Глава седьмая Новое Временное правительство образовано: пойдет ли дело лучше?

4 (17) июля Временное правительство получило поддержку Петросовета, который объявил: «Мы признали Временное правительство правительством спасения революции. Мы признали за ним неограниченные полномочия и неограниченную власть. Его приказы да будут законом для всех». За это министры-социалисты должны были отчитываться перед Петросоветом не менее двух раз в неделю. Но это требование для А.Ф. Керенского и его временных попутчиков стало досадной помехой, но не более того. На самом деле правительство начало действо– вать бесконтрольно. По словам заместителя министра юстиции А.А. Демьянова, оно «никому не давало отчета в своем управ– лении».

При этом Временное правительство решило начать репрессии против большевиков.

Ночью на заседании ЦК РСДРП(б) было принято решение о прекращении демонстрации и составлено воззвание к рабочим и солдатам, в котором говорилось, что цель демонстрации достигнута. За этим последовал призыв мирно и организованно закончить демонстрацию.

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Всероссийский Исполнительный Комитет, созданный на июньском съезде и опиравшийся на более отсталую провинцию, все больше оттеснял на задний план Петроградский Совет и забирал в свои руки руководство даже чисто петроградскими делами. Столкновение было неизбежно. Рабочие и солдаты напирали снизу, бурно выражая недовольство официальной советской политикой, и требовали от нашей партии более решительных действий. Мы считали, что час для таких действий еще не наступил – ввиду отсталости провинции. Но в то же время мы опасались, что события на фронте могут внести непомерный хаос в ряды революции и поселить отчаяние в сердцах масс. В рядах нашей партии отношение к движению 3–5 июля не было вполне определенным. С одной стороны, было опасение, что Петроград может оторваться от остальной страны, с другой стороны, была надежда на то, что только энергичное и активное вмешательство Петрограда может спасти положение. Партийные агитаторы на низах шли с массой и вели непримиримую агитацию.

Была еще некоторая надежда, что выступление революционных масс на улице разобьет тупое доктринерство соглашателей и заставит их понять, что держаться дольше у власти можно только открытым разрывом с буржуазией. Вопреки тому, что говорилось и писалось в следующие дни в буржуазной печати, в нашей партии не было совершенно плана захвата власти путем вооруженного восстания. Дело шло о революционной демонстрации, возникшей стихийно, но политически руководившейся нами <…> Движение 3–5 июля обнаружило уже с полной ясностью, что вокруг правящих советских партий в Петрограде царит пустота. Далеко не весь еще гарнизон был тогда с нами».

Сталин Иосиф Виссарионович (настоящая фамилия – Джугашвили) (1879–1953) – революционер, политический, государственный, военный и партийный деятель. После 1917 года вошел в Совет народных комиссаров. С конца 1920-х годов до самой смерти единолично руководил Советским государством.

Сталин Иосиф Виссарионович, революционер-большевик:

«До 3 июля была возможна мирная победа, мирный переход власти к Советам <…> Но теперь, после того, как контрреволюция организовалась и укрепилась, говорить, что Советы могут мирным путем взять власть в свои руки, – значит говорить впустую. Мирный период революции кончился, наступил период немирный, период схваток и взрывов».

Раскольников Федор Федорович, заместитель председателя Кронштадтского совета:

«Я, не без основания, считал, что достаточно ввести в устье Невы один хороший корабль, чтобы решимость Временного правительства значительно пала».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Приходится предположить, что в дневные часы 5 июля руководители Военной организации, и Раскольников с ними, еще не оценили полностью перелома обстановки, и в тот момент, когда вооруженная демонстрация должна была спешно отступать назад, чтобы не превратиться в навязанное врагом вооруженное восстание, кое-кто из военных руководителей сделал несколько случайных и необдуманных шагов вперед. Молодые кронштадтские вожди не первый раз хватали через край. Но можно ли сделать революцию без участия людей, которые хватают через край? И разве известный процент легкомыслия не входит необходимой частью во все большие человеческие дела? На этот раз все ограничилось одними распоряжениями, вскоре к тому же отмененными самим Раскольниковым. В особняк стекались тем временем все более тревожные вести: один видел, что в окнах дома на противоположном берегу Невы наведены пулеметы на дом Кшесинской; другой наблюдал колонну бронированных автомобилей, направлявшихся сюда же; третий сообщал о приближении казачьих разъездов…»

5 (18) июля отряды, собранные по приказу Временного правительства из георгиевских кавалеров и юнкеров, начали аресты большевиков (всего было схвачено около 800 человек). В тот же день редакция газеты «Правды» была разгромлена юнкерами и казаками. В.И. Ленин лишь чудом избежал ареста.

Из дневника Николая II:

«5 июля. Среда.

В Петрограде <…> происходили беспорядки со стрельбою. Из Кронштадта вчера прибыло туда много солдат и матросов, чтобы идти против Временного Правительства! Неразбериха полная. А где те люди, которые могли бы взять это движение в руки и прекратить раздоры и кровопролитие? Семя всего зла в самом Петрограде, а не во всей России».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«К командующему округом посланы были для переговоров два члена Военной организации. Половцев заверил парламентеров, что разгром “Правды” произведен без его ведома и что против Военной организации он не готовит никаких репрессий. На самом деле он лишь дожидался достаточных подкреплений с фронта».

Каринский Николай Сергеевич (1873–1948) – юрист, адвокат, государственный и общественный деятель. В 1917 году был присяжным поверенным, комиссаром Московского градоначальства, прокурором Петроградской судебной палаты и старшим председателем Петроградской судебной палаты. Эмигрировал.

