Глава 2. Противоречия финансового и промышленного капиталов и мировая война

Глава 2. Противоречия финансового и промышленного капиталов и мировая война

Итак, Россия подошла к Третьей мировой, как и 100 лет назад, с недоразвитым капитализмом, который своими корнями уходит в госкапитализм советской экономики.

Недоразвитость российского капитала является одновременно его слабостью и силой. Слабость проявляется в том, что зависимость от цен на мировой бирже прямо влияет на внутренний рынок. Упали цены на газ — приходится пересматривать бюджетные расходы.

Сильная сторона недоразвитости российской экономики в том, что финансовый капитал не является главным игроком российской экономики. Госкорпорации либо сырьевые, либо машиностроительные, поэтому добавленная стоимость формируется не в сфере финансов, а в реальном секторе экономики.

Однако промышленный капитал РФ все равно критически зависит от мирового рынка, на котором правит бал капитал финансовый. Так, чтобы получить 350 долларов дохода, «Газпрому» необходимо добыть и поставить 1000 кубометров природного газа. А финансовой корпорации для того, чтобы заработать те же самые 350 долларов, достаточно провернуть удачную спекуляцию с акциями того самого «Газпрома» в тот момент, когда «Газпром» будет терять прибыль от низких цен на газ.

Подчиненность промышленного капитала финансовому существовала не всегда. Финансовый капитал изначально обслуживал промышленный и торговый. Банковская система задумывалась как финансовая инфраструктура, которая облегчит взаиморасчеты при производстве и торговле.

Но с формированием мирового рынка возрастала роль финансового капитала. Главным экономическим регулятором в экономике становился кредит. Специфика кредита как экономического регулятора заключается в его виртуальности. По большому счету кредит — это обязательства рассчитаться по долгам. На заре капитализма кредит не играл сегодняшней роли, однако по мере расширения производственных отношений «бизнес на доверии» рос с каждым годом. Промышленности нужен кредит, чтобы открыть новые производства; продавцу необходим кредит, чтобы насытить товаром рынок; покупателю требуется кредит, чтобы заключить оптовый контракт.

До тех пор пока мировая торговля была привязана к обеспеченным золотом валютам, кредит выполнял функцию долгового обязательства. Однако после заключения в 1973 году Бреттон-Вудских соглашений, согласно которым доллар США отвязывали от стоимости золота, но при этом признавали главной валютой мировой торговли, наступило перерождение кредита. Собственно доллар США перестал быть валютой, а превратился в условную единицу, которая не привязана ни к чему, кроме политической воли федеральной резервной системы.

Почему нефть стоит 60 долларов за баррель, а не 100, как два года назад? Потому что на бирже такая цена. Почему на бирже такая цена? Потому что упали в цене акции «Газпрома» и «Роснефти». Почему упали акции «Газпрома» и «Роснефти»? Потому что против России ввели новые санкции. А почему против России ввели санкции? Потому что Крым.

Как Крым и санкции связаны с ценой на нефть, которая, по идее, должна формироваться исходя из спроса и предложения? Мировая биржа давно перестала быть товарной биржей, базирующейся на спросе и предложении, а превратилась в биржу финансовую, где торгуют не товарами, а долларами США под видом акций. А доллары не имеют никакой цены, кроме той, в которую мы верим. А вера понятие внеэкономическое.

Таким образом, США удалось сформировать две финансовые реальности: собственно внутренний рынок, где стоимость доллара США одна, и мировой рынок, где доллар США имеет совсем другую цену. Это естественным образом приводит к возможности бесконтрольно проводить эмиссию (то, что в народе называется «печатать доллары») и кредитовать самих себя.

Так, кредит превратился из экономического инструмента в политический. Теперь для того, чтобы поддержать лояльное правительство в Тбилиси или Киеве, не надо нагружать экономику и тратить собственные ресурсы. Достаточно выдать кредит, который не будет ничего стоить, но который будут обязаны обналичить на мировом рынке.

