ТА АФГАНСКАЯ ВОЙНА... (Генерал армии Валентин ВАРЕННИКОВ. Отрывок из мемуаров)

"Москва — мусульманский город, — сказал мне мой друг. — Одних только татар в ней проживает миллион! А сколько кавказцев, азиатов, других поволжцев!" Я не поверил ему. "И вот, этот миллион ходит, говорит, живет меж нами, по пять раз на дню ищет Восток, чтобы вознести молитвы своему Богу, режет баранов, постится, помнит свой древний закон, по-своему любит женщин и времени счет ведет от иных чудес и мифов." Мне стало интересно. "Вообрази, каким громом наполнены ныне сердца этого миллиона сильных, здоровых, красивых людей, когда бомбят их собратьев по вере! Какие мысли рождаются в их умах? Какими словами одаривают они Аллаха? Как жить им дальше?" Я смутился и захотел это узнать.

Но как, где? Расcпрашивать знакомых, обращаться в фонды и центры, останавливать прохожих посреди суетной Москвы, посреди их суетной жизни? Нет, я хотел увидеть их искренними, взять их слова теплыми, нагрянуть в покои их мыслей. В мечеть! Я решил пойти в мечеть, здесь недалеко — там я смогу найти их глаза чистыми, их души нагими.

Не зная, как вести себя среди них, у них дома, в обиталище их молитв, я пришел в мечеть, как друг, как любопытный, с открытыми ладонями и поднятой головой. И там я узнал то, что стремился узнать, — об этом и рассказываю ныне.

Я ШЕЛ К МЕЧЕТИ В ПЛОТНОМ ПОТОКЕ ЛЮДЕЙ, сквозь поток людей навстречу, через завалы лотков, киосков, магазинчиков, протискиваясь сквозь очереди, выдираясь из неверных ошметков толпы, прорубая просеку в людской тайге. Но все эти люди шли не к Аллаху. Это серо-золотая гора спорткомплекса "Олимпийский", превращенного в неестественно гигантский базар книг, влекла и отталкивала их, словно магнитная аномалия, верховодящая над домами и площадями.

Я продрался к забору мечети и попал в окружение людей из "джипов", милицейских кордонов, ограждений секьюрити. Громкая парковка, затем зоны контроля, эшелоны проверок, узкие двери для владельцев контрамарок и билетов V.I.P. и напоследок — честь под фуражку. Но и они не к Аллаху. Это спорткомплекс "Олимпийский", выгнувший спину кашалот-голиаф, плескался в человеческом океане, вмещал в свою утробу теннисный турнир на "кубок Кремля", всасывал, как селедку, сквозь свои щели людей, а потом вышвыривал вон.

Исполин привлек к себе маленькую пугливую мечеть со стройным минаретом, по-хозяйски приобнял ее — та едва устояла на ногах — да так и оставил при себе: кажется, во сне, перевернувшись на другой бок, он ее раздавит.

Мечеть, зажатая между потоками людей, бредущих по Москве в поиске новых кумиров — книг и зрелищ, — как же одиноко выглядела она! Ее дворик, постройки, рощица спокойных деревьев жили своей, оторванной от моей, жизнью. Не так-то просто было взять и войти к ней. Внутри прохаживались неведомые люди, звучали незнакомые языки, текло странное, загадочное для меня течение жизни.

И еще там обитал свой Бог. Это он все устроил: отделил один мир от иного. Я не мог знать Его. Да я и не шел к Аллаху — я шел к этим людям, к этим другим существам, которых не замечал раньше.

Тогда я решительно отворил калитку и, ступив внутрь, вышел к ним.

СТУДЕНТ МЕДРЕСЕ. Я приехал в Москву с отцом и с братьями из Уфы. В Уфе совсем нет никакой работы, и нет денег, чтобы жить. В Москве тоже очень трудно, но прокормиться можно. Я работаю на базаре, помогаю отцу во всем. Я и грузчик, и кассир, и посыльный. Отец устроил меня в медресе, чтобы я учился. Больше мне учиться негде. Везде нужны прописка, регистрация, деньги. А в медресе я учу языки и разные науки.

В Москве очень много зла, порока. Тут очень много воров, очень много бессовестных людей. Но от этих злых людей страдают все люди. Мусульман грабят так же, как и простых москвичей, всех обижают одинаково. Добрые люди, честные и правильные, должны вместе бороться против воров и бандитов. Надо всем вместе справиться со злом. Москва — очень черный город. Тут захватывают людей в рабство, продают наркотики, тут много разврата. Надо всем верующим вместе прекратить все это. Я знаю, что все это противно не только честным мусульманам, но и честным христианам. Надо нам вместе бороться против этого, а не драться между собой, чтобы зло веселилось и смеялось над нами.

