Михаил Акимов Вторая функция

— Вот! — сказал Валентин, с гордостью демонстрируя мне свое очередное изобретение. — Догадываешься, что это такое?

— Ну ты, Валька, даешь! — всерьез обиделся я. — По-твоему, если я искусствовед, то в жизни никогда самогонного аппарата не видел?

— Чего? — растерялся он. — Почему же самогонного аппарата? Я перестал обижаться и начал злиться:

— Профессора из себя изображаешь? Экзамен решил устроить? Вот это, — я показал на довольно вместительную, литров на пять, кастрюлю, — емкость для браги; это — нагревательный элемент для ее кипячения; по этой трубке из емкости выходят пары спирта, в кондиционере они охлаждаются, и вот отсюда поступает готовый продукт, — я опытным глазом окинул всю конструкцию и со знанием дела добавил: — Градусов семьдесят.

Валентин почесал затылок, осмысливая все сказанное.

— Верно, — признал он, — эту штуку можно использовать и как самогонный аппарат. Но вообще-то я сделал прибор для экспериментов с параллельными реальностями. Знаешь, — тут он оживился, — когда все закончу, я его разбирать не буду, только электронику отключу и стану использовать вторую функцию. В самом деле, это ж какая экономия! А то на одни пьянки по поводу твоего очередного приезда сколько денег уходит! А вообще, ты молодец: умеешь увидеть в приборе многофункциональность. Мы с тобой могли бы составить неплохую команду. Я-то изобрел простой аппарат для перемещения в параллельные реальности, а ты копнул глубже — и пожалуйста!

— Чего ты тут плетешь? — не понял я.

— Идея такая: помимо очевидной реальности, которая всеми воспринимается как единственная, есть еще реальности неосуществленные, которые возникают каждый раз, когда кто-либо из людей решает очередную дилемму в пользу какого-то одного варианта… Скажи, у тебя в жизни были события, которые поменяли ее запланированный ход?

— Естественно, — согласился я, — ну вот хотя бы… да ты знаешь, мы же с тобой вместе учились… до восьмого класса я, как и ты, увлекался физикой и математикой. И вот однажды, в январе, в сорокоградусный мороз, на перемене я открыл окно в классе — не из желания напакостить, а просто так, не подумав…

— Помню, — кивнул Валентин, — за перемену все выстыло, холодища была — ужас! Вера Сергеевна стала допытываться, кто это сделал, и ты признался.

— Вот-вот, она разозлилась, выгнала меня из школы и целый месяц на свои уроки не пускала. Я слонялся в вестибюле, а там у нас висели репродукции разных картин: Васнецов, Айвазовский, Левитан, Шишкин… Я каждый день на них смотрел, и они все больше мне нравились. Ну и всерьез увлекся живописью, а к точным наукам совсем охладел. А до этого, помнишь, на олимпиадах призовые места занимал…

— Достаточно, — поднял руку Валька, — сейчас на этом примере я тебе все и поясню. Так вот, грубо говоря, реальность — это сгусток энергии, который складывается из суммы энергий каждого из живущих на Земле людей. Имеется в виду энергия, затрачиваемая людьми на совершение каких-либо конкретных действий. Это прочная, основательная реальность. Но помимо нее есть и неосуществленные реальности, которые поддерживаются энергией не поступков, а мыслей. Допустим, ты обдумывал какой-то вариант, а осуществлять его не стал. Но ведь энергию на это затратил и, значит, создал еще одну реальность. Конечно, она не такая устойчивая, как основная, но все-таки существует. Короче говоря, есть и такая реальность, где ты не открыл окно, тебя не выгнали из класса, ты не увлекся живописью, мы поступили с тобой в один институт и так далее.

— Ну, ты загнул! — расхохотался я. — На Земле пять миллиардов человек, ежедневно каждый из них сталкивается не с одной дилеммой, а с несколькими. Это ж сколько реальностей, по-твоему, существует? Конечно, Вселенная бесконечна и безгранична, и все реальности в ней могут уместиться, но… А вот такой случай: сегодня, перед тем как поехать к тебе, я хотел выпить кружку пива, но потом передумал. Так что, есть такая реальность, где я ее выпил?

— Есть, — сказал Валентин. — Точнее, была. На ее создание ты затратил ничтожное количество энергии — так, вскользь подумал, — и сейчас она, конечно, распалась. Но существуют более устойчивые альтернативные реальности, и в одной из них я решил побывать. А тебе предлагаю отправиться со мной.

