Джереми в тылу врага

В приземлении в Багдадском аэропорту нет ничего величественного. Чтобы запутать повстанцев, лежащих в засаде с РПГ и ракетами «земля-воздух», пилот транспортника Hercules не переходил к планирующему полету, пока не оказался прямо над посадочной полосой. А тогда это уже было скорее свободное падение.

Двадцатью тысячами футов ниже четыре вертолета огневой поддержки Apache патрулировали пустыню, держа наготове ракеты Hellfire и крупнокалиберные пулеметы, способные распылить каждого, кто посмеет бросить в нас хотя бы камнем. Тем временем в самом аэропорту белоснежные воздушные шары, полные шпионских телекамер, плыли в пыльном безветренном небе, отслеживая любые признаки активности по периметру.

В рубке транспортника два офицера – рослые, крутые спецназовцы – стоят за спиной у пилота, пытаясь обнаружить в небе инверсионный след приближающейся к нам ракеты. Они все время в напряжении. В январе такой же Hercules Королевских ВВС был сбит противотанковой ракетой; а сейчас уже второй день рамадана – самое время какому-нибудь мусульманскому воину умереть. Но в нашем случае угроза исходит из еще более опасного источника. «Вон там», – говорит один из рослых парней озабоченно, и действительно, с запада прямо на нас мчится американский истребитель.

Чтобы избежать угрожающей встречи, наш пилот установил систему управления полетом в положение «тактическое», проскользнул под истребителем, сильно наклонил самолет, и после взрыва отрицательной гравитации, подбросившего спецназовцев до состояния невесомости, мы начали наше свободное падение под вой моторов – сверхскоростное снижение над Багдадом. В такие минуты очень важен подходящий саундтрек. На вьетнамской войне это были Хендрикс и Doors[413]. Но теперь мне нужно было что-то более современное. Так что перед тем, как отправиться в это путешествие, я завел на своем боевом плеере особый плейлист. Пять лучших песен для боевой посадки в Ираке. И когда Hercules помчался на Багдад, как шкаф с крыши небоскреба, я слушал, как группа U2 домучивает песню Vertigo.

Боже, какая гонка. Особенно когда пилот коалиции, итальянец, выжимает рычаг назад до упора, вызывая зубодробительную дрожь перегрузки. Когда мы сообщили по связи о своем прибытии вертолетам огневой поддержки, я повернулся к Адриану, счастливо улыбаясь, и не поверил своим глазам. Он крепко спал.

Он спал даже, когда мы, пролетев над плохо заделанной выбоиной посреди посадочной полосы, с чудовищным грохотом приземлились. Два худших военных корреспондента в мире добрались до Багдада.

С годами все привыкли к появлению журналистов на сцене театра военных действий спустя всего несколько часов после начала конфликта. И я уверен, вы никогда не задумывались, как же, черт возьми, они туда попали. Только самолеты ВВС совершают прямые рейсы из Британии в Ирак, и единственные самолеты, которыми можно воспользоваться, единственные оснащенные противоракетным оборудованием – это три самолета Tristar тридцатипятилетней выдержки. Эти самолеты были созданы еще до изобретения видеокамер.

Тем не менее мы с Адрианом прибыли на борт одного из них в воскресенье ни свет ни заря. «Почему, – стонал я, – ну, почему обязательно так рано? Почему этот военный народ никогда не вылетает после обеда?» Глупый вопрос, как выяснилось. Им нужно было покинуть Британию еще затемно, чтобы озлобленные юнцы из Брэдфорда не смогли оповестить о вылете своих товарищей в Ираке; садиться тоже следовало в темноте.

Но это не имело никакого значения, поскольку, как выяснилось, все Tristar были неисправны и существовала серьезная опасность отмены полета. Это было ужасно. Когда мне впервые предложили поехать в Ирак, я ответил: «Ооо, конечно, да». Мистер Буш дал всем понять, что война окончена, и страна возвращается в нормальное русло. Послушать разглагольствования мистера Блэра, так там тишь да гладь, божья благодать. Но знаете что? Он врет. На настоящий момент каждую неделю в Ираке взрывается 350 дорожных мин и 20 заминированных автомобилей. Только в Багдаде ежедневно происходит 25 нападений того или иного рода. До сих пор в военных действиях убито около 2000 американцев, то есть в среднем кто-то погибает каждые восемь часов. А каждые четыре часа кому-то отрывает конечность взрывом.

Моя страховая компания сообразила, что у меня появился прекрасный шанс погибнуть, и взвинтила оплату своих услуг, вдвое превысив мой гонорар за статью. Моя жена, услышав, что страховка будет выплачена, только если я погибну в бою, а не умру от сердечного приступа, весьма своеобразно проинструктировала Адриана.

