Колония

Колония

Платон Лебедев нашелся 13 октября в колонии особого режима ОГ 98/3 в поселке Харп Ямало-Ненецкого округа (ЯНАО). На территории этой колонии есть небольшой участок общего режима.

Заговорили о том, что и Ходорковского доставят туда же. Ну, или в Пермскую область. В Новгородскую. В Свердловскую…

Его искали девять дней…

Пресса, родственники.

Адвокаты сбились с ног, разыскивая своего клиента.

Тем временем за 6000 км от Москвы, в Краснокаменске, маленьком городе почти на китайской границе, произошло, казалось бы, никак не связанное с этим событие…

— История с Михаилом Борисовичем у нас началась с 18 октября 2005 года совершенно неожиданно для меня, — рассказывает мне Наталья Юрьевна Терехова, адвокат, заведующая юридической консультацией в Краснокаменске. — О том, что у нас в городе появился Михаил Борисович, я узнала от парикмахера. Она сказала: «Знаешь, к нам в зону привезли Ходорковского».

Я говорю: «Что, привезти его больше некуда?»

Она: «Совершенно точно: привезли Ходорковского».

Я уезжала в этот день в командировку в Читу. Она в шестистах километрах от нас. Краснокаменск находится на юге читинской области в девяноста километрах от Забайкальска, а Забайкальск на границе с Китаем. А если по прямой, то до китайской границы около 30 км. Краснокаменск построили для, как говорили раньше, «важнейшей отрасли народного хозяйства»: добычи урана. Это была закрытая административно-территориальная единица, и при советской власти город жил неплохо. А после 1991-го — стал бедствовать. Основное градообразующее предприятие — объединение, которое занимается добычей урана, и все остальное подчинено этому.

Я уехала в командировку 15 октября. Вернулась 18-го. До Читы 15 часов поездом. Очень долго для 600 км: дорога плохая. Автомобилем получается около 8–9 часов, потому что дорога… Дураки и дороги — вот и все! Но ездим все равно на машине. Самолеты раньше летали три раза в день, когда было все благополучно и был СССР. Потом их отменили. Аэропорт в городе есть, но самолеты не летают. А лететь всего час.

Я тогда заведовала всеми адвокатами города Краснокаменска.

Приезжаю из командировки, и у меня на столе лежит уведомление о том, что администрация ФГУ [181] ИК-10 просит меня прибыть к ним в учреждение.

Приглашение колонией адвокатов — практика не распространенная, и я не откликнулась.

Они начали звонить. Спецчасть [182]. Начальник спецчасти. Просили приехать. Я говорю: «Пока вы мне не озвучите причину моего приезда, я не приеду, мне необходимо это знать». Добиваться пришлось долго, пока они не сказали: «У нас здесь Ходорковский, он хочет вас видеть».

Я уже знала, что это не тот человек, с которым можно общаться безнаказанно. Отношение властей к нему очень, очень и очень плохое. И задумалась: «Ехать, не ехать?» Если поеду — возникнут проблемы. К тому же у него много московских адвокатов, зачем я понадобилась?

Потом подумала, что он все-таки человек, непонятно, как оказался в Краснокаменске, и Ходорковский, не Ходорковский, а надо выяснить, зачем ему помощь. Второе взяло верх, и я поехала не к Ходорковскому, а к человеку, которому требуется помощь.

Начальником колонии тогда был Александр Геннадьевич Евстратов. И в администрации ко мне отнеслись внимательно. Пригласили к нему в кабинет. Оказалось, что поступило заявление от Ходорковского с просьбой вызвать адвоката Терехову для беседы и оказания юридической помощи.

Я говорю: «А почему не уведомили его родственников и адвокатов?» Они промолчали.

И я пошла на встречу с Михаилом Борисовичем.

