Александр Руцкой: «Разговор с открытым забралом»

Александр Проханов: Вот мое ощущение от вас в контексте сегодняшних политических лидеров, близких мне, наполняющих оппозицию своими голосами, идеями, темпераментами: вы для меня самый яркий человек по своей судьбе, по своему характеру, по своему темпераменту. У вас блестящая судьба воина, древнерусского витязя, бесстрашного офицера. Вы наполнены потрясающей плазмой, энергией, которая толкает вас в судьбе, которая группирует вокруг вас постоянные конфликты как личные, так и конфликты страны, государства, империи нашей. И вы, наполненный этой генетической энергией или энергией вашего личного темперамента, толкаемый какой-то еще, видимо, простертой над вами дланью воли, мчитесь, как штурмовик, через жизнь, через политику, оставляя за собой шлейф, в этом шлейфе что-то клубится, сгорает, корчится, созидается, строится — историки поймут, что вы для сегодняшней политической жизни России.

Вы наполнены гигантскими противоречиями, которых вы не осознаете. Может быть, вас эти противоречия толкают к гибели. В вашем баке, в ваших топливных системах эти противоречия горят, сгорают и двигают вас в сегодняшнем политическом небе, политическом пространстве.

Мы беседуем накануне годовщины октябрьских событий. Год, как нет Дома Советов, как нет конституции. Страна живет в условиях государственного переворота. «День» сгорел в этих событиях. И вы с вашим темпераментом, личностью, своими противоречиями наложили отпечаток на эти события. Вы, как гербовая печать, проштамповали события 21 сентября — 5 октября. За этот год много было сделано, сказано, оплакано, не было только одного: не было оценки, не было итогов, не было холодной серьезной аналитики как с той, так и с другой стороны.

Я хочу вас спросить: почему мы не победили? Почему победа, которая, казалось, сама шла к нам в руки, ради которой мы затевали все это дело, — в какой-то момент, после мгновенной, иллюзорной для многих эйфории трех-четырех часов дня 3 октября, ускользнула?

Я участвовал в оппозиционном движении по мере того, как оно зарождалось с 1991 года, после катастрофы было голое место, пустырь. И этот пустырь, это пепелище постепенно пополнялось различными людьми, движениями, тенденциями, левыми, правыми, центристами, космистами, фашистами, безумцами и их сподвижниками. К 4 октября в Доме Советов по существу вся реальная оппозиция так или иначе присутствовала, она вся собралась. Это было чудо, когда люди не сопоставимые: монархисты, мистики, священники и радикалы, анпиловцы под красными знаменами, — они все были в этой реторте, в этой каше.

А после 4 октября все стало расходиться, распадаться и уходить как бы в никуда. Был триумф оппозиции, была и трагедия оппозиции: все собрались вместе, все соединились, все проливали там кровь, все были готовы погибнуть, жертвовать собой, а после этого события все стали постепенно уходить друг от друга в совершенно разные стороны. Сейчас оппозиция действительно дефокусирована, она разлетается. И все усилия ее соединить в какой-то центр, в один-единственный клубок не кончаются ничем. Вы тоже участвуете в этой композиции, вы тоже пытаетесь соединить, консолидировать, собрать эти потенциалы. Вы тоже трагически, я чувствую, ощущаете невозможность этого, оцените ситуацию оппозиции: либо поставить на ней крест как на едином движении, либо есть какие-то рецепты подхода к этим сложнейшим сегодняшним группировкам в недрах оппозиции?

Александр Руцкой: Александр Андреевич, давайте начнем с того, что вы мою судьбу несколько преувеличили. У меня обычная судьба. Судьба человека.

Судьба благодарной становится тогда, когда человек свято соблюдает принципы чести, достоинства, веры.

Еще мальчишкой, в 16 лет, я пошел работать на завод, работал слесарем-механиком, слесарем-сборщиком. Потом — вечерняя школа, аэроклуб. В 19 лет — призыв в армию, присяга на верность служения Родине. Помню, как я, молодой, остриженный наголо солдат, в далеком сибирском гарнизоне Красноярского края, в городе Канске, клялся в верности своему Отечеству. С того времени верой-правдой и служу ему. Куда бы оно меня ни посылало, кем бы я ни был, я всегда честно и добросовестно относился к своим служебным обязанностям, о чем говорят и правительственные награды, и моя армейская карьера. Вместе с тем я не только служил Отечеству, но и жил с мыслью, не покидающей мое сознание: почему мы, русские, имея все: лес, металл, газ, нефть, уголь, золото, алмазы и не имея себе равных по ресурсам, научному, производственному, людскому потенциалу, — почему мы живем так убого, нище, постыдно?

Именно это и привело меня в политику. Мы с вами уже давно дружим, знаем друг друга почти десять лет. В принципе на ваших глазах я рос как офицер, генерал. У меня была блестящая карьера военного. Я получил три высших образования, закончил академию Генерального штаба с отличием. Герой Советского Союза, заместитель командующего ВВС 40-й армии, начальник центра боевого применения и переучивания летного состава ВВС СССР. Была перспектива расти и дальше. Но я ушел в политику, не думая о том, что у меня будет какая-то политическая карьера.

Я шел работать представителем народа, народным депутатом, с огромным желанием и непреодолимой нравственной потребностью заявить несогласие с тем, что происходит, с тем, как живет народ, сделать все возможное, чтобы граждане нашей страны, в том числе и солдат, прапорщик, офицер, жили достойно, чтобы армия была не изгоем общества, а гордостью нации.

