Свобода и закрепощение

Свобода и закрепощение

Принято думать, будто свобода есть благо, а несвобода (закрепощение) есть зло, будто человек по своей природе стремится к свободе, будто свобода есть некое неотъемлемое право человека. Даже те люди, которые по своему положению в обществе заинтересованы в ограничении свободы, облекают свои сокровенные желания в форму защиты свободы. Именем свободы оправдывают терроризм, взятие заложников, молодежные бунты и многие другие явления западной жизни. Трудно назвать другое явление общественной жизни, по поводу которого было бы столько же спекуляций, как по поводу свободы. В этом докладе я не претендую на то, чтобы предложить ясное и бесспорное решение проблемы свободы и закрепощения. Я хочу лишь дать хотя бы первичное представление о ее реальной сущности и сложности.

Понятие свободы в самом общем виде означает следующее. Предмет свободен, осуществлять некоторое движение (действие), если он обладает природной способностью совершать действия такого рода и не встречает препятствий в его осуществлении. Если предмет такой способностью совершать действия такого рода обладает, но имеются препятствия в их осуществлении, этот предмет не свободен, осуществлять эти действия (ограничен, скован). Существенно здесь то, что как свобода, так и ограничение свободы относительны по самому определению понятий — предметы свободны или несвободны всегда в каких-то определенных отношениях, а не вообще. Кроме того, сфера приложения понятий свободы и несвободы ограничена. Если предмет не обладает природной способностью к совершению действий данного рода, то бессмысленно применять понятия свободы и несвободы к данному случаю.

В применении к человеческому поведению понятия свободы и несвободы усложняются. Например, здесь нужно принимать во внимание желания и волю людей, способность предвидеть последствия своих поступков и заранее принимать в расчет эти последствия. Из множества поступков людей, далее, надо выделить такие, которые затрагивают интересы других людей, — поступки социальные. Проблема свободы и закрепощения в том виде, в каком она служит предметом вашего внимания, касается именно этих социальных поступков людей. Ниже я сделаю несколько разрозненных замечаний о свободе и несвободе этих поступков с целью обратить ваше внимание на сложность и многосторонность этого явления.

Социальные поступки не являются прирожденными людям. Они суть изобретения человеческой истории. Они передаются из поколения в поколение. Люди им обучаются. Само собой разумеется, свобода в осуществлении этих поступков не может быть прирожденным качеством человека. Например, как можно говорить о прирожденной свободе вероисповедания и публикаций, если религия была открыта сравнительно недавно, а книгопечатание было изобретено всего несколько столетий тому назад. А для свободы эмиграции нужно, по крайней мере, иметь различные государства, закрепленные законом границы и гражданство. Между прочим, здесь требуется не только возможность покинуть страну, но и возможность попасть в другую страну. Хотел бы я знать, как реагировали бы западные страны, если бы Советский Союз предложил выпустить на Запад, допустим, миллион евреев!

Социальные свободы бывают дарованными свыше (властями), завоеванными в борьбе различных групп населения, вынужденными обстоятельствами. Так, освобождение крестьян от крепостной зависимости нередко диктовалось экономическими обстоятельствами, а не только желанием людей освободиться. Точно также и ограничения свободы разнообразны по своей природе. Они могут быть принудительными и добровольными. Случаи, когда люди заинтересованы в отказе от той или иной формы свободы, суть обычное явление в истории. Ограничения свободы бывают внешними (навязанными извне) и внутренними (самоограничения). Опять-таки ограничения на поведение, накладываемые на себя людьми из внутренних убеждений, точно также обычны в истории (моральные ограничения, например). Ограничения свободы поведения людей, исходящие снизу (из самих масс населения), играют в обществе не менее важную роль, чем навязываемые этой массе сверху, властями. Как свободы, так и их ограничения бывают реальными и лишь кажущимися, фиктивными. Если люди чего-то не делают, это еще не значит, что они лишены социальной свободы, это делать. А если люди что-то делают, это далеко не всегда означает, что они обладают социальной свободой такого рода. Социальные свободы и их ограничения должны быть так или иначе зафиксированы в обычаях, традициях, законах, идеологии, нормах морали и т.п. Как те, так и другие не абсолютны в том смысле, что могут нарушаться, и фактически нарушаются. Запреты на какие-то действия нарушаются людьми столь же часто, как и разрешения.