Я знаю, что могут быть провокации. Те, кто хочет, чтобы началась война, будут, наверное, нарочно ссорить нас. Я уже видел в троллейбусе, который ехал по Мосфильмовской улице, троих таких. Они выглядели, как кавказцы. Они громко разговаривали между собой и оскорбляли русских. Очень громко смеялись над русскими женщинами и оскорбляли их достоинство. Они, наверное, хотели, чтобы несколько русских парней, которые сидели рядом, подрались с ними. Я первым подошел к этим трем и потребовал прекратить оскорбления, заступился за женщину, над которой они смеялись. Эти трое смутились и вышли из троллейбуса. Наверное, таких людей сейчас очень много ходит по городу и провоцирует драки. Я боюсь, что им все-таки удастся так оскорбить и обидеть русских, чтобы те их ударили. Наверное, есть такие же, похожие на русских, которые оскорбляют мусульман, чтобы те полезли драться. Они хотят, чтобы потом все участвовали в этих драках, и чтобы все захотели войны. Пусть этих подлых людей покарает Аллах! У меня русская невеста, она не крещеная, но все равно. А мой старший брат уже женат на русской. Нам всем хорошо живется в мире. Никто не хочет войны.

Многие мои сверстники сейчас нищие, у них работы нет. У них нет никакой возможности учиться. Их не пускают в школу или в институт. И медресе тоже не может учить всех. Злые люди рады, что есть много молодых необразованных мусульман, чтобы втянуть их в боевики. Надо, чтобы все могли учиться в нормальных школах или в настоящих мусульманских медресе. Иначе молодежь затягивают во всякие ненастоящие медресе, учат там ненавидеть людей, воевать, натравливают на мирных и честных людей. Они темные, ничего не знают, их можно натравить на любого. Таких же нищих и темных много среди русских. Если бы все могли учиться и работать, нельзя бы было нас стравливать, как того быка на корриде, которую хотели устроить в Москве недавно. Корриду запретили, а стравливать людей еще пока не запретили.

Ожидал ли Я увидеть этих людей такими? Они были точь-в-точь, как те, в чьем океане поодаль плескалась рыба-кит. На крыльце исламского центра, как у своего подъезда, в кучку сгрудились, толковали о чем-то старики в костюмчиках, с орденскими планками, в шляпах. Из двери медресе, что прилепилась к мечети, выпорхнула стайка девочек с косичками, в коротких юбчонках, их хватали за руки отцы, приседали, поправляли им платочки. Лунные разрезы глаз, точеные профили, гордая осанка. За ними выскакивали мальчишки в джинсах, кроссовках, с модными рюкзачками — встречавшие мамы на ходу срывали с них тюбетейки, меняя на осенние кепки, еле поспевая за сорванцами. Русые непослушные вихры, пунцовые от мороза щеки, носы картошкой. Рыжебородый дядька в белой шапочке метался от здания к зданию, искал кого-то. Молодая, похожая на первую учительницу узбечка деловито толковала со степенным, богато одетым азербайджанцем. Старуха в темных юбках собирала в короб опавшие листья. Нищенки чинно выстроились в ряд, соблюдая очередь для милостыни.

Киоск облепили мужчины, женщины, дети, высматривали себе орнаментом украшенные книжки на татарском, русском, арабском, календарики с изображением знаменитых мечетей, кассеты с исполнителями в национальных костюмах на обложке. В магазинчике продуктов, сготовленных по правилам шариата, торговались женщины, дети, мужчины…

Лишь вход в мечеть был словно из другой жизни. Всегда поодиночке, тихо, почти незаметно, то один, то другой человек исчезал в его темноте, переставал быть просто типом с улицы. Был себе на площади, разговаривал, покупал что-то — и раз, нет его, пропал из виду, скрылся в мечети, стал кем-то другим. Как лототрон от проваливающихся шаров, двор постепенно освобождался от людей, увлекаемых черным провалом входа мечети. И я тоже должен был шагнуть в этот мрак, подняться по еле различимой лестнице в скрытый от глаз зал, где начинало происходить нечто, непонятное и пугающее меня. На что там выпаду я?