Финансовый капитал США, получив доступ к неограниченному кредиту, превратился в главный инструмент колонизации. Финансовая колонизация является крайне запутанной, но эффективной системой изъятия добавленной стоимости. Неограниченный кредит, к которому имеют доступ инвестиционные фонды и корпорации, позволяет покупать или приватизировать любые экономические активы в любой точке мира. После того как фабрика или завод переходит под контроль финансового капитала, последний получает возможность изымать добавленную стоимость. Причем делается это на вполне легальных основаниях, потому что частная собственность неприкосновенна и государство может требовать лишь выплаты налогов, которые являются ничтожной частью добавленной стоимости.

Если же экономический актив не просто переходит в собственность финансового капитала, а еще и попадает в управление международной корпорации, то проследить судьбу добавленной стоимости практически невозможно. Завод находится на Урале, сырье поставляют из Казахстана, готовая продукция по документам уходит в Новую Зеландию и на местном рынке не торгуется, собственник находится в Нью-Йорке, а совет директоров в Лондоне — где добавленная стоимость? В каком банке? На каких основаниях?

Финансовый капитал — это виртуальный экономический субъект, для которого уже практически нет государственных границ. Поэтому любое, даже самое сильное, государство не в силах противостоять колонизации финансовым капиталом. Если вы открыли свой рынок для иностранных инвестиций и ваши компании стали торговаться на мировых биржах — всего через несколько лет вы не сможете понять, что творится с собственностью в вашей стране. А уж куда девается добавленная стоимость, не сможет найти ни один налоговый инспектор.

Смысл колонизации финансовым капиталом заключается в том, что никто не собирается заниматься развитием производства и уж тем более построением социальной инфраструктуры в колонизуемом государстве. Финансовый капитал интересуют извлечение прибыли, максимально быстрый оборот капитала и его дальнейшее инвестирование. В условиях колонизации финансовым капиталом государство часто даже не успевает опомниться, как его обобрали. Так было, например, с экономикой Грузии после открытия национального рынка финансовому капиталу. С одной стороны, были инвестиции, зарплаты чиновникам от правительства США и Фонда Сороса, новая полиция, красивые стеклянные дома на набережной в Батуми, а с другой стороны — тотальная приватизация. Первые несколько лет наблюдался рост доходов бюджета от продажи госсобственности, а уже через пять лет — все та же бедность, но уже в условиях государства, которому не принадлежит ничего и которое ни на что не влияет.

Конечная цель финансовой колонизации — ослабление государства, которое будет вынуждено нести все социальные расходы, при этом лишится собственности и, соответственно, права изымать добавленную стоимость.

Финансовая колонизация мало чем отличается от старой доброй колонизации. Вожди африканских племен, обменивая соплеменников на алкоголь и кремневые ружья, тоже делали все добровольно.

Один из инструментов колонизации — коррупция местной администрации. Намного проще подкупить местного вождя или чиновника, ответственного за приватизацию, чем вводить экспедиционный корпус. Финансовая колонизация возможна только в тех странах, чья правящая элита не связывает свою судьбу со своей страной. Если у правящих элит дети учатся за границей, жены владеют виллами на чужом побережье, а бывшие чиновники после отставки уходят топ-менеджерами в международные корпорации, то можете быть уверены — в вашей стране развернулась колонизация финансовым капиталом.

Страны с недоразвитым капиталом, но интегрированные в глобальный рынок, являются крайне уязвимыми для колонизации. Недоразвитый капитал, вынужденный изымать добавленную стоимость от продажи сырья и зависящий от цен на мировой бирже, всегда будет проигрывать финансовому капиталу, имеющему доступ к неограниченному кредиту.

Если стратегия финансового капитала относительно России и других периферийных экономик предельно ясна, то осталось понять его роль в Евроатлантике и экономике США.

Острая необходимость в неограниченном кредите возникла в США во второй половине XX века. После Второй мировой войны планета разделилась на два больших лагеря. Госкапитализм с социалистической идеологией против корпоративного капитализма с идеологией либерализма. К чьей политэкономической модели склонится большинство стран — вот главная интрига второй половины XX века. До Второй мировой был еще третий глобальный конкурент со своей политэкономической моделью — национал-социализм с опорой на развитую промышленность и рабский труд угнетенных народов. Однако этот конкурент сошел с дистанции, проиграв мировую войну.