Вы помните, с 1985 года, фактически с начала перестройки, началась активная травля армии. «Желтые» средства массовой информации как только не представляли советского генерала, офицера, прапорщика, солдата. В общественное сознание ввинчивали образ идиота Чонкина, «олицетворяющего» армию-победительницу. Мы жили в то время, когда одураченное общество в благодарность за это рукоплескало войновичам. Благодаря таким и такого рода не только писакам, но и руководителям страны мой дед, мои отец, завоевавшие победу, прошедшие войну от первого до последнего дня, ушли в мир иной оплеванные, почти нищие. И я — такой же генерал, офицер. Что меня ждало после увольнения из Вооруженных Сил? Почему я должен был стесняться военной формы, боевых наград, почему я должен терпеть глумление над собой, формой и боевыми орденами?

Я помню, как я призывался в армию и с какой гордостью уходил служить, помню переживания ребят, комиссованных или не попавших в Военно-воздушные силы, как я, воздушными стрелками-радистами. Помню, как учился в училище, как лейтенантом ходил на танцы, как начищал форму, с каким уважением относились люди к человеку в форме, к летчику.

И вот 1988 год; основная масса слушателей академии Генерального штаба вынуждена ходить на занятия в гражданской одежде. Офицеров били, убивали, издевались над ними, плевали в них — таков был итог политики руководства страны по отношению к армии. Именно тогда и созрело «во мне решение идти в политику, защищать армию, защищать честь своего деда, отца, в конце концов свою честь — честь тех, кто прошел суровые дороги Афганистана, отстаивая национальные интересы нашего государства, оказывая помощь народу дружественной страны в обретении достойной жизни.

Болтуны и демагоги, окрашенные в цвет предательства, теперь заявляют, что это была преступная война. Мы ушли оттуда: посмотрите, что сейчас там происходит. Если бы политики довели начатое дело до конца, при этом не развязав бойню вначале, народ Афганистана жил бы нормальной жизнью. Теперь же народ обрекли на страдания, а тех, кто оказывал интернациональную помощь, — на позор. Спрашивается: за что сложили головы наши парни? С чем я могу согласиться в отношении афганской воины? Так только с тем, что с таким бездарным и безответственным руководством страны, какое было тогда, а тем более сегодня, нельзя и даже опасно ввязываться в какие-либо действия подобного рода. Свидетельством тому теперь — Таджикистан.

Какова была моя позиция в политической жизни страны, как я отстаивал интересы народа с 1990 года и по сей день, судить не мне. Пусть дадут оценку люди. Могу сказать одно — я боролся и буду бороться за справедливость, счастье, достойную жизнь для русских, чего бы это мне ни стоило.

Но усвоил твердо — без последовательных, продуманных действий мы обречены на поражение.

«Разбитые армии хорошо учатся». Все более убеждаюсь в том, что по отношению к нам, противникам нынешнего правящего в России режима, этот тысячекратно подтвержденный историческим опытом афоризм явно не действует. Должных выводов из своих ошибок, просчетов, поражений мы не только не сделали, но даже и не пытаемся сделать. Вновь повторяем все то, что обрекло на поражение в октябре 1993 года, опять погружаемся в привычный «самовозвышающий обман», за который опять можно поплатиться ужасной кровавой ценой…

Что было главной причиной поражения защитников Конституции в октябре 1993 года? Оторванность от широких слоев населения, от «молчаливого большинства» россиян. Люди в своей основной массе воспринимали октябрьские события тогда и продолжают воспринимать сейчас как далекую от их жизненных интересов очередную разборку за власть «там, в московских верхах».

И не стоит обольщаться тем, что на защиту Дома Советов встали десятки тысяч граждан России, многие из которых пожертвовали своей жизнью, что все честное, светлое, совестливое, духовное в России и нынешнем ее ближнем зарубежье помогало парламенту, вступившему в мужественную и неравную борьбу с антинародным режимом. Политически активное меньшинство тогда только приобретает реальную силу, когда пользуется поддержкой или, по крайней мере, очевидным сочувствием большинства. К этому надо приплюсовать известный запас прочности в народном доверии. Без него прикормленные режимом средства массовой информации в решающий момент вновь сумеют сбить людей с толку массированной «промывкой мозгов». Короче, для победы на будущих президентских и парламентских выборах нужна широкая и гарантированная поддержка народа. А ее, повторяю, не было в октябрьские дни 1993 года и, несмотря на явное ослабление нынешних кремлевских властей, нет и сейчас.

Кое-кто из руководителей различных раздробленных оппозиционных партий и движений, правда, надеется, что уже к осени нарастающее движение социального протеста изменит ситуацию и общество «востребует» к правительственному рулю представителей оппозиционных сил. Блажен, кто верит в это…

Но даже блаженным в политике недопустимо игнорировать очевидные факты. А они ясней ясного говорят о том, что нынешним правителям страны наплевать на мнение разрозненного большинства. Тем более, когда непомерно разросшийся штат придворных «аналитических» и «социологических» подхалимов постоянно истолковывает это мнение в угодном «хозяину» духе, не забывая воздействовать и на общественное сознание, доводя его до самоистязания, мазохизма.

И ничего удивительного, если, к примеру, треть голосов всех россиян за Конституцию на прошлогоднем референдуме без тени смущения выдают за «общенациональный мандат доверия» и «убедительное» доказательство «безальтернативности» и «незаменимости» нынешнего российского президента. Картина предельна ясна… Впрочем, главное даже не в этом.