ТРЕВОЖАСЬ БОЛЬШЕ О ТОМ, как бы войти с нужной ноги и как бы ловчее скинуть башмаки, я оказался внутри. Тут и там по большому светлому, с двумя рядами колонн, залу, устланному ворсистым ковром, сидели, вскакивали в молитве, отбивали поклоны те же люди с улицы: старики в орденах, меднобородые мужчины, дети в белых тюбетейках…

Но нет, они лишь похожи были на тех, уличных! Я прошел мимо деда с орденами: сидя на скамеечке, нараспев, себе под нос, точно в забытьи, читал он Коран, и в его пении таилось отрицание всего мира: улицы, Москвы, меня. Я поравнялся с богатым азербайджанцем: вперив невидящий взгляд перед собой, он молился неистово, монотонно, словно падал в штопоре, и я ощущал смутную угрозу, исходившую от него, будто он хотел увлечь в свой штопор всех вокруг. Рядом молился мальчик лет четырнадцати, приставлял руки к ушам, отирал лицо, что-то горячо шептал, наклонялся, падал на ковер и снова ловко вскакивал: его чеканные, привычные движения наводили на мысль, будто молится он уже очень долго, годы, с раннего детства, всю свою жизнь, и не потерпит ничего, кроме своей веры и своих единоверцев. Чуть дальше молился молодой кавказец: он словно совершал необходимый, но тяготивший его ритуал, предворяющий нечто более важное — какой-то акт, действие, событие, ради которого он и совершался; и в аккуратно сложенных вещах кавказца мне на миг показался блеснувший клинок или ствол. Вокруг меня молились несколько людей: каждый порознь, но все — повторяя одни и те же движения, словно каждый из них пытался отдельно внушить мне какую-то общую для них мысль. Но я не понимал их зашифрованные движения, их речь, их старательный выплеск энергии.

Я сел с краю, там, где вдоль окон сидели не участвовавшие в молитве, ожидавшие общего намаза, который должен был вот-вот начаться. Никто не смотрел на меня, но казалось: внутренние взоры всех людей обращены на меня: что ты здесь ищешь? зачем ты пришел сюда? Казалось, еще немного, и они не выдержат моего присутствия, взбунтуются, накинутся на меня, выплеснутся в Москву, наводнят весь мир своим отрицанием, энергией и верой. Меня охватил ужас от мысли, что сейчас я буду молиться со всеми, произносить чужие слова, двигаться в их такт и бить, бить, бить поклоны неведомому мне Богу… И тут полилась музыка.

БИЗНЕСМЕН. Доброму человеку не нужна война. Доброму человеку нужен мир, чтобы работать, строить дом, кормить семью, растить много детей. Война нужна только злым людям. Зло, убийство, жестокость противны любой нормальной религии. Зло противно и нам, мусульманам. Я знаю, что убийство противно и русским. Надо решать мирно все проблемы, чтобы никого не обижать.

У меня в Москве бизнес, я — хозяин нескольких торговых точек в Москве. Для того, чтобы мой бизнес жил, тоже надо, чтобы был мир. Ко мне приходят люди, покупают мясо, чтобы кушать, чтобы устраивать праздники. Мою баранину покупают русские люди на свадьбы, и я рад, что кто-то женится, хочет строить свое счастье, растить детей. Это хорошо. Мне надо, чтобы в Москве было спокойно, чтобы была твердая валюта, чтобы была безопасность. Я хочу, чтобы русские и мусульмане жили в мире, торговали, чтобы нам не мешали бандиты.

Но кому-то надо перемешать карты, начать игру не по правилам. Для этого они и хотят войны, чтобы грабить, чтобы ловить в мутной воде рыбку. Я работаю каждый день, без выходных, чтобы прокормить семью, а они хотят все взять силой, не работая. И брать все они будут чужими руками.

У меня много русских друзей. У меня жена — украинка, она православная, как и вся ее родня. Я ее люблю. У нас мир в семье. Почему нельзя, чтобы мир был и во всей стране? У меня младший брат сейчас служит срочную службу в Российской армии, он тоже мусульманин, он хороший солдат. Я молю Аллаха, чтобы ему хорошо служилось, чтобы он не опозорил наш род, чтобы честно служил, чтобы его миновали страдания.

Я вместе с семьей приехал в Москву из Азербайджана. Там в то время был режим исламских фундаменталистов. Это не настоящие мусульмане. Они не давали нормально жить людям, нам пришлось оттуда бежать. Москва дала нам приют, нам помогли наши братья. Сейчас я могу работать и зарабатывать. Я благодарен за это и Москве, и братьям-мусульманам. Но теперь каким-то очень плохим людям хочется все это разрушить. Всех поссорить, пролить кровь.

