Анна Китаева Книжная куколка

^{Иллюстрация Евгения КАПУСТЯНСКОГО}

Коммунальная квартира почти в центре Киева была пережитком иной эпохи — дотянувший до наших дней динозавр, уродливый, но жизнеспособный. Внешнее сходство тоже имелось. Длинный многоколенчатый коридор казался Машеньке позвоночником древней рептилии, а когда она пробиралась по нему в свою комнату, неожиданный трубный рев унитаза пугал ее и заставлял шарахнуться, сбивая впотьмах коленки о ящики. Динозавры не любят молодых.

В туалете на стенке висели в два ряда шесть унитазных сидений — по числу жильцов, точнее, ответственных квартиросъемщиков. Маша жила здесь уже вторую неделю, но местные обычаи до сих пор повергали ее в оторопь. Утренняя очередь к газовой плите, например, чтобы поставить чайник. Зачем, когда есть электрический? Тетка Зоя разрешила ей кипятить чай в комнате, лишь настрого велела, чтобы никто из жильцов не увидел. Но Машенька вообще старалась не соваться никому на глаза. То, что она попала в эту квартиру, было результатом многолетней интриги среди «туземцев» и ее личного невероятного везения. Недавнюю выпускницу из провинции взяли в киевскую фирму. Девочкой на побегушках, конечно, но с приличной зарплатой. Нужно было жилье. Тетка Зоя, выросшая в этой самой коммуналке, приходилась Машиному отцу троюродной то ли племянницей, то ли тетей. Когда умерла бабулька из дальней комнаты, все жильцы бросились в бой за расширение квадратных метров — и тараканьи бега выиграла тетка Зоя, хитрым финтом прописавшая к себе Машеньку. Родители поклялись умом, честью и совестью, что Маша выпишется по первому требованию, улестили родственницу материально — и вот Маша здесь, в двух шагах от центра. Киевлянка, с ума сойти!

В окно, разделенное старинным переплетом на много маленьких пыльных квадратиков, скреблись ветки тополя. Вчера на них лопнули почки, проклюнулись листья: весна! Старый двор-колодец был темным, прохладным. Звуки улицы, попадая в него, долго перекликались сами с собой и не всплывали выше второго этажа.

Возвращаясь домой после работы, Машенька ныряла в подворотню, пересекала двор, забиралась в подъезд, поднималась на третий этаж, с усилием открывала тяжелую дверь, одолевала путь по темному коридору до крайней комнаты — и с каждым шагом ей казалось, что она путешествует назад во времени. На улице сверкал и громыхал двадцать первый век; здесь же, как снег в овраге, залежался двадцатый, самое его начало… или вовсе девятнадцатый. Книги довершали впечатление. Много, много книг.

Покойная бабулька, оставшаяся для Машеньки безымянной, должно быть, работала в библиотеке. Только так девушка могла объяснить себе, отчего три стены небольшой комнаты занимали битком набитые книжные шкафы, надставленные полками под самый почти четырехметровый потолок. Среди прочих договоренностей с теткой Зоей была следующая: книжек Маша выносить не должна, когда-нибудь тетка сама их разберет и продаст. А Машенька и не стала бы торговать древним хламом. Да и тетка вряд ли что-то выручит за чужую осиротевшую коллекцию.

Кому сейчас нужны бумажные книги? Хочешь пролистать любой текст — скачай из интернета на мобильник или ридер… а лучше все-таки посмотреть фильм, ну их, эти буковки. Поэтому Маша книги вообще не трогала, освободила только себе часть шкафа, чтобы вещи положить. Выгруженные с полок тома заняли место под столом. Неудобно, да. Но по сравнению с большими плюсами жилья — совсем маленький минус.

Старые книги имели особенный характерный запах, кисловато-бумажный, пыльный. Запах Машу не раздражал, он был ей необъяснимо приятен.

Сегодня она задержалась после работы. Бородатый сисадмин Володя пригласил ее выпить пива. А что такого? Володя ей не то чтобы нравился, но пора уже заводить друзей-приятелей в новой киевской жизни. Правда, пивная компания оказалась даже слишком большой, человек десять. Володе на половине кружки позвонила жена, он вытянулся лицом, шумно выхлебал пиво и сбежал. А Машенька осталась и почувствовала себя так, словно ее бросили. Пропал кураж, заболела голова, стало подташнивать от крепкого дыма, висящего в воздухе сизыми пластами. Хотя Володя был ей никто, а двое других парней рвались ухаживать наперебой, Маша выскользнула в туалет и в пивной павильон не вернулась. Домой, домой!

