Глава 3 Уклонение от военной службы и уход добровольцем на войну

Глава 3

Уклонение от военной службы и уход добровольцем на войну

В конце мая 1913 года 24-летний художник Адольф Гитлер, австриец, уклонявшийся от военной службы по убеждению, а не в силу своих наклонностей, приехал в город искусств Мюнхен, эти Афины на Изаре. В Вене у него уже горела земля под ногами, а деньги на поездку ему дала подруга матери, еврейка д-р Леви, жившая в Вене.[18] Сразу же по прибытии он объявил себя человеком без гражданства, а семья портного Поппа, у которого он снял комнату на Шлейсгеймерштрассе, в первый же вечер узнала, что он думает об Австро-Венгрии:

«Возьмите хотя бы полковника Редля из австрийского генштаба: гомосексуалист, сволочь и к тому же русский шпион. Когда я уезжал из Вены, этот господин пустил себе пулю в свои пустые мозги, так как его раскололи. И командуют этой замечательной императорской армией одни евреи, вроде этого Редля».

Портной Иозеф Попп, из семьи крещеных евреев, работал в знаменитых парижских ателье.[19]

«Он сжег себе мозги, – кивнул Попп. – Вы правильно сделали, г-н Гитлер, что не стали служить этому сброду». – «И что Вы думаете, как долго сможет продержаться это прогнившее государство? – продолжал Гитлер. – Австрия, эта мумия, давно уже перестала быть немецким государством. Немецкое начало искореняется, уничтожается, и виноваты в этом тамошние социалисты и евреи, они заправляют всем, эта зараза ползет из Вены, древней немецкой столицы, а император Франц-Иосиф дряхл и бессилен».

По вечерам в пивной «Хофбройхаус» вокруг Гитлера собиралась компания, в том числе австрийский писатель Линдман, и Гитлер говорил здесь более обстоятельно:

«Этот злосчастный договор Германской империи с обреченной на гибель Австро-Венгрией, как вы думаете, господа, что принесет он Германской империи? Нужно выйти, выйти из этого союза, я вам говорю. То, что уже падает, надо еще подтолкнуть».

Гитлер в это время читал Ницше.

Гитлер жил тогда довольно хорошо и выглядел холеным. Живописью он только зарабатывал на хлеб и продавал многие картины известному художественному салону Штуффле на Максимилианплац, и эта фирма хорошо ему платила. Среди трех тысяч мюнхенских художников Гитлер был отнюдь не из худших. А когда кто-нибудь из друзей по «Хофбройхаус» спрашивал его о профессиональной цели, он отвечал коротко:

«Какая профессиональная цель? Будет война, дружок!»

18 января 1914 г., в день основания империи, Гитлер писал к празднику акварель «Бранденбургские ворота», когда к нему поднялся через три пролета и, запыхавшись, постучал в дверь (у Гитлера был отдельный вход) полицейский чиновник Херле и ошеломил его неприятным известием, что дезертир должен в течение двух дней явиться в Линц, иначе – далее последовали обычные в подобных случаях угрозы. Ради предосторожности двое полицейских заблокировали лестницу и доставили художника в австрийское консульство в Мюнхене. Теперь ему предстояло доказать, каким хитростям он научился за три с половиной года в венских ночлежках. Нет-нет, он никакой не беглец, но просто немного безалаберный, он молодой художник, он еще только учится, никаких политических интересов у него нет, он очень бедный и очень больной. Так Гитлер вышиб слезу у работников консульства, и те доложили в Австрию:

«По сложившемуся у нас впечатлению, содержащиеся в прилагаемом оправдательном письме данные полностью соответствуют истине. Поскольку Гитлер кажется очень лояльным, мы временно воздержимся от требования экстрадиции».[20]

Гитлеру дали две недели и, поскольку он был так беден, послали на военно-медицинскую комиссию в расположенный поближе Зальцбург. Он применил весь набор трюков опытного уклониста, и результат был такой, какого он хотел:

«К воинской и вспомогательной службе не годен, слишком слаб. Носить оружие не способен».

«Bildnis des F?hrers» by Franz Triebsch, 1941

В пивной «Хофбройхаус» в этот вечер радостно кутила кучка здоровых людей, среди которых ораторствовал молодой художник.