Это нелюди. Они, наверное, за всю жизнь ни дня не трудились, наверное, у них нет детей. Им не нужна нормальная жизнь, они хотят все разрушать.

В России очень много бедных. Надо развивать нашу страну, чтобы все богатели. А кто-то хочет поднять бедных людей на глупую войну. Бедных и нищих много среди мусульман и христиан. Кто-то хочет стравить их между собой, чтобы стать самому еще богаче. А надо развивать экономику, чтобы бедные стали жить лучше.

ТО БЫЛА ПЕСНЬ МУЭДЗИНА. Неслышно вошел он в зал, остановился у входа, оправился, закинул голову, сложил руки у рта, и отпустил на волю таившееся в нем песнопение. Легкое, пронзительное, тонкое, вот-вот оборвется, приглашение к молитве сначала взмыло под купол — там оно собиралось, копилось, тяжелело и мерно оседало, приземлялось, покрывало головы пришедших в мечеть. Люди вставали с мест, занимали излюбленные места, приготовлялись к намазу. Движения их были плавными и отрешенными, под стать музыке, словно это она, воплотившись в людей, расходилась по мечети, готовилась литься дальше, уже из десятков уст. Песнь окружала меня, входила в одежду и поры, заполняла внутренности, пробирала до костей, и я тоже вставал, занимал место, к чему-то приготовлялся.

Песнь муэдзина закончилась; три или четыре муллы встали во главе своего воинства, и началась первая часть намаза, личная молитва. Все те же движения, те же поклоны, но с разной интенсивностью, скоростью, ритмом. Весь зал молился теперь вокруг меня, спины этих людей словно были живыми молоточками одного грандиозного органа, и их упорядоченные колебания поддерживали теперь едва смолкнувшую музыку. Постепенно, выполнив нужное количество поклонов, каждый рано или поздно затихал, прекращал движение, опускался на колени и замирал на ковре; и мулла терпеливо ждал, оглядывая зал, пока не закончит молиться последний.

Во всей мечети лишь я выпадал из игры: я не молился и просто плюхнулся на ковер, дождавшись, когда большинство людей сядет. На меня даже не смотрели, словно понимали, что со мной творилось. Я фальшивил, и со мной фальшивил весь орган.

НАЧАЛАСЬ МОЛИТВА ОБЩАЯ: верующие подошли вплотную к восточной стене, образовав четыре или пять рядов, и принялись молиться согласно, в одном общем ритме, задаваемом гласом муллы.

"Глупец! Предаешь себя! Не раскрывай рта! Не впускай в себя это! Как глупо! Кому ты молишься?! Тут тебе не место! Когда конец?! Глупец! Ты не должен! Беги! Глупец! Глупец!" — и вдруг мой взгляд упал на чью-то спину.

Затылок, шея, спина — я не знал, как он выглядит, сколько ему лет, какое у него лицо и чем он живет. Я видел лишь его спину. Вот она замерла, упокоилась, вросла ногами в мечеть, приняла на себя тяжесть склоненной под тяжестью мечети головы. Вот она подалась вперед, выгнулась, напряглась в наклоне на Восток. Вот она осунулась, опала вниз, согнулась, сжалась под взором невидимого Бога. И снова медленно выпрямилась, широко повела плечами, вскинула голову и застыла.

Эта была спина молящегося мусульманина. Каждый из тех, кто окружал меня, вдруг слился в одной этой спине — единой для всех, пребывающей в непрестанной громоподобной молитве, спине исполинской, выше мечети и шире Москвы, подпирающей небеса, застилающей тенью всю землю. Спина была обращена ко мне, беззащитная, искренняя, совершенная. И фальшь моя стала мне невыносима.

…Молитвы сменяли одна другую, мы двигались вместе, слаженно, музыка купалась среди нас, и орган играл в полную силу.

МУЛЛА. Россия — это союз христиан и мусульман. Это цивилизационный конгломерат, и основными являются православная и исламская составляющие. На этих двух религиозных, культурных и мировоззренческих столпах и стоит российское государство. Это государство совместно строилось славянами и традиционно мусульманскими народами. Мы вместе выиграли войну против фашизма. В Великую Отечественную войну бок о бок сражались против сил зла русские, украинцы, белорусы и татары, народы Кавказа. Наши народы вместе строили все то, что сегодня составляет промышленную, научную, культурную и военную мощь России. Православные и мусульмане составляют основную часть верующих людей в Российской Федерации.

