Польская «научно-историческая экспертиза» и лагеря «особого назначения» нквд

В 1988 г. польская сторона нанесла удар по главному советскому аргументу, доказывающему причастность нацистов к расстрелу в катынском лесу – выводам, сформулированным Специальной Комиссией или комиссией Бурденко, осуществившей повторную эксгумацию катынских захоронений в январе 1944 г.

Несмотря на явные недочеты и натяжки, версия комиссии Бурденко в социалистическом лагере считалась общепринятой до 1988 г. Как уже говорилось, в 1987 г. была создана двусторонняя комиссии по вопросам отношений между Польшей и Россией и, прежде всего, по Катыни. Однако попытки польских историков начать дискуссии по катынской проблеме наталкивались на глухое сопротивление советской части комиссии.

Такая позиция во многом была обусловлена с одной стороны полной засекреченностью документов, касающихся катынской темы, с другой – неопределенной позицией Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева. Генсек даже не соизволил ответить на очень важный для поляков документ – рапорт бывшего генерального секретаря Польского Красного Креста К.Скаржиньского о работе Технической комиссии ПКК в Катыни в 1943 г., переданный советской стороне еще осенью 1987 г.

Уже упомянутый В.Абаринов в дополнительной главе к «Катынскому лабиринту» пишет: «В ответ на слезные моль

бы академика Георгия Смирнова (советский сопредседатель двусторонней Комиссии по истории отношений между двумя странами – В.Ш. ), просившего принять хоть какое-нибудь решение, ему от имени Горбачева было предложено вместе с д-ром Яремой Мачишевским (польский сопредседатель – В.Ш. ) выступить с совместным обращением к гражданам, организациям и архивам Польши, Советского Союза и третьих стран с просьбой направлять комиссии свидетельства и документы, имеющие отношение к событиям в Катыни. Но Мачишевский категорически отказался участвовать в этом фарсе».

Катынская проблема под предлогом неготовности к обсуждению не включалась советской стороной в повестку дня. Наконец, по настоянию поляков катынская тема все же была внесена на обсуждение. На втором пленарном заседании комиссии (1—3 марта 1988 г.) польская сторона выразила недовольство отсутствием у советской стороны «содержательной позиции» по катынской проблеме. Советский академик А.Нарочницкий выступил с обширной речью в защиту выводов комиссии Н.Бурденко. Польские профессора не согласились с подобной трактовкой катынской проблемы и возник вопрос о целесообразности существования комиссии.

Тогда советский профессор О.Ржешевский предложил польским коллегам еще раз проанализировать логичность и доказательность выводов комиссии Н.Бурденко. В течение двух месяцев члены двусторонней советско-польской комиссии, польские профессора историки Я.Мачишевский (польский сопредседатель комиссии), Ч.Мадайчик, Р.Назаревич и М.Войцеховский осуществили так называемую « научно-историческая экспертизу » Сообщения комиссии Бурденко. Выводы для советской стороны оказались неутешительными

В исследовании «Катынский синдром…» утверждается, что польские эксперты в 1988 г. «…не оставили камня на камне от всей системы доказательств комиссии Н.Н.Бурденко… Ложная версия о содержании польских военнопленных до сентября 1941 г. в трех лагерях особого назначения с использованием на дорожно-строительных работах и о проведении расстрелов немцами была убедительно опровергнута … Как следует из справок МБ РФ, таких лагерей в 1940 г и последующих годах не существовало. Так называемый майор Ветошников (начальник лагеря № 1-ОН фигурировал как свидетель в сообщении комиссии Бурденко) службу в системе госбезопасности не проходил и является вымышленной фигурой» (Катынский синдром… С. 370—371, 476).

Игнорировать существование этих лагерей польским «экспертам» позволило плохое знание ими советской системы и, прежде всего, советского секретного делопроизводства. В СССР, а теперь и в России, если что-то засекречено, то засекреченная вещь, событие, человек, организация для большинства членов общества формально как бы перестают существовать . Так было и в ситуации с лагерями «особого назначения» под Смоленском, информация о которых засекречена (!) до сих пор.

В итоге советская власть, к сожалению, породила немало « вымышленных фигур» . Примеров можно привести сотни. 12 мая 2006 г. на ТВ «Россия» в документальном фильме «Мифы без грифа» было рассказано о советском разведчике Александре Ивановиче Козлове, работавшим на советскую разведку в немецком абвере и послужившим прототипом героя фильма «Путь в Сатурн». Козлов ценился в абвере, как опытный специалист, готовящий диверсантов. Он стал капитаном, был награжден Железным крестом и 4 другими наградами рейха. О работе Козлова в тылу немцев докладывали Сталину.

Однако после войны А.И.Козлова уволили из армии, взяв подписку о неразглашении гостайны и в целях конспирации полностью исказили его биографию. По документам выходило, что в годы войны Козлов не работал по заданию советской разведки за линией фронта, а был в немецком плену . Соответственно, на приличную работу и пенсию претендовать он не мог. Его попытки восстановить справедливость обернулись тюремным сроком.

Сегодня в России достоянием гласности становится немало историй ветеранов, выполнявших воинский долг в различных точках земного шара. Многие из них не могут доказать свои заслуги перед Отечеством, т. к. в архивах отсутствуют какие-либо упоминания о спецподразделениях, в которых эти ветераны служили и спецоперациях, в которых они участвовали.

По поводу «вымышленности» личности начальника лагеря «особого назначения» № 1 В.М.Ветошникова необходимо заметить следующее. В 1991 г. даже на официальные запросы следователей Главной военной прокуратуры СССР о местонахождении бывшего начальника Калининского областного управления НКВД генерала Токарева Д.С. приходили ответы, что такими сведениями КГБ не располагает (Катынский синдром… С.354). Но разве это повод считать Токарева «мифической» личностью? Кстати, что в период запросов Токарев проживал во Владимире и еженедельно получал продовольственные пайки от областного управления КГБ.

Видимо, такая же ситуация произошла с В.М.Ветошниковым. Засекречиванию личности майора НКВД Ветошникова пособствовал и тот факт, что в период подготовки к Нюрнбергскому процессу его показания были изъяты из показаний свидетелей по Катынскому делу. Журналист В.Абаринов полагает, что: «Советское обвинение в Нюрнберге стремилось исключить из Катынского дела какие бы-либо упоминания о том, что лагеря находились в ведении НКВД» (Абаринов. Глава 5 «Нюрнбергский вариант»). Видимо, нежелание советского руководства признать противоправный факт осуждения польских военнопленных к принудительным работам в исправительно-трудовых лагерях явился главной причиной того, что лагеря особого назначения и их руководство стали «мифическими».