Через полгода разразилась первая мировая война, и в день объявления войны вполне здоровый Гитлер махал шляпой в многотысячной толпе, собравшейся перед Фельдхеррнхалле, в знак готовности идти добровольцем. Он сразу же обратился к баварскому королю с просьбой разрешить ему служить в баварском полку, и его «ликование и радость не знали границ», когда уже на следующий день он был зачислен. Службы в австрийской армии, солдат которой немцы называли «шнурованными ботинками», он избежал.

Австро-Венгрия после войны распадется, – думал Гитлер и правильно оценивал ситуацию. Немецкая Австрия, избавившись от инородных частей, соединится с победоносной Германской империей – в этом он был убежден. Евреи и социал-демократы – для него это были близнецы – исчезнут с поверхности. Гитлер приветствовал войну как путь к цели: избавиться от влияния евреев на народы Германии и Австрии и на обоих императоров.

Судьба казалась ему милостивой, и его радость росла с каждым часом:

«Кучка еврейских вожаков оказалась вдруг одинокой и покинутой. Теперь настал момент выступить против всего мошеннического сообщества еврейских отравителей народов. Над ними надо устроить процесс, не обращая внимания на крики и стенания. Слякоть международной солидарности одним ударом выбили из голов немецкого рабочего класса, – говорил он со все большим воодушевлением семейству Попп, собирая свои вещи. – Вожди всего этого движения сразу же окажутся за решеткой. Над ними нужно устроить скорый суд. Власть должна употребить все средства для искоренения этой чумы».

С такими представлениями маршировал он после нескольких недель обучения в рядах 2-го баварского пехотного полка, который коротко называли полком Листа, распевая патриотические песни, мимо мокрых от дождя засеянных репой полей и изгородей Фландрии. Через несколько дней от полка осталась половина, а еще через несколько дней – четверть.

«Добровольцы полка Листа, может быть, не научились сражаться, они только умели умирать как старые солдаты».

При первой же передышке солдата Гитлера произвели в ефрейторы и наградили Железным крестом 2-го класса. Война длилась всего несколько месяцев.

Ординарец при штабе полка быстро стал опытным солдатом. Офицеры полка Листа знали Гитлера по имени, а унтер-офицеры и солдаты удивлялись его начитанности. В правильно построенных речах он излагал причины, которые привели к мировой войне: главными виновниками для него были евреи в правительстве Австро-Венгрии:

«Этот союз нужно разорвать чем раньше, тем лучше для немецкой нации и для немцев в Австрии. Оставить на произвол судьбы монархию Габсбургов – это вообще не жертва, так как у Германии в результате станет меньше врагов. Мы надели стальные каски не ради сохранения прогнившей династии, а ради спасения немецкой нации от международных еврейских апостолов равенства».

Друзья часто возражали ему из упрямства или просто чтобы его завести.

«Чего вы хотите? – кричал он в ответ. – Война нужна. Иначе весь мир превратится в один большой универмаг, который будет принадлежать евреям, а немцы в нем будут в лучшем случае бухгалтерами».

Бывший командир полка Листа, полковник Штатный, давал такую оценку:

«Фронт в Северной Франции и Бельгии, на котором постоянно находился полк Листа, был очень беспокойным, все время шли жестокие бои, и к каждому солдату полка предъявлялись самые высокие требования в плане готовности к самопожертвованию и личной храбрости. В этом отношении Гитлер был образцом для своего окружения. Его выправка, его образцовое поведение в любых боевых ситуациях производили сильное впечатление на его товарищей. Благодаря этому, а также его скромности и удивительной личной непритязательности он пользовался большим уважением как среди равных, так и среди старших по рангу».[21]

Когда уже никто не хотел пробираться с донесениями под ураганным огнем к засевшей в окопах на передовых позициях пехоте, Гитлер вызывался на это добровольно. При важных донесениях должны были идти двое, чтобы дошел хотя бы один. Обычный «напарник» Гитлера в этом деле, ефрейтор Брандмайер, вспоминал, когда Гитлер еще не пришел к власти:

«Я находился рядом с Гитлером, когда снаряд попал прямо в окоп. Накат разлетелся на тысячу кусков, повсюду летели осколки. Ослабев от страха, я еще не осознавал, что произошло нечто ужасное. А когда я снова пришел в себя, я увидел, как Гитлер идет по телам четырех убитых и семерых раненых».