Нас привели не в кабинет, где я обычно встречалась с подзащитными, а в помещение ШИЗО: штрафной изолятор, где отбывают наказание те, кто совершил нарушение. Я очень удивилась: не успел приехать — и сразу ШИЗО. Меня привели в кабинет в помещении ШИЗО, хотя раньше там не было комнат для общения с адвокатами.

Кабинет был перегорожен сеткой, похожей на сетку Рабица — фактически клетка. Когда я вошла, там никого не было. Стоял столик, я присела. Я привыкла общаться с подзащитными за одним столом. Так было всегда. Встреча с обыкновенным подзащитным происходит в комнате для встреч с адвокатами, а не в помещении ШИЗО. Там был стол, а тут кабинет разделен решеткой наполовину. Михаил Борисович зашел, поздоровался и сел напротив меня. Мы начали общаться с ним за одним столом.

Буквально минут через двадцать заходит человек, который руководит оперотделом колонии, и говорит, что общаться за этим столом нельзя, и Михаила Борисовича необходимо поместить за решетку.

Ну, так как я дама с характером и не привыкла, чтобы моих подзащитных ущемляли, тем более неправомерно, и начала возмущаться. Я сказала, что не могу так общаться с человеком, мы не в зоопарке, и я не вижу никакой угрозы с его стороны и необходимости его изолировать. На что Михаила Борисович сказал: «Вы сейчас будете многому удивляться, но вы не удивляйтесь, я уже ко всему привык, мне необходимо с вами пообщаться, пока мне предоставили такую возможность, возмущаться по этому поводу мы не будем».

И он зашел за решетку. У меня были, конечно, большие глаза. Одна третья комнаты отгорожена этой сеткой. Он в дверь зашел, дверь закрыли, и там маленькое окошечко. И я стою, и его лицо в клеточку, как в зоопарке: ходит животное по клетке — так и у нас.

Я бы начала возмущаться дальше (я же не знала тогда всех «прелестей» дела Ходорковского), но Михаил Борисович попросил: «Не надо этого делать, мне очень важно с вами пообщаться». И сказал, что адвокаты и родственники не знают, где он находится, номеров телефонов у него нет — все отобрали при доставке.

Я выяснила у него, что могла, и он попросил позвонить адвокату Падве и сообщить, где он находится.

Я говорю: «Михаил Борисович, вы знаете, я каждый вечер с Падвой не общаюсь».

«А у меня нет его телефона».

«Я вас поняла, и конечно сделаю все возможное, чтобы найти его телефон».

Мы с ним поговорили. Он сказал: «Я хочу, чтобы здесь вы были моим адвокатом». Я ответила: «Давайте подождем, когда приедут ваши адвокаты, мы между собой обсудим и решим этот вопрос, а пока не будем давать друг другу обещаний».

Вечер я потратила на то, чтобы найти телефон Падвы и соединиться с ним. Ни в одной московской консультации, куда я звонила, не хотели давать его номер, а я уже тогда понимала, что не следует сообщать на всю страну, по какому поводу я звоню. После долгих трудов я все-таки нашла его телефон.

Это было 18 октября 2005 года.

Адвокаты сидели в конторе в Москве и разрабатывали план по поиску Михаила Борисовича.

И тут позвонила я. Они так обрадовались!

— А это распространенная ситуация, когда человека отправляют в колонию, никто ничего не знает, его ищут? Или только с Михаилом Борисовичем так? — спрашиваю я.

— Нет, конечно. Только с Михаилом Борисовичем. Обычно по закону, и вообще это обычная практика, осужденного отправляют в колонию по месту проживания, то есть, где человек зарегистрирован, по месту жительства либо по месту, где вынесен приговор. Обычно последнее. В любом случае, как ни крути, это была бы Московская область либо ближайшие районы.

— Я имею в виду, сообщают ли родственникам о том, куда человека отправили.

— Обязательно сообщают. И родственники, как правило, и знают об этом, и никто из этого тайны не делает, и уже предполагают, что на территории этого субъекта находятся там-то, там-то колонии, и в принципе при обращении в спецчасть никто никому в этих сведениях не отказывает. Это святое. Если родственники указаны, соответственно. А вот уведомление о том, что Михаил Борисович в Краснокаменске, пришло родственникам…

— Недели через две, насколько я помню.