Каринский Николай Сергеевич, адвокат:

«Большевистская военная организация действовала энергично. Когда в особняке Кшесинской был произведен обыск после подавления восстания, то среди документов был найден подробно разработанный план захвата важнейших пунктов Петрограда. Этот план большевики и попытались провести 3–5 июля. Ленин говорил возбуждающую к восстанию речь с балкона особняка. Да и другие большевистские вожди не дремали».

Никитин Борис Владимирович, офицер контрразведки:

«Видные большевики кочевали с квартиры на квартиру, проводя ночи в разных местах. Разыскивать их во всколыхнувшемся омуте было неимоверно трудно».

Раскольников Федор Федорович, заместитель председателя Кронштадтского совета:

«Оказалось, что на каждом перекрестке только и слышно, как ругают большевиков. Одним словом, открыто выдавать себя на улице за члена нашей партии было небезопасно».

Раскольников Федор Федорович (настоящая фамилия – Ильин) (1892–1939) – военный и государственный деятель, дипломат. После Февральской революции был заместителем председателя Кронштадтского совета. В ходе Октябрьской революции принимал участие в боях в Москве.

Также 5 (18) июля ушел в отставку министр юстиции П.Н. Переверзев, который распорядился обнародовать предоставленную ему контрразведкой информацию о финансовых связях большевиков с немцами. По требованию руководства Петросовета большинство петроградских газет отказались публиковать эти данные (исключение составила лишь газета «Живое слово»). При этом ключевые министры, включая А.Ф. Керенского, осудили не согласованные с ними действия Переверзева. После этого он подал в отставку и уехал на фронт во главе санитарного отряда.

Каринский Николай Сергеевич, адвокат:

«Врем[енное] правительство сообщило Переверзеву, что его прошение об отставке, поданное им кн[язю] Львову за несколько дней до этого и оставленное последним с согласия Переверзева без движения, принято. Так отблагодарило Врем[енное] правительство Переверзева за спасение от большевистского мятежа. По-видимому, это было сделано из-за обычного для Врем[енного] правительства страха перед Советом раб[очих] и солдат[ских] депутатов <…> Уходя в отставку, Переверзев все же успел положить начало следствию о Ленине <…> и др[угих] большевиках по обвинению в измене и восстании».

Никитин Борис Владимирович, офицер контрразведки:

«5 июля министр Переверзев получил отставку. Некоторые министры – Керенский, Терещенко, Некрасов – до последнего времени продолжают настаивать, что Переверзев был уволен за преждевременное предание гласности некоторых сведений об измене большевиков. По словам этих министров, расследование еще не было закончено, а опубликование нескольких фамилий 4 июля будто бы навсегда лишило возможности довести его до конца. По существу этого обвинения я уже высказался. Доказательства измены остались в банковских книгах <…> Переверзев хорошо знал, что делает последний ход. Он удивительно правильно избрал психологический момент».

6 (16) июля войска приготовились штурмовать особняк Кшесинской, где собрались остатки разбитых большевиков, однако те не стали защищать его. Были арестованы семь большевиков, занимавшихся эвакуацией партийных документов. Также сдались солдаты и матросы, находившиеся в Петропавловской крепости. Они решили не делать из себя «мучеников революции», их разоружили и отправили в Кронштадт.

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Батальон самокатчиков, введенный Керенским в Петроград, разгромил особняк Кшесинской, где помещалась военная организация нашей партии. Большинство руководителей ее и многие рядовые члены были арестованы, издания закрыты, типография разгромлена. Только постепенно организация снова стала налаживать свой аппарат, на этот раз конспиративно».

7 (20) июля, по приказу Временного правительства, был распущен Центробалт (Центральный комитет Балтийского флота), созданный в апреле, председателем которого был большевик П.Е. Дыбенко.

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«На фронте события шли тем временем своим чередом. Организм армии был потрясен до самых глубин. Солдаты убеждались на деле, что огромная часть офицерства, перекрасившись в начале революции в защитный красный цвет, оставалась глубоко враждебной новому режиму. В Ставке шел открытый подбор контрреволюционных элементов. Большевистские издания преследовались беспощадно. Наступление давно сменилось трагическим отступлением. Буржуазная печать бешено клеветала на армию, и если накануне наступления правящие партии отвечали нам, что мы ничтожная кучка, что армия не знает нас и не хочет знать, то теперь, когда авантюра наступления так трагически закончилась, те же лица и партии всю ответственность за неудачу возлагали на нас. Тюрьмы были переполнены революционными рабочими и солдатами».

Глобачев Константин Иванович, генерал, начальник Петроградского охранного отделения:

«Всем памятен тот патриотический подъем, который захватил Россию в момент объявления войны в июле 1914 года <…> Слабые проблески оппозиции и подпольного революционного движения, которые всегда захватывали некоторую часть нашей либеральной интеллигенции и рабочего класса, были совершенно подавлены. Все помыслы и надежды населения были в скором и победоносном окончании войны. Но вот наступил перелом военного счастья <…> Никакой опасности в широких размерах наше отступление не представляло, но для тыла, который всегда чутко реагирует на всякое изменение на фронте, это создавало уже неуверенность в конечных результатах войны и благоприятную почву для брожения неуравновешенных умов и обвинений правительства в военных неудачах.

Оппозиционные и революционные элементы, совершенно замершие под влиянием широкой волны патриотизма, захватившей всю толщу населения России в первые дни войны, теперь вновь подняли голову и принялись за свою разрушительную работу. Подпольное революционное движение, опирающееся на рабочие круги, не представляло особой опасности; оно всегда существовало и даже в более крупных размерах, а правительственные органы имели в своем распоряжении достаточно средств если не для полного уничтожения, то, во всяком случае, для систематической его парализации. Но что было гораздо серьезнее и с чем нельзя было бороться обычными средствами, так это прогрессивное нарастание оппозиционного общественного настроения. Здесь нужны были особые пути общей политики, исключительные меры и твердая власть руководящих органов правительства, чем, к сожалению, не отличались лица, стоявшие во главе ведомств и в особенности самого обширного и руководящего вопросами внутренней политики Министерства внутренних дел. За два года из шести сменивших друг друга министров ни один не проявил достаточно воли и таланта, чтобы умелым руководством парализовать и разъединить те силы, которые сознательно вели осаду власти и повергли Россию во прах».