«Если он хоть немного посинеет, пристрели его», – сказала она. А я? Я в самом деле беспокоился, что меня могут обезглавить прямо перед телекамерой. Не думаю, что сумею в этой ситуации сохранить хоть минимальное достоинство.

Так что по мере того, как наш полет все откладывался, я разрывался между разочарованием и облегчением. Мне нравится риск, но я не хотел бы, чтобы мне отрезали голову. Тогда зазвонил телефон. Полет все же состоится. ВВС арендовали аэробус у Monarch Airlines, но, поскольку ему нечем защищаться от ракет, он доставит нас только в Катар.

Но тут полет снова был отменен. Турки запретили военным самолетам пересекать их страну, и все. В конце концов мы полетели на войну самолетом British Airlines до Кувейта, а затем поймали попутный рейс Hercules в Ирак. Ведь круто?

Если ты журналист, в Багдаде тебе есть чем заняться: например, разыскать Иракскую исламскую партию и тех парней из Конференции народа Ирака и разузнать, почему они в таких контрах с комитетом мусульманских ученых. Но вместо этого мы устроили танковые гонки.

Не на жалких маленьких бронетранспортерах, а на настоящих зверях – двух боевых танках Abrams M1A1. Эти турбинные, пропахшие горючим монстры кажутся сложными, но на самом деле рассчитаны на то, чтобы взяться за рычаги, напоминающие мотоциклетный руль, мог даже трясущийся одноглазый бомж из Батсвиля, штат Айова. Но, к сожалению, это выходило за пределы умственных способностей Адриана, который с изумленным и напуганным видом сперва медленно, а затем все быстрее поехал задним ходом к одному из церемониальных озер Саддама. Он резко затормозил прямо у воды, так что переднюю часть танка подбросило фута на три в воздух, а затем с чудовищным ревом рванулся вперед, словно его охватил эпилептический припадок или кетаминовый «приход».

Разок он прорвался на полной скорости сквозь толпу зевак, что, вероятно, было весьма впечатляюще для тех, кто не видел его лица. Он больше не выглядел изумленным или напуганным. Он выглядел как тот, кто, несясь на скорости 45 миль в час на 68-тонном танке, не в силах найти педаль тормоза. Он был просто в ужасе.

Главной проблемой в моем танке была жара. Это как сидеть на крайней правой конфорке плиты фирмы Aga. Натурально, из-за жары брошенная на пол бутылка жидкости, похожей на кока-колу, выглядела весьма соблазнительно. «Можно, я это выпью?» – спросил я командира.

«Вообще-то можно, – отвечал он, – но на твоем месте я бы не стал – в эту бутылку водитель писает». Господи, боже мой! Как же нужно потеть, чтобы ваша моча цветом напоминала кока-колу? Так или иначе, я покрутился некоторое время на танке, с удовольствием услышав по рации комментарий какого-то парня: «Ну, ребята, угадайте, кто тут автомобильный критик, а кто пишет о кулинарных рецептах?» Потом Адриан повел себя как мальчишка. «Я выиграл, я выиграл», – приговаривал он. Никто и не подозревал, что мы соревнуемся, особенно командир его танка, который с совершенно белым лицом наклонился над декоративным озером Саддама в приступе рвоты.

Спустя 24 часа в укрепленной «Зеленой зоне», после бесконечного чая, встреч с генералами и бесплодных попыток уснуть в одной комнате с А. А. Джиллом, Всебританским чемпионом по храпу, я в конце концов натолкнулся на Большую сенсацию, но даже ради спасения своей жизни не вспомню, в чем она заключалась. Помню только, как шел на обед во дворец Удея[414], где он скармливал женщин своим львам.

Теперь это американская армейская столовая, и неудивительно, что меры безопасности там принимаются серьезные. Не менее серьезные, чем при проверке нашей машины в Кувейте. Господи, какие идиоты. Я мог бы спрятать там слона, и никто бы его не заметил. Путь к обеду в Багдаде мне преградил прыщавый подросток, который, противно гнусавя, сообщил мне, что у меня нет пропуска. И на этом успокоился.

За обедом – к моему удивлению, состоявшим из гамбургера с двумя ведерками мороженого на десерт, – кто-то уронил металлическое блюдечко. Я услышал его звон и подумал: «О, кто-то уронил блюдечко». Но 400 солдат в столовой вскочили, как будто в зал ворвался сам Саддам с атомной бомбой. Они нервничали, и я их не виню. Особенно учитывая, что от полумиллиона озлобленных местных их отделяет только встреченный мной Подросток Кевин.

