выйдя в 1956 году из заключения, первым делом "пришел в отдел кадров Большого театра с доносом, что его дочь не сообщила в анкетах, что он арестован по политической статье. Надеялся, что дочь немедленно выгонят из театра". Да как в это поверить! Во-первых, уж если отец был такой негодяй, да еще больной (через два года умер), и, надо полагать, сразу после лагеря неустроенный, то гораздо вероятней, что он попытался бы наладить добрые отношения с дочерью и извлечь какую-то выгоду для себя из успехов и славы восходящей звезды Большого театра. А, во-вторых, да откуда вчерашний зэк мог знать, что его дочь несколько лет тому назад писала в анкетах, а что утаила. В-третьих, звезда театра, в отличие от Павлика Морозова, которого поносит, состояла тогда в весьма близком общении с сотрудниками КГБ. В секретных номерах "Метрополя" она писала "отчёты" о своих знакомых, начиная безвестным пианистом Петуниным и кончая знаменитым шахматистом Смысловым. А уж им-то, сотрудничкам, не составляло труда проверить достоверность её анкет.

Чтобы больше не возвращаться к увлекательной, но деликатной теме "Суперзвезда и КГБ", заметим, что Вишневская признаёт, что да, хаживала по любезному приглашению в "Метрополь" (до сих пор помнит: "второй этаж, направо"), да, писала "отчёты", но, говорит, самого невинного характера. Например: "С пианистом Петуниным встречаюсь. Он любит рассказывать анекдоты фривольного содержания. Г.Вишневская" (или кличка?). В другой раз: "Смыслов из заграничной поездки привез красивый галстук. Г.Вишневская" (или кличка?). А больше ни-ни-ни. Прекрасно. Но почему кто-то должен этому верить? Ведь вот же её гениальный друг Солженицын тоже признал, что был завербован, получил кличку "Ветров", но ни разу кличкой не воспользовался, ни о ком не писал. Ни-ни-ни... А прошло время, и сперва за границей, а потом и у нас были опубликованы некоторые плоды энергичной деятельности Ветрова. Почему мы должны считать, что Галина Павловна железобетонней своего гениального друга?

Тем более, что в книге есть страницы, на которых автор предстаёт в облике для этой деятельности весьма перспективном. Был в театре замечательный артист Н. (Вишневская приводит, конечно, его полное имя). "Артист безупречного вкуса, высокой вокальной культуры. Был членом партии, имел все высшие награды и звания, несколько Сталинских премий и пользовался большим авторитетом, уважением своих товарищей, любовью публики". И вот о таком замечательном, по её же словам, человеке Вишневская говорит, что он был доносчик и "многих погубил". Какие у неё доказательства? А, во-первых, говорит, я видела своими глазами, как однажды вскоре после ХХ съезда (1956 год) "какая-то женщина средних лет открыла рот да как плюнет ему в лицо". Дело было в вестибюле Большого. Во-вторых, говорит, при этом присутствовал и Н.С.Ханаев, "бывший тогда директором оперной группы". В-третьих, говорит, в моей книге только правда, ничего, кроме правды. Да и вообще, как можно не верить мне, кавалеру ордена Почетного легиона и беспорочной супруге Рыцаря Британской империи!

Восхитительно! Однако все-таки... Во-первых, чтобы плюнуть, рот надо не открыть, а сперва закрыть. Во-вторых, Никандр Сергеевич Ханаев ушел из Большого в 1954 году, т.е. еще до ХХ съезда, и, следовательно, крайне маловероятно, что он мог в 1956 году или позже наблюдать разного рода послесъездовские сцены в вестибюле театра. В-третьих, кто была эта "женщина средних лет"? Жива ли? Неизвестно. Но зато хорошо известно, что у женщин нередко могут быть самые разные, в том числе совершенно аполитичные причины плюнуть мужчине в лицо. В-четвертых, ведь давно уже умерли и народный артист Н., и Н. С. Ханаев, вероятно, и таинственная женщина средних лет... Вишневская уверяет, что от необходимости докладывать в КГБ, какие галстуки привозит из-за границы экс-чемпион мира Василий Смыслов, её избавил лично Н.А.Булганин, "глава государства", оказывавший ей нестандартные знаки внимания. Опять приходится перечислять. Во-первых, Булганин никогда не был главой государства. Во-вторых, а кто докажет, что он оказывал те самые "знаки" — Ростропович? В-третьих, и Булганин давным-давно умер. В живых из персонажей её рассказа осталась одна Вишневская. Так не этим ли и объясняется, что она так смело злоупотребляет своим долголетием в доносе на покойника? Ведь он ответить ей или привлечь к суду не может...