До середины 70-х годов политэкономическая модель СССР была более привлекательна. США, особенно после того, как развязали позорные войны в Корее и Вьетнаме, теряли позицию за позицией. Коммунистические партии побеждали на выборах в Италии и Франции. Победа Фиделя Кастро на Кубе запустила серию социалистических переворотов в Латинской Америке. Африка стремительно «краснела» и переходила под контроль СССР, который, как мы помним, развернул альтернативный проект глобализации, основанный на промышленном производстве и госкапитализме.

В самих США росли просоветские настроения. За годы войны в Компартии США состояло почти 50 тысяч человек. СССР симпатизировали ученые, актеры, писатели. Патриарх американской литературы Теодор Драйзер незадолго до смерти вступил в Компартию. Просоветские настроения шли рука об руку с пацифизмом.

Привлекательность советской политэкономической модели начала приобретать черты внутренней угрозы. Сразу после войны возникли активные репрессии против «красных». Так появилось понятие «маккартизм», названное по фамилии сенатора Маккарти, который выступил с инициативой поставить репрессии на системную основу. В Голливуде составляли черный список, куда заносили актеров и режиссеров, заподозренных в симпатиях СССР. В эти список попали Чарли Чаплин и Ирвин Шоу.

В 1950 году вышел доклад Red Channels (Отчет о влиянии коммунистов на телевидение и радио). На этот раз в черные списки попали ученые Альберт Эйнштейн и Роберт Оппенгеймер. По иронии судьбы в пятую колонну записали даже писателя Джорджа Оруэлла, автора антиутопии «1984», которая считается антисоветской.

Однако истинная причина крылась не в симпатиях Чаплина, Эйнштейна и Оруэлла к политэкономической модели СССР. Корень зла был в несправедливости и кризисности политэкономической модели США. В памяти еще была жива Великая депрессия, когда безработица доходила до 20 %, а по стране прокатилась волна самоубийств мужчин трудоспособного возраста, неспособных прокормить свои семьи.

Надо было что-то менять. Причем менять в самом основании капитализма — в вопросе об изъятии добавленной стоимости. Можно сколь угодно долго пугать из телевизора «красной угрозой», но когда у твоего конкурента бесплатная медицина, всеобщее образование и ликвидирована безработица, то над пропагандой будут только смеяться.

К 60-м годам США пришли в глубоком кризисе, который усугублялся тем, что госкапитализм СССР поглощал рынок за рынком. Пока речь шла о развивающихся странах, но с каждым годом росла мировая торговля, завязанная на советскую промышленность, которая тем самым обеспечивала рост внутреннего рынка самого Союза.

Надо было срочно искать альтернативу советскому госкапитализму. Следовательно, государству надо было изымать добавленную стоимость и инвестировать в социальную инфраструктуру. Но тогда США пришлось бы перестроить свою экономику по советскому типу и, следовательно, признать поражение. Выход был найден в изменении классовой структуры общества и появлении среднего класса. Средний класс — это ответ на социалистическую идеологию и социальную инфраструктуру, которую обеспечивал советский госкапитализм. Чтобы понять смысл идеологии среднего класса и его экономические основания, надо заглянуть немного глубже в историю США.

Соединенные Штаты Америки — это государство-проект. Причем в основании государственной независимости лежит прагматичный экономический интерес местной буржуазии. Все конфликты между Британией и североамериканскими колониями разгорались вокруг вопроса об извлечении прибыли. Лондон рассматривал США как колонию и всячески мешал росту собственного производства. Когда стало понятно, что рост промышленности остановить уже невозможно, в Британии решили изымать добавленную стоимость за счет запрета на самостоятельную внешнюю торговлю, чтобы все колониальные товары продавались сначала британским компаниям. Затем колониальные товары облагались дополнительными пошлинами, всячески ограничивалась свобода торговли. Закончилось все знаменитым «Бостонским чаепитием», которое и привело к войне за независимость.

Соединенные Штаты Америки изначально создавались как государство в интересах частного капитала. Противостояние с метрополией за право изъятия добавленной стоимости привело к тому, что в основании государственного проекта лежал приоритет интересов частного капитала над остальными общественными интересами. Государство является всего лишь администратором, который должен обеспечивать интересы частного капитала. Уже через 100 лет государственности США это привело к созданию культа делового человека, или бизнесмена, который был опорой государственности.