Царивший в СССР режим засекреченности наглядно характеризуется следующим фактом. Александр Яковлев, член Политбюро, секретарь ЦК КПСС несколько лет не мог получить в Общем отделе ЦК КПСС информацию о том – существуют ли в партийном архиве документы по Катынскому делу? А они были!

Вернемся к Сообщению комиссии Н.Бурденко. Несомненно, оно не было лишено недостатков, основным из которых являлось отсутствие документальных доказательств существования лагерей «ОН». Но главным аргументом для польских профессоров стала справка Министерства безопасности России, в которой сообщалось о том, что лагеря «ОН» под Смоленском не существовали . Это позволило полякам исключить из системы доказательств комиссии Бурденко факт существования лагерей «особого назначения», являющийся краеугольным камнем этой системы .

В настоящее время проект «Правда о Катыни» располагает значительным числом свидетельских показаний, которые подтверждают наличие под Смоленском лагерей НКВД, в которых содержались польские военнопленные.

О существовании Катынского лагеря (именуемого в Сообщении комиссии Н.Бурденко лагерем № 2-ОН) под Смоленском свидетельствует рассказ Алексея Алексеевича Лукина, бывшего начальника связи 136-го отдельного конвойного батальона конвойных войск НКВД СССР журналисту Владимиру Абаринову. Этот диалог Абаринов описал в книге «Катынский лабиринт». Лукин уверенно заявил, что в 1941 г. 136-й батальон охранял «три лагеря: Юхнов, Козельск и Катынь. Это я знаю». Несмотря на явное давление Абаринова, Лукин всякий раз уверенно утверждал, что лагерь в Катыни существовал.

А.Лукин также рассказал, как проводилась в июле 1941 г. «операция по вывозу польского населения» Катынского лагеря. « Вопрос был очень сложный: надо эвакуировать, а немецкие самолеты над шоссейной дорогой летают на высоте 10—15 метров, все дороги загромождены беженцами, и не только шоссе, а и проселки. Очень трудно было, а машин было очень мало. Мы пользовались теми машинами, которые останавливали, высаживали беженцев, отнимали машины и в эти машины грузили польское население из лагеря Катынь » (Абаринов. Катынский лабиринт. Глава 2.).

В этой связи трактовка известного приказа по 252-му полку конвойных войск НКВД СССР от 10 июля 1941 г., как распоряжение отконвоировать заключенных Смоленской тюрьмы на расстрел в Катынский лес ( 23 км на запад ) на расстрел, не выдерживает критики (Катынь. Расстрел… С. 349).

Немцы в те дни были на расстоянии одного-двух танковых бросков от Смоленска. Всем уже было известно их умение прорывать советскую оборону и создавать «котлы окружения». Помимо этого немцы выбросили в окрестности Смоленска десанты. Дорога Минск-Смоленск была забита беженцами и отступающими. И вдруг навстречу им и наступающим немцам направляется пешим порядком колонна, предназначенных для расстрела заключенных Смоленской тюрьмы, численностью не менее 600 человек (исходя из численности выделенного конвоя в 43 бойца). Реально ли это?! В Львове, Луцке, Минске и других советских городах подобные ситуации в июне-июле 1941 г. заканчивались либо спешной эвакуацией всех заключенных на восток, либо освобождением «бытовиков» с расстрелом «политических» прямо во дворе тюрьмы.

О том, что бойцы 252-го полка конвойных войск должны были 10 июля 1941 г. конвоировать польских военнопленных, а точнее осужденных, из Катынского лагеря (№ 2-ОН) не на расстрел, а в советский тыл свидетельствует уже упоминаемый А.Лукин. Рассказ А.Лукина журналисту В.Абаринову 2 мая 1990 г. фиксировала на видеокамеру группа редактора польского телевидения Анджея Минко. Но польская сторона принципиально избегает любых упоминаний о Лукине. И не только о нем. Все, что противоречит польской версии, в Польше находится под негласным запретом.

Польские профессора, проводившие в 1988 г. научно-историческую экспертизу выводов комиссии Бурденко, на основе «тщательного анализа линии перемещения фронта и обстоятельств взятия Смоленска», будучи в Варшаве, «установили» (??), что версия о невозможности эвакуации лагерей с польскими военнопленными является « абсолютно неправдоподобной» (Катынский синдром… С. 479).

Удивительный вывод, если учесть, что даже российские историки и ветераны, непосредственные участники военных событий, по многим эпизодам войны, особенно начального периода, не могут выработать единое мнение. Великая Отечественная война отличалась большим количеством «неправдоподобных» эпизодов. Кто мог предполагать, что вермахт через две с половиной недели после начала военных действий окажется под Смоленском? И кто мог предполагать, что через три недели сентября 1939 г. Польши оказалась разгромленной и оккупированной.

Срыв эвакуации лагерей особого назначения произошел по распространенной причине советских времен – ведомственной неразберихе, усугубленной войной. В апреле-мае 1941 г. Вяземлаг, до этого организационно находившийся в системе Главного управления лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС), перебросил девять из двенадцати своих лагерных отделений («асфальто-бетонных районов», АБР) со строительства шоссе Москва-Минск на строительство военных аэродромов, развернутое Главным управлением аэродромного строительства (ГУАС) в Белоруссии.

Руководство Вяземлага во главе с начальником лагеря Г.А.Саркисьянцем передислоцировалось из Вязьмы в Оршу – поближе к новому месту работ. Однако три лагеря ОН при этом остались на прежних местах дислокации в Смоленской области и перепрофилировались на ремонтные автодорожные работы, проводимые Главным управлением шоссейных дорог (ГУШОСДОР). А со 2 июля 1941 г. согласно приказу НКВД СССР № 00849 от того же 2 июля 1941 г. Вяземлаг еще и формально полностью перешел в подчинение от ГУЛЖДС к ГУАС . В итоге всей этой организационной чехарды три лагеря ОН элементарно «потерялись» в хаосе первых дней войны между тремя главками НКВД .

Эвакуацию всех трех лагерей не удалось осуществить не только из-за стремительного прорыва немцев к Смоленску, но и из-за ведомственного эгоизма – никто не хотел брать на себя ответственность за эвакуацию «чужих» заключенных без приказа свыше. К этому добавилось и противодействие польских офицеров, которые использовали любую возможность для неповиновения лагерной администрации или для побега.

О существовании под Смоленском лагерей с польскими военнопленными свидетельствует бывший курсант Смоленского стрелково-пулеметного училища, ныне полковник в отставке Илья Иванович Кривой. В своем заявлении в Главную военную прокуратуру РФ от 24 октября 2004 г . он подробно описал факты встречи под Смоленском летом 1940 г. и в начале лета 1941 г. с подконвойными польскими пленными военнослужащами.

