Что происходило на земле лагерей смерти сразу после войны

Но вернемся к нашему снимку. Первое сообщение об освобожденной территории лагеря уничтожения в Треблинке представила польско-советская комиссия по расследованию преступлений, совершённых в концлагере Майданек, уже 15 сентября 1944 г. В том же месяце великий российский писатель Василий Гроссман, в качестве военного корреспондента сопровождавший фронтовой отдел Красной Армии, опубликовал репортаж о посещении лагеря с подробным описанием функционирования этого центрального очага Холокоста[27].

Участники польско-советской комиссии «в отчете постановили собрать и сохранить документы, которые находятся на этой территории, раскопать общие могилы с целью раскрытия тайн совершённых там немецких преступлений»[28]. Но в последующие годы для этого не было сделано совершенно ничего, за исключением того, что в 1947 г. вокруг территории лагеря был поставлен забор (sic!). Позже время от времени раздавались призывы обеспечить порядок на этой территории, но они также оставались без последствий. Увековечение лагерей смерти — Треблинки, Белжеца, Собибора и Хелмно — произошло лишь в шестидесятых годах прошлого века. Немаловажно было, что в Германии как раз в это время начались процессы над лагерными охранниками, и польские власти боялись быть скомпрометированными, если бы немецкий суд потребовал осмотра мест преступления[29].

Одним из самых первых свидетельств о том, что происходило в Треблинке сразу после войны, мы обязаны Михалу Калембасяку и Каролю Огродовчику, которые прибыли на территорию лагеря 13 сентября 1945 г. и отметили, среди прочего, следующее:

По прибытии на место мы убедились, что на месте, где находился лагерь, оказалось изрытое поле, перекопанное окрестным населением. Поле было так изрыто, что в некоторых местах были ямы до 10 м глубины, в которых виднелись человеческие останки — берцовые кости, челюсти и т. п. <…> Нынешнее состояние Тремблинки [так в оригинале. — Я.Г.] представляет большое поле, кое-где с зарослями деревьев. Все находившиеся там бараки сожжены или разграблены начисто окрестным населением. Мы застали только остатки. О большом числе убитых тут людей свидетельствует факт, что выкопанные ямы десятиметровой глубины переполнены человеческими костями. <…>

Под каждым деревцом были дыры, выкопанные искателями золота и бриллиантов. Запах трупов и газа так ударил нам в голову, что у нас с коллегой началась рвота и жуткое царапанье в горле.

Продвигаясь дальше по территории, мы застали людей, которые копались в ямах, разрывая землю. На наш вопрос: «Что вы тут делаете?» — они ничего не ответили. На расстоянии от высшей точки (около 300 м), где раньше находился крематорий, мы заметили группу людей с лопатами, которые рылись в земле. Увидев нас, они начали убегать. <…> Чрезвычайно удивляет, что место, освященное мученической смертью миллионов невинных людей, до сих пор не было защищено от грабежа и алчности окрестной деревенщины. <…> На раскопке этой территории — каких-нибудь двух квадратных километров — должны были работать тысячи людей, потому что объем вырытых ям колоссален. <…>

Нужно упомянуть, что на территории, где находится Тремблинка, господствуют чудовищные отношения. Население, обогатившееся золотом, вырытым из могил, занимается грабежом и ночными нападениями на соседей. Мы пережили огромный страх, когда в одной халупе, в нескольких сотнях метров от той, где мы ночевали, женщину жгли огнем, добиваясь таким способом, чтобы она выдала место, куда спрятала золото и ценности[30].

Похожее свидетельство о посещении Треблинки в ноябре 1945 г. оставила Рахела Ауэрбах, направленная туда Главной комиссией по расследованию немецких преступлений. Она написала небольшую книжку о своих впечатлениях, а главу о деятельности «копателей» озаглавила «Польское Колорадо (вероятно, должно было стоять “Эльдорадо”), или Золотая лихорадка в Треблинке»[31]. Юзеф Кермиш, дважды посетивший Треблинку, также писал об окрестном населении, которое «целыми толпами копало песчаный грунт»[32]. Он упоминал также «советских мародеров», которые жгли на территории лагеря взрывчатые вещества, «бомбы из аэродрома Церанув», создавая таким образом «ямы огромной глубины <…>. В этих ямах было полно человеческих черепов, костей и еще не преданных земле останков».

Доминик Кухарек, копатель из Треблинки, — которому было предъявлено обвинение в валютном преступлении, так как он продал в Варшаве бриллиант, найденный в Треблинке, и купил золотые монеты, — в свое оправдание заявил, что «все» из его села ходили копать, а «о том, что поиск золота и драгоценностей на территории б[ывшего] лагеря в Треблинке запрещен, я не знал, потому что советские солдаты тоже ходили с нами и искали. Те места, где рассчитывали найти ценности, даже взрывали подрывными средствами»[33].