— Нет, гораздо позже. Потому что Михаила Борисовича увезли числа девятого октября, по-моему. А им пришло в двадцатых числах. И то на старый адрес, где никто не ждал этого уведомления и не проверял почту. Его бы конечно нашли адвокаты, но через какой промежуток времени? Они 18-го числа продолжали его искать.

— А вас ему кто-то порекомендовал?

— Теперь я уже знаю, я читала материалы личного дела, когда участвовала в процессе об условно-досрочном освобождении. Он написал заявление лично на меня. Меня ему рекомендовали лица, отбывающие наказание, как человека, который не пойдет на сговор с администрацией, как человека принципиального. Для него это было самое главное. Заявление я видела, оно находится в материалах личного дела.

Прежде московских адвокатов в Краснокаменске появились журналисты. Местное население быстро привыкло к вниманию прессы и не удивлялось. На вопрос журналистов показать дорогу отвечали вопросом же: «К Ходору?». И доброжелательно указывали путь.

Правда, в колонию не пускали, и газетчики удовлетворялись фотографированием стен. Корреспондентам «Коммерсанта» порекомендовали не приближаться к забору ближе, чем на 25 метров, поскольку «это раздражает охрану периметра».

«В принципе, этой дистанции оказалось достаточно, чтобы убедиться — заключенный Ходорковский под надежной охраной, — писала газета. — Сегодня он отгорожен от внешнего мира как минимум пятью заборами: из обычной колючей проволоки, колючей проволоки с острыми режущими кромками и колючей проволоки-путанки. Кроме того, присутствует заграждение из сетки Рабица и железобетонный барьер, по верху которого натянуты провода под напряжением 380 вольт. Между этими конструкциями располагается контрольно-следовая песчаная полоса и бегают кавказские овчарки, будки которых расположены через каждые 50 метров. Разумеется, по углам периметра установлены вышки, на которых сидят вооруженные часовые». [183]

Остальную информацию получили от местных преступных авторитетов. «Все нормально у него, — передавала «братва». — Завтра вроде выходит из карантина в восьмой отряд. На карантине, парни говорят, разговаривал хорошо с людьми, вел себя нормально. Пацаны считают, что человеческое в нем есть». [184]

Как только его определили в отряд, «авторитеты» пришли к нему с чаем и бутербродами. Ходорковский принял их доброжелательно и был рад любому общению после двух лет СИЗО и этапа в спецвагоне, где его везли в полном одиночестве в течение шести суток, не сообщая о пункте назначения. Только на одной из стоянок ему удалось услышать объявление об отправлении поезда «Москва — Чита», и он все понял.

«Косяков» по тюремным понятием за Михаилом Борисовичем не нашлось, а «олигарх» — это не «косяк». И Ходорковский пополнил многочисленную армию «мужиков» — людей, не принадлежащих к преступному миру, попавших в за решетку по большей части случайно и составляющих большинство населения всех колоний России.

В ИК-10 он оказался единственным человеком с высшим образованием и единственным москвичом. Колония полностью ориентирована на местное население: треть обитателей из Краснокаменска, остальные из близлежащих городов и поселков.

Тогда закон требовал, чтобы осужденный отбывал наказание в том субъекте федерации, где был осужден, или в ближайшем к нему, если в первом не будет свободных мест в колониях.

На момент этапирования Михаила Борисовича в колониях было 149 тысяч свободных мест. Из них, например, два в Калужской области.

Ближайшей к Москве колонией для Ходорковского оказалась краснокаменская.

То есть ближе Калуги.

Честно говоря, не знала, что Москва на границе с Китаем.

Надо бы в карту изменения внести…

Изменения внесли в закон, а не в карту. Соответствующая статья была переписана, и теперь арестанта могут отправить хоть во Владивосток.