7 (20) июля В.И. Ленин снова был вынужден уйти в подполье. В Петрограде ему пришлось сменить 17 конспиративных квартир, после чего он вместе с Г.Е. Зиновьевым скрывался недалеко от Петрограда – в шалаше на озере Разлив, а затем – в Финляндии.

Милюков Павел Николаевич, политический деятель:

«Министр Переверзев успел до своей отставки <…> начать следствие о Ленине и его сообщниках, очистить особняк Кшесинской, дачу Дурново и Петропавловскую крепость; было постановлено арестовать и привлечь к судебному следствию всех, участвовавших в организации и руководстве вооруженными выступлениями, как виновных в измене родине, в предательстве революции.

Произведены были, действительно, аресты Троцкого, Каменева, Луначарского; Ленин и Зиновьев избегли ареста только потому, что успели скрыться».

Крупская Надежда Константиновна, революционерка, жена Ленина:

«Жить в шалаше на станции Разлив, где скрывался Ильич, было дальше невозможно, настала осень, и Ильич решил перебраться в Финляндию – там хотел он написать задуманную им работу “Государство и революция”, для которой он сделал уже массу выписок, которую уже обдумал со всех сторон. В Финляндии удобнее было также следить за газетами. Н.А. Емельянов достал ему паспорт сестрорецкого рабочего, Ильичу надели парик и подгримировали его. Дмитрий Ильич Лещенко, старый партийный товарищ времен 1905–1907 гг. <…> съездил в Разлив и заснял Ильича (к паспорту нужно было приложить карточку). Товарищ Ялава, финский товарищ, служивший машинистом на Финляндской железной дороге <…> взялся перевезти Ильича под видом кочегара. Так и было сделано».

7 (20) июля в отставку ушел глава Временного правительства князь Г.Е. Львов.

Львов Георгий Евгеньевич (1861–1925) – князь, общественный и политический деятель. После победы Февральской революции возглавил в качестве министра-председателя Временное правительство, в котором занял также пост министра внутренних дел. 7 июля 1917 года оставил все государственные посты.

Львов Георгий Евгеньевич, князь:

«Для того чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не мог этого сделать. А Керенский может».

Пришвин Михаил Михайлович, писатель:

«Разбежались министры. Бегут войска. Бегут части государства, отрываются клоками. Разделяются деревни и села, соседи, члены семьи – все в какой-то напряженной тяготе и злобе. Россия погибает. Боже мой, да ее уже и нет…»

После отставки князя Г.Е. Львова переходный кабинет начал формировать А.Ф. Керенский.

Каринский Николай Сергеевич, адвокат:

«Кн[язя] Львова сменил на посту премьер-министр А.Ф. Керенский, который в течение почти двух недель играл роль Бориса Годунова перед избранием последнего на царство. Смелых людей, подобных Переверзеву, понимающих, в чем заключается управление страной в бурное революционное время, среди сменявшихся членов Времен[ного] правительства не оказалось».

18 (31) июля генерал Л.Г. Корнилов сменил А.А. Брусилова на посту Верховного главнокомандующего.

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«На фронте положение ухудшалось с каждым днем. Надвигалась холодная осень с дождями и грязью. Впереди вырисовывалась четвертая зимняя кампания. Продовольствие создавало все большие затруднения. В тылу забыли о фронте: ни смены, ни пополнений, ни необходимой теплой одежды. Дезертирство возрастало. Старые армейские комитеты, выбранные еще в первый период революции, оставались на своих местах и поддерживали политику Керенского. Перевыборы были запрещены. Между комитетами и солдатскими массами образовалась пропасть. В конце концов, солдаты стали относиться к комитетам с ненавистью. Из окопов все чаще и чаще приходили в Петроград делегаты и на заседаниях Петроградского Совета ставили в упор вопрос: что дальше делать? кто и как кончит войну?»

24 июля (6 августа) в петроградскую тюрьму «Кресты» был заключен Л.Д. Троцкий, который после издания Временным правительством приказов об аресте В.И. Ленина и других видных большевиков, обвиненных в государственной измене, заявил, что целиком разделяет их взгляды.

Суханов Николай Николаевич, меньшевик:

«В цирке “Модерн” на Петербургской стороне наша группа устроила митинг. Должны были выступить Мартов, Мартынов, Семковский и я. Огромный цирк был набит битком, и уже при нашем появлении дал себя знать напор левых настроений среди рабочих низов <…> Мое сообщение об аресте Троцкого <…> было встречено такой бурей негодования, что минут десять-пятнадцать нельзя было продолжать митинг. Раздавались возгласы, чтобы немедленно всей многотысячной толпой пойти демонстрировать свой протест перед властями. Мартову едва удалось свести дело к принятию наскоро изготовленной резолюции протеста».

24 июля (6 августа) было сформировано второе коалиционное правительство, в которое вошли 7 эсеров и меньшевиков, 4 кадета, 2 радикальных демократа и 2 беспартийных. Председателем правительства стал А.Ф. Керенский.