Система государственной власти также выстроена в интересах частного капитала. Двухпартийная система изначально создавалась с опорой на влиятельные семьи. В основании политической системы лежит консенсус экономических групп, а не классовый, региональный или этнический подход. Частный капитал инвестирует в политическую деятельность с помощью политических партий. Политические партии выдвигают из своих рядов национальных политиков, которые часто являются представителями влиятельных семей или топ-менеджерами корпораций. Народ допускается к государственному управлению только в ходе президентских выборов. И то достаточно опосредованно, потому что выбирают президента выборщики, а не граждане напрямую.

Государственный проект «США» — это хорошо закамуфлированная олигархия, которая обеспечивает диктатуру частного капитала. Право изъятия добавленной стоимости принадлежит частным лицам, которые делятся с государством частью прибыли в виде налогов. США — это государство бизнес-проект, где даже коррупция легализована в виде лоббизма. Политические партии содержатся за счет пожертвований крупного бизнеса, а большинство политиков начинают карьеру, работая в частных корпорациях.

Однако такая политэкономическая модель может существовать за счет сверхэксплуатации граждан. Поэтому в США было узаконено рабство, которое было ликвидировано только после победы представителей промышленного капитала Севера над аграрным капиталом Юга. Северу было остро необходимо освободить трудовой ресурс — черных рабов, чтобы они составили конкуренцию свободным белым гражданам на индустриальных стройках. Аграрный капитал Юга, наоборот, был заинтересован в том, чтобы рабы были привязаны к земле и хозяину, поэтому стремился сохранить традиционное земледелие.

В 1864 году, когда промышленный капитал Севера одержал верх над аграрным капиталом Юга, началась эпоха промышленного освоения целого континента. США стремительно превратились в мировую мастерскую, куда стремились эмигранты из Европы, Азии и Южной Америки.

Промышленный рост был также подчинен главной идее — главенству частного капитала, который к началу XX века уже стал приобретать сложные организационные формы. Появились первые транснациональные корпорации, которые вели дела сразу на нескольких континентах.

К Первой мировой войне США подошли промышленно развитым государством, где стремительно развивались новые производственные отношения. Так, именно в частной корпорации Форда родилась производственная идея конвейера, которая позволяла еще эффективнее эксплуатировать человека. Человек окончательно перестал быть личностью и становился функцией. Для того чтобы выполнять монотонную работу, не надо никакого образования, не имеет значения, как зовут работника и сколько ему лет.

Неучастие в Первой мировой войне привело к тому, что США стали превращаться в самую стабильную для частного капитала страну. В Европе обрывались правящие династии, рушились столетние монархии, а вместе с ними разорялись фирмы и компании. Азию лихорадило не меньше. Независимость Китая, постоянные восстания в Индии, кризис колониального управления в Британии.

Между Первой и Второй мировыми войнами США превратились в страну, где наиболее полно были гарантированы права и свободы частного капитала. Причем любого капитала — и промышленного, и торгового, и финансового. Главное, не нарушать достаточно либеральные законы США — и к тебе не будет никаких вопросов. А что ты делаешь в других странах и на других континентах, не имеет никакого значения. С Гудзона выдачи нет.

До Второй мировой войны капитал США практически не участвовал в колонизации остального мира. Во-первых, потому что основные колонии были поделены между Британией, Францией, Голландией, Бельгией, Испанией, Португалией и Германией. Во-вторых, потому что стремительно развивался внутренний рынок.

Политэкономические результаты Второй мировой войны — уничтожение промышленно развитой Германии и утрата Великобританией колоний — открыли США широкие возможности для выхода на мировой рынок. За 50 лет развития без войн и потрясений в США зародились сверхкапиталы, опирающиеся на развитую промышленность. Плацдарм для участия в колонизации был подготовлен. Капитала было настолько много, что в 20–30-е годы американские предприниматели даже были готовы инвестировать в непризнанный и закрытый СССР. Советский Союз, в свою очередь, поступил с частным капиталом в духе госкапитализма — доступ к технологиям получил, а затем частных иностранных конкурентов выдавил с рынка.

Однако, несмотря на развитость капитала, ситуация в обществе США оставляла желать лучшего. Опасность социалистического бунта была высока, следовательно, надо было искать социальную базу, на которую можно опереться. Бизнесмены, буржуазия, работники корпораций и государственные чиновники составляют не более 7–10 % граждан. А для относительно устойчивого развития необходимо опираться как минимум на 25 % населения, которые в условиях либеральной демократии с помощью политтехнологий превращаются в большинство на любых выборах.