Москвич Ксенофонт агапов , бывший спектрометрист металлургического завода № 95 в Кунцево, сообщил о том, что с 31 октября по 26 ноября 1941 г. он ехал из Москвы до г. Верхняя Салда Свердловской области в одном эвакуационном эшелоне вместе с примерно 80 пленными польскими офицерами, сумевшими уйти из лагеря под Смоленском.

Ветеран войны М.Задорожный , бывший разведчик 467го корпусного артиллерийского полка написал письмо в газету «Рабочий путь» (Смоленск), в котором сообщил, что в августе 1941 г., во время выхода 467-го артиллерийского полка из окружения недалеко от Смоленска, в расположение его подразделения прибежал солдат в форме погранвойск НКВД и сообщил, что: «…немцы ворвались в расположение лагеря военнопленных поляков, охрану перестреляли и расстреливают поляков. А этому солдату удалось убежать» (Рабочий путь. № 7 (20189). 9 января 1990).

В№4 «военно-исторического журнала » (ВИЖ) за 1991 г. было опубликовано интервью с бывшим командиром взвода 1-го автомобильного полка Войска Польского Борисом Павловичем тартаковским под названием «Я знал поляков, якобы расстрелянных в Катыни». Он долгое время служил в Войске Польском, всегда был патриотом Польши. По его утверждению, некоторые родственники у него были репрессированы.

Тартаковский рассказал, что в Люблине в его часть пришло пополнение, в том числе два сержанта. Один из них был по фамилии Векслер, фамилии второго, к сожалению, Тартаковский не запомнил. Они рассказали, что в 1940—1941 гг. находились в так называемом Катынском лагере (№ 2-ОН. – В.Ш. ), При приближении немцев к Смоленску, начальник лагеря приказал эвакуировать военнопленных. Железной дорогой этого сделать не смогли, то ли вагонов не хватало, то ли по какой-то другой причине. Тогда начальник лагеря приказал идти пешком, но поляки отказались и стали сопротивляться охране. В этот момент немцы уже подходили к лагерю, поэтому охрана и некоторые военнопленные, в том числе и сержанты, ушли из лагеря.

Оказавшись в тылу, поляки были арестованы и направлены в Сибирь. Там они и жили где-то в деревне до мобилизации в армию Андерса, но уходить с ней в Иран они отказались. Потом они были призваны в Войско Польское и оказались в Люблине.

В Люблине Тартаковский еще раз столкнулся с катынской темой. Он жил на квартире у одной женщины по фамилии Зелинская. Она познакомила Тарковского с племянником. В 1939 г. тот был солдатом Войска Польского году и оказался в Катынском лагере под Смоленском. В 1941 г. в момент подхода к лагерю немцев он с товарищами совершил побег. Тартаковский даже описал местонахождение дома пани Зелинской в Люблине. Он находился на улице, которая шла на Варшаву, и был вторым или третьим домом от центральной площади города.

Уже после освобождения Варшавы Тартаковский встретился с еще одним бывшим пленником Катынского лагеря . Часть Тартаковского тогда стояла в Гродецк-Мазовецком, что приблизительно в 15 км от Варшавы. Дом, в котором квартировал Тартаковский, принадлежал польке, негативно настроенной к русским. Она утверждала, что ее мужа, польского офицера, уничтожили в Катыни русские. Об этом ей стало известно из списков, которые бойцы Армии Крайовой вывешивали на стенах домов. И вдруг, еще до окончания войны, явился муж, цел и невредим. Он рассказал, что прибыл из Карпат, где партизанил. К партизанам попал после побега из Катынского лагеря . А бежал он из лагеря в момент захвата его немцами.

В заключение интервью Тартаковский от имени своих сослуживцев и себя попросил напечатать, что они крайне недовольны заявлением ТАСС по Катынскому вопросу.

Особо следует высказаться о книге «Катынский лес» (The Katyn forest. Panda press London. 1988), написанной в конце 1960-х годов ромуальдом Свентеком-Хорынем (польс. Romuald ?wi?tek-Hory?) известным в России, как Ромуальд Святек. Его имя и исследование вызывает особую неприязнь сторонников официальной версии. На Интернет -.форумах Свентика они склоняют на разные лады в большевистсколенинском стиле, то есть, не стесняясь в эпитетах. Этим они компенсируют недостаток аргументов.

Авторы книги «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях », люди достаточно известные в научном мире, бездоказательно назвали книгу Свентика «лживой». Вдобавок они обвинили Свентика в сотрудничестве с НКВД. Правда, до обвинений в том, что Свентик продолжал и в Англии работать на КГБ, не додумались.

На русский язык книга «Катынский лес» так и не была переведена. Отрывки из нее в 1991 г. опубликовал «Военно-исторический журнал» («ВИЖ» № № 7, 9). Попытаемся разобраться лжива ли она и имел ли Свентек какой-либо интерес фальсифицировать информацию. Для этого необходимо обратиться к его биографии.

Родился Свентек в 1928 г. на территории Западной Белоруссии, тогда входившей в состав Польши, в семье осадника. В 1940 г. семья была выслана в Архангельскую область. В 1942 г., Свентики вместе с частями армии Андерса покинули СССР. Затем через Иран семья была переправлена в Англию. В 1949 г., оставив родителей в Лондоне, Свентек решил посетить Белоруссию, а затем переехать в Польшу. Однако после приезда в СССР он был арестован и в 1950 г. решением Особого совещания приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей.

Летом 1951 г. приговор был аннулирован, назначено новое следствие, проходившее во Львове. В мае 1952 г. Военный трибунал Прикарпатского Военного округа приговорил Свентека к двадцати пяти годам трудовых лагерей с лишением на пять лет гражданских и избирательных прав. В сентябре 1956 г. комиссия Верховного Совета сократила срок с двадцати пяти до семи лет и вскоре он был освобожден. Как видим, особой любви к советской власти Свентек не мог испытывать.

По словам Свентека, он, будучи эмигрантом из Англии, первое время был уверен, что польские военнопленные в Катыни были казнены НКВД. И только новые, неизвестные сведения, касающиеся катынской проблемы, полученные им из уст «собратьев по заключению » заставили Свентика изменить мнение. В Англию он вернулся в 1968 г. с рукописью книги « Перед лицом Красного трибунала », содержащей главу, в которой подвергается сомнению немецко-польская версия о катынском убийстве. Впоследствии глава превратилась в книгу, которую Свентик с большим трудом опубликовал. На русский язык ее принципиально не публикуют. Видимо, потому, что против свидетельств, собранных Свентиком нет серьезных контраргументов.