Так каково это – когда в тебя стреляют? В первый раз во время нашего возвращения на вертолете в Багдадский аэропорт это была просто граната из РПГ, а сбить такой штукой быстро летящий вертолет, честно говоря, не проще, чем дротиком сбить колибри. Так что это было не очень страшно. Во второй раз все было иначе. Мы летели в вертолете Lynx, сидели у открытой дверцы, глядя на разрушенный город Басру, и тут кто-то пустил в нас ракету «земля-воздух» с тепловым наведением. Пилот, которого товарищи звали Лорд Флэшхарт[415], отвлекся от беседы, когда датчики зафиксировали старт ракеты, и выпустил облако тепловых отражателей, чтобы дать ракете более горячую цель, чем выхлоп нашего двигателя. Но это не помогло. Ракета приближалась…

Перед тем как отправиться в Ирак, Адриан прочел книгу 1925 года без картинок, которая называлась «Месопотамия: Вавилонская и ассирийская цивилизация». И еще одну, Уилфреда Тезигера[416], озаглавленную «Марш арабов». Ни в одной из них не говорилось, как защитить вертолет от ракетной атаки. Так что Адриан сделался цвета овсянки. Что до меня, то я с присущей мне мудростью прочел все книги Тома Клэнси[417], поэтому знал, что нас преследует не ужасная ракета Sam-18. Людям, которые ходят босиком, не по карману такая штука. Скорее всего, на нашем хвосте была Sam-7 1960-х, а такую можно сбить со следа практически чем угодно. Так что наш вертолет, хотя и ровесник Morris Traveller[418], был достаточно быстр и увертлив. Я знал, что мы уйдем.

Я также знал, что неплохо бы потом вернуться к месту запуска и найти того маленького мерзавца, который нажал кнопку. И нашпиговать его голову свинцом. У меня нашлась даже подходящая мелодия на боевом iPod – «Плохой до мозга костей» Джорджа Торогуда[419]. К сожалению, правила вступления в бой для британских солдат в Ираке писал, кажется, Алистер Кэмпбелл[420]. Они разъяснялись в жесткой видеопрограмме, которую вел, по счастливому совпадению, бывший ведущий передачи Top Gear Крис Гоффи. Там сказано, что открыть ответный огонь можно только в случае, когда враг уже стрелял в вас и вы уверены, что он выстрелит снова. Поэтому нам пришлось оставить в покое нахала с Sam-7, а это означало, что завтра он придет на то же место и пустит ракету в другой вертолет.

Адриан полагает, что это правильно. По его мнению, нельзя победить, отвечая ненавистью на ненависть. И это правда. Но на ненависть следует отвечать ударом. Англичане испробовали мягкий, сердечный подход в Басре, и в тот же день, когда мы вошли туда, была атака на вертолет, два минометных обстрела, а затем стычка с применением устрашающего пулемета ДШК калибра 12,7. Американцев критикуют за их излишнюю горячность, но разве они разжигают ситуацию? До сих пор они потеряли примерно 2000 человек из общего корпуса в 155 000. Мы потеряли почти сотню из корпуса в примерно 7800 человек. Подсчитайте сами и увидите, что разница в доле погибших невелика: погибает примерно один из 78 человек.

Странно, наши парни всегда замечательно веселы, говорят, что трудные патрули – это «спортивно», и присваивают улочкам на базе названия из «Монополии». Похоже, они не возражают против угрозы жизни, недостаточной боевой мощи и даже против того, что на душ у них есть 30 секунд в день. Зато им совершенно не нравится оплата. Команды транспортников Hercules получают здесь лишние ?5 в день, но теряют ?10, которые выделяются им на горючее. Это сводит их с ума, не меньше чем телефонные карточки на 20 минут разговора, получаемые ими раз в неделю. Даже убийцам в тюрьме дают полчаса. Вот и получается, что рядовые, прибыв на двухнедельную побывку в Англию, вынуждены подрабатывать вышибалами в клубах, чтобы свести концы с концами.

Что еще хуже, эти самые тренированные солдаты могут завтра же уйти из армии и получать до ?250 000 в год в частном секторе, охраняя журналистов, директоров нефтяных компаний и иракских чиновников. Конечно, в случае чего их не будет эвакуировать вертолет санитарной службы – но ?250 000 в год? Без налогов?

Иногда можно увидеть в столовой солдата, бледного как смерть, со слипшимися от пота волосами, который полчаса жует морковку. И думаешь: «Господи, что же он такое делал?» Наверное, будь я настоящим репортером, просто задал бы ему этот вопрос, но обычно в этот момент кто-то как раз вспоминает смешной случай, и я ни разу не спросил.