Социальные свободы не являются абсолютным благом, а ограничения на них или отсутствие их не есть абсолютное зло. Они могут быть злом с точки зрения одних людей и добром с точки зрения других, злом в одних отношениях и добром в других. Например, многие советские эмигранты отмечают, что они здесь (на Западе) часто страдают от необходимости самим делать выбор и принимать решения. Это обременительно, ибо накладывает на человека дополнительную ответственность за свои поступки и обрекает его на риск. Стоит ли говорить о том, что сами западные люди уклоняются от выработки самостоятельной способности суждений по многим вопросам жизни, полагаясь полностью на рекламу и прессу. По моим наблюдениям, этот добровольный отказ западных людей от свободы суждений достигает размеров, вполне сопоставимых с добровольным отказом советских людей от свободы в других отношениях.

Свобода сама по себе вообще не есть благо, а закрепощение само по себе не есть зло. Зло есть нарушение меры как того, так и другого. С этой точки зрения советское общество являет пример общества, которое прекрасно справляется со злоупотреблениями свободой, но само злоупотребляет средствами ограничения свободы. Западное же общество дает беспрецедентный в истории человечества пример торжества свободы и, одновременно, пример удивительной беспомощности перед злоупотреблениями свободой. Никакого оптимального соединения достоинств того и другого нет. История знает лишь один путь решения проблем свободы и закрепощения: это — борьба между людьми, между группами людей, между странами и народами. Только борьба устанавливает исторически устойчивые рамки как свободы, так и закрепощения. Между прочим, замечу, что те люди, которые на Западе обеспокоены злоупотреблениями свободы, имеют такое же право на борьбу против этих злоупотреблений, как и борцы за свободу — на борьбу за свободу. Злоупотребления свободой суть нарушения меры свободы. Они точно также разрушают свободу, превращаясь в форму насилия одной части граждан над другими.

Надо различать разговоры о свободе и несвободе, с одной стороны, и реальность этих явлений, с другой. Не всегда то, что хорошо выглядит на словах, является добром в реальности. Не всегда то, что кажется злом на словах, есть зло в реальности. Часто бывает так, что зло есть совершенно необходимое условие нормальной жизни общества. Это всецело относится и к проблеме свободы и несвободы. Надо иметь в виду, далее, что отношение различных групп населения к тем же самым видам свободы и несвободы является различным в силу различия их положения в обществе. Свобода и несвобода имеют различные формы и различное значение в различных типах обществ. В частности, проблема свободы и несвободы в коммунистических и западных странах имеет принципиально различный смысл. Рассматривать эту проблему с некоей общей точки зрения — значит, оставаться в сфере пустой болтовни. Я в дальнейшем буду говорить об этой проблеме лишь в применении к коммунистическому обществу.

Стало общим местом говорить об отсутствии свободы в коммунистическом обществе и о закрепощении индивида в нем. При этом совершенно упускают из поля внимания тот факт, что граждане коммунистического общества являются свободными в каких-то других отношениях. И уж совершенно не стремятся выяснить, почему граждане коммунистического общества не являются свободными в западном смысле. Просто констатируется факт отсутствия каких-то свобод, этот факт объявляется абсолютным злом (плохая власть насилует хороший народ), гражданам приписывается желание избавиться от этого зла. Но ведь всякое серьезное зло относительно и имеет основания. Если многомиллионный народ позволяет кому-то насиловать себя из десятилетия в десятилетие, не проявляет особого желания бороться за некие «неотъемлемые» человеческие свободы, игнорирует призывы борцов, жаждущих «освободить» его, то невольно напрашивается вопрос об основаниях для такого странного явления. Так уж ли этот народ несвободен на самом деле? А если несвободен, то только ли из-за обмана и насилия?

Говоря о проблеме свободы и несвободы в коммунистическом обществе, надо принимать во внимание то, что необходимым образом связано с самой организацией общества и условиями нормального его существования, что является инициативой господствующих слоев населения, и что исходит из самой основной массы населения, что выражает соотношение сил борющихся слоев, что продиктовано политическими соображениями, и т.д. Короче говоря, необходимо учитывать все реальные аспекты жизни общества, а не отвлеченные морализаторские декларации и словесные спекуляции. Причем, рассматривать всё это надо в системе понятий, адекватной этому обществу, а не переносить на это понятия, которые еще сохранили какой-то смысл для обществ западных. Впрочем, по моим наблюдениям, они стали многосмысленными и пустыми для самого Запада. И тем более такой перенос недопустим в отношении оценочных критериев.