Дабы не быть голословным приведем выдержки из книги Свентика «Катынский лес», опубликованные в «ВИЖ». Свентек пишет: «Как бывший политический заключенный, осужденный советским военным трибуналом во Львове к 25 годам лишения свободы с отбыванием срока в лагерях, я далек от попыток реабилитировать советскую систему. Я сам стал безвинной жертвой и едва не погиб от рук тирана.

Должен заметить, что при всей своей неприглядности и жестокости коммунистическая система отличается от нацистской тем, что она всегда пыталась соблюдать приличия в отношении закона и порядка. Советские суды с момента своего появления приговаривали людей к расстрелу. Однако эти приговоры приводились в исполнение в тюрьме и только после подтверждения Верховного суда или Верховного Совета Союза ССР ».

Свентек в своей книге приводит ряд свидетельств, подтверждающих версию комиссии Бурденко. «Будучи в Воркуте в лагере № 10, я встретил майора немецкой армии, который с 1941 года находился в оккупированном Смоленске. От него я узнал, что немцы и в самом деле захватили несколько лагерей с польскими военнопленными, расположенных в этом районе. Однажды в беседе я поинтересовался его мнением о Катыни. Он прямо мне ответил, что это дело рук немцев, поскольку это отвечало их интересам, и искренне удивился польским протестам.

… В лагере № 11 в Воркуте я повстречал Влодзимежа Мандрыка, который до войны и в период оккупации работал на главпочтамте в Смоленске. Мандрык совершенно определенно утверждал, что в окрестностях Смоленска с 1940 года были лагеря с польскими узниками. Он готов был даже поклясться, что они ликвидированы немцами. По его рассказу это произошло в период между августом и октябрем 1941 года, поскольку именно в это время на почту прекратили поступать письма, написанные в этих лагерях, а любая корреспонденция, адресованная в лагеря, в соответствии с указанием немцев уничтожалась. Мандрык помнил также, что приблизительно в это же время немцы объявили, что польские военнопленные отправлены в Польшу.

Осенью 1952 года меня перевели в Норильск, где в лагере № 4 я встретил капитана Владислава Зака, попавшего в русский плен в сентябре 1939 года. В течение целого года мы прожили в одном бараке, и я был свидетелем многих дискуссий и споров среди поляков по катынскому вопросу, непременным участником которых был капитан Зак, постоянно утверждавший, что он абсолютно уверен в том, что Катынь является делом рук немцев и что он тоже бы разделил участь своих убитых товарищей, если бы не случай. За две недели до нападения Германии на Советский Союз он был переведен из лагеря под Смоленском в тюрьму в Москве, где его, обвинив в шпионаже и саботаже, приговорили к десяти годам лишения свободы. В лагерь под Смоленском капитан Зак прибыл вместе с группой польских офицеров в конце апреля 1940 года.

На мой взгляд, капитан Зак был важным свидетелем по катынскому делу, поскольку его рассказ большей частью совпадал с рассказами других польских офицеров, которые в 1942 году ушли с польской армией на Средний Восток. (Напомним судьбу полковника Любодзецкого. В.Ш.)

… В июле 1953 года вместе с группой инвалидов я был направлен в район Иркутска в лагерь № 233. Здесь я познакомился с отцом Козера, проявлявшим очень большой интерес к катынскому делу. В течение более чем восьмилетнего пребывания во многих лагерях отец Козера собрал много интересных материалов, приведших его к окончательному выводу, что катынское преступление совершено немцами.

Но из всех людей, которых я встречал, наиболее весомым было свидетельство русского майора, который до войны работал в смоленской комиссии по лесозаготовкам, а с приходом немцев, будучи подпольщиком, устроился работать на железную дорогу. Этот майор рассказал мне, что его интерес к убитым офицерам пробудился по воле случая, когда один из его людей доложил ему, что немцы обнесли район Козьих Гор колючей проволокой и установили таблички с надписями, что вход в эту зону запрещен.

«Я подумал, – рассказывал майор,– что немцы там строят какой-то секретный объект или склад с боеприпасами, а поэтому я приказал своим людям проверить это. Однако когда доложили, что местное население видело, как немецкие грузовики, полностью загруженные польскими военнопленными, въезжали в зону, я решил, что немцы, по всей вероятности, строят там лагерь для поляков. В начале 1943 года я был отправлен на работы в Германию и когда услышал о том, что немцы обнаружили в катынском лесу могилы убитых польских офицеров и что обвинения возлагаются на Советский Союз, то понял всю глубину вероломства нацистской пропаганды».

Только случай помог мне встретиться с этим майором из Смоленска, и его заявление убедило меня в том, что только немцы должны нести ответственность за смерть тех польских офицеров в Катыни.

Всего в Советском Союзе я провел девять лет: два года в ссылке и семь в лагерях. За это время я через многое прошел, всякое повидал, встретил тысячи интересных людей и полагаю, что, если бы советские власти захотели отделаться от польских офицеров, они прибегли бы к хорошо освоенным методам, заслав их на Новую Землю, на Колыму или в Норильск, как они это уже делали с миллионами русских и украинских политических оппонентов, где по меньшей мере половина умирала в течение года от холода, голода и болезней…».

Читатель может сам сделать вывод, возможно ли считать вышеизложенную информацию Свентека лживой?! Что же касается катыноведов, которые утверждают, что некому Здиславу Ягодзинскому удалось «раздолбать» книгу Свентека «Катынский лес », то им предпочтительнее заниматься творчеством Н.Лебедевой, которая допустила явные и непростительные «проколы» в исследовании катынской темы, а также противоречивыми и явно надуманными свидетельскими показаниями А.Шелепина, Д.Токарева, М. Сыромятникова и П.Климова.

Обоснованность свидетельств, представленных Р.Свентиком подкрепила статья одного из старейших и авторитетнейших российских журналистов Эрика Соломоновича Котляра «Катынь – горечь души моей…», опубликованная в «Московской правде» 28 мая 2010 г. Эрик Соломонович рассказал о немецком офицере, который после войны отбывал срок в Красногорском особом лагере для военнопленных.

В силу давности описываемых событий Котляр допустил в статье ряд неточностей. Но относительно немецкого офицера информация не вызывает сомнений. По словам Котляра, на этого офицера были получены сведения о его причастности к расправе над поляками в Катыни. В конце концов, немец согласился на месте в Катыни показать, как происходил расстрел польских военнопленных.