Итак, проект «средний класс» был рожден как реакция на советскую угрозу. Необходимо было создать устойчивую социальную прослойку, которая будет опорой правящих элит. Главными экономическими игроками к середине XX века уже были не просто частные предприятия, а корпорации. Крупные бизнесмены превратились в олигархию, которая контролировала фракции в парламенте, губернаторов и федеральные ведомства.

Средний класс был сформирован из числа горожан крупных городов, занятых в корпоративной экономике. Прообраз представителя среднего класса появился на заводах того же Генри Форда. Человек, который работает на заводе Форда, живет в доме, построенном корпорацией Форда, и ездит на машине «Форд». Куплено это все в кредит в банке того же Форда.

Но поскольку делиться добавленной стоимостью с гражданами никто не собирался, выход был найден в виде кредита. Средний класс — это прослойка граждан, которым частный капитал открывает возможность жить в долг. Человек получает доступ к премиум-потреблению, которое еще вчера было привилегией только бизнесменов, буржуазии и политиков. Собственная машина, частный дом, отдых на Гавайях. Можно все, но можно только в долг. То есть в кредит. Правда, для того чтобы взять кредит, надо быть максимально лояльным к государству и частному капиталу. Надо обладать чистой «кредит стори», исправно платить по счетам и двигаться по социальной лестнице по строго заданной траектории. Жизнь в кредит позволяла создать социальную базу режима и сбить социалистические настроения.

У проекта «средний класс» была и оборотная сторона — потребительская модель экономики. Для того чтобы заставить человека постоянно жить в долг, надо стимулировать его потребление. Машину надо менять каждые два года. Кроме городской квартиры нужен частный дом. В супермаркете корзина должна быть набита ненужными продуктами, половина из которых будет выброшена. Идеальный представитель среднего класса — это потребитель с постоянно растущими запросами. Которые регулируются с помощью рекламы и маркетинга. У американского фантаста и мистика Стивена Кинга, который посвятил большинство своих произведений фобиям и страхам североамериканского общества, есть роман «Нужные вещи», который показывает связь среднего класса провинциального города с потребительской моделью экономики и как эта модель отношений ведет к озлоблению общества и деградации личности.

Потребительская модель экономики — это экономика постоянного соблазна, который сопровождает человека всю сознательную жизнь, создавая иллюзию выбора.

Потребление среднего класса не является потреблением товаров. Постепенно это становится потреблением бренда. Когда человеку важны не потребительские характеристики, а статусность самого потребления. Так, потребительские характеристики схожих автомобилей брендов «Тойота» и «Лексус» практически не отличаются, но стоимость товара значительно разнится, а внутренности премиум-телефона бренда «Верту» за несколько тысяч долларов представляют из себя начинку стодолларовой «Нокии».

Таким образом, добавленная стоимость не изымается в пользу среднего класса, но у последнего создается иллюзия премиум-потребления, выбора и продвижения по социальной лестнице. И все это обеспечено кредитом.

Финансовая политика жизни в долг и формирование среднего класса естественным образом привели к появлению потребительского финансового рынка. Банки, изначально созданные как финансовая инфраструктура для промышленности и торговли, стремительно превращались в самостоятельную отрасль экономики. Потребительское кредитование стало основой экономического роста. Обслуживание долгов стало самостоятельным бизнесом. Строительные корпорации возводили тысячи домов, для чего брали кредиты. Граждане покупали эти дома в кредит. Города строили дороги к новым коттеджным поселкам тоже в кредит.

Никакая нормальная экономика не могла бы выдержать такой кредитной нагрузки. Рано или поздно должны были случиться новая Великая депрессия и затяжной экономический спад.

Выход, как уже говорилось, был найден за счет отвязки курса доллара США от золота и неконтролируемой эмиссии.

Выплата по старым долгам проводилась за счет накопления новых долгов. Кредиты выдавались под реструктуризацию прошлых. Все это было возможно за счет того, что никто до конца не понимает, насколько обеспечена покупательная способность доллара США.