Главное в том, что мы потерпели поражение от розни, удивляюсь, как вроде бы опытные, неглупые деятели не могут понять, что, действуя разрозненно, при этом не гнушаясь поливать друг друга грязью в стремлении к оппозиционному лидерству, они создают ситуацию, когда общественное мнение, настроенное не столько «за» оппозицию, сколько «против» всех политиков и партий, изменяется в пользу «резервных» ставленников режима, действующих под вывесками либералов и центристов. Пользуясь поддержкой властей и средств массовой информации, не ограниченные в финансовых и материальных средствах, имея дисциплину в своих организациях, они уже нарабатывают себе новый имидж, весьма ловко перехватывая у оппозиции популярные лозунги и программы, тем самым обращая отношение людей к народному движению в презрение к политическому балагану.

А.П. Надо отдать должное нашим противникам: по части социальной мимикрии они достойны внесения в книгу рекордов Гинесса. Вчерашние безжалостные разрушители России буквально на глазах превращаются в «сильных» государственников и «крутых» патриотов, недавние сторонники «дикого рынка» сегодня открыто отмежевываются от него, разглагольствуя о важности «прагматического» государственного регулирования. Будем откровенны: при полной неспособности вывести страну из кризиса все-таки у них сохраняются шансы в очередной раз одурачить народ, опираясь на мощную поддержку правящего режима, мафии и прислуживающих им средств массовой информации.

А.Р. Но даже если исходить из того, что сбить с толку избирателей не удастся и что оппозиция получит на грядущих выборах долгожданное большинство, — есть ли гарантии, что результаты народного волеизъявления не будут фальсифицированы пропрезидентскими исполнительными структурами в центре и на местах, имеющими в руках всю полноту власти и, разумеется, весь избирательный механизм? Мало того, по указу Ельцина создается автоматизированная система голосования (для чего и в какую сторону будет работать автомат выборов, понятно даже ребенку). Ставить так вопрос более чем уместно, учитывая недавние нашумевшие признания самих же президентских аналитиков о явных и замаскированных подтасовках на прошлогодних декабрьских выборах и референдуме по Конституции. А если сфальсифицировать итоги выборов все-таки не удастся, есть ли твердая уверенность, что они будут признаны режимом, что его клевреты в правоохранительных органах и средствах массовой информации не начнут истеричную кампанию по их аннулированию со ссылками на действительные и мнимые нарушения?

Было бы непростительной наивностью полагать, что правительство, способное без колебаний отдавать варварский указ о расстреле собственного парламента, о массовых избиениях и убийствах беззащитных людей, включая женщин и детей, остановится перед такой «мелочью», как избирательный подлог или циничный отказ высших федеральных инстанций легализовать очевидное. И не потому ли президент, попирая свою же Конституцию, законодательство страны, а также элементарные нормы приличия, упрямо пытается сохранить во главе правоохранительной системы, органов государственной безопасности и министерства обороны полностью дискредитировавших себя, зато лично преданных ему чиновников?

Единственная реальная гарантия недопущения нового вопиющего нарушения Конституции и законности, новых кровавых расправ — массовое общественно-политическое движение, реальная оппозиция, имеющая активную поддержку народа, в первую очередь трудовых коллективов, готовых начать организованные, широкие и подлинно массовые акции протеста вплоть до всеобщей политической забастовки. Именно прочная опора в широких кругах населения позволит оппозиционным силам, пускай даже и малочисленным, но достаточно активным, сплоченным и организованным, не допустить каких-либо репрессивно-карательных действий со стороны властей в отношении себя и поддерживающего большинства. Без такой опоры оппозиция, даже многочисленная, простирающаяся до правительственных сфер, поставленных перед собой задач не решит и власти не добьется. Опыт многих стран доказал это неопровержимо, и Россия вряд ли станет здесь исключением.

Но как завоевать массы, чем привлечь их на свою сторону? Ни голыми лозунгами и призывами, ни сплошной чередой учредительных, восстановительных, объединительных и тому подобных съездов, конгрессов, конференций, ассамблеи «согласий — во имя…» и т. п. симпатий людей не добьешься.

Втянувшись в привычную и бесконечную суету верхушечных «оргмероприятий», оппозиция могла убедиться в этом на собственном горьком опыте. Хотя, казалось бы, у всех на глазах трагический пример бывшей КПСС, одной из основных причин развала которой как раз и стала раковая опухоль бумажно-заседательской суетни, оторванной от жизненных интересов народа.

Не следует преувеличивать и реального значения «уличных» протестов. Митинги, демонстрации, манифестации на городских улицах и площадях, конечно же, необходимы, поскольку помогают «разбудить» и активизировать массы, настроить их на борьбу. В «стратегическом» противостоянии с режимом это лишь начальный или промежуточный, но, конечно же, далеко не решающий этап. Гарантированная поддержка в ряде крупных промышленных центров России с точки зрения широты и, главное, надежности социальной опоры для оппозиции куда важней, чем, скажем, пятидесятитысячный или даже стотысячный митинг в центре Москвы.

Президентская сторона, кстати, понимает это куда лучше, организовав с подлинно государственным размахом разложение и подкуп трудовых коллективов через некоторых продажных директоров и лидеров профсоюзов. И, в отличие от многих других своих начинаний, явно преуспела в этом. Так, например, за счет накрутки умопомрачительных цен и блокирования таможенными налогами ввоза автомашин иностранного производства средняя зарплата рабочего ВАЗа в городе Тольятти достигла 1,5 миллионов рублей, в то время как средняя по России не превышает 200 тысяч рублей.