В состав правительства вошли:

• министр-председатель и военный и морской министр – А.Ф. Керенский;

• заместитель министра-председателя и министр финансов – Н.В. Некрасов;

• министр внутренних дел – Н.Д. Авксентьев;

• министр иностранных дел – М.И. Терещенко;

• министр юстиции – А.С. Зарудный;

• министр народного просвещения – С.Ф. Ольденбург;

• министр торговли и промышленности – С.Н. Прокопович;

• министр земледелия – В.М. Чернов;

• министр почт и телеграфов – А.М. Никитин;

• министр труда – М.И. Скобелев;

• министр продовольствия – А.В. Пешехонов;

• министр государственного призрения – И.Н. Ефремов;

• министр путей сообщения – П.П. Юренев;

• обер-прокурор Святейшего Синода – А.В. Карташёв;

• государственный контролер – Ф.Ф. Кокошкин.

Суханов Николай Николаевич, меньшевик:

«На следующий день, 23-го, кабинет был уже вполне готов. Выглядел он таким образом. Керенский оставил себе портфели военного и морского министров, а заместителями своими по морским и военным делам назначил известных нам Савинкова и Лебедева (оба эсеры, но фигуры нарочито одиозные для демократии). Некрасов, заместитель по председательству в Совете Министров, получил портфель финансов. Терещенко, Скобелев и Пешехонов остались на своих местах. Ефремов получил государственное призрение, Прокопович – промышленность и торговлю, а Авксентьев – внутренние дела. Министром юстиции ныне оказался Зарудный, также личный друг Керенского, беспартийный радикал. Для почт и телеграфов вызвали из Москвы адвоката Никитина, считавшегося социал-демократом, но на деле бывшего к социал-демократии не ближе, чем Прокопович. Затем шли четыре вожделенных кадета: Кокошкин – государственный контролер, Карташев – обер-прокурор Синода, Юренев – министр сообщений и Ольденбург – просвещения. И все это увенчивалось <…> пораженцем Черновым. Такова была третья коалиция. Ни малейшей программы или декларации от нее не последовало.

Но, собственно, можно ли было назвать это коалицией? Какими путями, какой игрой стихий в голове Керенского попал сюда Чернов, мне неведомо. Очевидно, это должно было служить доказательством неограниченных возможностей премьера. И Чернов не посовестился снова поспешить на зов, чтобы стать в прежнее нестерпимое положение… Но во всяком случае Чернов и Скобелев были единственными советскими людьми и социалистами в этом кабинете. И постольку этот кабинет, пожалуй, не был коалицией, а просто имел двух заложников-социалистов в стане буржуазии. Ибо остальные “социалисты” – Керенский, Авксентьев, Прокопович, Никитин, Савинков, Лебедев, Пешехонов – были такими элементами, на которых <…> искони держалась буржуазная диктатура в прекрасной Франции <…>

При первом взгляде на состав нового кабинета обращают на себя внимание таинственное исчезновение из него советского лидера Церетели. Об этом было пересудов без конца. Но факт тот, что Церетели, несомненно, был не особенно пригоден для пассивной роли заложника. Влекомый своей идейкой, он был безропотно покорен «живым силам страны». Но его идейка все же не мешала ему оставаться некой личностью, да еще опасной тем, что за ним стоял Совет, армейские организации и все то, чему совсем не следовало бы существовать на свете. Поэтому полномочный Керенский постарался вытеснить, выдавить советского лидера из своего кабинета. Об этом Церетели прямо говорил в частных беседах. Но молчал об этом публично – в интересах престижа коалиции “живых сил”…

Так стряпала кучка политиканов полномочную и безответственную революционную власть в эпоху упадка».

После назначения председателем Временного правительства эсера А.Ф. Керенского Всероссийский Центральный исполнительный комитет (ВЦИК) принял решение о признании за правительством неограниченных полномочий.

Суханов Николай Николаевич, меньшевик:

«В воскресенье <…> в Белом зале началось объединенное (с крестьянским ЦИК) заседание и опять продолжалось чуть не всю ночь <…>

Церетели вернулся к кризису власти, отметил, как благополучно и удачно он был разрешен, а затем нарисовал мрачную и, можно сказать, страшную картину нашего внутреннего и военного положения. В частности, он огласил приведенную мною телеграмму с фронта. Это были предпосылки. А выводы были те, что необходимо сделать новое правительство сильной властью, снабдив его неограниченными полномочиями.

На подмогу выступил и Дан. Исходя из левых соображений, он поставил, в интересах правых, все точки над “и”.

– Мы не должны закрывать глаза на то, – сказал он, – что Россия стоит перед военной диктатурой. Мы обязаны вырвать штык из рук военной диктатуры. А это мы можем сделать только признанием Временного правительства Комитетом общественного спасения. Мы должны дать ему неограниченные полномочия, чтобы оно могло в корне подорвать анархию слева и контрреволюцию справа… Не знаю, сможет ли уже правительство спасти революцию, но мы обязаны сделать последние попытки. Только в единении революционной демократии с правительством спасение России…»

Из дневника Николая II:

«25 июля. Вторник.

Новое Временное правительство образовано с Керенским во главе. Увидим, пойдет ли у него дело лучше? Первейшая задача заключается в укреплении дисциплины в армии и поднятии ее духа, а также в приведении внутреннего положения России в какой-нибудь порядок!»

Бунин Иван Алексеевич (1870–1953) – писатель, первый лауреат Нобелевской премии по литературе из России. После революционных событий в Москве переехал в 1918 году в Одессу. Активно сотрудничал с Белым движением. При подходе большевиков к Одессе в 1920 году эмигрировал во Францию.

Бунин Иван Алексеевич, писатель:

«Кажется, одна из самых вредных фигур – Керенский. И направо, и налево. А его произвели в герои».