Закон переписали под Ходорковского.

Точнее, под Путина, который на вопрос испанской журналистки о том, почему москвича отправили в Краснокаменск, ответил, что это решает Министерство юстиции, чем показал свою полную некомпетентность.

Поправить президента никто не решился.

Предпочли исправить закон.

Вечером 24 октября в Краснокаменск приехали адвокаты Антон Дрель и Альберт Мкртычев и жена Ходорковского Инна.

Генриху Падве стало плохо в московском аэропорту, у него повысилось давление, и вылететь он не смог.

В Чите сделали остановку у храма, где венчались декабристы. Обратили внимание на указатель к Нерчинскому руднику, где они отбывали каторгу.

Потом ехали восемь часов до Краснокаменска по совершенно разбитой трассе.

Первыми пустили адвокатов. Свидание с женой разрешили с 14 часов. За полчаса до свидания Инна Ходорковская стояла перед воротами колонии. С собой у нее было четыре китайских клетчатых баула со свежими овощами, подсолнечным маслом и сковородками, два саквояжа из кожи и маленький дамский рюкзачок. Корреспондент «Коммерсанта» поднес один из баулов и, судя по его весу, тут же поинтересовался, не набит ли он банками с черной икрой.

«Мой муж любит простую пищу из простых продуктов, — рассказала Инна Валентиновна. — Главное для него не компоненты, а чтобы было хорошо приготовлено».

«С первых дней до конца октября, примерно дней десять, администрация была совершенно лояльна к Михаилу Борисовичу, за исключением случаев с решеткой и неуведомлением родственников и адвокатов, — вспоминает Наталья Терехова. — По крайней мере, со мной разговаривали, со мной встречались. Числа 25 октября дали свидание, и к нему приехала жена. И со свиданием проблем не было. Надо отдать должное, в дальнейшем у нас тоже не было проблем со свиданиями с родственниками».

Адвокаты встретились с журналистами и рассказали о свидании с подзащитным. Ходорковский подписался на периодические издания числом наименований около сотни и просил привезти книги Соловьева, Ключевского, Александра Меня, книги по истории религии, политологии и философии, а также «Войну и мир».

Он планировал написать диссертацию по теме «Скрытая колонизация дальнего Востока со стороны Китая».

«Адвокаты отметили, что их подзащитный находится в хорошей форме, даже, пожалуй, лучшей, чем в СИЗО. «У него очень устойчивое психическое состояние», — сообщил Антон Дрель. Он сказал, что Инна Ходорковская тоже отметила этот факт во время свидания с мужем. Как сказал сам Михаил Борисович: «Впервые за два года я могу снять шапку и подставить голову солнцу»». [185]

27 октября Ходорковский передал через адвоката Антона Дреля обращение к своим сторонникам:

«С 16 октября 2005 г. я нахожусь в краю декабристов, политкаторжан и урановых рудников. В 600 км от Читы, в 6500 км от Москвы.

Кремль попытался полностью изолировать меня от страны и людей, больше того — уничтожить меня физически. Тем самым сегодняшняя власть еще раз доказала, что к открытому и честному спору со мной (и вообще к прямому разговору с настоящей оппозицией) она не готова.

Они надеются, что Ходорковского скоро забудут. Они пытаются убедить Вас, друзья, что борьба закончена. Что нужно смириться с господством своекорыстных бюрократов в России. Это неправда. Борьба только начинается.

Перед нашей страной стоят огромные задачи. Необходимо сформулировать программу развития России в 21 веке. Нужно построить заново армию и правоохранительную систему. Создать «с нуля» новое чиновничество, заинтересованное в судьбе страны и общества, а не в безудержном личном обогащении. Отказаться от гибельного пути превращения России в официальный сырьевой придаток, совершить решительный поворот в направлении новой «экономики знаний». Надо сохранить в составе России Дальний Восток и Сибирь, которые всего через несколько лет могут оказаться под контролем Китая. Необходимо восстанавливать позиции и престиж России в мире, утраченные в результате непрофессионализма, а иногда и прямого предательства.