Через подворотню она почти бежала. На лестнице замедлила шаг. Перед дверью квартиры остановилась.

А зачем, собственно, она удрала из пивнушки? Куда бежала? Дома ее никто не ждет. Чего испугалась? Машенька медленно, как во сне, достала из черной кожаной сумки огромный ключ, с усилием провернула в древнем замке. Может, вернуться? Прошло каких-нибудь полчаса, компания не разошлась, вечер лишь начинается. Она выпьет еще, станет весело, кто-то из тех двоих усадит ее на колени…

Маша прикрыла за собой входную дверь и двинулась в глубь коридора бесшумным шагом сомнамбулы. Скользнула мимо кухни незамеченная. Свернула за угол, привычно стукнулась локтем и тихонько зашипела. В голове ее спорили голоса: один был благоразумие, второй — упрямство, третий она не могла опознать. Зачем она здесь? Надо вернуться к новым приятелям. Пора заводить не просто знакомых, пора обзавестись своим парнем. Нет, только не сегодня, не в пивной, не в сигаретном чаду… Но почему? Там был симпатичный парень… кажется, Толик… правда, он за ней не ухаживал, но можно самой с ним заговорить…

Маша остановилась. Пойти или не пойти?

— По-любому, умоюсь и переоденусь, — пробормотала она вслух.

Еще два шага, последний отрезок коридора. Здесь абсолютно темно. Обычно девушка доставала карманный фонарик заранее, но сейчас упустила момент. Возвращаться не хотелось, и Маша полезла в сумку на ощупь. Ключ от комнаты висел на одном кольце еще с несколькими, они должны были сразу упасть в ладонь — но нет, она рылась в сумке и не находила ни ключей, ни гладкого цилиндра фонарика. Ну где же?.. Что-то острое больно воткнулось под ноготь. Маша ойкнула, упустила сумку и выругалась. Из глаз брызнули злые слезы. Стиснув зубы, она зашарила под ногами и — о чудо! — первым делом нашла фонарик.

Кто-то шел по коридору. Ничего не видя от слез, Маша сгребла в сумку все как попало, выцепила ключи среди барахла, открыла дверь, ввалилась к себе — и засмеялась от облегчения. Какой фигней она занимается! Пойти в пивнушку — не пойти, увидят соседи — не увидят… Да плевать! Она включила свет, вытерла руки влажной салфеткой, разделась. Из трещиноватого тусклого зеркала на нее глянула милая девушка. Пухлые губы, темные волосы, упрямый взгляд… носик мог бы быть ровнее и длиннее, но ладно, сойдет. Машенька состроила пару гримас, повернулась в профиль, выпятила грудь.

— Пойду! — сказала она отражению.

Почему нет? И надеть черный джемперок, почти прозрачный, а сверху красную курточку… И новые красные туфельки с черной пуговкой. Ура! Девушка развернулась на пятках — и сердце ее ухнуло вниз, как в скоростном лифте.

— Ай!

На столе, куда она бросила расстегнутую сумку, что-то шевелилось. Мышь?.. Фу, гадость! Пошла вон, зараза!

Маша присмотрелась и облегченно хихикнула. Никакой мыши, просто вывалилось из-под клапана кое-как запихнутое в сумку содержимое. Куча продолжала разваливаться. Покатилась к краю стола губная помада. Машенька бездумно кинулась на перехват.

— А-а-ай!

В этот раз она заорала громко. И уселась на пол, ошалело глядя, как из сумки выбирается на стол нечто.

Не мышь, нет. Прямо как «не мышонка, не лягушка, а неведома зверушка». Существо было размером с недельного котенка, но держалось вертикально, как хомяк на задних лапах. Пестрая шерстка торчала пучками: рыжий пучок, серый пучок, грязно-бурый пучок… Морская свинка? Крыса какая-нибудь… лабораторный мутант!

Зверушка пискнула жалобно и печально. Большие карие глаза обвели комнату, остановились на Маше с пристальной укоризной. Тупое рыльце чуть поворачивалось из стороны в сторону, как флюгер под ветром, черный нос подрагивал: «немышонка» принюхивалась.