Суханов Николай Николаевич, меньшевик:

«Но еще оставались надежды! Надежды – не только на неиссякшие развязанные силы и пробужденное сознание народных масс. Были еще надежды и на самую коалицию <…> Ныне она получила новые полномочия, “неограниченные” права. На что она употребит их, как не на доказательства своей “лояльности” перед плутократией, как не на развязывание рук “законной” буржуазной власти в “буржуазной” революции? Или ослабла ее государственная мудрость? Или сейчас, в упоении победой, коалиция откажется от контрреволюционных эксцессов?.. Нет, верить в это не было никаких оснований. Несравненные наглядные уроки массам были обеспечены».

Кантакузина Юлия Федоровна, княгиня:

«Начиная с июля Керенский все больше терял контроль над ситуацией и менялся – и как личность, и как политик. Трудно сказать, отчего это происходило, – то ли вследствие слабого здоровья, оттого что сказалось напряжение, вызванное разнообразием дел и огромной ответственностью; то ли он осознал некоторые серьезные недочеты революции, и это так повлияло на него; то ли он просто относился к тем людям, которые не в состоянии выдержать собственный успех. Когда-то он был “из народа” и презирал роскошь. Теперь же он перебрался в Зимний дворец, занял там покои императора, спал в постели монарха, пользовался его письменным столом и его машинами, давал торжественные и церемонные аудиенции, окружил себя роскошью и охраной».

Чернов Виктор Михайлович, первый и последний председатель Учредительного собрания:

«Временное правительство тщетно пыталось руководить великой революцией так, словно оно имело дело с дворцовым переворотом. Оно могло бы принять революцию, но без ее революционных последствий. В этом и заключалась тайна его неспособности к творчеству».

Красин Леонид Борисович, социал-демократ:

«Вся многоголовая “власть” была <…> в состоянии полной растерянности <…> Можно было сделать что угодно, но болтуны остались болтунами, и, когда вместо вынесения резолюции или писания громовых статей потребовалось проведение лозунга в жизнь, грозные вожди и руководители всемирного пролетариата <…> не сделали даже попытки извлечь из разыгравшихся событий и пролитой уже нелепым и бесцельным образом крови хоть что-либо для осуществления своих тактических программ».

25 июля (7 августа), по приказу Временного правительства, арестовали одного из лидеров большевиков А.В. Луначарского, обвиненного в государственной измене.

Каринский Николай Сергеевич, адвокат:

«В начале обеда неожиданно для хозяев пришел Луначарский (кажется, он знал, что я буду обедать у Манухиных). Луначарский начал говорить по поводу сообщения, что Ленин не призывал к восстанию с балкона особняка Кшесинской, а предательства и измены вовсе не было. Я ответил: говорят, что и вы призывали к восстанию с того же балкона, и если это подтвердится, то вы также будете привлечены к делу и арестованы по моему распоряжению. Луначарский, растерявшись, уронил ложку в суп, забрызгав себя и скатерть супом, и сказал неуверенно: “Но я имею алиби”. – “Слышал об этом”, – ответил я ему. На следующий день обвинение против Луначарского подтвердилось, и он был арестован».

Гиппиус Зинаида Николаевна, поэтесса, идеолог русского символизма:

«Очень плохи дела. Мы все отдали назад, немцы грозят и югу, и северу. Большевики (из мелких, из завалящих) арестованы, как, например, Луначарский. Этот претенциозно-беспомощный шут хлестаковского типа достаточно известен по эмиграции. Савинков любил копировать его развязное малограмотство».

26 июля (8 августа) в Петрограде открылся VI съезд РСДРП(б). На съезде присутствовало 267 делегатов, представлявших 162 партийные организации (всего в партии на тот момент было 240 000 членов).

Съезд проходил полулегально, ибо угроза его закрытия со стороны Временного правительства была вполне реальна: пришлось менять места заседаний съезда, а также сократить продолжительность его работы.

Тем не менее съезд рассмотрел политический и организационный отчеты ЦК РСДРП(б), с которыми выступили И.В. Сталин и Я.М. Свердлов, обсудил политическое и экономическое положение страны, принял новый Устав партии, определил задачи и тактику партии в предвыборной кампании в Учредительное собрание. На съезде было решено, что власть должна браться путем вооруженного восстания. Съезд снял лозунг «Вся власть Советам!» как лозунг мирного развития революции, уже не соответствующий новой обстановке. Он признал, что диктатура буржуазии может быть ликвидирована только путем победоносного вооруженного восстания. Плюс съезд избрал Центральный Комитет, куда вошли В.И. Ленин, Л.Б. Каменев, Г.Е. Зиновьев, Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, В.П. Ногин, Ф.Э. Дзержинский, Я.М. Свердлов, И.В. Сталин, А.С. Бубнов, А.М. Коллонтай, Г.Я. Сокольников, М.С. Урицкий, С.Г. Шаумян и др. (всего 21 человек).

Бухарин Николай Иванович (1888–1938) – революционер, политический, государственный и партийный деятель, член ЦК РСДРП(б) в 1917–1934 гг. С конца 1917 по 1929 г. – ответственный редактор газеты «Правда». С 1919 года входил в Политбюро, занимаясь в основном вопросами теории.