Приказ ехать с немцем в командировку в Катынь поступил от Кобулова Амаяка Захаровича, тогдашнего начальника Управления по делам военнопленных и интернированных МВД СССР. Он являлся братом Кобулова Богдана Захаровича, которого Сталин лично включил в «тройку» , решавшую весной 1940 г. судьбу пленных поляков. Известно, что старший Богдан всегда опекал младшего брата Амаяка.

Если бы «тройка» приговорила поляков к расстрелу и их расстреляли в Катыни весной 1940 г., то вряд ли бы Богдан посоветовал бы Амаяку заниматься этим делом. Видимо, с согласия Богдана Кобулова, Амаяк Кобулов настоял на том , чтобы немец поехал в Катынь. Там немец «показал контрольные позиции расстрелов пленных поляков. Рассказал о приказах из Берлина, которые приводились в действие. Одним словом, все рассказанное и показанное пленным, очевидцем события, полностью подтверждало, что гитлеровцами было совершено еще одно дикое преступление на оккупированной земле, лицемерно описанное Геббельсом как расправа над поляками стрелками НКВД».

Еще одно подтверждение существования лагерей «особого назначения» под Смоленском содержится в книге легендарного партизанского командира, Героя Советского Союза Дмитрия Николаевича Медведева «Сильные духом» (Свердловское областное государственное издательство, 1952 г.). Отряд Медведева, действовавший в 1942—43 гг. на территории Ровенской области (Украина), осуществлял не только диверсии в тылу врага, но и обеспечивал прикрытие легендарного советского разведчика Николая Ивановича Кузнецова, работавшего в Ровно под видом гитлеровского офицера Пауля Зиберта.

Помимо этого партизанские разведчики стремились вовлечь в партизанское движение новых участников. В отряд постоянно приходили люди из городов и деревень, желавшие воевать с гитлеровцами. Один такой случай Медведев описал более подробно, так как его поразил внешний облик пришедшего. «В январе (1943 г. В.Ш. ) нам удалось связаться с одним поляком, жителем села Ямного, Клесовского района (окрестности украинского города Сарны. В.Ш.) . Он сам отыскал наших разведчиков и представился: «Горбовский Антон, бывший драгун польской армии…». Одет он был странно, в калошах на босу ногу и с зонтиком в руке. Однажды он приехал к нам верхом на какой-то тощей кляче, но со шпорами на босых ногах.

Говорил Горбовский быстро, фальцетом. Наши разведчики почему-то прозвали его «хранцузом». Он рассказал о предателях, живших в его селе, просил нас с ними расправиться. Потом просил уполномочить его на организацию партизанского отряда из поляков. «Хранцузу» сначала не верили, но потом убедились, что он действительно всеми силами души ненавидит гитлеровцев и готов с ними бороться не на жизнь, а на смерть».

Горбовский рассказал партизанам, что в 1939 г. он попал в советский плен. Летом 1941 г. он находился в лагере НКВД для военнопленных под Смоленском. Поляки радовались, когда в июле 1941 г. лагерь захватили немцы. Все были уверены, что вскоре окажутся дома. Но немцы «предложили сначала добровольно, потом под угрозой расстрела пойти в гитлеровскую армию, и как, наконец отказавшихся – а их было свыше девяносто процентов – ежедневно группами по сто – двести человек уводили из лагеря неизвестно куда».

Когда очередь дошла до Горбовского, он, как и многие в лагере, догадался, что гитлеровцы расстреливают поляков. В одну из ночей их погрузили в машины и привезли к огромной яме в лесу. Горбовский в темноте сумел незаметно взобраться на дерево, откуда видел, как расстреливали его друзей. Ему повезло, так как немцы не проверяли списки и Горбовского не искали.

Медведев писал, что: « Этот внешне странный человек сумел организовать отряд, в котором было до ста бойцов, поляков из окрестных сел». Надо полагать, что Горбовский агитировал односельчан в партизанский отряд, рассказывая о судьбе поляков в немецком плену, расстрелянных в Катынском лесу.

Следует сделать следующие уточнения. Анализ текста свидетельствует о том, что Медведев эпизод с Горбовским описал, как пример того, какие разные и даже странные люди приходили в партизанское движение. Он не делал акцента на пребывании Горбовского в лагере для военнопленных поляков под Смоленском . В то время это был обыденный факт, не требующий подтверждения. Видимо, поэтому эпизод с лагерем присутствует только в книге «Сильные духом», изданной в 1952 г. в Свердловске (Стр. 270) . В дальнейших изданиях рассказывается о Горбовском, только как о странном поляке, который организовал партизанский отряд. В этой связи полагать, что Медведев «придумал» Горбовского для подтверждения факта существования лагерей «ОН», просто нелепо.

Однако налицо серьезная нестыковка. Антон Горбовский не значится в списках Козельского лагеря. Тем не менее, почти со 100-процентной вероятностью удалось установить, что «антон Горбовский» из книги Дмитрия Медведева – это польский офицер Горбик антон Янович, 1913 г.р., до мая 1940 г. содержавшийся в Козельском лагере НКВД для военнопленных. 11 мая 1940 г. Горбик Антон по списку-предписанию УПВ НКВД № 059/1 от 5 мая 1940 г. был отправлен из Козельска в Смоленск. В этом списке его имя значится под номером 54 . В немецком эксгумационном списке 1943 г. Антон Горбик (или Горбовский) не фигурирует.

Заслуживает внимания тот факт, что в польской электронной базе данных об Антоне Горбике (Gorbik Antoni) содержатся две взаимоисключающие информации. Сообщается, что в мае-апреле 1940 г. Горбик был расстрелян в Катыни, а в 1944—45 гг. (!) он содержался в Осташковском лагере НКВД СССР (http://www.indeks.karta.org.pl/pl/ szczegoly.jsp?id=1077)! Эта несуразица объясняется достаточно просто, если исходить из того, что Горбик и Горбовский одно лицо. Как указывалось, весной 1940 г. Горбик был направлен в распоряжение Смоленского УНКВД. Для польских исследователей это означало расстрел в Катынском лесу.

Однако Горбик был этапирован, как и другие польские офицеры, в один из лагерей «особого назначения» под Смоленском. Летом 1941 г. лагерь был захвачен немцами. Избежав расстрела в Катынском лесу, Горбик добрался до Западной Украины и обосновался в Клесовским районе, где проживало много этнических поляков. Вполне естественно, что в условиях немецкой оккупации Горбик предпочел стать Горбовским .

Далее при поддержке Медведева он создал партизанский отряд и успешно воевал с нацистами. В 1944 г. польские партизанские отряды на территории Западной Украины были разоружены, а их участники были отправлены в лагеря НКВД на предмет выявления связей с Армией Крайовой. Так Горбик вторично попал в советский лагерь. Дальнейшая его судьба не известна.