— Знаешь, — осторожно сказал я, — ты мне сначала объясни механизм перемещения, а там уж я подумаю…

— Идет, — согласился он. — Значит, так: все эти реальности — и основные, и альтернативные — тесно переплетены между собой во времени. Чтобы отделить их друг от друга, нужен этот аппарат, который я назвал РНВ: Реализатор Неосуществленных Вариантов. В эту емкость при помощи компрессора я закачиваю под большим давлением определенный отрезок времени, затем нагреваю. Основная реальность устойчива и влиянию температуры не поддается; альтернативная же превращается в пар, проходит по трубке, охлаждается в кондиционере и выходит наружу в своем обычном состоянии. Потом постепенно заполняет комнату, обволакивает присутствующих и таким образом становится для них основной.

— И как далеко она распространяется? — спросил я. — Мы твоих соседей за собой не утащим?

— Исключено, — твердо заявил мой друг, — видишь, как я тщательно замазал все окна и двери. Герметичность абсолютная: за пределы этой комнаты альтернативная реальность не проникнет.

— Вон оно что, — сказал я. — Только я никакого смысла в этом перемещении не вижу: раз мы не можем выйти за пределы комнаты, так какая нам разница, в какой реальности мы находимся?

— Да нет же, — терпеливо объяснял Валентин, — как только мы перенесемся в другую реальность, можно открывать двери, идти, куда хочешь: она ведь там повсюду точно такая же.

— Хорошо, последний вопрос: как мы вернемся обратно?

— А это вообще просто, — махнул он рукой. — По моим расчетам, поле даже самой стабильной из неустойчивых реальностей может существовать два, максимум, два с половиной часа. Затем оно распадается, и мы автоматически возвращаемся назад. Ну, ты со мной?

— Нет, Валька, это ты со мной. Я как раз припомнил одну классную альтернативную реальность. Месяца три назад я был в командировке во Владимире, жил в гостинице, а там в соседней комнате были такие девчонки! Они меня пригласили в гости, я пошел в магазин — ну там, вина, конфет — и встретил Петьку Егорова. Тот затащил меня к себе, я у него и заночевал, а когда утром пришел в гостиницу, они уже уезжали. Так что давай мотанем туда, ни в какой магазин не пойдем, а сразу…

— Не получится, — покачал головой Валентин. — Слишком слабая реальность. Не хватит мощности нагревателя. Чтобы выпарить такую реальность, нужно киловатта четыре, а у меня здесь всего киловатт.

— Ничего себе — слабая! — не согласился я. — Знаешь, как я потом об этом случае жалел! Энергии затратил — любая атомная электростанция позавидует!

— Говорю тебе — не получится. Кроме того, когда выпариваешь такую слабую реальность, вместе с ней выпаривается еще три-четыре равноценных. Значит, нужен еще селектор, чтобы отделить их друг от друга. Нет, на первый раз нужна очень мощная альтернативная реальность, такая, чтобы была создана не одним человеком, а миллионами.

— И где же ты ее возьмешь?

Валентин перестал расхаживать по комнате, уселся в кресло, закурил, пустил дым к потолку и спросил:

— Что ты помнишь про 1980 год?

— Про восьмидесятый? — переспросил я. — Ну, Высоцкий умер… Леннона убили… еще Олимпиада в Москве была…

— Вот! А помнишь, как в народе по поводу этой Олимпиады шутили? Забыл? Говорили так: назначенный на восьмидесятый год коммунизм в последний момент был заменен Олимпийскими играми. Цитирую слова Хрущева, сказанные им на XXII съезде КПСС, — он поднял с пола тоненькую брошюрку, полистал и стал читать вслух: «Пройдут годы, минуют столетия, но никогда благодарное человечество не забудет октябрь 1961 года, съезд нашей партии, на котором в обстановке величайшего единодушия принята Программа КПСС — Программа строительства коммунизма». И еще: «…К 1980 году в нашей стране будет в основном построено коммунистическое общество… Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Вот это уж реальность, так реальность! Представляешь, сколько миллионов людей искренне верили в эту идею на протяжении многих лет! Значит, сумма энергии здесь просто колоссальна. В общем, если я при таком раскладе не смогу этот самый коммунизм выпарить — грош мне цена!

Честно говоря, Валькина идея меня не вдохновила. По этому поводу у меня были определенные опасения, которые я не преминул ему высказать:

— Слушай, а если там что-то вроде военного коммунизма — был же такой в двадцатые годы. Ну, там, талоны всякие, карточки, а у нас ничего этого нет.