Сколько необеспеченных миллиардов долларов был закачано в экономику? Чем обеспечена многомиллиардная капитализация инвестфондов, у которых нет никаких активов, кроме филиалов и штата наемных менеджеров? Проект «средний класс» обернулся очередным кризисом перепроизводства, но на этот раз возникло перепроизводство денег, а не товаров.

По образу и подобию политэкономической модели США была переформатирована Западная Европа. После гибели СССР в этот же формат загнали Центральную и часть Восточной Европы. Производство выгоднее перенести в Юго-Восточную Азию и развивать финансовый сектор. Можно покупать кредит в Европе под 3 % годовых и продавать его в России под 12 %. Зачем нужно производство, если можно зарабатывать, просто перепродавая долговые обязательства?

Если на внутреннем рынке США и Евросоюза финансовый капитал выступает инвестором и управляющим проектами «средний класс» и «общество потребления», то на мировом рынке финансовый капитал выступает в качестве центрального субъекта колонизации.

Очень важно, что колонизация финансовым капиталом проходит как идеологический проект. Евроинтеграция, либерализация, свободный рынок и прочие политические лозунги означают лишь одно: откройте внутренний рынок для глобального финансового капитала — и получите доступ к кредитам. Для сохранения потребительской модели среднего класса США нужен постоянно расширяющийся мировой рынок, потому что выдача новых долговых обязательств должна быть обеспечена приобретением новых активов.

Финансовый капитал США, заняв центральное место в мировой экономике, уже давно является фактором политическим. Перенос производств из США в Юго-Восточную Азию позволил на несколько десятилетий продлить долговую модель экономики. Другой вопрос, что бывшие промышленные работники США превратились в разнорабочих или пополнили ряды безработных. Зато полученная сверхприбыль (за счет разницы в цене рабочей силы в Китае и США) позволила выдать новые кредиты. Так на полки магазинов попал дешевый китайский товар, который купил в кредит бывший промышленный работник завода, перенесенного в Китай.

Еще одним важным фактором глобального финансового капитализма является его растлевающее влияние на национальные элиты. Изъятие добавленной стоимости и инвестирование финансового капитала в колонии происходит через национальные столицы. Корпорации и банки хотели бы миновать национальные законодательства и органы власти, но сделать это пока невозможно. Глобализация еще не настолько глобальна. Поэтому финансовый капитал интегрирует правящие элиты и национальный бизнес, которому предлагают влиться в мировую экономическую систему в обмен на преференции в колонизации. Перед каждым национальным правительством рано или поздно встает выбор — либо вести суверенную экономическую политику и попасть под санкции, цветные революции и, возможно, получить войну, либо открыть экономику финансовому капиталу и получить свой лоббистский процент.

В мире немного стран, которые могут позволить себе экономически суверенные решения. Китай, превратившийся в фабрику для всего мира, критически зависит от покупательной способности граждан США и ЕС, где сформирован потребительский рынок в 700 миллионов человек. Россия по сей день остается мировой кладовой и не способна обеспечить внутренний рынок ни продовольствием, ни другими товарами народного потребления.

России нужны утюги китайского производства, и для этого надо продавать нефть и оружие. Китаю нужно производить утюги для России и айфоны для США, чтобы была возможность загрузить производство и купить нефть в России. США ничего не нужно, кроме как выдать долговые обязательства Китаю и придумать на бирже цену нефти для России.

Глобальная экономика разделилась на три зоны: глобальная кладовая, где добывают ресурсы; глобальная мастерская, где производят товары; глобальный банк, где под добычу и производство выдают кредит. И для того, чтобы реализовать все добытое и произведенное, надо еще прокредитовать потребление в мировом масштабе.

Политэкономическая модель экономики США сегодня находится в тупике, потому что основана на внеэкономическом факторе веры в кредит. Как только эта вера рухнет — случится внутренний и глобальный коллапс. На внутреннем рынке можно ожидать бунта потребителей из числа разорившегося среднего класса, привыкшего жить в долг. На глобальном уровне разрушение веры в кредит означает крах мирового рынка и образование на его месте локальных экономик.