Бухарин Николай Иванович, политический деятель:

«Корнилов окреп на фронте, крепнут Корниловы и в тылу. Поэтому в расчеты буржуазии входит продолжение войны. Итак, война продолжается в силу двух причин: в силу захвата в орбиту капиталистической бойни новых стран света и в силу расчета буржуазии продолжением бойни подавить революционное движение внутри страны <…>

Несомненно, российская революция не могла не приковать к себе внимания буржуазии всех стран. Она неизбежно должна была оказать влияние на состояние умов пролетариев других стран, и она это влияние окажет <…> Русская революция 1917 года отличается от революции 1905 года не только широтой размаха, но и качественно, потому что она произошла в обстановке войны. Последнее обстоятельство особенно важно и особенно учтено буржуазией. Для буржуазии в качестве основного решающего аргумента против пролетарского движения служил тот аргумент, который гласил: во время войны немыслима никакая классовая борьба, ничего нельзя делать. Эта аргументация была тяжелой артиллерией для социал-патриотов, которые служили орудием влияния буржуазии на пролетариат. И эта аргументация была сшиблена не на словах, а на деле русской революцией. Это имело глубокое принципиальное значение для всего международного пролетариата <…>

Вот почему русская революция стала бельмом на глазу у международной буржуазии, и все ее силы были направлены на задушение революции в России, ибо она сделалась очагом революции для всего мира <…>

Мы перейдем в наступление. Но если у нас не хватит сил на ведение наступательной революционной войны, то мы будем вести революционную войну оборонительную. Тогда мы будем иметь право заявить пролетариату всего мира, что мы ведем священную войну во имя интересов всего пролетариата, и это будет звучать товарищеским призывом. Такой революционной войной мы будем разжигать пожар мировой социалистической революции. Единственным действительно демократическим выходом из того тупика, в который зашли западноевропейские, а затем и американские страны, является международная пролетарская революция, скольких бы жертв она нам ни стоила. Никакого другого разрешения вопроса нет».

4 (17) августа состав с арестованной императорской семьей прибыл в Тюмень, далее арестованных на пароходах «Русь», «Кормилец» и «Тюмень» по реке отправили в Тобольск.

Из дневника Николая II:

«4 августа. Понедельник.

Перевалив Урал, почувствовали значительную прохладу. Екатеринбург проехали рано утром. Все эти дни часто нагонял нас второй эшелон со стрелками – встречались, как со старыми знакомыми. Тащились невероятно медленно, чтобы прибыть в Тюмень поздно, в 11:30 час. Там поезд подошел почти к пристани, так что пришлось только спуститься на пароход. Наш называется “Русь”. Началась перегрузка вещей, продолжавшаяся всю ночь. Бедный Алексей опять лег Бог знает когда! Стукотня и грохот длились всю ночь и очень помешали заснуть мне. Отошли от Тюмени около 6 час».

6 (19) августа императорская семья прибыла в Тобольск, который был выбран местом ссылки по той причине, что к городу не подходила железная дорога и из него было практически невозможно скрыться незаметно.

Соколов Николай Алексеевич, следователь по особо важным делам:

«На станции Тюмень семья села на пароход “Русь” и прибыла в Тобольск 19 августа в 4 часа дня.

Дом не был готов к ее приезду. Несколько дней она провела на пароходе и перешла в дом 26 августа. Государыня с наследником ехали в экипаже, государь с княжнами – пешком».

8 (21) августа В.И. Ленин и Г.Е. Зиновьев покинули свой шалаш на озере Разлив.

12 (25) августа в Москве открылось созванное Временным правительством Государственное совещание. В нем приняло участие около 2500 человек, отобранных из разных слоев населения: депутатов Госдумы, помещиков, буржуазии, интеллигенции, представителей армии и флота, представителей Советов и т. д. На совещании присутствовали делегаты от всех крупнейших политических партий, кроме большевиков. Председательствовал на нем А.Ф. Керенский, а прибывшему Верховному главнокомандующему Л.Г. Корнилову была устроена пышная встреча.

Суханов Николай Николаевич, меньшевик:

«Керенский официально поведал миру об одной замечательной затее новой коалиции <…>

– В ближайшем будущем, – сказал он, – в Москве будет созвано совещание всех общественных групп и слоев. На этом Всероссийском совещании Временное правительство обратится с призывом и требованием спасения государства и революции. На это совещание будут приглашены общественные организации, представляющие всю Россию. Я обращаюсь к ЦИК с просьбой, чтобы он в полном составе прибыл на это совещание, где будут представлены также Государственная Дума, петроградская и московская городские думы, университеты, представители торгово-промышленного класса, всероссийские кооперативные и профессиональные союзы и еще другие общественные организации. С полной откровенностью Временное правительство сообщит Всероссийскому совещанию о действительном положении государства. Мы категорически укажем, что управление государством должно быть построено на коалиционном принципе. Мы полагаем, что в настоящий момент все живые силы государства, враждебные реакции, должны объединиться вокруг Временного правительства, послав в его состав своих представителей.

Поистине и смех, и грех!.. Что касается места этого милого “совещания”, то Москва была выбрана, конечно, из боязни петербургских масс: ведь Церетели требовал, чтобы в Москве собрался даже и пленум ЦИК. Что касается состава, то, судя по приглашению 300 советских делегатов, состав предполагался тысячным: буржуазия, кадеты, биржевики должны были получить и удесятерить свое представительство под всевозможными соусами. Но цели? Каковы же цели этого предприятия? Сообщить то, что, разумеется, всем наизусть известно, и “призвать” к тому, к чему ежедневно призывает тысячами глоток буржуазная печать? Но ведь это же нестерпимо глупо!.. Может быть, голос всей России был необходим для того, чтобы указать, как надо составить власть? Так могло бы казаться. Но дело-то в том, что создание власти не откладывалось до совещания; наоборот, совещание несколько раз откладывалось – пока Керенский, ответственный перед разумом и совестью, не составит окончательно власть. Единственный микроскопический смысл этого необычайно громоздкого предприятия мог заключаться в том, чтобы симулировать перед демократическими группами желательное “общественное мнение” страны путем удесятеренного представительства буржуазии. Это должно было способствовать окончательному освобождению от Совета. Так некогда Львов и Милюков во время препирательств с “рабочими депутатами” в контактной комиссии приглашали туда Родзянку и думский комитет, чтобы опереться на это “общественное мнение” в борьбе с Советом. Но все это было ребяческой наивностью, притом совершенно ненужной теперь, когда Совет определенно вышел на стезю прямого прикрытия контрреволюции…

Однако пресса трубила изо всех сил, рекламируя совещание. Обывателя заставляли чего-то ждать от него. Через несколько дней его стали называть уже “Государственным совещанием”. В канцелярии Керенского стряпали представительство, высасывая изо всех пальцев все новые и новые “общественные группы” живых сил плутократии. Было очень противно».