— Ты кто? — шепотом спросила девушка, почти ожидая ответа. Но странненькое существо отвело взгляд, опустило мордочку и решительно направилось к краю стола. Передвигалось оно кривым ползком, извиваясь всем коротеньким тельцем. Маша опомниться не успела, как зверушка одолела дистанцию, без заминки перевалилась через край и полетела на пол мордой вниз.

Так же, как перед тем за помадой, Машенька без лишней мысли рванулась подхватить непонятную тварь. И испытала очередное потрясение.

«Немышонка» оказалась мягкой, как детская меховая игрушка: ни мускулов, ни костей под шкуркой не прощупывалось. И пестрый мех был словно синтетический. Полное впечатление, что держишь в руках какую-нибудь Чебурашку из «Детского мира». Маша слабо удивилась тому, что ей не страшно и не противно. Существо пискнуло, открыло карие живые глаза на игрушечной морде и глянуло на Машу вопросительно.

— Ох, ничего себе! — сказала девушка и торопливо опустила зверушку на пол.

Шевельнулся черный нос. Существо устремилось под стол и уткнулось в стопку книг. Раздались звуки: скрип, треск и попискивание, словно там действовал целый выводок мышей. Машенька встала на четвереньки и заглянула под стол.

Сперва она не поняла, что происходит. Затем просто угадала. «Немышонка» жадно жевала переплет нижней книги. Вот тебе и мягкая игрушка!

— Я с ума сойду, — громко сказала Машенька.

Она медленно поднялась с четверенек. Натянула спортивные брюки, футболку: ясно было, что никуда она уже не пойдет. Налила в чайник воды из пятилитровой фляги, включила. Из-под стола продолжали раздаваться скрежет и чавканье. Маша подумала, что ее действия, привычные, ежевечерние, можно было бы счесть попыткой успокоиться, но странность была в том, что она чувствовала себя спокойной. Как будто так и надо. Как будто все хорошо и правильно. Скорее наоборот, она пыталась разволноваться, произносила положенные слова — а волнение не приходило. С того момента, как девушка подержала в ладонях зверушку, ей стало удивительно хорошо и покойно. Ладони, кстати, слегка покалывало, и это тоже было приятно.

— Меня околдовал космический пришелец, — произнесла на пробу Маша и засмеялась.

Она неспешно заварила чай и поставила на подоконник остужаться. Прошлась по комнате. Открыла дверь, выглянула в пустой коридор. Взяла с полки плеер и положила обратно. Потянулась за мобильником, но передумала. Наконец Маша не выдержала, присела на корточки и заглянула под стол — что там происходит?

Зверушка, раскорячившись и упершись в пол слабенькими ненастоящими лапками, пыталась вытащить из стопки книг одну в картонной обложке. Стопка была сложена неровно, и обтерханный корешок книги выступал наружу. «Немышонка» сжимала его в пасти и тянула на себя, рискуя обрушить тяжелые тома.

— Эй, погоди-ка! — взволновалась Машенька. — Давай помогу.

Существо послушно разжало хватку. Челюсти его оказались совершенно беззубыми.

Маша подтянула к себе всю книжную башню за основание, сняла верхние книги, как карты с колоды, чтобы растрепанный пухлый томик оказался сверху, и положила на пол перед зверушкой. Взгляд скользнул по буквам на обложке, но фамилия автора — Саймак — была Маше незнакома, а название она прочесть не успела. «Немышонка» вцепилась в старую книжку, как голодный — в буханку хлеба.

Девушка смотрела, затаив дыхание. По размерам томик мог сойти зверушке за двуспальный матрас. Та поднялась на задние лапки, пошире разинула пасть, заглотала с угла примерно половину страниц и принялась мусолить и жевать. Тихое довольное урчание, вроде кошачьего мурлыканья, сотрясало игрушечную тушку. Вскоре зверушка прервалась, открыла пасть еще шире, до невозможности широко, и захватила всю толщину книги. Урчание возобновилось. Причавкивая и причмокивая, существо постепенно растягивало пасть и захватывало большие куски томика. Выглядело это жутковато и слегка неприлично. Теперь зверушка походила на шерстяной носок, зачем-то натянутый на край книги. Машенька отвернулась.

Чай совсем остыл.