Да, политика режима приходит во все более разительное, вопиющее противоречие с интересами большинства. Но в условиях усиливающегося авторитаризма, монопольного господства радикал-демократов в средствах массовой информации, при не исчерпанных еще резервах социального маневрирования у власть имущих сохраняются немалые возможности манипулирования сознанием, а, значит, и поведением масс. Пытаться противостоять всему этому бумажно-заседательским или митинговым подходом — значит заведомо обречь себя на поражение. Спрашивается, собирается ли, в конце концов, оппозиция, учитывая горькие уроки прошлого, спуститься из президиумов, с ораторских трибун, из тусовок и фуршетов — в массы, в трудовые «низы», начать повседневную, кропотливую, черновую борьбу за умы и сердца рядовых россиян? Осуществляется ли давно назревший поворот в сторону организаторской деятельности, налаживания и поддерживания живых повседневных связей и контактов с конкретными коллективами заводов, фабрик, организаций и учреждений? Люди сами никогда не прозре-ют, а если им не раскрыть глаза, они пойдут только за теми, кто сам придет к ним и поведет их за собой.

Увы, если взять оппозицию парламентскую, то она, как и бывший Верховный Совет России в свои первые полтора года, занимается в основном поиском «конструктивного взаимодействия» с правительством и президентом. Иначе говоря, является законодательным камуфляжем того самого курса, который, по ее же признанию, ведет Россию к неминуемой катастрофе.

Правда, в отличие от бывшего парламента, нынешний пока все новых дополнительных, чрезвычайных и иных полномочий высшей исполнительной власти не предоставляет, но и за этим, судя по настрою руководства Государственной думы и Совета Федерации, дело не станет. Парламент смолчал же по случаю игнорирования своих полномочий, молчит и по поводу наплевательского отношения к своим решениям со стороны Ельцина, Черномырдина и прочих клевретов, стоящих у власти. И будет молчать. А то, смотришь, лишат главного — кормушки.

Ну, а оппозиция внепарламентская? Здесь по-прежнему либо бесконечно говорят, либо точно так же бесконечно заседают, перенося по «красным» датам такие разговоры и заседания на улицы и площади Москвы, Санкт-Петербурга и других крупных городов, заполняя промежутки плетением интриг внутри и без того разрозненных оппозиционных групп с целью дискредитации своих же товарищей по борьбе, рассчитывая таким образом прорваться в лидеры… Как бы не замечая, что якобы «непримиримая борьба» идет уже в полном отрыве от внешних реалий и все более превращается в крикливый, внешне эффектный, но вполне безопасный и даже выгодный для правящего режима «оппозиционный шум».

В самом деле, какие выводы для себя сделает из такой «оппозиционной активности» простой человек, рабочий, служащий, ученый, оценивающий политику и политиков, естественно, сквозь призму своих повседневных жизненных интересов? К демонстрантам на улице он, даже сочувствуя их лозунгам и призывам, вряд ли присоединится: людей надо убедить, организовать, заставить поверить, что их выступление что-то реально изменит, а этим, к сожалению, никто не занимается, ведь упор на «ассамблеи» и «конгрессы», на опостылевшие всем обличения и проклятия с трибун, на «плач Ярославны» на кухнях за рюмкой чая, на плетение интриг в отношениях друг с другом.

«Стратегическое маневрирование» же лидеров оппозиции в парламенте внушает массам, быстро радикализирующимся в нарастающих кризисных неурядицах, еще меньше симпатий.

Добровольно взваливая на себя значительную часть ответственности за провалы антинародного «реформистского» курса, эти лидеры получают реально взамен не его желанную «корректировку» (на деле президент и его правительство как не считались с депутатами, так и не считаются до сих пор: Б. Ельцин в течение 9 месяцев работы Государственной думы так в ней ни разу и не появился), а утрату последних остатков народного доверия — единственной реальной силы, на которую парламент мог бы в решающий момент опереться. «Все они там заодно, думают только о себе, а о людях совсем забыли», — такой имидж Государственной Думы неуклонно закрепляют в сознании рядового россиянина. Управляют именно своим «гибким» поведением оппозиционные парламентские «стратеги». Они добились о себе подобного мнения со стороны большинства. Ну, а все остальное доделает науськиваемое на парламент закулисными кукловодами «независимое» телевидение (независимое от закона, правды, норм морали и нравственности).

«Перестроечный» партийно-номенклатурный кретинизм сменился кретинизмом многопартийно-парламентским, благо персональные носители почти одни и те же. Правда, беспринципное соглашательство прикрывается сейчас не подзабытым «консенсусом», а широко рекламируемым «согласием» всех видов и степеней, подстроенных «под себя». Но велика ли разница, если «соглашательство» — одного характера и одной цели: ухватить поддержку одураченного большинства? И разве такая «гибкая» линия объективно не подталкивает «безальтернативного» и «незаменимого» с его сворой опричников к очередному разгону или роспуску-расстрелу? Когда же депутаты откажутся от иллюзии «конструктивного взаимодействия» с теми, кто развалил страну, экономику и вогнал народ в нищету? Проявят, наконец, в пример своим расстрелянным предшественникам твердость и характер в отстаивании интересов избирателей?