Керенский Александр Федорович, политический деятель:

«Голодающие города, все более и более расстраивающийся транспорт <…> падение производительности в промышленной и заводской работе, открытый отказ поддерживать государство великими жертвами имущества и достояния своего со стороны многоимущих и многим владеющих привело к тому, что падение производительности, т. е. расхищение, исчезновение национальных богатств и орудий защиты и творчества одновременно сопровождается опустошением государственной казны и великим финансовым и денежным кризисом <…> Недоверие к власти, неуменье творчески работать, стремление только разлагать и только критиковать, восторг и наслажденье не от творчества, не от подчинения своих личных желаний и иногда партийных интересов железному закону государственного уклада и государственной необходимости, – не в этом свободные русские граждане черпают для себя вдохновение и великий восторг творчества, а только в разрушении, только в новой критике, только в стремлении каждую творческую попытку, если она в чем-нибудь не совпадает с абсолютным желанием той или другой группы, превращать в средство нового разрушения и в средство нового распыления России <…> Если не хватит разума и совести, если – повторяю еще раз – мы будем захлестнуты волной развала и распада своекорыстных интересов и межпартийных распрей, то прежде, чем погибнуть, мы скажем об этом стране – мы позовем ее на помощь, а сейчас мы сами своей неограниченной властью там, где есть насилие и произвол, придем с железом и со всей силою принудительного аппарата государственной власти».

Корнилов Лавр Георгиевич (1870–1918) – военачальник, генерал от инфантерии. Герой русско-японской и Первой мировой войн. Верховный главнокомандующий русской армией с июля 1917 года. Один из организаторов и Главнокомандующий Добровольческой армией, вождь Белого движения на Юге России.

Корнилов Лавр Георгиевич, генерал:

«Выводы истории и боевого опыта указывают, что без дисциплины нет армии. Только армия, спаянная железной дисциплиной, только армия, ведомая единой, непреклонной волей своих вождей, только такая армия способна к победе. Дисциплина должна быть утверждена путем предоставления соответственной власти начальникам – офицерам и унтер-офицерам <…> Необходимо поднять престиж офицеров. Офицерский корпус, доблестно сражавшийся за все время войны <…> должен быть вознагражден нравственно за все понесенные им не по его вине унижения и систематические издевательства <…> Я полагаю, что разницы между фронтом и тылом относительно суровости необходимого для спасения страны режима не должно быть. Но в одном отношении фронт, как непосредственно стоящий перед лицом опасности, должен иметь преимущество. Если суждено недоедать, то пусть недоедает тыл, а не фронт <…> Нужны решимость и твердое непреклонное проведение намеченных мер».

Кантакузина Юлия Федоровна, княгиня:

«На конференции в Москве собрались представители всех партий, чтобы выразить свое мнение. Были приглашены все, кроме большевиков. Речь генерала Корнилова, бывшего командующего Петроградским гарнизоном, а теперь главнокомандующего армией, собравшиеся встретили бурной овацией, когда он отметил все печальные подробности наших дней. Он призывал правительство действовать и твердой рукой защитить идеалы, которые были у всех на уме в начале революции. Особенно он просил ввести законы, чтобы подавить нехватку дисциплины в армии и отменить нелепые меры, превратившие нашу великолепную боевую машину в трагический фарс.

Блестящая речь Корнилова вызвала восхищение не только слушателей, но и представителей разнообразной прессы. На следующий день она была опубликована во всех российских газетах. Корнилов был готов с риском для себя поднять армию и просил только, чтобы правительство поддержало его, выразив официальное согласие, и заявил, что берет на себя всю ответственность за возмущение, которое могут вызвать репрессивные меры».

13 (26) августа началась всеобщая забастовка в Москве, в которой участвовало 400 000 человек.

В тот же день императорскую семью разместили в Тобольске в специально отремонтированном доме губернатора. Режим охраны там был более благоприятным, чем в Царском Селе.

Соколов Николай Алексеевич, следователь по особо важным делам:

«Почему для нового заключения царской семьи был выбран именно Тобольск?

Глава Временного правительства князь Львов объяснил такой выбор опять-таки благополучием семьи: в Сибири спокойно, а в губернаторском доме удобно.

Сам Керенский показал: “Было решено (в секретном заседании) изыскать для переселения царской семьи какое-либо другое место, и все разрешение этого вопроса было поручено мне. Я стал выяснять эту возможность. Предполагал я увезти их куда-нибудь в центр России, останавливаясь на имениях Михаила Александровича и Николая Михайловича. Выяснилась абсолютная невозможность сделать это. Просто немыслим был самый факт перевоза царя в эти места через рабоче-крестьянскую Россию. Немыслимо было увезти их и на юг. Там уже проживали некоторые из великих князей и Мария Федоровна, и по этому поводу там уже шли недоразумения. В конце концов, я остановился на Тобольске. Отдаленность Тобольска и его особое географическое положение, ввиду его отдаленности от центра, не позволяло думать, что там возможны будут какие-либо стихийные эксцессы. Я, кроме того, знал, что там удобный губернаторский дом. На нем я и остановился”».