Но это всё-таки чужой человек, да еще и соперник по славе. А чем же объясняется запредельная, даже после давней его смерти, ненависть Вишневской к родному отцу? Она уверяет, что он бросил её в блокадном Ленинграде. Но в это трудно поверить, зная факты, о которых речь шла выше. К тому же отец в книге говорит предельно ясно: "Галька не хочет уезжать". Значит, он звал её с собой в эвакуацию, уговаривал. Мало того, эвакуировались со своими семьями родной дядя, тетя, и Вишневская признаёт: "Родные звали меня, но я отказалась". Сама отказалась, а теперь — "Отец оставил меня на верную смерть... И не было в моей жизни человека, которого я ненавидела бы так, как его". А ведь жива осталась. Четыре раза умирала и ни разу не умерла! Первый раз, говорит, — в блокаде, вскоре после войны — родами, затем — открытая форма туберкулёза, очень похожая на рак Солженицына, наконец — едва не отдала душу Богу от ужасного радикулита правого плеча... Тут нельзя не вспомнить, как она сама-то обошлась с действительно умиравшей от рака матерью. "Положили (кто?) её в больницу, а я уехала на гастроли, и меня не было несколько месяцев". И, судя по рассказу, укатила и все эти месяцы даже не справлялась о больной. А когда заявилась, увидела: "Мать умирала в страшных мучениях"...

Так в Чем же все-таки дело? Откуда такаЯ лютаЯ ненависть к отцу еще в детстве, еще до блокады, и сейчас, в старости? Оказывается, всё дело в том, что отец был коммунистом! Дочь негодует: "Отсидел десять лет в тюрьме и остался коммунистом. Теперь приехал в Москву добиваться восстановления в партии. Сколько же моральных уродов, — восклицает ангелоподобная Галина Павловна, — породила советская власть!"

Оказывается, ещё давным-давно, в далёком детстве, когда отец в припадке ревности орал и носился с топором в руке за женой, я, говорит, "стояла, слушала и в этом в дымину пьяном ленинце была для меня вся Октябрьская революция, все её идеи". Было ей года три-четыре, а уже какая политизированность! Как у анпиловских старушек. Но теперь-то? Вишневская всю жизнь прожила в театре и, надо думать, что сейчас, в старости, знает мировую драматургию, в частности, пьесы Шекспира, лучше, чем её гениальный супруг. Так вот, подумала бы: отец-коммунист лишь буйствовал в порыве ревности, имея на то веские причины, а венецианский мавр Отелло, которого едва ли можно причислить к ленинцам, и не был он членом ни РСДРП, ни ВКП(б), однако же в приступе ревности взял да и задушил свою супругу, как выяснилось потом, совершенно невиновную перед ним. А Евгений Арбенин из лермонтовского "Маскарада"? Тоже едва ли читал Маркса и не состоял ни в КПСС, ни в КПРФ, не был знаком с Геннадием Зюгановым, но тоже в ослеплении ревности предал смерти свою невиновную жену. Так что, Галина Павловна, вы с Ельциным, Сванидзе и Новодворской защищаете "общечеловеческие ценности", а мы напоминаем, что есть и общечеловеческие беспартийные страсти, увы. порой небезвредные.

...Много еще сногсшибательного в этой книге, нескончаема чреда её персонажей — от Шостаковича до Солженицына, от Прокофьева до Евтушенко, от Сталина до Марка Ильича Рубина... Но об этом при случае — в другой раз.

[guestbook _new_gstb]

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 32 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

33

zavtra@zavtra.ru 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]