Добавим, что копателей, по свидетельству очевидцев, было иногда по несколько сот человек, поэтому их деятельность придавала территории лагеря (размером со спортивный стадион) вид муравейника. Местное население продолжало раскопки непрерывно в течение десятков лет. «Первые работы по упорядочению и инвентаризации на территории лагеря начались весной 1958 года, — пишет современная исследовательница этого вопроса Мартина Русиняк, — и во время предварительного упорядочения бывало и так, что работники вместе с милицией присоединялись к искателям»[34].

Сообщения из Белжеца очень похожи, за исключением того, что раскопки на территории лагеря (который, как и Треблинка, был запахан немцами, засеян люпином и для завершения камуфляжа кое-где обсажен молодыми деревьями) начались еще во время оккупации[35]. Когда немцы об этом узнали, они угнали местных жителей и поставили стражника, следившего, чтобы следы их кровавой деятельности никогда уже больше не появлялись на поверхности земли[36]. Но как только стражник сбежал от наступающей Красной Армии, местное население вернулось к прерванным поискам.

В отчете об осмотре территории комиссией, посетившей Белжец 10 октября 1945 г., среди прочего, читаем:

Согласно информации сопровождающих нас представителей Министерства обороны с поста Белжец, описанное раскапывание территории лагеря осуществлялось окрестным населением, искавшим золото и бриллианты, оставшиеся от убитых евреев. На раскопанной площади лежат различные разрозненные человеческие кости: черепа, позвонки, ребра, берцовые кости, челюсти, каучуковые зубные протезы, волосы — в основном женские, часто заплетенные в косы; кроме того, куски сгнивших человеческих тел, как то: руки, нижние конечности маленьких детей. Сверх того, на всем вышеописанном поле лежат массы пепла от сожженных останков, а также остатки сожженных человеческих костей. Из глубоко разрытых ям доносится трупная вонь. Всё это говорит о том, что территория лагеря вдоль северной и восточной границы представляет собой одну общую могилу убитых в лагере людей.

Заслушанный через неделю после посещения комиссии заместитель коменданта поста Министерства обороны в Белжеце Мечислав Недужак разъяснил следователю, что «местная милиция после бегства немцев из Белжеца пыталась помешать раскапыванию территории лагеря, но это очень трудно: стоит прогнать одну партию, как тут же является другая»[37].

Комиссия очень добросовестно выполнила свое задание и помимо заслушивания нескольких десятков свидетелей произвела осмотр территории. «Кладбище лагеря смерти» было раскопано в девяти местах, чтобы добраться до дна могил, в одном случае на 10 м вглубь. «Во время раскапывания всех ям установлено, что территория лагерного кладбища ранее уже была перекопана», а также что «в настоящее время территория лагеря полностью раскопана окрестным населением, разыскивающим ценности»[38].

Копатели в основном работали поодиночке, не раскрывая своих планов друг перед другом, так как удачливый добытчик мог легко стать жертвой нападения других искателей (вспомним, что писали Калембасяк и Огродовчик о «чудовищных отношениях» в окрестностях Треблинки). В Белжеце и Треблинке забирали домой вырытые черепа, чтобы уже там, без свидетелей, «спокойно их обыскать»[39].

Бывали и накладки, мешавшие некоторым работать, были более и менее золотоносные участки кладбища. Так называемый «банкир Белжеца», владелец местного кирпичного завода, например, имел команду «ныряльщиков в выгребную яму» — копателей, работавших в окрестностях отхожего места, откуда доставали исключительно богатую добычу. Скорее всего, евреи, лишившиеся надежды и понимавшие, что их ждет, последним жестом протеста бросали туда ценности, вместо того чтобы, как было приказано, отдавать их своим палачам[40]. В выгребной яме наткнулись также на маленькие скелеты, как можно предположить, утопленных там еврейских детей. Об эксплуатации же окрестным населением праха миллиона евреев, убитых в Освенциме, бывший работник Государственного музея Освенцим-Бжезинка пишет на интернет-форуме: «Эта сделка была основана на том, что под покровом ночи кули с прахом грузили на какое-нибудь транспортное средство, а потом промывали их в Висле. Да! Именно так, как делалось иногда во время золотой лихорадки на Диком Западе. <…> Не секрет, что все Плавы, Харменже и половина Бжезинки вымощены еврейским золотом. Еще долго после войны каждый день приезжали целые караваны с “урожаем” на “промывку”, притом из очень отдаленных деревень»[41].

В журнале лесного отдела, действовавшего в Подлясе через год после окончания войны, мы находим упоминание о «контрибуции» с населения, перекапывавшего прах евреев, убитых в Треблинке[42]. Таким путем остатки «еврейского золота», не попавшие в казну Рейха, через посредничество копателей укрепляли после войны бюджет антикоммунистического подполья. Грабеж еврейского имущества был существенным элементом циркуляции благ, составной частью структур социально-экономической жизни на этих землях, а тем самым — общественным явлением, а не отклонением от нормы у группки аморальных типов[43].