Рассмотрим несколько конкретных примеров для большей ясности. Известно, например, что в Советском Союзе труд является обязанностью для всех трудоспособных граждан, т.е. является принудительным. Фактически это означает, что каждый трудоспособный гражданин должен быть, прикреплен к какому-то деловому коллективу, и выполнять в нем какую-то работу. Лица, уклоняющиеся от выполнения этой обязанности, считаются правонарушителями и, так или иначе, преследуются. Всякого рода лица, вступившие в конфликт с советским обществом и уволенные с работы (диссиденты в том числе), не составляют исключения. Они тоже рассматриваются как тунеядцы. Конечно, власти используют эту возможность для борьбы с диссидентами. Но такое положение не было выдумано специально для диссидентов: оно сложилось еще задолго до того, как последние появились. И оно было изобретено отнюдь не как проявление некоей злобной природы власти. Власти в данном случае лишь следят за соблюдением общественных норм, продиктованных объективной необходимостью. Власти выполняют лишь волю общества. Принудительный труд и прикрепление граждан к местам работы выражают в коммунистическом обществе тот фундаментальный факт, что у работоспособного населения есть лишь один способ иметь средства существования и удовлетворять свои основные потребности, а именно — выполняя какую-то работу в деловом коллективе. Человек входит в общество через этот коллектив. И во всех важнейших аспектах жизни он зависит от коллектива. Люди здесь не просто принуждаются властью прикрепляться к коллективу. Они вынуждаются к этому самими условиями социального бытия. Более того, они к этому стремятся сами. Есть, конечно, многочисленные отклонения от этого общего правила. Но не они определяют общую ситуацию в стране. Люди, которые не прикреплены к официально признанным трудовым коллективам, осуждаются массой населения как тунеядцы. В большинстве случаев они таковыми являются на самом деле.

Возьмем другой пример — трудности с переменой места жительства и поражающую западных обывателей советскую систему «прописки». Эти явления обусловлены, прежде всего, тем, что жилой фонд в Советском Союзе не является частной собственностью. Есть, конечно, исключения. Но они не играют существенной роли в стране в целом или так или иначе зависят от общей советской системы (я не могу здесь объяснять такие детали). Жилой фонд находится во владении общества в целом. Если оставить в стороне (с целью упрощения) исторически данное его распределение, то главный способ распределения его таков. Различного рода общественные организации и предприятия получают определенные доли в свое распоряжение. Эти доли, в свою очередь, распределяются среди граждан. Это — довольно сложный и драматический аспект жизни граждан (впрочем, как и любое распределение благ). Важно здесь то, что граждане получают какие-то доли жилья не в собственность, а в распоряжение. Последнее имеет свои правила. Тут есть свои ограничения и свои свободы. Например, нельзя продать полученную таким образом площадь кому угодно. Правда, существует кооператив, где граждане «покупают» квартиры. Но и тут есть свои ограничения, сводящие «покупку» и «продажу» просто к выкачиванию денег из населения и к некоторым привилегиям в улучшении жилищных условий. Можно жилье обменивать, объединять, разделять, передавать детям. Но, повторяю, всё это находится под контролем государства и общественных организаций. И важнейшим ограничивающим и регулирующим средством здесь является система «прописки».

Прописка, грубо говоря, есть узаконенное право и разрешение жить на данной жилой площади. Как правило, невозможно иметь разрешение жить в данном населенном пункте без предоставления жилой площади, на которой получающий разрешение должен жить. И наоборот, чтобы иметь разрешение жить в данном месте, надо, чтобы тебе предоставили определенную жилую площадь для этого. Более того, гражданин имеет определенные обязанности в отношении места жительства, где он прописан: он прикреплен к этому месту, приписан. Он, конечно, может передвигаться по стране. Но всё же он, так или иначе, привязан к месту прописки. Это долго пояснять, и я ограничусь сказанным. Замечу только, что человеку не так-то легко найти другое место, где он мог бы жить без прописки, или сменить жилье вместе с пропиской. В стране вечный и непреходящий дефицит жилья. Причем, положение человека с жильем существенно зависит от его положения на работе: В крупных городах существует нелегальная практика сдачи комнат и даже квартир лицам, которые в них не прописаны. Но это — капля в море. Это, так или иначе, контролируется властями и населением.