Ведь народ, утративший доверие к своим избранникам, опять промолчит, как промолчал в октябре 93-го. И такое молчание, честно говоря, можно будет понять…

Вот пример. На фоне останавливающейся промышленности, разваливающегося сельского хозяйства, деморализации армии, агонизирующих народного образования, здравоохранения, культуры, науки Россию захлестывает нарастающая волна преступности и бандитизма, произвола чиновников. Пикеты протестующих заполнили площади и улицы чуть ли не всех российских городов. А оппозиция, призывавшая к общенародному движению протеста, теперь, когда это движение стало повседневной реальностью, оказалась от него в стороне! В чем же дело? В отсутствии у оппозиции постоянных и прочных связей с трудовыми коллективами, с широкими слоями населения.

А.П. Прошел год после этой драмы, этого дымного пожарища на берегу Москвы-реки. Вы отсидели, вы прошли второй раз эту страшную тюрягу. Один раз вы сидели в земляной яме тюрьмы пакистанской разведки. Второй раз вас протащили через тюрьму, неволю, кандалы, — на этот раз через родную, «Лефортовскую».

Но за этот год народ так и не понял, что же произошло, провинция приезжает и спрашивает: «Расскажите, что было». Что же на самом деле было? Где картина? Кто скажет правду? Где анализ происшедшего? Вы сделали работу, я знаю, у тебя лежит готовая книга, в ней ты рассказываешь об этих событиях. Выше этой колокольни, простите, ничего не было, были разные эшелоны, разные этажи, уровни понимания. Вышла «Анафема», которая, я понимаю, вас не устраивает, потому что это был взгляд человека из одного фрагмента, из одного угла, из одного сектора обороны. У вас и у Хасбулатова были все концы, вся информация, весь дисплей происходящего.

Ходит масса мифов. Например, миф об оружии. Говорят: «Если бы вскрыли арсеналы „Белого дома“, где было навалом гранатометов, мы пожгли бы БТРы утром 4-го, танки не подошли бы к мосту». Причем враг заявляет, что были огромные арсеналы оружия. А я-то знаю, что там было 50 с гаком автоматов, и не более того. Расскажите этот миф об оружии, об огромном якобы потенциале сопротивления «Белого дома», который готов-де был штурмовать Кремль.

Второй миф: о том, что Руцкой якобы был готов кинуться в посольство, — это говорят одни. Другие — что Руцкой взывал к иностранным посольствам, чтобы его взяли и спасли. Что он готов был, как Керенский, чуть не в бабьей одежде бежать из осажденного Дома в иностранное посольство, отсиживаться там. По существу, бросается тень на лидера сопротивления.

Другая версия: чуть ли не четвертого октября подогнали надувные лодки по Москве-реке, предлагали Руцкому уйти из «Белого дома», сесть на лодку и уплытъ, а он остался, не ушел из «Белого дома», остался в этой бойне.

Еще один миф: о том, во что превратили «Белый дом», когда вы все ушли, — в крематорий, и там конец 4-го и половину 5 октября добивали, дожигали наших людей, наших мужиков, а потом втайне на черных баржах их трупы вывозили и уничтожали. И что число убитых, которым оперирует Ельцин, — это блеф; мы-то знаем, что там были другие трупы, другие числа, другие гробы, тайные захоронения. Расскажи об этой мифологии, которая наверняка вокруг тебя крутится, иногда тебя возвеличивая, иногда кидая в вас грязь.

А.Р. О событиях сентября-октября я рассказываю подробнейшим образом в двух своих книгах: «Крушение Державы» и «Лефортовские протоколы». И те, кто желает знать правду о трагедии, могут приобрести их и прочитать. Совершенно не сомневаюсь — мифы, о которых вы говорите, рассеются сами собой.

Я постоянно слышу, что политическая оппозиция режиму и усиливающееся движение протеста трудящихся идут параллельными, практически не соприкасающимися друг с другом курсами. А ведь именно их взаимодействие как раз и способно создать ту критическую массу энергии, мощное высвобождение которой выльется во всероссийский гражданский протест и сметет, наконец, обанкротившийся и продавший национальные интересы страны полицейский антинародный режим.

И тут невольно возникает сомнение: а хотят ли те, кто причисляет себя к оппозиции, действительно победить? Или речь идет лишь о том, чтобы «разбавить» нынешнее правительство своими вице-премьерами и министрами, скорректировав, но сохранив в своей основе гибельный для России курс?

Я постоянно слышу в свой адрес обвинения в игнорировании законных, «парламентских» форм, увлечении «экстремизмом» и «крайностями». Руцкой, мол, призывал к явно авантюрным действиям вроде штурма московской мэрии и «Останкина», которые лишь обернулись гибелью многих людей и представляли сторонникам авторитаризма долгожданный повод для заранее подготовленных акций.

Когда такого рода обвинения в мой адрес звучат со стороны радикал-демократов, удивляться не приходится: они прямо заинтересованы в том, чтобы навести тень на плетень, скрыть от людей правду о том, что действительно происходило прошлой осенью. Мало того, и портрет кретина-солдафона, мздоимца-коррупционера написали по заказу власть имущей шпаны всякого рода публицисты-дешевки гульбинские, буничи, и не как-нибудь, а даже книгами, наглейшим образом исказив мою военную и политическую биографию. Подлее и хуже всего, когда такого рода «обличители» появляются из среды оппозиции, подхватывая домыслы «желтой» прессы, целенаправленно вбивая в сознание людей, что Руцкой — это-де не тот человек, за которого себя выдает и т. д. И т. п.