Пример с Горбиком-Горбовским наглядно свидетельствует об отношении польских катыноведов к катынской проблеме. Для них главное – поиск свидетельств, которые позволяют подтвердить вину НКВД . Все остальные «детали», даже «воскрешение» катынской жертвы, катыноведов не интересует. В итоге дело доходит до абсурда, когда в двух строчках текста польские катыноведы без тени сомнения излагают взаимоисключающую информацию . В этой связи надеяться на действенную помощь польской стороны в установлении реальных обстоятельств гибели польских офицеров весьма проблематично.

На фоне вышеизложенных свидетельств несколько сомнительнее выглядит заявление польского гражданина Вацлава Пыха от 5 февраля 1953 г., направленного в Центральный Комитет ПОРП. Но и оно представляет интерес, так как содержит немало информации, требующей проверки. Поскольку В.Пых назвал себя «очевидцем убийства польских офицеров, которое совершили немецкие фашисты в Катыни… и готов дать исчерпывающие показания», его заявление было переслано в Министерство иностранных дел СССР (Архив внешней политики РФ, ф. 07, оп. 30а, пор. 13, папка 20, л. 48—80).

В заявлении В.Пых сообщал, что в 1939—41 г.г., будучи в советском плену, он активно сотрудничал с органами НКВД в советских лагерях для военнопленных. После начала Великой Отечественной войны он вместе с другими польскими пленными был эвакуирован в Старобельский лагерь, а оттуда командирован НКВД в лагеря с польскими офицерами под Смоленск с целью оказания помощи в организации в их эвакуации. Пых попал в лагерь «№ 2-ОН» за несколько часов до его захвата немцами.

По его словам, в тот момент в лагере все было готово к эвакуации, но польские офицеры эвакуироваться не собирались, «лежали в бараках на кроватях» и, фактически, саботировали отъезд. Попытки В.Пыха убедить их начать эвакуацию ни к чему не привели. Более того, некоторые офицеры стали угрожать ему физической расправой.

Пых был захвачен немцами в лагере и, по его словам, позднее его пытались расстрелять в Козьих Горах. Однако, как он пишет, стрелявший в него немец был сильно пьян, и поэтому лишь тяжело ранил его. Через некоторое время В.Пых пришел в сознание и выбрался из могилы. Потом он сумел связаться с партизанами и переправился на контролируемую советскими войсками территорию. После лечения в госпитале В.Пых в конце 1941 г. вступил в армию Андерса, которая в 1944 г. через Иран, Палестину и Египет прибыла в Италию, на базу в г. Сан-Базилье.

В.Пых также сообщал, что попытка «беженца из Катыни» Роланда Мерского дать англичанам правдивые показания о Катыни, закончилась трагически. Он был убит польскими контрразведчиками. Пых от смерти спасся чудом.

Заявление В.Пыха, не считая сведений о Катыни, по своей сути является фактическим доносом на неблагонадежных поляков, служивших в армии Андерса. Оно вызывает много вопросов. Пых вернулся в Народную Польшу в декабре 1947 г., но «сдать антисоветчиков» он решил лишь спустя 5 лет. Тем не менее, с учетом того, что в настоящее время найдены документальные свидетельства существования лагерей особого назначения под Смоленском заявление В.Пыха представляет интерес большим количеством указанных в нем фамилий, фактов и подробностей. Однако все они требуют тщательной проверки.

В 1953 г. заявление В.Пыха осталось без внимания. Возможно, потому, что оно выглядело достаточно спорно. Возможно, потому, что в катынском вопросе господствовала версия, сформулированная в Сообщении комиссии Бурденко, и подтверждать общеизвестное не имело смысла.

Наиболее спорным и вместе с тем достаточно убедительным является свидетельство Анны Рогайло (до своей смерти в 2004 . проживала в Тюмени по документам на имя Александры Яковленко), дочери польского поручика Поликарпа Рогаля, эксгумированного в 1943 г. в Катыни под № 1757 ( Roga?a , Polikarp, Obltn. 2 Ausweise).

Летом 2006 г. авторы исследования «Тайны Катыни» получили интернет-сообщение от жительницы Тюмени анастасии Мироновой , в котором она сообщала, что ее прадед Рогайло Полуян Михайлович, 1884 г.р. (Rogaj?o Polujan, s. Micha?a, urodz. 1884 r.), офицер польской армии, содержался в Козельском лагере для военнопленных, весной 1940 г. был переведен в лагерь вблизи Смоленска и осенью 1941 г. расстрелян немцами в урочище Козьи Горы. Все это она узнала со слов своей бабки Александры Степановны Яковленко, урожденной Анны Полуяновны Рогайло (дочери П.Рогайло).

А.Миронова сообщила, что бабка рассказывала следующее. Когда в 1940 г. выяснилось, что ее отца – П.Рогайло перевели из Козельска в лагерь под Смоленск, она с матерью Катажиной Рогайло (Katarzyna Rogaj?o) «…перебрались туда и старались поддерживать с ним связь, добывали еду и каждый раз, когда пленных вывозили на работы, они старались подобраться к колонне и хоть что-то узнать о моем прадеде, передать ему еду, белье…

… После нападения нацистов на СССР мои родственники утратили возможность связываться с пленными, кроме того, им самим приходилось прятаться, но – до этого времени (до лета 1941 года), они получали о нем регулярные сведения…

В июле 1941 года мать моей бабки, Katarzyna Rogaj?o, была арестована, и о ее судьбе ничего неизвестно, моя бабка, Anna Rogai?o, 15-ти лет, была отправлена под Красноярск вместе с колонной других подростков из оккупированных территорий (жительница Смоленска Инесса Яковленко представила мою бабку как свою племянницу и отправила в эвакуацию)…». Так, Анна Полуяновна Рогайло стала Александрой Степановной Яковленко. Однако родные называли ее Анной.

В 1943 г. И.Яковленко прислала Анне-Александре Рогайло-Яковленко письмо, в котором сообщила, что ее отца Полуяна Рогайло вместе с другими польскими пленными немцы расстреляли в Козьих Горах ранней осенью 1941 г. (письмо хранится в семье А.Яковленко).