— Нет, ты все-таки редкая балда! — раскипятился Валька. — Пойми, на самом деле коммунизм никто не строил, он существовал лишь в мечтах, а в мечтах может быть построено только идеальное общество. Ну откуда в идеальном обществе карточки? Короче, предлагаю так: сейчас по-быстренькому выпиваем за твой приезд — и вперед! Беги в магазин.

Но я по-прежнему не решался: появляться в коммунизме пьяным не хотелось. Я отрицательно помотал головой, но Валентин понял это по-своему:

— Вот это правильно! Действительно, чего зря деньги тратить? Прибываем на место и там берем все задаром!

Ну как устоять перед таким напором? Я согласился, обрадованный Валька бросился к аппарату РНВ и стал быстро что-то набирать на клавиатуре, напевая «Марш коммунистических бригад»:

— Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути!

Затем он снова уселся в кресло и сказал:

— Придется подождать, все-таки нагреватель маломощный, надо было посильнее поставить.

— Валька, — выразил я свое очередное опасение, — а что если сразу по прибытии нас там в КГБ?…

— Ерунда, — отмахнулся он, — ну, в худшем случае посидим пару часиков в подвале. Расстрелять нас за это время не расстреляют — не тридцатые годы, — ну, если вот только допросят с пристрастием…

— Вот спасибо! — возмутился я. — Я что, для этого к тебе в гости приехал?

— Да не переживай ты! Я же сказал: это в худшем случае. Может быть, все еще и обойдется.

— Твое «может быть» вселяет определенный оптимизм, — со вздохом заметил я. — Ладно, чего уж теперь. Может, хоть записочку на всякий случай оставим: «Если не вернемся, просим считать нас коммунистами»?

— Хорошая мысль! — сказал Валька и тут же принялся писать.

Пока мы с ним так болтали, в комнате определенно что-то менялось. Визуально, правда, ничего заметить было нельзя, и вроде бы состав воздуха оставался тем же, а вот внутри (или в душе?) нарастала какая-то незнакомая волна. Полный нехороших предчувствий, я ожидал, чем все это закончится. Наконец Валентин взглянул на приборы и, одобрительно хмыкнув, торжественно провозгласил:

— Добро пожаловать в коммунизм!

Сгорая от любопытства и нетерпения, мы вышли из квартиры, спустились по лестнице и оказались на улице Москвы. В том, что мы в другой реальности, никаких сомнений не было: нигде ни одной «не нашей» рекламы, на многих домах красные флаги, по мостовой мчатся сплошь отечественные автомобили.

— Получилось! — радостно выдохнул Валька. — Старик, скажи, ну разве я не гений?

— Ох, Валька, — опасливо проговорил я, — не нравится мне что-то: посмотри, народу-то на улице почти совсем нет.

— Да брось ты! Люди на работе, с энтузиазмом продолжают достраивать светлое коммунистическое общество, — тут он ткнул меня кулаком в бок и показал рукой: — А вот и магазин! Давай зайдем, и сразу все станет ясно.

Мы прибавили шагу. По виду это был типичный магазин восьмидесятых годов из нашей реальности: с обсыпавшейся местами штукатуркой на фасаде, полуобвалившимися ступеньками небольшого крыльца, старой вывеской. Внутри магазин самообслуживания: длинные ряды лотков с продуктами и… И на этом сходство заканчивалось. Во-первых, в магазине было неправдоподобно мало народу: всего две старушки, которые придирчиво отбирали продукты, лежащие на полках, и складывали их в хозяйственные сумки. Во-вторых, нигде не было видно касс и продавцов, только в глубине стояла женщина в форменной одежде, которая, по-видимому, наблюдала за порядком в зале. В-третьих…

— Смотри, — возбужденно прошептал Валентин, — нигде ни одного ценника. Точно, коммунизм! Ладно, торопиться не будем, давай сначала за бабулей понаблюдаем.

Долго наблюдать не пришлось. Бабуля, набрав продуктов, пошла прямо к выходу из магазина и скрылась за дверью.

— Ух, ты! — сказал Валька. — Здорово! Пойдем посмотрим, чем здесь народ кормят и поят.

— Слушай, Валька, не нравится мне все это, — прошептал я. — Женщина, которая вон там стояла, смотрела на нас как-то подозрительно, а потом в подсобку ушла. Я и думаю: а вдруг звонить кому-то пошла? Давай двигать отсюда.

— Да перестань ты! — Валентин с интересом рассматривал прилавки. — Выбор, конечно, не ахти, но, в принципе, все есть.

— Знаешь, что мне покоя не дает? Врезалось мне в память одно слово из хрущевской цитаты. Там так сказано: «…К 1980 году в нашей стране будет в основном построено коммунистическое общество…».