Отсюда вывод: или купили некоторых господ «салонных» патриотов, или они сами пытаются выпятить себя в качестве «незаменимых» лидеров, приподнять «благоразумие» хваленых «центристов», отсидевшихся в кустах в решающие моменты политической борьбы. Так и хочется сказать этим: «Побойтесь Бога, господа и, к сожалению, некоторые товарищи! Где были вы — заболтавшие все, что только можно было, — 3–4 октября, что делали вы тогда, изображая сегодня себя «специалистами» по обороне, «трезвомыслящими» защитниками народа?» Могу ответить прямо, без демократических церемоний: одни занимались тем же, чем и сегодня — болтовней, другие попросту сбежали и предприняли все, чтобы народ России не поднялся, третьи, подставив своими провокационными действиями защитников Конституции под расстрел, рванули во власть — в Думу, не дождавшись даже, когда остынет кровь погибших… А что касается отхода от «парламентских» форм, «экстремизма» и «крайностей», оттолкнувших-де от парламента многих колебавшихся, то это аргументация либо кабинетных мудрецов, безнадежно оторванных от жизни, либо… Впрочем, не буду, чтобы не осквернять бумагу, уточнять.

Главной причиной нашего поражения, повторяю, был не «экстремизм», не «крайности», а отсутствие массовой широкой и надежной поддержки народа, усугубленное чистейшей воды предательством как внутри оппозиции, так и за ее пределами. Если нас с Р. Хасбулатовым и надо обвинять, то совсем в другом, в прямо противоположном, а именно в том, что мы над обеспечением такой поддержки практически не работали, доверившись болтунам и демагогам, якобы занимавшимся этим вопросом, «геройству» которых посвящают спецвыпуски газет.

То есть чрезмерно увлеклись «парламентскими» формами, бездумным повторением заклинаний типа «наша главная сила в законе», забыв о том, что реальная оппозиция должна в первую очередь опираться на массы и только на них. Именно поэтому мы не сумели в решающий момент обеспечить эффективного сочетания парламентских методов с массовыми выступлениями за стенами Дома Советов не только в Москве, но и по всей России, не смогли направить вырвавшуюся на московские улицы энергию стихийного возмущения людей в регулируемое, тщательно выверенное и наиболее эффективное русло.

Если сегодня в среде оппозиции находятся деятели, которые находят «напрасной» и «бессмысленной» борьбу бывшего Верховного Совета с растоптавшим Конституцию президентом, то пусть это будет на их совести. Я же убежден в справедливости старой истины: «Отказ от борьбы деморализует больше, чем поражение». Уж если на то пошло, нам надо было более решительно, целеустремленно и энергично выступить против авторитарного произвола. Оппозиция, вернее, руководители ее партий, движений, которым была дарована свобода, проявили не избыток, а недостаток твердости, решительности, бескомпромиссности, особенно в первые дни после роспуска-расстрела парламента.

Президентская сторона, образно выражаясь, сразу же пошла напролом, не гнушаясь никакими средствами в своем стремлении расправиться с непокорными депутатами и оппозиционными политическими лидерами. Мы же потратили время и усилия в бесплодных призывах и уговорах, наивно ожидая от своих противников хотя бы мало-мальски элементарного уважения к закону и соблюдения общепринятых в цивилизованных странах политических и нравственных норм.

Разумеется, ход событий постепенно избавил многих из нас от иллюзий, заставил, наконец, более трезво взглянуть на вещи, но, друзья, уже почти поздно, инициативу перехватили «подсуетившиеся», оседлав идеи, программы тех, кому они принадлежали изначально.

Что же касается, повторяю, «экстремизма» и «крайностей» со стороны защитников Конституции, то разве мы должны были из-за отдельных их проявлений высокомерно отмежевываться от вышедших на улицы людей, плевать в душу тем, кто готов был пожертвовать жизнью в борьбе с антинародным режимом? Непорядочно, просто подло было бы лидерам движения бросать на произвол судьбы поверивших им людей, даже когда их действия не во всем им нравятся, даже когда реальных шансов на победу нет. Впрочем, отдельные факты экстремизма со стороны защитников Конституции, неизбежные в условиях ожесточенного, дошедшего до вооруженного конфликта противостояния, меркнут перед тем кровавым экстремизмом и вавилонской жестокостью, которые были проявлены президентской стороной.

Главное все же было в другом — надо было готовиться к отражению назревавшего государственного переворота, готовиться заранее, готовиться серьезно, за много месяцев. Готовиться политически, экономически, финансово, организационно-технически, но, увы, этого не делалось все по тем же причинам: размежеванность, отсутствие солидарности, мелочная подозрительность и элементарное неуважение друг к другу. Ведь еще тогда, после прошлогоднего мартовского указа президента о введении особого порядка управления страной (ОПУСа), стало ясно, что дело идет к установлению авторитарной диктатуры. Конкретно надо было:

— установить живые повседневные связи с трудовыми коллективами, учреждениями, институтами, учебными заведениями, причем не только в центре, но и на местах, во всех республиках, областях, регионах;

— выстроить глубоко эшелонированную систему поддержки оппозиции в директорском корпусе, финансовых, предпринимательских кругах;

— наладить и поддерживать, разумеется, с достаточной долей осторожности и осмотрительности, необходимые контакты в государственном аппарате, правоохранительных органах, армейских частях несмотря на драконовские чистки (здесь еще осталось немало честных людей; не все же куплены и разложены режимом);

— найти методы и формы влияния на людей через средства массовой информации, используя, возможно, содействие предпринимательских кругов.