Суханов Николай Николаевич, меньшевик:

«О, Керенский – это был известный демократ и социалист!.. В непрерывных своих работах о торжестве и преуспеянии революции он совершил в эти дни еще один сенсационный подвиг. В очень таинственной обстановке из Царского Села был вывезен лично премьером бывший царь Николай с семьей, с приближенными и челядью в числе 40 душ. Керенский довез Романовых до поезда, помог бывшему самодержцу взобраться на ступеньку вагона и отправил неизвестно куда. Через недельку было сообщено, что Романовых перевели в Тобольск. Говорили, что эта операция была предпринята ввиду происков и спекуляций контрреволюционных, то есть монархических, групп. Никаких подробностей не знаю».

15 (28) августа в Москве завершилось Государственное совещание, которое наглядно показало, что страна делится на два лагеря, между которыми, по сути, не может быть примирения. При этом было очевидно и то, что власть не в состоянии сделать требуемый выбор.

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Московское Государственное совещание закончилось заранее обеспеченным провалом. Оно ничего не создало, ничего не разрешило. Зато оно оставило историку неоценимый, хотя и негативный отпечаток революции, на котором свет выглядит тенью, слабость пародирует как сила, жадность – как бескорыстие, вероломство – как высшая доблесть <…> Керенский выступал как воплощение силы и воли. О коалиции, целиком исчерпанной в прошлом, говорили как о спасительном средстве будущего. Ненавидимый солдатскими миллионами Корнилов приветствовался как излюбленный вождь армии и народа. Монархисты и черносотенцы расписывались в любви к Учредительному собранию. Все те, которым предстояло вскоре сойти с политической арены, как бы условились в последний раз разыграть свои лучшие роли на театральных подмостках. Они изо всех сил порывались сказать: вот чем мы хотели бы быть, вот чем мы могли бы быть, если бы нам не мешали. Но им мешали: рабочие, солдаты, крестьяне, угнетенные национальности. Десятки миллионов “восставших рабов” не давали им проявить свою верность революции».

Тихомиров Лев Александрович, общественный деятель:

«Похоже, что мы безысходно погибли. Такого полного отсутствия народного единения никогда не было, а власть бессильна. Не знаю, зачем собрано Государственное совещание, если у государства нет силы, если его распоряжений не признают организованные силы рабочих и солдат».

19 августа (1 сентября) началось германское наступление на прибалтийском фронте. Через два дня немцы заняли Ригу и стали угрожать Петрограду.

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Внутреннее положение тем временем осложнялось и ухудшалось. Война тянулась без цели, без смысла и без перспектив. Правительство не делало никаких шагов, чтобы вырваться из порочного круга <…> Корнилов сдал немцам Ригу, чтобы терроризировать общественное сознание и в этой атмосфере утвердить палочную дисциплину в армии. Опасность грозила Петрограду. И буржуазные элементы встречали эту опасность с явным злорадством. Бывший председатель Думы Родзянко открыто говорил о том, что сдача немцам развращенного Петрограда не составит большой беды. Он ссылался на пример Риги, где после вступления немцев были упразднены Советы Депутатов и вместе со старыми городовыми водворился твердый порядок. Погибнет Балтийский флот? Но флот развращен революционной пропагандой: потеря, стало быть, не столь велика. В этом цинизме болтливого барина выразились затаенные мысли широких кругов буржуазии. Сдача Петрограда немцам ведь не означает еще потери его. По мирному договору Петроград вернется, но вернется помятый немецким милитаризмом. Революция тем временем останется обезглавленной, с ней легче будет справиться. Правительство Керенского не думало о серьезной обороне столицы. Наоборот, общественное мнение подготовлялось к ее возможной сдаче. Из Петрограда в Москву и другие города эвакуировались правительственные учреждения».

Деникин Антон Иванович (1872–1947) – военачальник, политический и общественный деятель, писатель, мемуарист, публицист и военный документалист. В середине 1917 года был арестован и заключен в тюрьму. После освобождения выступал на стороне Белого движения. С 1920 года жил в эмиграции.

Деникин Антон Иванович, генерал:

«12-я армия, оставив Ригу, отошла верст на 60–70, потеряв соприкосновение с противником, и к 25-му заняла так называемые Венденские позиции. Потери армии выражались одними пленными до 9000 человек, 81 орудие, 200 пулеметов и т. д. Дальнейшее продвижение не входило в планы немцев, они приступили к закреплению занятого огромного плацдарма, на правом берегу Двины, и тотчас же две дивизии отправили на Западноевропейский фронт.

Мы потеряли богатый промышленный город Ригу, со всеми военными оборудованиями и запасами, а главное потеряли надежную оборонительную линию, падение которой ставило под вечную угрозу и положение Двинского фронта, и направление на Петроград.

Падение Риги произвело в стране большое впечатление. Но среди революционной демократии оно совершенно неожиданно вызвало не раскаяние, не патриотический подъем, а еще большую злобу против командного и офицерского состава».

Проводившаяся в России политика вызвала правительственные кризисы в апреле, июне и июле 1917 года. Июльский кризис – наиболее глубокий из них по своим последствиям – привел к установлению единовластия нового Временного правительства, созданного в мае. Последовали репрессии, большевики вынуждены были уйти в подполье, а политический вектор в стране сместился вправо. С другой стороны, «июльские дни» стали, по определению В.И. Ленина, «переломным пунктом революции». Они до крайности обострили классовые противоречия и возмущение народных масс, недовольных медлительностью Временного правительства, бесконечным затягиванием войны, нерешенностью главнейших вопросов, стоящих перед страной, и саботажем капиталистов, сознательно усиливавших и без того невыносимую финансово-экономическую разруху.