Александр Андреевич Проханов КРИСТАЛЛОГРАФИЯ МАКАНИНА

Среди открываемых Маканиным типов мне особенно интересен тип провинциала, являющегося в Москву, — отражение непрерывного, размытого в веках притока свежих, полнокровных сил с русских окраин в центр. Являлись целыми семьями, родами, селами, почти целыми областями. Гнездились в столице, создавая в ней свою Россию, свою державу, уменьшенный рисунок огромного, размытого между трех океанов чертежа. Поэтому-то в "маканинских" московских квартирах, московских конторах, московских лабораториях и общежитиях видна вся Россия. Дышит Урал, волнуется оренбургская степь, зеленеет уссурийская тайга. И эти пришельцы — вовсе не те, недавно описанные межеумки, между городом и селом, между водкой и молодкой, бремя для села и для города, предмет наших литературных сожалений, оплакиваний, возведенный чуть ли не в национальный тип и характер. Нет, маканинские провинциалы из своих городков и поселков садятся на скамьи столичного университета, занимают посты в НИИ, рассчитывают баллистику ракет, строят, думают, вкалывают, гоняют на машинах, обзаводятся семьями, без особого комплекса перед столицей, ну, разве лишь с самым малым, с самым тайным, дающим силу их честолюбию, направляющим их неистраченную в провинции энергию.

Маканин создает свою оригинальную философию, свою "метафизику".

Слежу за его эстетикой не менее пристально, чем за социологией. Он мастер коротких, чуть условных диалогов, в которых, как в магнитных ловушках, улавливает плазму сильных и жарких состояний его ирония, обращенная не только на персонажей, но и на себя самого, позволяет ему сохранять выгодную дистанцию между творцом и действом, заглядывать в это действо со всех сторон и вдруг в финале снимать эту дистанцию мгновенным, разящим приближением, слиянием, и в этом стремительном, сверхскоростном слиянии много истинной боли, иногда до слез.

Я люблю мир Маканина, жесткий, структурный мир, в котором он по открытым ему одному законам заключает хаотический рой явлений, непроизвольных человеческих действий. Он строит свою кристаллическую решетку, превращает перенасыщенный раствор современной социальной Среды в четкие кристаллы своих рассказов, повестей и романов. Конечно, народная жизнь — не кристалл. Она — стихия, неочерченная, огнедышащая. Но всякий, кто хочет ее узреть, не опалив при этом глаза, строит свой собственный уникальный прибор, вставляет в него свои стекла, свои горные хрустали, свою уникальную оптику. Загляните в новую книгу Маканина напряженными, ждущими чуда глазами, и прибор заработает.