Этот комплекс мер нужно и можно было предпринять, если бы оппозиция была объединенной, если бы она избавилась от кликуш-баламутов, дискредитирующих движение.

Впрочем, все это не поздно и даже крайне необходимо сделать и сейчас.

А.П. Александр Владимирович, вы раза четыре употребили слово «предательство». Я думаю, что предательство — один из самых страшных грехов, какие вменены человечеству.

Думаю, вы не знаете, что такое ревность, слава Богу: я знаю вашу семью, ваш уклад. Это тоже, наверное, одна из самых страшных мук, какие даны человеку, — ревность к любимым женщинам. Но предательство друга, товарища, партнера, вы, наверное, изведали. Вы прошли, протаранили, пролетели Афганистан, были среди элиты афганских воинов, вас окружали афганцы. Когда мы с вами находились в конфронтации после 1991 года, я видел вас издалека в окружении афганских генералов, афганской элиты, я вас всех даже издалека продолжал любить.

И вот вас предали ваши товарищи по Афганистану, вас предал Барынькин, вас предал Грачев, вас предал Лебедь. Как вы переживали трагедию предательства? Черт с тем, что вас предавали ваши клерки, черт с тем, что вас предавали средства массовой информации, которые одно время вас обожали, возвеличивали, а потом от вас отвернулись и поливали грязью. Вас предавали люди, с которыми вы проходили сквозь игольное ушко битвы, войны. Ведь это, может быть, одна из самых страшных драм, которые вы пережили.

А.Р. Да, Александр Андреевич, вы правы — это действительно драма. Чудовищная драма, ибо предано самое святое — армейская дружба. Я не знаю примеров, когда бы в гражданской среде близкие, дружеские отношения были основаны на решимости отдать даже жизнь за друга.

Пройдя путь, большая часть которого проходит в армейской среде, от солдата до генерала, имея устоявшееся понятие о дружбе, о самопожертвовании, трудно иначе воспринимать предательство. Отсюда и отношение к происшедшему. Списать предательство на ошибку, недопонимание невозможно, ибо все мы принимали присягу на верность служения Родине, на верность Конституции, на верность служения народу.

Вместе с тем я не осуждаю армию за то, что она не поддержала восставший народ, что ее лучшие генералы предали, потому что не их только в этом вина. Виноваты все мы в равной степени, ибо армия есть частица народа, который в большинстве своем молча взирал на происходящее. И когда наступил момент, решающий момент, определяющий судьбу родины, не поддержал тех, кто выступил против антинародного полицейского режима.

Ни один город, ни один поселок России не заявил гражданским протестом свою позицию в отношении происходящего. Греция, а не Россия от Калининграда до Петропавловска-на-Камчатке вышла на улицы поддерживать Советскую власть.

И все-таки: о каком предательстве армии мы говорим, если президент — глава государства — предал Конституцию, на которой клялся? Если вся страна видит, слышит, знает, что творит на глазах у всего мира «всенародный», и покорно молчит. Отсюда и задаешься вопросом: «А стоит ли вообще говорить, осуждать кого-то за предательство, если оно стало нормой жизни общества?»

А.П. Несмотря на все то, вы грузитесь на поезда, на самолеты. Выйдя из каземата, вы чуть-чуть пришли в себя, отдышались дома и двинулись по России, строите свою «Державу», свое движение. Я знаю, что вас встречают на «ура», вас слушают, вам внемлют, вам аплодируют, в вас впиваются глазами, а потом приходят к вам под ваши знамена. Вы делаете изнурительное, неизбежное политическое национальное дело.

Программ ныне не читают, аргументы все, которые можно было бы произнести, начиная с 1985 года, все произнесены двадцать раз, все перевернуто, люди смотрят в глаза и пытаются угадать: врут эти глаза или не врут? Когда оратор призывает народ к любви, братству, солидарности, народ смотрит и думает: какой же нам кровью обойдутся эти любовь, братство, солидарность? Поэтому для политического деятеля сегодняшнего дня, может быть, даже не важнее всего программа, аргументы, концепции.

Куда мы денем уголь, куда мы переместим трудовые ресурсы, где мы поставим заставы, сколько у нас будет бомбардировщиков?.. И при этом проскользнет вдруг какая-то интонация, какие-то тончайшие энергии, или, как Невзоров говорил, кто-то найдет, произнесет какое-то словечко, с таким выражением, с такой родной и понятной миной на лице, — что народ скажет: «Ну, слава Богу, пришел!» Что вы говорите людям и что еще намерены сказать им, чтобы люди как бы очнулись, содрали с себя эти жуткие коросты, которые за это время наросли?

А.Р. Сдаваться я не собираюсь, как и молча взирать на происходящее и плакать, что все погибло, народ более не поднять, не разбудить. Пессимизм не мой удел.

Я верил и верю народу, я верил и верю, что мы будем жить достойно, как это подобает великой нации. Хотя не скрою, что были всплески пессимизма. Но, поездив по стране, я убедился в том, что не все еще потеряно. Что надо работать с народом, необходимы контрдействия обнаглевшему телевидению, вбивающему в сознание людей ложь, безразличие, корысть, алчность, безнравственность.

Сначала поездка к себе на родину, в Курск, затем вместе с вами в Красноярск, к замечательному человеку, политику-патриоту Петру Васильевичу Романову. Удивление и радость от того, как встречают люди — с неподдельным желанием знать правду и что делать, казалось бы, в безнадежной ситуации. Сомнения в правильности моих действий после тюрьмы «Лефортово» окончательно развеялись после поездок в Волгоград, Саратов, Самару, Тольятти, Ульяновск, Пензу, Саранск, Липецк, Воронеж.