Маша достала из сумки на столе печенье и початую шоколадку… но поняла, что совсем не хочет есть. И чаю не хочет. Кстати! Еда была у зверушки под носом. Если та голодна, почему не сожрала шоколадку? Кто станет есть книги, когда рядом печенье? Не крыса, это уж точно!

С пола донесся стонущий всхлип. Машенька глянула как раз вовремя, чтобы заметить, как существо последним усилием смыкает пасть. Под ногами девушки оказался прямоугольный предмет, обтянутый пестрым мехом. Просвечивала тонкая кожа. Выпученные от натуги глаза смотрели на Машу. По тельцу зверушки прошла мощная судорога, корежа геометрические очертания книги внутри. Глаза закрылись, тушка обмякла, из пасти вырвался вздох. Существо теперь напоминало толстенькую меховую колбаску. Вот оно шевельнулось, приподняло верхнюю часть туловища, словно мохнатая гусеница…

— Книжный червь, — потрясение сказала Маша. — Вот это да!

Она краем уха слышала это выражение, но не задумывалась, что оно означает. Наверное, если бы ее спросили, Машенька описала бы книжного червя как гусеницу, проедающую дырки не в листьях деревьев, а в книжных листах. Но как-то ведь надо назвать существо, которое на ее глазах проглотило целую книгу вдвое больше себя?

Зверушка призывно запищала.

Маша, как всякая нормальная девушка, терпеть не могла насекомых. Ну, скажем, красивые бабочки, порхающие на расстоянии, ее устраивали, но все остальное жужжащее, ползающее, шевелящее множеством ножек, неизменно вызывало брезгливость. Червяк — это вроде не насекомое, но по жизни еще хуже. Назвав существо червем, Машенька тотчас растеряла к нему симпатию.

Казалось бы, что есть слово? Пустой звук. Однако неведомую зверушку можно подхватить на руки, а дотронуться до червяка — нет, ни за что! Куда хуже мыши!

— Веником на совок, — вслух подумала Маша, — в пакет и на помойку!

Вообще непонятно, почему она сразу так не сделала. Когда оказалось, что в сумке что-то чужое — и неважно, мышь она занесла в комнату, сгребая вещи с пола в коридоре, или червяка, личинку, еще какую дрянь, — надо было совком, совком! И веником. И в пакет. На помойку… Что?

Маша обнаружила себя сидящей на полу. Книжного червя она нежно прижимала к животу и баюкала, как плюшевого мишку.

Тварь мурлыкала не хуже котенка.

Рукам было тепло. И животу.

И на душе тоже.

Засыпая в обнимку с меховым тельцем, Маша сонно решила называть зверька Пушистиком.

Тополь настойчиво скребся ветками в окно, что-то тревожно шептал под ветром, а ей всю ночь, как в детстве, снились цветные сны.

Следующую неделю Машенька провела в задумчивости. Сисадмин Володя, между прочим, решил, что она на него обижена за исчезновение из пивной, и пытался загладить вину. Абсолютно напрасно. Маша его едва замечала. Она выполняла работу — и тотчас забывала о ней; она перестала всматриваться в лица и вслушиваться в разговоры. Она жила на своей волне, как будто ее внутренний приемник наконец получил сигналы точной настройки и теперь жадно ловил передачи из эфира. Все в ее жизни стало осмысленным, но смысл этот отличался от прежнего. Как будто Машенька влюбилась.

Вот только любовь здесь была ни при чем.

Деревья на улицах оделись свежей листвой. Нежно пахли цветущие абрикосы, усыпая землю белым конфетти лепестков. Весна! Гулять бы и гулять, да не одной, а вдвоем, целуясь в скверах под каштанами, тая от сладких предчувствий…

После работы Маша спешила домой.

Она невидимкой проскальзывала по коридору коммуналки — даже к тетке Зое она больше не заглядывала — и скрывалась от мира в своей комнате, как в волшебной шкатулке.

Пушистик, словно собака, чуял ее появление и встречал у порога. Ластился, льнул к ногам, терся мордой о колени. Он сильно вырос и напоминал теперь диванный валик на куцых лапках. Двигался он по-прежнему то ползком, то перекатываясь, притом довольно быстро.

Девушка переодевалась в домашнее, ставила чайник, заваривала себе чай и приступала к кормлению питомца.