Чтобы решить столь масштабные задачи, стране нужна новая политическая элита. Герои, а не серость. Люди отважные, честные и последовательные. Эти люди — Вы, сограждане и единомышленники. Тот, кто не боится сегодня поддерживать политических заключенных и говорить «нет» репрессивной машине криминальной бюрократии, имеет право называться Человеком — с большой буквы.

Время серостей уходит — приходит время Героев». [186]

Время Героев не наступило до сих пор. Они есть, конечно. Еще не всех отстрелили, избили до полусмерти, посадили или выперли из страны. Но это не их время.

Время Героев не наступило, зато практически сразу после публикации письма, в конце октября, начались проблемы у Ходорковского.

— Михаилу Борисовичу требовалось практически ежедневное посещение адвокатов, — вспоминает Наталья Терехова, — необходимо было убедиться, что он жив и здоров. Нужно знать, не случилось ли чего, и какие проблемы. А проблемы возникали буквально ежедневно во всем и на каждом шагу.

С начала ноября на заявлении на посещение Ходорковского вдруг потребовалась подпись начальника колонии. А начальника колонии для меня не было никогда. Только он заслышит о том, что я должна подойти, и сразу закрывается в кабинете на замок, а потом внизу, на входе в административное здание, куда раньше был свободный доступ, поставили пост. Специально для Ходорковского. Дежурного посадили. Идет адвокат, и он просто не пропускает и все. И что с ним сделаешь?

Это была самая настоящая охота, когда начальник колонии бегал и прятался, чтобы только не ставить подпись на заявлении.

— Так часто бывает?

— Никогда. Я там жила бог знает сколько и ходила в эту колонию. Были случаи, когда не требовалось заявление, а только пропуск, и мне эти пропуска давали, я сама туда ходила, меня просто встречали и провожали.

— А подпись начальника всегда нужна?

— Да.

— Просто с ней не было проблем?

— Даже не надо к нему лично ходить на прием, достаточно лица, которое тебя, сопровождает. А тут надо было лично прийти, появиться, показаться и т. д.

Потом начались новые проблемы: они стали выяснять, имеется ли соглашение между мной и Ходорковским, требовали показать соглашение, что прямо запрещено законом. Наш договор с клиентом — это тайна. И какую помощь я ему буду оказывать, тоже адвокатская тайна. Поставили условие: не покажете соглашение — вообще туда не зайдете. Приходилось проявлять изобретательность и настойчивость. Это тема для отдельной книги.

В колонии, насколько я понимаю, сразу же появился человек, который представлял интересы Москвы, — определенное должностное лицо. Они приезжали вахтами: сначала по несколько человек, потом меньше.

— Постоянный пост?

— Постоянный пост. Кроме того, был постоянный пост от Читинского УФСИНа, то есть из службы исполнения наказаний. Я даже могу назвать фамилию: Козулин. Представитель УФСИНа. Первоначально он это решал. То есть проблемы решали не сотрудники колонии г. Краснокаменска, а вышестоящие лица, специально направленные из Москвы.

На колонию были выделены огромные денежные средства для ее технического оборудования.

— То есть ее приводили в приличный вид?

— Техническое оборудование — это прослушка, средства связи. А приличный вид: ну, затеяли там какой-то ремонт, но я не думаю, что это было связано с Михаилом Борисовичем. Единственно, что привели в порядок комнаты для свиданий.

— Видеонаблюдение поставили?

— Там было видеонаблюдение. Но его усовершенствовали, на что выделили несколько миллионов рублей. Больше двадцати, это точно. И были выделены деньги для приобретения квартир сотрудникам колонии. И куплено 12 квартир сотрудникам. Только благодаря Михаилу Борисовичу, потому что он туда приехал. Иначе ни за что бы такого не было.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.