Когда простым и доступным языком рассказываешь людям правду о пройденном нами пути от начала до конца, когда объясняешь людям, как могли бы мы жить и за счет чего, каким образом можно решить жизненно важные приоритетные задачи, стоящие перед обществом, — люди начинают просыпаться. Начинают понимать, что без реальной оппозиции, без объединения воедино патриотических сил невозможна победа народа. Особое одобрение вызывает программа Социал-патриотического движения «Держава», основными принципами которой являются:

— возрождение великодержавной России в границах СССР;

— объединение народов и народностей в единую нацию;

— построение общества реального социализма, демократического общества социальной справедливости.

Отрадно, что на мои встречи приходят не сотни, а тысячи, десятки тысяч людей; отрадно, что на эти встречи идут не только ветераны войны и труда, но и в большинстве своем молодежь.

Впечатляет и результат работы. За 3 месяца в движение «Держава» поступило 584 тысячи заявлений о вступлении в его ряды.

Можно сделать по этим результатам и вывод — реальная оппозиция будет не очередным политическим клубом, а массовым общественно-политическим движением, имеющим поддержку большинства.

А.П. Я слушаю вас в течение двух часов, и у меня идет параллельная мысль: все мы — дети катастрофы, все в этой катастрофе кувыркаемся. Нас подорвало, и мы летим. Сами еще не знаем, где приземлимся. И как мы прилетим: без рук, без ног… Не знаю, доживем ли мы до победы, встретимся ли мы с вами после того, как сметем эту мразь. Я не знаю, куда вас еще кинет, потому что вы, как, может быть, никто в этой катастрофе, всегда оказываетесь в той зоне, где больней всего: вас сажают в «Лефортово», вас из танков, вас обливают помоями, и, по существу, вы должны бы уже погибнуть. Вас вообще не должно было быть на земле в это время. А вы есть, вы все время подтверждаете это, вы, как Феникс, вылетаете из беды.

И у меня есть ощущение, что вам предстоит еще много бед всевозможных. И у вас, наверное, просто есть ангел-хранитель, который вас то ли ведет, то ли вас просто хранит.

Вы говорили, что, когда вы сидели в «Лефортове», к вам приходил схимник. Расскажите про этого блаженного. Кто он такой? Напомните, что он вам сказал, что напророчил?

А.Р. Даже будучи коммунистом, я ходил в церковь, не регулярно, но была возможность — ходил.

Я не знаю, кто как ощущает свое пребывание в церкви, но я ощущаю его как свое бытие. Приходя в храм, я становлюсь другим человеком. И уходишь, как бы отвлекаясь от всего, — с чувством, что ты совсем в другом мире, а в этом состоянии как никогда работает мысль у человека. Пробуждается, может быть, то глубинное, что было в тебе спрятано и не проявляло себя. Стоя в церкви, общаясь с Богом, человек становился открытым к проникновению новой мысли, к скрытым сокровенным энергиям мира.

Я давно понял, если мы не восстановим свой исконно православный образ жизни, мы не выстроим великодержавной России. На чем он будет основан? На нравственности, духовности, объединении людей в приходы, общины… Что такое приход? Все друг друга знают. А раз так, то стесняются что-то плохое сделать. А раз друг друга знаешь, то и сватовство было другое, и браки были покрепче, да и дети были поздоровее. Это прекрасно! Прекрасно, когда в обществе с детства прививают уважительное отношение и к другим вероисповеданиям. И не мудрено было, что уживались и мечеть мусульманская, и католический костел, и православная церковь. Я твердо знаю, что без Бога, без веры, без нравственности, без духовности, без чувства стыда, без чувства греха мы просто быдло. Ведь человек без верования — это существо с внутриутробным мышлением: набил утробу — и спать. И безразлично ему, что происходит, кто кромсает страну, раздает земли российские… Раз нет веры, значит, нет любви к собственной истории, нет любви к собственной культуре, нет любви к собственному народу.

Что же до того, что мне сказал схимник, это моя тайна. Скажу лишь, что он заверил меня: «Александр, все равно правда будет за нами, держись до конца! Такова воля твоего Ангела-хранителя Николая Угодника». И было для меня это душевным облегчением, душевным успокоением, освобождением от грехов, от всей этой тягости.

А. Напоследок вам скажу: действительно, не дано нам понять, кто мы в той жизни — грешники или подвижники: скорее всего, грешники, потому что все мы наполнены страданиями, ненавистью, разум наш не просветлен, мы все измучены, истерзаны. Но я думаю, что, может быть, все-таки, когда пролетит вся эта жуть над Россией, вся эта перепончатая, бесноватая, клювастая жуткая нечисть, оставив после себя страшные рубцы, раны, если нам с вами суждено будет через десять, двадцать лет повидаться и оглянуться на эти дни, мы будем уже утомленные, как бы израсходованные, стреляные патроны. Из них вылетела пуля: попала или промахнулась — то уже воля стрелка, который нами стреляет, стрельца небесного. Мы с вами встретимся и все-таки скажем, что мы не лукавили, что мы в этой жизни не продавались, что двигало нами только одно — священная любовь. А уж о прошлом нашим потомкам, детям нашим, сыновьям судить, как мы эту любовь воплотили, во что мы ее отлили, и, как говорится, Бог нам судья!

1994