А вот как бывало, когда приходилось пробираться вперед с донесениями:

«Мы падали то в одну воронку от гранаты, то в другую. На нас дождем сыпались осколки снарядов и грязь. Мои нервы отказали. Мне хотелось остаться лежать на одном месте. Гитлер ободрил меня, он сказал, что когда-нибудь родина тысячекратно вознаградит нас за наше геройство».[22]

С каждым годом все больше сказывалась нехватка унтер-офицеров. Но унтер-офицером Гитлер за шесть лет службы так и не стал. Согласно более позднему отзыву одного офицера, «у Гитлера не было никаких качеств руководителя», но это неверно. Война не принесла того, на что Гитлер надеялся, не избавила Германию от евреев. Уже в начале 1915 г. он писал своему другу, асессору Хеппу в Мюнхен:

«Я часто вспоминаю о Мюнхене. У каждого из нас лишь одно желание: поскорее окончательно разделаться с этой бандой, любой ценой, и чтобы те из нас, кому повезет, вернувшись на родину, увидели ее очищенной от чужаков, чтобы благодаря тем жертвам, которые ежедневно приносят сотни тысяч из нас, благодаря потоку крови, которая ежедневно проливается в борьбе против враждебного мира, Германия разбила бы не только внешних врагов, но и наш внутренний интернационализм. Это было бы важней любых территориальных приобретений. А с Австрией будет так, как я всегда говорил».[23]

В 1916 году Гитлер получил ранение в бедро, когда он, в очередной раз добровольно вызвавшись, пробирался под сильным огнем с донесением на передовую позицию. В лазарете Беелиц под Берлином он увидел, что на уставшей от войны родине произошли изменения. Геройство на фронте не вознаграждалось тысячекратно, как он обещал своему напарнику. У раненого Гитлера зашевелились мысли о «коварстве судьбы, которая подставляет меня на фронте под случайную пулю какого-нибудь негра, тогда как я мог бы оказывать Родине другие услуги в другом месте».

Произносить речи, потрясать и воодушевлять массы – он считал себя способным на это и таковы были его представления об иных услугах.

«F?hrerbildnis» by Hans Schachinger, 1942

Но он был лишь неизвестный солдат, один из восьми миллионов, так что ему было «лучше помалкивать и насколько можно хорошо выполнять свой долг на своем месте».

Во время лечения он столкнулся с еврейским врачом д-ром Штеттинером, когда он в одной книге по военной науке искал подтверждение того, до чего он додумался в результате многолетних наблюдений, находясь при штабе полка. Упомянутый врач подошел к его кровати и удивился: «Я считал Вас более умным». Это укрепило Гитлера в его мнении о «разлагающей силе мирового еврейства». В действительности пацифист д-р Штеттинер делил человечество лишь на два класса: тех, кто наносит раны, и тех, кто их потом лечит. Гитлер вспоминал, что и «канцелярии там были набиты евреями. Почти каждый писарь был евреем и каждый еврей – писарем». Тошнота подступала ему к горлу, и он раньше времени, не долечившись, попросил, чтобы ему разрешили вернуться в свой полк, на фронт.

Как нарочно, еврей, лейтенант Гуго Гутман вручил ему там Железный крест 1-го класса. У напарника Гитлера, Брандмайера, о Гутмане осталось плохое впечатление:

«Адъютантом полка был лейтенант Эйхельсдерфер, а его обычным заместителем – Гуго Гутман, лейтенант ландвера, офицер с еврейской походкой и манерами. В группе ординарцев он не пользовался уважением. Этот дрожащий от страха псевдоофицер был мне антипатичен».[24]

Гитлер сунул полученный крест в карман. Позже он пригодится. Он всерьез подумывал о том, чтобы после войны стать оратором.

На родине дело дошло до забастовки рабочих военных заводов. Для Гитлера вопрос был ясен:

«Международный капитал сделался господином Германии, и внутренняя цель марксистского обмана народов достигнута. Организаторы этой позорной акции надеются занять после революции высшие государственные посты».

Когда Гитлер после отравления на фронте газом лежал в лазарете Пазевальк в Померании и опасались, что он навсегда ослепнет, в ноябре 1918 г., как писал он в «Моей борьбе»,

«внезапно случилось несчастье. Приехали матросы на грузовиках и призвали к революции. Двое молодых евреев были „вождями“ в этой борьбе за „свободу, красоту и достойное существование“ нашего народа. Ни один из них не был на фронте. Окольным путем, через т.н. трипперный лазарет трое восточных евреев вернулись из тыла. Теперь они нацепили на себя красные тряпки».