Жизнь солдата нелегка. Большинство работают по 16 часов, а потом ложатся вповалку в восьмиместной палатке, куда втиснуто 12 человек. Механики по обслуживанию вертолетов обычно работают по 24 часа, отчаянно пытаясь заставить летать свои древние игрушки. Дни отдыха редки и практически бесполезны, поскольку делать все равно нечего. Солдаты не рискуют покинуть базу из страха быть обезглавленными. Не могут загорать, поскольку если сгорят, то получат наряд вне очереди. Не могут напиться, поскольку норма составляет две банки пива на человека. Не могут даже заняться сексом, поскольку, по их словам, 70 % женщин на базе – лесбиянки.

Хорошо в этом то, что, поскольку им запрещено сражаться, у них остается куча времени на уборку, и база просто сияет чистотой. Зато она плохо обустроена, и для Адриана это была реальная проблема, поскольку он взял так много одежды, что в чемодане не осталось места для таких вещей, как полотенце, спальник или подушка. И вообще для всего, что необходимо в армейском лагере в пустыне. Я сходил за сигаретами. В лавке на базе продавались только крепкие «Мальборо». Действительно, кто же в бою думает о низком содержании смол?

Интересно, что единственная одежда, которая здесь продается, – это арктические телогрейки. Как определить, что это государственная кампания? Достаточно пройтись по магазинам. Солдаты называют их «окошками в нет», поскольку чего бы вы ни попросили, в них нет. Или есть, но вам не дадут. Наш гид Томми носил брюки на два размера больше со дня прибытия на базу и не мог их заменить. У них не было даже полотенца для Адриана. А пока он примерял шляпу, которая, как он думал, подошла бы к его костюму для сафари а-ля Роджер Мур[421], началась очередная минометная атака. Возможно, началась. Точно утверждать нельзя, поскольку громкоговоритель, видимо, был с одной из железнодорожных станций, закрытых Бичингом в 1963 году. Ничего было не разобрать, но в какой-то момент мы расслышали что-то вроде «идите к черту», так что мы надели свои бронежилеты и каски, включили чайник и расположились у телевизора, чтобы посмотреть по спутнику игру Северной Ирландии против Уэльса. То есть это Адриан надел каску. Та, что он приобрел для меня, была размером с яичную скорлупку и не налезла. Но поскольку мы были в помещении, на базе с 25-километровым ограждением по периметру, шанс получить ранение был вроде невелик.

По правде говоря, было очень странно попасть под минометный огонь, когда в пяти часах лета отсюда Райан Джиггс играет в футбол.

Я чувствовал, что Ирак станет интереснее, если мне удастся найти правильную историю. А это нелегко сделать, сидя в лавке на базе, глядя, как Адриан примеряет шляпы, и получая информацию только из сломанного динамика. За реальными новостями нужно обращаться к военным, но они говорят только аббревиатурами, еще менее внятными, чем старый громкоговоритель.

Тогда мы пошли на полигон, чтобы пострелять из АК-47. Адриан стрелял великолепно, всаживая магазин за магазином в яблочко. Моей же целью было знакомство с Ираком, так что я пошел в ближайшую палатку, где обнаружил около 50 иракцев, ожидавших, пока Адриан вернет им автомат.

Вот, наконец, мой шанс стать настоящим журналистом. Спросить их о страхах и надеждах, о том, какого черта они делают на британской базе, почему их обучают стрельбе. Но вопрос задали они. Пошептались, покивали, а затем в напряженной тишине переводчик спросил: «Кто, – они все хотели узнать это, – кто такой Стиг[422]?»

Оказалось, что шииты любят Top Gear, и меня попросили попозировать для фото. И никто из них не был так груб, чтобы спросить, какого черта еще один парень подходит и ложится у их ног, чтобы попасть в кадр.

И вот настала ночь. Конечно, не совсем настоящая ночь, благодаря инфернальному отсвету от горящих нефтяных полей и странной 40-ваттной лампочке – всему, что может предоставить шаткая экономика Ирака. Или, точнее, все, что доставляет убогий военный бюджет Гордона Брауна[423]. Хорошо хоть хватает электричества, чтобы охладить пиво.

Две банки. Я рассчитал, что меня сморит ровно настолько, чтобы заснуть в перегретой палатке со стариком Синуситом. Сторожевым собакам на базе полагается кондиционер. А солдатам нет. Выспаться не пришлось. В 11, в разгар следующей минометной атаки, на базе с грохотом приземлился еще один Tristar, и какой-то военный сказал, что это за нами.

Я подумал было, что власти искренне заботятся о нашей безопасности. Что в этот самый трудный за двухлетнюю войну день до них дошло, что надо убрать из страны всех гражданских. Но нет. Тот же Tristar привез команды журналистов с Флит-стрит[424] и из больших телесетей. Так что, думаю, им просто понадобились свободные койки для настоящих журналистов.