Понимаешь: в основном. То есть не совсем. Сердцем чую: есть здесь какой-то подвох!

— Ага, и водочка вполне приличная! — Валька явно меня не слушал. — Знаешь, а зачем нам все это? Что мы, возьмем водки, закуски и пойдем пить в какой-то подъезд? Давай-ка лучше в какой-нибудь кафешке посидим. Раз здесь бесплатно, значит, и там тоже.

— Давай! — обрадовался я. Лишь бы быстрее уйти отсюда.

Мы направились к выходу, но в этот момент дверь открылась, и в магазин вошла уже знакомая нам женщина в форменной одежде в сопровождении милиционера-сержанта.

— Вот эти! — сказала она.

— Попрошу документики, товарищи! — сказал милиционер.

Чтобы выиграть время, мы для виду пошарили в карманах.

— Вы знаете, — заискивающе сказал Валентин, — а мы их, оказывается, дома забыли.

— Так, — зловеще произнес сержант, — а почему не на работе?

— А у нас… это… выходной! — нашелся я.

— Какой еще выходной? — удивился он и, помолчав, решительно показал рукой на выход: — Попрошу, граждане, следовать за мной!

В милиции он сразу повел нас в кабинет, на двери которого красовалась удручающая надпись: «Отдел по борьбе с тунеядством». За столом сидел капитан и что-то писал.

— Вот, товарищ капитан, — сказал сержант, — еще двоих тунеядцев выловил. И откуда только такие берутся?

— Петров, — недовольно произнес капитан, — ну что ты их каждый раз ко мне таскаешь? Ты что, первый день в милиции, сам не знаешь, что с ними делать? Где у тебя список? Давай читай.

Петров вытащил из кармана весьма потертый листок и стал вслух читать что-то до боли знакомое:

— Песчаный карьер — 3 человека. Строительство жилого дома — 2 человека…

Капитан остановил его взмахом руки:

— Ну, вот туда и отправь, раз на стройку двоих нужно, — и снова принялся писать, всем своим видом показывая, что вопрос решен.

* * *

Я с трудом перевернул тяжелую тачку, высыпал песок в огромное корыто, и бетонщики тут же стали перемешивать его с цементом, крикнув мне, чтобы я шустрее поворачивался. Я погнал тачку обратно под погрузку. Как только я поставил ее на нужное место, Валентин тяжелой совковой лопатой принялся с энтузиазмом швырять в нее песок. Я вытер обильный пот: несколько минут можно было передохнуть.

— Да перестань ты расстраиваться! — мельком глянув на меня, сказал Валька, продолжая швырять песок. — Подумаешь, велика беда: ну, поработаем немного на коммунизм. Скоро эта реальность распадется, и мы снова вернемся в свою.

— Да поскорей бы уж, — вздохнул я, — а то ведь третий месяц пошел, а она все не распадается.

— Старик, — недовольно сказал он, — я тебе сколько раз объяснял: ну, ошибся я немного в расчетах. Слишком уж крепкая реальность попалась! И то сказать: ее двести миллионов человек создавали. Такая реальность так просто не рассыплется.

— Я вот, Валька, чего никак понять не могу, — сказал я. — Я же отлично помню, у коммунизма был лозунг: «От каждого по способности, каждому по потребности». Ну, насчет потребностей согласен: здесь никакого надувательства нет, бери, чего хочешь и сколько хочешь. А вот насчет способности… Они что, считают, что я способен эту проклятую тачку по восемь часов в день толкать? Да у меня через пять минут работы перед глазами круги плыть начинают! Вот пять минут я и должен работать.

— Не прибедняйся, — сказал он, — первый месяц, действительно, было трудно, а сейчас втянулись — и вроде бы ничего. Знаешь, я сегодня «Экран соревнования» смотрел: мы с тобой в передовиках! Бригадир сказал, что если темпов не снизим, на следующей неделе нам присвоят звание «Ударник коммунистического труда»!

Тут он осекся, посмотрел на меня и поспешно успокоил:

— Правда, к этому времени нас здесь уже не будет, — и, увидев, что я молчу, продолжил: — Я вот что решил: как только вернемся в нашу реальность, я первым делом свой аппарат с полной нагрузкой работать заставлю. И не по первой, а по второй функции! Уж он у меня попашет! Столько же, сколько мы здесь по его милости вкалываем! И никаких ему выходных! — добавил он, очевидно, вспомнив сержанта.

Я взял вторую лопату.

— Хватит болтать! — сказал я. — Работать надо, а то не видать нам звания ударников, как своих ушей!