{10} Старая шутка на тему «тук-тук-тук»

{10} Старая шутка на тему «тук-тук-тук»

Знаете, ребята, пока вы копаетесь в книжках, пытаясь выяснить, существует ли бессмертная душа, моя Глэдис каждый вечер болтает со своей двоюродной бабушкой Эдной.

А это тут причем?

Бабушка Эдна скончалась 30 лет назад.

А, да, так называемый спиритизм. На самом деле, Дэрил, некоторые добросовестные философы вроде Уильяма Джеймса и британского этика XIX в. Генри Сиджвика собирались в затемненных комнатах по той же самой причине. Поговорить – не с Эдной, разумеется, а с другими обитателями потустороннего мира.

И обычно реакция остальной части академического и научного сообщества была одной и той же: «Оставили ли эти добрые люди свои безумные затеи?»

Но в 1870-х странности были в моде. Мадам Блаватская, яркая русская американка, пожившая, в числе прочих мест, на Тибете, основала в 1875 г. в Нью-Йорке Теософское общество, целью которого было изучение спиритизма. Спиритические сеансы в это время приобрели бешеную популярность как в Англии, так и в Америке. Модная песенка того времени «Тук-тук-тук» одновременно стала гимном нарождавшегося движения нью-эйдж и, возможно, первым хитом рэпа:

Слышишь крыльев нежный шорох?

Это духи к нам несутся,

Вниз летят с небес просторов

В жизнь земную окунуться…

Тук-тук-тук, они уж рядом,

Тук-тук-тук, они нас видят…

Тук-тук-тук? Что, интересно, могло быть на уме у прославленного гарвардского профессора мистера Джеймса?

Оказывается, Джеймс стремился проявлять широту взглядов. Его теория познания в американском стиле утверждала, что истина не статична; скорее, она постоянно меняется. Философы-материалисты от Лукреция до Томаса Гоббса, которые были убеждены в том, что реально существует только материальный мир, пытались не дать истине ускользнуть. С точки зрения Джеймса, верные теории – это полезные теории; с их помощью не только систематизируются все известные факты, но и открываются пути для установления новых истин. Если будущее опровергнет сегодняшнюю истину, ничего страшного: мы признаем эти противоречия и объявим старые теории ложными. В то же время, если гипотеза приведет нас к успешным действиям, значит, она достаточно верна для того, чтобы Джеймс назвал ее «истиной» (к сожалению, на них не нашлось тогда Стивена Кольбера, чтобы предложить свой неологизм – truthiness[57]).

Эпистемология Джеймса, решительно отрицающая возможность существования души вне тела, была догматична в своем материализме: она держала дверь на замке, защищаясь от непрошеных новых истин.

Тук, тук, тук, откройтесь новым возможностям, важные академические персоны!

Более того, Джеймс защищал «волю к вере», особенно если речь шла о религии. Под этим он подразумевал наше «право верить во что угодно, что способно прельстить нашу волю». В то время как мы не имеем права верить тому, что не согласуется с известными нам фактами, если дело касается религии или свободы воли – когда известных фактов недостаточно, чтобы решить вопрос, – мы можем выбирать то, что кажется нам лучшим. Джеймс остроумно показал, как это работает, когда записал в своем дневнике: «Мой первый акт свободной воли будет верой в свободную волю».

Незабвенный Маркс

Джеймс традиционно делил философов на «жестких» (реалистов, прагматиков) и «мягких» (идеалистов). Идеалисты больше интересуются принципами, а не фактами, идеями, а не чувственной реальностью, они более сентиментальны, оптимистичны, религиозны и склонны верить в свободную волю. Реалисты больше интересуются конкретными фактами, а не принципами, больше доверяют чувственным данным, а не идеям, практичны, пессимистичны, не религиозны, они фаталисты и скептики. Представители каждого типа считают себя более совершенными: реалисты полагают, что идеалисты – сентиментальные придурки, в глазах идеалистов реалисты грубы и бессердечны. Джеймс полагал, что большинство из нас – смесь того и другого. Но ясно, что Джеймс не встречался с Граучо Марксом[58] (что было бы очень кстати).

Эксцентричный Граучо был совершенным реалистом. Однажды он с большой неохотой согласился присоединиться к группе друзей, направлявшейся к популярному голливудскому медиуму, услуги которого стоили очень дорого. Спирит ходил вокруг стола, вызывая покойных родственников, передавая от них сообщения, делая предсказания и конфиденциально отвечая на все вопросы. Через два часа спирит заявил:

– Мой ангел-посредник устал. Могу ответить еще только на один вопрос. Задавайте любой.

– Какой город является столицей Северной Дакоты? – спросил Граучо.

Но вернемся в XIX столетие, когда Общество психических исследований в Англии и его филиал в Америке, Американское общество психических исследований (оба существуют до сих пор), со страхом и волнением приступили к изучению спиритического мира – и не потому, что боялись привидений, а потому что была поставлена на карту их академическая репутация. Они отлично понимали, что в их же интересах максимально критически относиться к любому заявлению любого медиума.

Действительно, мадам Блаватская была разоблачена как мошенница, несмотря на то что долго сопротивлялась расследованию со стороны упомянутых обществ, заявляя, что ее опыты успешно осуществляются в построенном ею позолоченном храме в Мадрасе (Индия). Там будто бы стояли крошечные ящики, в которых внезапно появлялись «спиритические письма» от покойников. Но Ричард Ходжсон, австралиец, студент Британского колледжа, и Генри Сиджвик получили доступ к святыне и обнаружили ящики с двойным дном, через которые слуги мадам Блаватской передавали письма. Мадам Блаватская изготовляла поддельные письма от умерших. Она находила настоящие письма адресантов, написанные ими при жизни, вскрывала их над паром, собирая таким образом личную информацию, снова их запечатывала, затем, подделывая почерк покойников, писала «спиритические письма», изобилующие приватными сведениями. Таким образом, Блаватская предвосхитила бессмертные слова теоретика коммуникации Маршалла Маклюэна: The medium is the message («Само средство коммуникации есть сообщение»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.