Эта система распределения жилья и прописки является мощным орудием контроля со стороны властей и общества в целом за поведением граждан, средством манипулирования ими в самых различных аспектах жизни. Человек готов пойти практически на всё, что от него требуется, чтобы получить в награду или в качестве аванса хорошее жилье. Эта система есть также мощное средство охраны общественного порядка, борьбы с жуликами и бандитами и т.д. В Советском Союзе все прекрасно понимают, что это есть ограничение свободы и средство манипулирования людьми. Но против этого не восстают. Люди ищут лазейки внутри этой системы, а не в ее уничтожении. Если кто-то попробует отменить эту систему, население в подавляющем большинстве восстанет против такого «освобождения». Эта система сложилась, прежде всего, как разумная защитная мера населения. Лишь в результате она стала ограничением свободы. Ограничение свободы здесь есть плата за защиту, за гарантии, за спокойствие и многое другое. Человек, имеющий хоть какое-то жилье и прописку в данном месте, имеет в условиях коммунистического общества нечто большее, чем место для спанья: он имеет социальный корень. Лишь на этой основе он может устроиться в жизни и сражаться за лучшие условия. Это — прекрасный пример того, что закрепощение людей в обществе порой является в такой же мере их добровольным согласием быть закрепощенными, в какой оно есть продукт насилия над ними. Такие перемещения масс людей, как на Западе, в Советском Союзе невозможны по самим условиям жизни людей. Поэтому там не могут долго существовать всякие незаконные группы, начиная с уголовных банд и кончая диссидентами. Здесь складываются уголовные и оппозиционные группы, но с учетом прикрепленности людей к местам работы и жительства. Уголовные группы по месту работы жуликов здесь обычное дело.

Общеизвестно также существование советской цензуры. Но сколько всякой чепухи говорится и пишется на эту тему! Послушать, так картина представляется такая. Хорошие советские писатели стремятся писать правду в высокохудожественной форме, а плохие власти заставляют их лгать и писать бездарные книжки. Но, увы, эта картина не имеет ничего общего с реальностью. В Советском Союзе десятки тысяч писателей и еще большее число людей так или иначе занято в литературной индустрии. Десятки тысяч не могут быть не то что гениями, но даже талантами. Далее, в писатели отбираются люди определенного типа. Они получают определенное образование и воспитание. Они живут и действуют по общим советским условиям, т.е. по законам больших объединений людей. Они сами образуют социальную советскую структуру с иерархией социальных позиций, с распределением благ в соответствии с рангами и т.п. Они сами суть базисная и, одновременно, высшая власть в своей области. Они — часть партийного идеологического аппарата. Они сами решают, что и как писать, что разрешать и что запрещать печатать. В их среде появляются отдельные талантливые писатели, что тоже есть нормальное явление в любой массе писателей. Но с ними расправляются, прежде всего, сами собратья писатели. Специальные органы власти вступают в в действие лишь тогда, когда писатели своими силами не могут задушить или хотя бы образумить строптивого. А цензура и вообще система обсуждений и редактирования есть благо для тысяч бездарных и часто плохо образованных советских писателей. И осуществляют ее сами же массы писателей.

Я коснулся лишь нескольких аспектов жизни советского общества. А их в реальности — сотни и тысячи. И они в реальности много сложнее. Они взаимосвязаны. Отдельно взятые проблемы кажутся простыми для решения, и люди на Западе удивляются, почему их в Советском Союзе не решают. Но если эти простые сами по себе проблемы взять в связи с другими, то они оказываются практически неразрешимыми. Как свободы, так и отсутствие таковых в коммунистическом обществе не абсолютны. Рамки их более или менее подвижны. Люди меняют места работы, многие ухитряются существовать без работы, меняют место жительства, высказывают свои затаенные мысли, критикуют власти и сам строй, выезжают за границу, печатают книги и т.д. Но на это уходят силы, порою — вся жизнь. Это связано с потерями, риском и даже жизненно серьезными жертвами. И это есть нормальная жизнь общества. Свободы и их ограничения не делаются сами собой. За них идет борьба. Борьба повседневная, во всех местах страны, во всех слоях общества, во всех учреждениях. Но эта борьба ведется не в абстрактных формах борьбы за некие прирожденные права и свободы Человека, каковых в природе вообще нет, а в формах, доступных миллионам граждан общества и дающих какой-то реальный эффект. Нужна целая наука, чтобы описать эти формы. Причем, описать их можно только как часть картины общества в целом, ибо в отрыве от целой картины они будут непонятны. И при выдвижении лозунгов свободы надо принимать во внимание интересы определенных групп людей и их положение в данном обществе, иначе такие лозунги успеха иметь не будут. Для этого надо знать реальную структуру населения данного общества. Запад же совершенно не способен встать на такую позицию. Он упорно рассматривает советское общество в своих бессмысленных понятиях, упорно навязывает ему свои довольно смутные и примитивные представления о свободе и свои неопределенные критерии оценки всего происходящего. Конечно, в Советском Союзе находится довольно много людей, которые поддаются этому влиянию и вовлекаются в такого рода игры по поводу некоей Свободы. Но в целом масса советского народа остается равнодушной. И даже у участников упомянутой игры в Свободу, в конце концов, наступает апатия и разочарование.