Так, например, мировой кладовой (России) и мировой фабрике (Китаю) не нужны финансовые посредники. Взаимная кооперация и интеграция добывающей и производящей экономик РФ и Китая позволяют построить автономный мир-экономику и экономически объединить всю Евразию. Поэтому новая колонизация финансовым капиталом — это единственный шанс сохранить статус-кво глобальной экономики. При этом стремительное развитие промышленного капитала в России и Китае создает угрозу для финансового капитала США. Следовательно, как и в Первой мировой войне, на кону ставка — кто будет мировой экономикой № 1? И самое главное — что будет главным регулятором экономических процессов? Если регуляторами будут спрос и предложение, то возможности управлять мировым рынком с помощью финансового капитала значительно сократятся. Прямая торговля «рубль — юань» угрожает финансовому капиталу США больше, чем все ядерные боеголовки России, потому что международная торговля в обход доллара США подвергает сомнению веру в кредит.

Однако эта схема была бы неполной без учета главного выгодополучателя финансовой колонизации. Государство в США борется за возможность сохранить проект «средний класс» и оплачивать социальные обязательства. Операторами и главными выгодополучателями финансовой колонизации являются корпорации. Корпорация — это особый способ накопления сверхкапиталов, который позволяет сконцентрировать в частных руках громадные средства, соразмерные ВВП средних стран вроде Беларуси или Чехии.

Корпорация — это порождение колониальной модели хозяйствования. Первой полноценной корпорацией является Ост-Индская компания, учредителями которой были королевская семья и влиятельное купечество Лондона. Корпорация — это особая форма освоения экономического пространства, никак не связанная с территорией или народом, у которого она изымает добавленную стоимость. Наконец, корпорация — это сетевая структура, позволяющая игнорировать государственные границы и законодательство.

Корпоративная модель экономики не является изобретением XX века. Еще в XIX веке экономисты прогнозировали, что капиталу удастся стереть границы и стать конкурентом государству. Более того, академический марксизм утверждает, что переход к социализму возможен только после того, как капитал сотрет национальные границы и уничтожит традиционные государства, но это слишком отдаленная перспектива.

Пока что финансовый капитал ведет себя как колонизатор по отношению к недоразвитым экономикам. На примере Германии, которая включилась в торгово-экономическую войну против России, отчетливо видно, как это происходит. Так, односторонняя остановка Москвой проекта «Южный поток» вызвала в среде евробюрократов откровенное недоумение. Похоже, политический класс Евросоюза настолько привык к подчиненной позиции России, что не мог допустить мысли о суверенных экономических решениях Москвы. Бизнес континентального значения по торговле российским газом мгновенно ушел в пользу Турции, которая из потребителя превратилась в транзитера, что не просто обеспечит турецкое хозяйство гарантированными поставками, но и производство и переработку — доступными энергоносителями в избытке. Уже на следующем шаге это сделает турецкие товары более конкурентными. Также Турция может торговать с Россией в национальных валютах, что обезопасит ее от биржевых манипуляций с ценами на газ. Южной Европе, в первую очередь балканским странам и Италии, теперь суждено не только переплачивать за российский газ, но еще и попасть в ресурсную зависимость от турецкого транзита. Однако на Турцию началось давление внеэкономическими методами со стороны США — и в результате Анкара отказалась от проекта «Турецкий поток». Казалось бы, проиграли все участники.

Но, как ни парадоксально, от закрытия проекта «Южный поток» Евросоюз не проиграл. Наоборот: Германия, держатель контрольного пакета европейской экономики, получила преимущества, которые в ближайшее время станут стратегическими, — она обеспечила свое производство и потребителей доступным газом с помощью «Северного потока». Сегодня германская экономика — единственная в Европе, которая не только способна производить все (от иголки до научного оборудования), но и гарантированно обеспечена энергоресурсами напрямую от России.

В отличие от Германии, Южная Европа — Балканские страны, Испания, Португалия, Греция и Италия — в глубоком кризисе. Регион уже сегодня испытывает огромные проблемы с собственным производством по всем товарным группам, кроме сельхозпроизводства, текстильной и легкой промышленности (исключение — только области северной Италии). Теперь из-за удорожания энергоносителей возможностей для восстановления производства Южной Европы нет — индустрия будет дальше деградировать и не сможет конкурировать с германской.