Те, кто желает развала России, много преуспели в последние годы. Они хотят сейчас, быть может, нанести стране последний удар, разрубив наши народы на две части. Хотят вбить клин между Исламом и Христианством, чтобы развалить Россию на части, а потом, используя нашу раздробленность, разграбить и уничтожить нас всех по частям. Многовековая история показала, что только в союзе наши народы способны защитить себя и развиваться. Официальный Ислам России внес важный вклад в сохранение мира в России и целостности федерации. Честные мусульмане не позволили втянуть Дагестан в войну против России, помогли защитить Дагестан от вторжения ваххабитов.

К сожалению, сегодня российское государство самоустранилось от поддержки религиозных объединений. Поддержки со стороны государства лишены и мы, и Православная Церковь. Обе церкви брошены на самотек, на самофинансирование. Поэтому эти две церкви оказались в ослабленном положении. Потому что мы пытаемся внушать людям добро. В более выигрышном положении оказались самые разные секты, пропагандирующие экстремизм, насилие, войну. Эти секты получают много денег от самых разных спецслужб, криминальных организаций. Торжествуют сатанисты и разные "Аум Синрике", ваххабиты. Они захватывают своим влиянием наиболее темные и непросвещенные слои населения, молодежь. Подобные секты постарается использовать враг, чтобы взорвать российское общество, уничтожить страну.

Без поддержки государства мы оказываемся один на один с этими сектами, и нам очень трудно бороться за умы и души людей. Сегодня нам помогает только Аллах...

Усама бен Ладен заявил, что война США против талибов — это не война Запада и Востока, не война христиан против мусульман, а война неверующих против верующих. Я не знаю, кто такой этот бен Ладен, кто его финансирует, чьи приказы он выполняет. Но США, действительно, стали воинствующим оплотом неверующих. И они ведут войну против всех, кто верует в добро и справедливость. Будь то мусульмане, православные или кто угодно другой.

Неверные, изуверы всех мастей будут всеми силами толкать Россию к войне против Ислама, против Афганистана. Уже идет массовая антимусульманская пропаганда на телевидении и в газетах. Русских толкают к войне. С другой стороны, серьезные силы сейчас провоцируют мусульман на конфликты с русскими. Межрелигиозный конфликт похоронит Россию и не принесет ничего, кроме страданий всем российским народам. Но я верю, Аллах не даст исполниться этим злодейским планам.

Сама война США против Афганистана преступна. В Нью-Йорке совершилось ужасное преступление — были убиты тысячи ни в чем не повинных людей. Но это преступление должно быть расследовано. Должно быть создано уголовное дело и передано в суд. Если доказательства вины бен Ладена будут признаны судом, я уверен, талибы выдадут его правосудию. Если не выдадут, то ООН санкционировала бы войну против режима Талибана, а весь мусульманский мир поддержал бы эту войну. Вместо этого американцы просто расправляются с независимым государством, под бомбами и ракетами гибнут мирные жители.

При этом кто-то хочет, чтобы в этом беззаконии участвовала Российская армия. Это только опозорит Россию, сделает ее соучастником американских преступлений.

А КОГДА ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ, я увидел их лица. Жизнерадостные, бодрые, уверенные, отдохнувшие. Ни знака лицемерной кротости. Ни вида унизительной гордыни — лишь торжественные, торжествующие лица. Верующие оглядывались, пожимали руки, улыбались — в тот миг, когда таких же где-то бомбили, расстреливали из ракет, вдавливали в землю живыми и мертвыми. Низкое солнце пронзало мечеть, свет клубился, глаза и улыбки играли на солнце — в то время, как лопалась от взрывов земля, горели пожарами горы. Мечеть пустела, затихала, остывала — пока окровавленный Афганистан погружал в ночь свои раны.

И я что-то понял тогда. Я понял, что они не будут бояться — бояться им нечего. Я понял, что они сильны — сильнее бомб и гор, и солнца. Я понял, что они благодарят Аллаха — за день, за ночь, за жизнь, за свою веру. И я понял, что они победят, потому что впереди — жизнь, а не смерть.

Монологи записал Александр БРЕЖНЕВ

Денис ТУКМАКОВ

[guestbook _new_gstb]

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 32 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

zavtra@zavtra.ru 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]