В проблеме свободы и несвободы есть еще один аспект, о котором обычно стараются умалчивать, а именно — как и почему миллионы людей принимают свою форму закрепощения. Можно небольшое число людей и на небольшое время обманом и силой заставить принять некоторую форму закрепощения. Но когда речь идет о миллионах людей и их повседневной жизни в ряде поколений, то обманом и насилием ничего не объяснишь. В этом случае проблема «Почему люди закрепощены?» в сущности своей есть проблема «Почему люди предпочитают быть закрепощенными?». В отношении коммунистического общества это обнаруживается с полной очевидностью. Миллионы людей предпочитают коммунистическое рабство потому, что оно изначально и в основе есть соблазн и искушение. Коммунизм сначала несет с собою облегчение жизни и освобождение от многих ограничений прошлого. И лишь на этой основе и затем он несет с собою утяжеление жизни и закрепощение. Но он несет с собою одного рода освобождение и другого рода закрепощение. Он несет освобождение для одних людей и закрепощение для других. И несет он их в такой форме, что люди сразу видят освобождение, и оно им кажется абсолютным, но люди лишь потом ощущают закрепощение, и оно уже кажется им естественным, само собой разумеющимся, неотвратимым. Коммунизм, как показал опыт, не несет с собой всеобщего благополучия и не устраняет всех язв общественной жизни. Но он все же в некоторой мере удовлетворяет великий исторический соблазн людей жить стадно, без тяжкого труда, без постоянных самоограничений, без риска и личной ответственности за делаемое, упрощенно, с гарантированным минимумом жизненных благ. Коммунизм удовлетворяет этот соблазн в очень малой степени. Но этой степени достаточно, чтобы люди согласились на новую форму закрепощения. Коммунистическое рабство есть сделка миллионов простых людей с исторической необходимостью.

Коммунистическое рабство в огромной степени сравнительно с прошлым обществом, расширяет численно круг членов общества, наделенных официальной властью над другими, и дает почти каждому рядовому члену общества крупицу фактической власти над ближними. Это общество до невиданных доселе размеров увеличивает массу власти, наделяя ею и миллионы своих рядовых членов. Наделяет по тем же законам, по каким вообще распределяются блага в этом обществе, — каждому соответственно его социальному положению. Но все же наделяет. Это такое рабство, в котором рабское положение компенсируется возможностью для каждого видеть в окружающих подвластные ему существа, — здесь вместо свободы предлагается возможность лишать свободы других, т.е. соучастие в закрепощении. Не стремление быть свободными, но стремление лишить других людей такого стремления к свободе, — вот какой эрзац свободы предлагается здесь гражданам. А это много легче, чем борьба за то, чтобы не быть рабами.

Быть рабами — это легче и проще, чем не быть ими. Члены коммунистического общества сами осуществляют насилие друг над другом, сами делают своих собратьев рабами и благодаря этому сами становятся рабами других. Они наделены в огромной мере свободой насилия над самим собою, — это форма внутреннего, а не внешнего рабства. Они предпочитают образ жизни, делающий их рабами, — неизбежная плата за этот образ жизни. История ничего не делает задаром.

В Советском Союзе был популярен такой анекдот. В пещере первобытных людей висит лозунг: «Да здравствует рабовладельческое общество — светлое будущее всего человечества!». Сейчас человечеству впереди светит новая форма рабства — рабство коммунистическое. С какой-то точки зрения это есть и царство свободы. Но свободы рабской, — вот в чем трагедия предстоящей истории.

Таким образом, проблема свободы и несвободы в применении к коммунистическому обществу не есть проблема некоего политического режима и политической борьбы людей против жестокостей этого режима. Это — проблема, касающаяся самого существа социального строя этой страны, — самого существа коммунизма как реального типа общества. И проблема эта — не для отдельного митинга, конференции, демонстрации, декрета, а для длительной истории человечества. Потому она заслуживает того, чтобы к ней более серьезно отнеслись и в разговорах на эту тему.

Нью-Йорк, 1981