Это в первые пару дней зверек был так голоден, что жрал все подряд и уничтожил три стопки книг под столом в Машино отсутствие. Теперь же он стал разборчивым. Сильно оголодав, Пушистик мог откушать сам, но обычно ждал Машу. Ему нравилось есть из ее рук. У них выработался вечерний ритуал: не простое поглощение пищи, а целое действо.

Маша влезала на высокую лестницу, которой раньше не видела применения, и наугад вынимала томики с полок.

— Вот эту хочешь? А эту? Или вон ту?

Откуда Пушистик знал, придется ли ему по вкусу книга, Машенька не задумывалась. Она приняла повадки любимца как данность.

На большинство книг Пушистик не реагировал вовсе. Если книга ему не нравилась, презрительно фыркал. Но стоило Маше угадать, под какой обложкой сегодня прячется лакомство, зверек устраивал целое представление. О, на это стоило посмотреть!

Он пищал и закатывал глаза. Он подпрыгивал и опрокидывался на спину, потешно дрыгая лапками. Он бросался к подножию лестницы, пытался взобраться по ней и даже влезал на первую ступеньку, но тотчас скатывался с нее и верещал негодующе.

Наконец Машенька, смеясь, нисходила по лестнице. Пушистик тотчас прекращал показную истерику. Девушка ставила на табуретку рядом с диваном чай и сладости, забиралась на диван с ногами, брала к себе Пушистика и открывала первую из выбранных книг. Зверек довольно урчал у нее под боком.

Книги бывали самые разные. Пушистик предпочитал сбалансированное питание.

Тонкая книжка в мягкой обложке шла для разминки, как салат.

— Джеральд Даррелл, «Шорохи земли», «Под пологом пьяного леса», — озвучивала Машенька.

Пушистик деликатно подталкивал ее рыльцем, Маша выпускала книгу из пальцев, и зверек медленно заглатывал. Когда последний край корешка скрывался внутри, по телу Пушистика проходила судорога, он обмякал и распластывался, словно подушка. Девушка ласково гладила клочковатый мех. Ей становилось необъяснимо хорошо. На несколько минут она вместе с Пушистиком проваливалась в сытую дрему. Грезились ей тропические леса, где большеглазые существа, похожие на тонколапых обезьянок, смотрели на нее из влажной зеленой тьмы…

— «Война и мир», том второй, — сообщала Маша, очнувшись от дремоты. От книги исходил слабый пряный дух плесени. — Лев Николаевич Толстой… Ага, проходили в школе… Ничегошеньки не помню. Ты уверен, что хочешь?

Пушистик отвечал утвердительным писком. Маша заламывала переплет толстому тому, выворачивала обложку, как куриные крылышки при разделке тушки. Смачно хрустел корешок, и Пушистик вздрагивал от нетерпения. Книга была сделана прочно. Маша бралась правой рукой за книжный блок, левой — за переплет, поддевала корешок пальцем и тянула изо всех сил. Применять ножницы ей казалось неправильным. Наконец трудная добыча поддавалась, трещала марля, скрепляющая переплет с книгой, и прошитая стопка тетрадей книжного блока представала голенькой, как очищенный апельсин.

Пока Пушистик чавкал классиком, Маша лениво перебирала прочие книги.

Роджер Желязны, «Князь света»… эзотерика, что ли? Заглядывать внутрь было неохота. Нил Гейман, «Американские боги». Святослав Логинов, «Многорукий бог Далайна»… Девушка хмыкала: похоже, сегодня ее любимец выбрал на второе сплошь религиозное чтиво. Тут Пушистик сглатывал, и последний краешек «Войны и мира» исчезал у него внутри, по мохнатому пузику шла волна перистальтики, а Машеньку накрывало теплым облаком. В сонном брожении ума чопорные бледные дамы, сплошь в длинных платьях, тянули руки к обезьянкам; раздавались взрывы, и пороховой дым затягивал зеленые джунгли…

После второго блюда Маша засыпала надолго. Пушистик грел ей бок, а разум девушки блуждал в иных реальностях. Сны были яркими, но непонятными. Боги древних пантеонов, люди будущего и современности мирились, ссорились, соперничали, сражались и устраивали друг другу ловушки. Стрельба, взрывы, погони… Какой-то страшный обожженный человек куда-то брел, шлепая ногами в опорках по дымящейся жиже…

Вынырнув из диких выкрутасов сна, Маша долго трясла головой и пила остывший чай. Пушистик требовательно мурлыкал, просил сладкого, и девушка тянулась за совсем тоненькой книжицей в твердой обложке.

— Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц».

Она помнила эту книжку.

После шестого, кажется, класса учительница литературы дала им список для внеклассного чтения на лето. Тогда Маша еще не понимала, что чтение книг в жизни не пригодится. Экзюпери дома имелся: Маша соблазнилась картинками.

«Маленький принц» ее чудовищно разочаровал. Сказка была непонятная, вместо приключений — дурацкие разговоры, вдобавок она ничем не закончилась… а может, Маша не долистала ее до конца.

Девушка морщила нос:

— Малыш, не ешь, это невкусно! Найдем тебе другой десерт, а?

Пушистик громко пищал. Он хотел эту.

Маша со вздохом разламывала переплет, как вафлю. Зверек глотал лакомство, и Машенька смутно отмечала, что он за сегодня увеличился в размерах. Мобильник показывал полночь, девушка с тяжелой головой брела в ванную почистить зубы, а в голове у нее звучал нестройный хор голосов. Люди, боги, обезьянки — все твердили ей: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

— Уйдите! — сердилась Маша. — Это не ко мне. Я тут ни при чем!

Пушистик ждал ее на диване, мурлыкал всю ночь до утра, и Машеньке снился настоящий принц — такой, какого она хотела бы встретить, с ласковыми глазами и за рулем иномарки. Он приручал ее, она приручала его, и все было хорошо на их ослепительно белой вилле у берега южного, невозможно лазурного моря…

Минула еще неделя.

Облетел цвет с вишен и абрикосов. Зелень парков и скверов стала пышной после дождей. Каштаны выпустили свечки — нарядные, как для торта. Маша в очередной раз перепутала договоры разных фирм и получила выговор с последним предупреждением. Пушистик очень вырос.

Теперь он был похож на здоровенный рюкзак, какие носят туристы, эдакий плотно набитый цилиндр больше метра длиной. Мордочка размером, как у болонки. Маша больше не могла прочесть выражение карих глаз. Большое тело было обтянуто мелкочешуйчатой грязно-розовой кожей. Кое-где еще встречались пятнышки пестрой шерсти.

Изменилась и Машина комната. Обнажились скелеты полок. Книжные шкафы зияли пустым нутром. От огромной библиотеки осталось десятка два томов — в основном дубликаты или другие издания уже съеденных книг. Под столом валялись немногие недоеденные переплеты и пустые суперобложки, как обертки от шоколада.

Однажды Маша вдруг вспомнила, что тетка Зоя собиралась книжную коллекцию продать, но никаких угрызений совести не ощутила. Впрочем, формально она не нарушила данного слова, ни одной книги за порог не вынесла. И потом, время книг кончилось безвозвратно. Если даже ушлая тетка до сих пор не нашла покупателя, вряд ли их вообще можно сбыть. А обещания не кормить бумажными неликвидами книжного червя с девушки никто не брал.

Да-да, Машенька повзрослела. Игры в Пушистика кончились. Никакие иллюзии больше не отгораживали от нее действительность. Маша отлично понимала, что в ее комнате живет неизвестное науке существо, питающееся книгами… ну и что? Важно другое. Книжный червь набрал нужный вес, и ему пришла пора превратиться в куколку.

Посмотрев утром в зеркало и отчаявшись замазать тональным кремом черные синяки под глазами, Машенька осталась дома. Кажется, она позвонила на работу — сказать, что заболела. А может быть, и нет. Ее внимание было отдано созданию, которое она недавно звала Пушистиком.

Книжный червь лежал под окном, иногда вздыхая. Брюхо его раздулось, и лапки, которые больше не могли поднять тяжелое тело, торчали по бокам, как плавники. Повинуясь интуитивно понятному зову, Машенька поднесла ему томик Пушкина ин-октаво. Червь принял книгу из ее рук, втянул в себя и утомленно закрыл глаза. Девушка ждала, что по туловищу пройдет судорога поглощения, но оно осталось неподвижным. Маша приложила ладонь к округлому боку — и отдернула. Кожа существа была жесткой и горячей. Началось окукливание.

— Я вас любил, — неожиданно для себя произнесла Машенька, — любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем…

Она прижала губы ладонью. Строчки звучали в ее уме:

«Но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно…»

— Прекрати! — крикнула Маша со слезами.