В ситуации с П.Рогайло, как в капле воды, отразились все спорные моменты, характерные для «Катынского дела». Начнем с того, что в списке Управления по делам военнопленных НКВД № 032/2 от 14 апреля 1940 г. на отправку военнопленных из Козельского лагеря под № 8 указан не Рогайло Полуян Михайлович 1884 г.р., а «Рогаля Поликарп Михайлович, 1888 г.р. Но А.Миронова сообщила, что в семье Яковленко в Тюмени хранится официальная справка, выданная в 1996 г. А.Яковленко (Рогайло) о том, что ее отец расстрелян НКВД в Катыни в апреле 1940 г. и захоронен в Козьих Горах. Помимо этого в Тюмени хранится написанное в 1943 г. письмо от жительницы Смоленска Инессы Яковленко, в котором она сообщает А.Яковленко (Рогайло), что ее отца вместе с другими польскими военнопленными офицерами немцы расстреляли в Козьих Горах ранней осенью 1941 года.

Однако представители общества «Мемориал», ссылаясь на то, что жену Поликарпа Рогаля звали не Катерина, а Моника и что у него были два сына – Здислав и Раймунд, настаивали на том, что Полуян Рогайло и Поликарп Рогаля совершенно разные люди. Известный исследователь катынской темы, А.Памятных, ссылаясь на документы, хранящиеся в польских архивах, заявил: « Так что показания некой правнучки про некого прадедушку уберите подальше, там сплошная путаница и лабуда – тем более, что речь у правнучки идет про Полуяна Рогайло… Ваши измышлизмы про то, что Полуян Рогайло подал вымышленную фамилию, и про вторую семью Рогаля – редкостная лабуда. Не говоря уже о том, что Вы совершенно переврали – так, как Вам нравится, – и без того путаную информацию от правнучки».

Однако выяснилось, что у поручика П.Рогаля в Польше осталась первая семья . Более того, жена сына Поликарпа Рогаля от первого брака Здислава, в настоящее время проживающая в Великобритании, носит фамилию Рогайло! Это подтверждает, что польский поручик П.рогаля из Катыни в действительности носил фамилию Рогайло.

Выяснилось также, что у Анны Полуяновны Рогайло – Александры Степановны Яковленко, хранились следующие документы: копия польского свидетельства о ее рождении; копия постановления об ее эвакуации, копии восстановленных документов уже на другую фамилию, копия загранпаспорта с отказами в польской визе ; копия извещения о том, что ее отец официально признан погибшим и похороненным на территории мемориала «Катынь», фотографии.

Все вышесказанное с высокой степенью вероятности свидетельствует о том, что Полуян Михайлович Рогайло, 1884 г. р., и Поликарп Михайлович Рогаля, 1888 г.р., – одно и то же лицо. Дополнительным подтверждением этому служит тот факт, что польские историки уточнили год рождения «Поликарпа Рогаля» по польским источникам и изменили фигурирующий в официальных документах НКВД СССР год рождения П.Рогаля «1888» на «1884»! В итоге в польских базах данных по репрессированным гражданам Польши фигурирует некий «собирательный образ» поручика Рогайло-Рогаля: «Rogala Polikarp s. Miha?a, ur.1884». Остается только гадать, почему после попадания в советский плен поручик Полуян Михайлович Рогайло, 1884 г.р., представился сотрудникам НКВД как «Поликарп Михайлович Рогаля, 1888 г.р.»

Возможно, у него действительно было двойное написание имени и фамилии, возможно, сотрудники НКВД ошибочно заполнили учетные документы военнопленного, возможно, сам Рогаля умышленно сообщил о себе ложные сведения. Подобные факты умышленного искажения польскими офицерами паспортных данных после попадания в плен известны. Например, дочь польского генерала Юзефа Довбур-Мусьцицкого, известная польская летчица поручик Янина Левандовская, скрыла от сотрудников НКВД свою девичью фамилию «Довбур-Мусьцицкая», представилась «Яниной Марьяновной» вместо «Янины Юзефовны» и указала неверный год своего рождения, 1914 вместо 1908 г.

Информация о том, что П.Рогаля (или Рогайло) в 1940 г. являлся узником Козельского лагеря, потом содержался в лагере под Смоленском и был ранней осенью 1941 г. расстрелян немцами в Козьих горах , весьма важна для расследования Катынского дела.

Не верить Анастасии Мироновой нет оснований. Она не собирается использовать в меркантильных целях свое родство с польским поручиком, погибшим в Катыни. Ее интерес к судьбе погибшего прадеда возник только после того, как ей дважды отказали в польской визе и она в Интернете рассказала о своих проблемах с поездкой в Польшу . К этому ее подтолкнул и тот факт, что и ее бабушке Анне-Александре Рогайло-Яковленко также в свое время не разрешили поехать в Польшу . Весьма странно при особом внимании польских властей к родственникам катынских жертв.

Видимо, в Польше особое отношение распространяется лишь на те семьи, которые вписываются в немецко-польскую версию катынского преступления? Анастасия Миронова и Анне Рогайло-Яковленко являлись носителями нежелательной информации о том, что поручик П.РогаляРогайло являлся узником не только Козельского, но и лагеря особого назначения под Смоленском и расстрелять его могли только немцы?

Важнейшим аргументом в защиту свидетельства А.Мироновой является то, что в числе документов, которые она представила в польское консульство для поездки в Польшу в 2003 г., находилась копия официальной справки о том, что ее прадед П.Рогаля числится в списках расстрелянных в Катыни.

Представителям «Мемориала» следовало бы с тем же энтузиазмом, с которым они шельмовали свидетельство А.Мироновой, поинтересоваться причинами отказа в польских визах ей и ее бабушке . Ситуация с поручиком П.Рогаля (Рогайло) наглядно показала, что для сторонников немецкопольской версии катынского преступления, каковыми являются вышеназванные представители «Мемориала», все факты, противоречащие этой версии, представляются болтовней. Об этом они прямо заявляют: «Не надо забалтывать тему разнообразной ахинеей, взятой с потолка. Мы уже убедились, что лагерей 1-ОН, 2-ОН, 3-ОН вместе в начальником В.М.Ветошниковым вообще не было в природе».

Это реальная позиция сторонников немецко-польской версии. Вместо того, чтобы добиваться рассекречивания информации о лагерях НКВД западнее Смоленска и на основании рассекреченной информации положить конец домыслам и спекуляциям на эту тему, они предпочитают называть любую информацию, противоречащую их версии, «ахинеей». По-другому и не может быть.

За последние 15—20 лет многие польские и российские историки и исследователи катынской темы приобрели вес среди политического и научного истеблишмента, получили польские награды, международные гранты и вдруг новые факты все ставят под угрозу. Несомненно, что в душе у каждого из них шевелится червь сомнения, а вдруг лагеря «особого назначения» БЫЛИ? Тогда их все «научные» изыскания, достижения и авторитет превращаются в пыль.