Германия в новых условиях закрепляет за Южной Европой статус внутренней торговой колонии, которая вынуждена брать кредит у Германии на покупку германских же товаров. Эта колонизаторская стратегия рассчитана на то, что рано или поздно кредитуемый и потребляющий станет банкротом. Как это уже произошло с Грецией. Тогда кредитор взыщет долги национальными активами. Так постепенно, шаг за шагом финансовый капитал Германии станет собственником хозяйства, инфраструктуры и промышленности Южной Европы. Оставив национальным элитам право содержать социальных иждивенцев, вывешивать флаги и быть козлами отпущения для собственных граждан.

Финансовому капиталу Германии необходима внутренняя колония в Южной Европе еще и потому, что нужно помочь промышленному капиталу компенсировать потери от экономической войны с Россией.

Сегодня наметился серьезный конфликт внутри германских элит. Раскол на финансовые элиты, ориентированные на создание зоны свободной торговли с США, и на промышленные элиты, заинтересованные в разновекторной торговле и продвижении товаров и технологий в Россию и Евразию, уже стал реальностью. Проявления раскола элит можно увидеть даже в бундестаге, когда на сторону промышленников стали социалистические и социал-демократические партии.

Однако политическая власть в Германии находится в руках финансового капитала, который не заинтересован во внутриполитических кризисах в стране, потому что любой кризис может закончиться потерей власти в ходе очередных выборов. Не нужно забывать, что Германия, пожалуй, единственное в мире эффективное парламентское государство. Плюс не стоит сбрасывать со счетов высокоорганизованные и разветвленные профсоюзы, которые в случае сокращения производства перейдут к активным действиям и будут добиваться отставки федерального правительства. Потери российского и евразийского рынков для германского производителя можно компенсировать только за счет европейского потребителя. Поэтому германским промышленникам откроют возможности освоения рынка Балкан и Южной Европы в обмен на политическую лояльность. Параллельно финансовый капитал будет пытаться купировать профсоюзное движение и не допустить его смычки с левыми партиями и социал-демократами в бундестаге.

Первая экономическая война XXI века, которую стеснительно называют санкциями, в очередной раз развела Россию и Германию по разные стороны мировых баррикад.

Правящие элиты Германии сделали свой выбор, и наивно полагать, что они могли сделать не евроатлантический, а евразийский выбор. Никакого другого решения не могло быть принято, потому что финансовый капитал Германии и ЕС стремится сохранить связь и возможность черпать кредит из мирового эмиссионного центра, который сегодня находится в США.

Поэтому разрыв кооперационных и экономических связей между Германией и Россией и, соответственно, между Европой и Евразией будет только нарастать, будет укрепляться и обособляться зона свободной торговли, а затем и экономический союз между Берлином и Вашингтоном. Формирование единого евроатлантического рынка, который обеспечен штатовским кредитом и германским производством, — это повестка на ближайшие 3–5 лет.

Более того, к экономической войне против России в ближайший год присоединятся новые игроки: страны Южной Европы и Балкан, чья экономика уже зависит от германских кредитов, да и все остальные мелкие акционеры ЕС. Если национальные правительства будут сопротивляться, финансовый капитал обанкротит их рынки по греческой схеме и заменит администрацию на более лояльную, после чего обанкротившиеся страны будут отданы для освоения германским промышленным капиталом.

Можно сколь угодно долго взывать к прагматизму и национальным интересам и доказывать, что торгово-экономическая война против России ведет к взаимным потерям, это не имеет никакого значения, потому что реальная экономическая власть сегодня принадлежит финансовому капиталу, которому для сохранения главенствующей роли нужны новые объекты для колонизации. Если не появятся новые колониальные рынки, то всю систему глобальной экономики ждет коллапс, корпорации понесут многомиллиардные убытки, вера в кредит развеется, а средний класс разорится и выйдет на улицы.

Третья мировая война не нужна никому, все бы хотели сохранить статус-кво, но жить в долг уже просто невозможно. Внутренние противоречия глобального финансового капитализма нельзя покрыть никакими кредитами. Рано или поздно, видя неотвратимый крах модели глобального финансового капитализма, будет принято решение начать войну. Потому что в войне победитель получает безраздельное право колонизировать побежденных. А мирный сценарий — коллапс и дефолт глобальной финансовой системы — приведет к тому, что все игроки будут выставлять счета США за необеспеченные кредитные обязательства.

Проигравший в Третьей мировой будет оплачивать все кредиты, выданные мировой экономике начиная с 1973 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.