Бывший Пушистик с трудом открыл мутные глаза, бросил на нее последний взгляд и снова закрыл их, теперь уже навсегда.

Через пару часов исчезли и следы мордочки. В Машиной комнате лежал огромный кожаный баул, и от него исходил ощутимый жар. Маша то плакала, то пила безвкусный чай, то уговаривала себя, что из куколки появится бабочка, и это ничуть даже не смерть для гусеницы, а совсем наоборот. Она даже попыталась с горя полистать какую-то из немногих оставшихся книг, но это оказался телефонный справочник 1979 года издания.

Вечером Машенька, вне себя от напряжения и тоски, выбралась на улицу. Дворами прошла до Красноармейской и двинулась вверх, к площади Толстого. Смеркалось. Открывшийся ей мир был невыразимо странным. Три парня пили пиво из обернутых в пакеты бутылок и натужно матерились в голос. Две девушки в нелепом макияже во всеуслышание обсуждали подругу. Громко шваркали шины о брусчатку мостовой. Навязчиво звала тратить деньги реклама. Маша ощутила, что ей чего-то не хватает, но никак не могла понять чего. Она зашла в магазин, бестолково покрутилась между полок, купила чипсы, кефир и халву. Прогулка не принесла облегчения.

Ночь прошла ужасно.

Книжная куколка лежала неподвижно, как мертвая. Изредка что-то внутри нее то ли потрескивало, то ли поскрипывало — а может, это скрипел под ней пол. Маша заснула, и ей снились кошмары, невнятные, как перемешанные сны целого многоквартирного дома. Она вскрикивала, просыпалась и засыпала вновь.

Под утро куколка стала издавать резкий запах, похожий на запах проглаженной утюгом бумаги. Он не был неприятным, но взбудоражил Машеньку и разбудил окончательно.

Она не стала включать свет — так и сидела в постепенно светлеющей темноте. Рассвет подобрался по-пластунски, будто лазутчик: незаметно пересек следовую полосу сумерек между ночью и днем, и вот уже утро. Когда розовые блики восхода отраженно заиграли на стеклах, Маша увидела, что на верхней части куколки появилась трещина.

Час или больше ничего не происходило. Маша отлучилась в туалет и, уже возвращаясь, почуяла: началось. Она с порога увидела, что трещина вскрыла панцирь куколки по всей длине. Что-то яркое мелькнуло внутри. Маша так и замерла в проеме распахнутой двери. Мгновение — и истончившаяся оболочка смялась складками, опала на пол. Там, где лежал уродливый тюк, распахнула алые крылья… бабочка? Нет, скорее, птица…

Удар сердца — и Машенька поняла, что знает ее имя.

Птица феникс!

Феникс закричал, пронзительно и тревожно. Запрокинул голову на журавлиной шее, потянулся всем телом. Алые, розовые, карминные перья затрепетали. Желтые искры посыпались с крыльев, и Машенька сквозь оцепенение поняла, что это настоящий огонь. Птица пылала. Яркие язычки пламени змейками разбежались по полу. Загорелся край скатерти. Заполыхали шкафы.

— Горим, горим! — закричали в коридоре, у Машеньки за спиной.

Она смотрела. Жар опалял ей лицо, трещали волосы.

Феникс раскинул крылья — широко, шире, чем стены комнаты. Сквозь пелену пламени девушка видела иные миры. Те, отголоски которых она ловила в навеянных книжным червем снах, и другие, еще неизведанные и пока неназванные. Горячая волна плеснулась в ее душе. Так и не разобравшись, чего же ей не хватает здесь и сейчас, Маша поняла: оно есть там, куда отправится феникс. Надо лишь решиться и шагнуть вперед, в неизвестность. Прямо в огонь. Она сделала крохотный шажок вперед.

Кто-то грубо схватил ее за плечи, потащил назад. Девушка вырывалась, кричала. Кричали все. Трещал старый дом. Корчились стены. Из комнаты повалил черный едкий дым. Маша потеряла сознание.

В больнице под капельницей ей снились только алое пламя крыльев и желтые искры, колючие, как бенгальские огни. Больше ничего.

Отцвели каштаны. В парках над Днепром буйными лиловыми гроздьями раскинулась сирень.