В этой связи придем еще одно доказательство, свидетельствующие, что лагеря «ОН» не были мифическими. Координатор международного проекта «Правда о Катыни» Сергей Стрыгин в июне 2004 г. в Государственном архиве РФ выявил ранее неизвестные документы, доказывающие существо вание в 1940—1941 г.г. к западу от Смоленска трех исправительно-трудовых лагерей НКВД СССР с особым режи мом охраны и содержания осужденных. Лагеря находились в составе Вяземского исправительно-трудового лагеря (Вяземлаг) НКВД СССР, задействованного с 1936 по 1941 год на строительстве новой автомагистрали Москва-Минск. Их существование подтвердили отчетные бухгалтерские документы Вяземлага за 1941 гг.

Вяземлаг состоял из 12 лагерных отделений. В девяти обычных лагерных отделений Вяземлага содержались осужденные советские граждане. О контингенте трех, известных, как Смоленский АБР № 9, Купринский АБР № 10 и Краснинский АБР № 11, сведения отсутствуют. В ходе расследования выяснилось, что эти три лагеря проходили по отчетам не как лагеря для военнопленных, а как структурные производственные единицы, так называемые «асфальто-бетонные районы» (АБР), Вяземского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР (см. объяснительную записку к годовому отчету Вяземлага НКВД СССР за 1941 г. по строительству автомагистрали Москва-Минск. ГАРФ, фонд № 8437, опись № 1, дело № 458).

Девять обычных лагерных отделений Вяземлага, были в апреле-мае 1941 г. в соответствии с Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 24 марта 1941 г о строительстве полевых аэродромов для нужд ВВС РККА, были передислоцированы к западной границе СССР, а три лагерных отделения АБР № № 9, 10, 11 остались в местах своей прежней дислокации, в 25—45 км к западу от Смоленска. Предположительные места дислокации штабов и расположения жилых зон для заключенных трех вышеуказанных лаготделений Вяземлага – дер. Тишино, пос. Катынь, дер. Печерск Смоленского р-на и ст. Красное (дер. Буда) Краснинского р-на Смоленской области.

Районы дислокации этих трех лаготделений совпадают с расположением трех «лагерей особого назначения № 1ОН, № 2-ОН, № 3-ОН», указанные в упомянутой справке Меркулова и Круглова. Установлено, что в районе 23-его км от Смоленска на магистрали Москва – Минск дислоцировался Купринский АБР № 10, в районе 25-ого км на запад от Смоленска по шоссе Смоленск – Витебск находился Смоленский или Катынский АБР № 9, в 45 км на запад от Смоленска находился район расположения Краснинского АБР № 11.

Исходя из того факта, что в районах западнее Смоленска не существовало никаких лагерей, кроме вышеупомянутых трех лаготделений Вяземлага, можно с большой степенью уверенности утверждать, что Купринский АБР № 10 – это Тишинский лагерь № 1-ОН , Смоленский АБР № 9 – это Катынский лагерь № 2-ОН и Краснинский АБР № 11 – это Краснинский лагерь № 3-ОН .

К сожалению, информация о лагерях «ОН» под Смоленском до сих пор не только тщательно скрывается, но и перепрятывается. Так, выяснилось, что в фонде Главного управления аэродромного строительства НКВД в ГАРФе отсутствуют объяснительные записки от начальников трех лагерных отделений Вяземлага – Смоленского, Купринского и Краснинского асфальто-бетонных районов – об обстоятельствах эвакуации летом 1941 г. личного состава и техники. По остальным девяти АБР Вяземлага такие записки есть, а по трем указанным – нет!

С учетом точного совпадения мест дислокации Смоленского, Купринского и Краснинского АБР с указанными в материалах комиссии Бурденко местами дислокации «лагерей особого назначения» № 1-ОН, № 2-ОН, № 3-ОН, изъятие объяснительных записок начальников этих АБР из общего массива документов Вямлага следует признать косвенным доказательством факта содержания «катынских» польских контингентов в трех этих АБР.

Депутат Государственной Думы РФ Виктор Илюхин выявил факт изъятия в 1964 году из хранящихся в Информационном центре УМВД по Пензенской области архивных фондов Вяземского исправительно-трудового лагеря НКВД всех документов, касающихся заключенных, содержавшихся в 1940—41 гг. в Смоленском, Купринском и Краснинском асфальто-бетонных районах Вяземлага. Документы были вывезены из Пензы в Москву, где их следы затерялись.

По некоторым данным, вывезенные в 1964 г. из Пензы документы о польских контингентах Вяземлага периода 1940—41 гг. были помещены на спецхранение в Центральный государственный архив народного хозяйства СССР (ныне – Российский государственный архив экономики), откуда они были вторично изъяты в 1996 году и направлены на спецхранение в Архив Президента Российской Федерации.

Установлено, что в Российском государственном военном архиве (РГВА) в фонде 136-го отдельного батальона конвойных войск НКВД из массива рассекреченных документов изъят архивный том с проектами приказов по данной воинской части за период с 15 марта по 12 июня 1941 г. Предположительной причиной изъятия именно этого тома (так называемой «книги проектов приказов») является перевод бойцов 2-ой роты 136-го батальона с внешней охраны Козельского лагеря НКВД для военнопленных на внешнюю охрану Катынского исправительно-трудового лагеря Вяземлага («лагеря № 2-ОН» по терминологии комиссии Бурденко).

Эту ситуацию частично проясняет уже упомянутый журналист Владимир Абаринов, который в книге «Катынский лабиринт» написал. В июле 1941 г. часть архивного фонда 136-ого батальона была уничтожена в соответствии с приказом Наркома Внутренних Дел СССР от 6 июля 1941 г. за № 53. Но отдельные изъятые документы в 1941 г. не подлежали уничтожению. Так, отсутствует ряд оперативных приказов по 136-му отдельному батальону за 1940—41 гг., причем именно за те периоды, когда батальон занимался конвоированием польских военнопленных или внешней охраной Катынского лагеря. Их судьба пока остается неизвестной.

Возникает вопрос, что же за секреты хранят документы трех вышеперечисленных лагерей, если применяются такие меры по их сокрытию ? Возможно, что до сих пор скрывается факт нарушения международных соглашений об осуждении польских военнопленных и заключении их в лагеря «ОН». Но это утверждение сомнительно, хотя бы потому, что вина СССР за осуждение военнопленных, несоизмеримо меньше вины за расстрел этих военнопленных. Или же кто-то до сих пор крайне заинтересован, чтобы СССР продолжали считать виновником расстрела польских офицеров в катынском лесу!

С учетом вышеизложенного, экспертиза польских профессоров Сообщения комиссии Н.Н.Бурденко вряд ли может претендовать на определение «научно-историческая».