ГОРОДСКОЙ РОМАНС (Тонечка)

Она вещи собрала, сказала тоненько:

«А что ты Тоньку полюбил, так Бог с ней, с

Тонькою!

Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми,

А что у папы, у ее, топтун под окнами,

А что у папы, у ее, дача в Павшине,

А что у папы холуи с секретаршами,

А что у папы, у ее, пайки цековские,

И по праздникам кино с Целиковскою!

А что Тонька-то твоя сильно страшная —

Ты не слушай меня, я вчерашняя!

И с доскою будешь спать со стиральною

За машину, за его — персональную…

Вот чего ты захотел, и знаешь сам,

Знаешь сам, да стесняешься,

Про любовь твердишь, про доверие,

Про высокие про материи…

А в глазах-то у тебя дача в Павшине,

Холуи да топтуны с секретаршами,

И как вы смотрите кино всей семейкою,

И как счастье на губах — карамелькою…»

Я живу теперь в дому — чаща полная,

Даже брюки у меня — и те на молнии,

А вина у нас в дому — как из кладезя,

А сортир у нас в дому — восемь на десять…

А папаша приезжает сам к полуночи,

Топтуны да холуи тут все по струночке!

Я папаше подношу двести граммчиков,

Сообщаю анекдот про абрамчиков!

А как спать ложусь в кровать с дурой Тонькою,

Вспоминаю той, другой, голос тоненький,

Ух, характер у нее — прямо бешеный,

Я звоню ей, а она трубку вешает…

Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино,

В Останкино, где «Титан»-кино,

Там работает она билетершею,

На дверях стоит вся замерзшая,

Вся замерзшая, вся продрогшая,

Но любовь свою превозмогшая,

Вся иззябшая, вся простывшая,

Но не предавшая и не простившая!»

 (1961–1962)