Бородатый сисадмин Володя пришел навестить Машеньку, принес весть об увольнении и ее последнюю зарплату.

Тетка Зоя бушевала, как исландский вулкан Эйяфьятлайокудль.

— Это все чайник твой электрический! — орала она на беззвучную Машу.

К осени пробивная тетка умудрилась получить двухкомнатную квартиру на себя и Машу, сделала евроремонт за счет Машиных родителей и все равно осталась безутешной. Понятное дело, опальную родственницу она на новую жилплощадь не пустила.

Осенние дожди смыли наконец из памяти чересчур яркие картины. Маша перестала пить успокоительное и перешла на темное пиво, желательно разливное.

Маша твердо знает, что подробности о пожаре в коммуналке не надо рассказывать никому — ни родителям, ни Толику, ни своему бой-френду Володе. А особенно — добрым врачам, чтобы не схлопотать сложный диагноз на латыни. Она и сама старается вспоминать пореже.

Но нет покоя в ее душе, отравленной книжными испарениями.

Навсегда отпечатался в ней миг, когда девушка стояла на пороге и выбирала, вперед ей шагнуть или назад.

Бывают дни, когда Машенька, не в силах избыть непонятную тоску, едет на вещевой рынок «Петровка» и долго идет вдоль рядов с павильонами в направлении блошиного рынка. Там, на самой окраине, зажатые между новыми люстрами и старыми сковородками, скорбно ютятся упаковочные ящики с бумажным хламом. Представители культуры книжных куч медленно, боком, выползают из-за ящиков, отрешенно следят за Машенькой. Ей становится страшно от причастности к этому тусклому и ветхому братству, но безымянный зов сильнее страха, и она покоряется.

Маша перебирает вялые тушки книг, покорных, как снулые рыбы. Иногда ее пальцы чувствуют острый электрический укол — это добыча. Тогда девушка вытаскивает томик на свет, ухватив двумя пальцами за скользкий или шершавый переплет. «Ему бы понравилось», — бормочет Маша, расплачиваясь с продавцом.

Добычу девушка прячет на самое дно вместительной сумки, а в квартире у нее есть тайник — внутренность расхлябанного дивана.

Там, в укромных потемках, обычный скопившийся бытовой хлам постепенно заменяют собой неровные бруски книг. Кирпичик за кирпичиком Машенька строит то, что раньше назвали бы личной библиотекой, но девушка собирает книги не для себя. Она запасает корм книжному червю.

Если когда-нибудь ей снова встретится пушистая гусеница с мордочкой детской игрушки, Маша сумеет выкормить из нее птицу феникс.

В том, что ее книжный червь не был единственным, Маша практически убеждена. Результат поиска в интернете по словам «пожар в библиотеке» укрепил ее уверенность.

Баюкая в объятиях книжный томик, как некогда книжную куколку, девушка грезит о несбывшемся. Словно въяве видятся ей огненные крылья феникса, на которых бегущей строкой проступают теневые письмена, оборачиваясь то восточной вязью, то иероглифами, то кириллицей или латиницей. Взмах крыла — и открывается пронзительной ясности мир, хоровод ртутных лун в предрассветном бирюзовом небе; новый взмах — и единорог танцует на радуге; еще взмах — и Машенька видит мир с высоты, летит, летит сама!

Когда девушка приходит в себя, глаза ее полны слез. Прежде чем отправить томик в потаенное нутро дивана, Маша открывает его и скользит взглядом по строчкам. Кое-что она в состоянии понять, особенно если произносить вслух, но дальше ее внимание рассеивается, смысл ускользает, и слова рассыпаются сухой трухой букв. Ломкие страницы нервно хрустят под пальцами, томик захлопывается словно бы сам собой. Машенька прячет книгу в тайник, и да некоторое время ее тоска унимается.

Иногда Маше становится смутно жаль, что она так толком и не научилась листать длинные тексты. Что, если бы она сама умела извлечь из книг чарующие картины, как делал для нее книжный червь? Ведь все эти люди, которые прежде читали книги, покупали книги, писали книги, собирали целые коллекции книг, обменивались книгами, они… они…

Девушка не доводит мысль до конца, боится снова затосковать.

Посоветоваться ей не с кем. Толик и Володя читают только программный код.

— Я вас любил, — шепчет Маша, — любовь еще, быть может…

Машенькина потаенная библиотека растет.