ОСОБАЯ МИССИЯ

ОСОБАЯ МИССИЯ

Этой ночью случилось быть лунному затмению. Шли из гостей по Загородному проспекту. Настроение у нас было благодушнейшее. Повернули всей компанией в переулок Джамбула и вдруг потеряли Курицына.

Остановились. В скверике теплилась ночная жизнь — там бесшумно сновали какие-то тени. Двое бородатых сидели на парапете с початой бутылкой. Ночь была теплая, почти южная, не хватало только цикад. Судя по всему, здешних мало интересовало затмение. Но под помраченной луной все тут как-то выглядело немного таинственным, потусторонним.

Курицын явил себя из глубины сквера так же внезапно, как и пропал. Игра невысказанной мысли оживляла лицо писателя. Дальше тронулись — Курицын заговорил о ком-то. Вот, дескать, все ругают его, а кабы не он здесь, был бы здесь не сквер, а несуразный новодел какой-нибудь, высотное здание.

Вячеслав Курицын не просто толерантен, он по менталитету заступник.

Он говорил о памятнике Джамбулу.

Мы и забыли о памятнике Джамбулу, ночью его словно не было.

Сказанное Курицыным меня поразило. Странно, что столь простая мысль не пришла в голову мне. Мне — так много размышлявшему о предназначении памятников.

Бронзовый Джамбул — один из многих даров Санкт-Петербургу к 300-летию города, один из участников великого нашествия монументов, не на шутку встревожившего петербуржцев. Михаил Золотоносов много и подробно писал об этом уникальном историческом событии,[41] казалось бы, тут и добавить нечего. В его книге «Бронзовый век» достается и самим памятникам, и их создателям, и их покровителям, и даже иногда самим объектам увековечивания.

Оно, конечно, так, Джамбул Джабаев — классик. Со слов Джамбула записана значительная часть казахского эпоса. Верно и то, что в конце тридцатых имя его у нас нещадно эксплуатировалось. «Песнь о батыре Ежове» и ей подобные — это еще те песни. Помню, в студенческие годы меня настолько поразили необъятные стихи девяностолетнего акына, обнаруженные мною в старом номере журнала «Молодой колхозник» (1938, № 3), что я не поленился переписать их в тетрадку. От имени акына Джамбула, стараниями еще не репрессированного переводчика Константина Алтайского, раздавался — в соответствии с громким названием «Уничтожить!» — звучно рифмованный призыв к расправе над врагами народа: «…Проклясть их дела и фальшивую речь их, / Лишить их, чудовищ, имен человечьих! / Ходячие трупы, убийцы, лгуны — / Они нам грозили пожаром войны…»

Стихами о войне, а точнее, стихами, посвященными блокадному Ленинграду, имя Джамбул действительно надолго запомнилось ленинградцам. «Ленинградцы, дети мои!..» — и не столь важно, сам ли он на десятом десятке обращался так из казахских степей или же, что куда вероятнее, «переводчик» Марк Тарловский имитировал обращение (Золотоносов приводит стиховедческий анализ текста), важно другое, как это воспринималось тогда — в дни блокады. Поболее, чем событие просто литературное.

Так что пусть будет акын. Но вот место…

Памятник Джамбулу к данному месту имеет лишь то отношение, что это переулок Джамбула, а переулок Джамбула, в прошлом Лештуков, в свою очередь к историческому Джамбулу относится так же, как лунное затмение, упомянутое в начале этого очерка, к памятнику Джамбулу. Но местным жителям он, кажется, нравится (интересовался однажды). Добрый, говорят… Хорошо стоит… Никому не мешает…

И то правда. В небольшом сквере среди бывших доходных домов, он похож на родственника гастарбайтера, только что приехавшего из аула; стоит в длинном халате с домброй в руках и глядит на куртуазную надпись «Тройка», обозначающую ресторан.

И правильно стоит. Прав Курицын, тут бы в плане уплотнительной застройки такое отгрохали, если б не он и если б не открывал его сам президент Назарбаев!

Но раз так, почему бы и на другие дары городу не посмотреть под тем же углом?

Вспоминаю, с чего началось. Кажется, с Тараса Шевченко. В 2000-м его тоже открывали президенты — тогдашние — российский и украинский. А подарил памятник городу сам скульптор Лео Мол, украинского происхождения канадец.

Кстати, да. На Дворец культуры им. Ленсовета, будь построен он хоть трижды в стиле конструктивизма, инвесторы покушаются давно и основательно, а вот на рядом расположенный сквер глаз никто не кладет. Не потому ли, что место там уже занято и его охраняет бронзовый Тарас Шевченко?

О другом памятнике на Каменноостровском проспекте, открытом в присутствии президентов сопредельных государств (России и Азербайджана, 2002), уже сказано достаточно много лестных слов, но тем, кто утверждает, что бронзовый восточный поэт-мудрец, сидящий на скале под стилизованной аркой, как минимум, противоречит петербургским традициям, хочется указать на охранительную функцию монумента. Если бы в сквере между домами 25 и 27-А не появился памятник Низами с юными девами и стройным деревом на горельефе, появилось бы здесь, вероятно, что-нибудь совершенно иное под номерами 25-А или 27-Б. Но этого не случилось.

Еще пример. Большой концертный зал «Октябрьский». Вроде бы рядом уже ничего построить нельзя. Но как знать, умудрились же возвести нечто невообразимое за Казанским собором! Так что, может быть, вызывавший серьезные возражения до странности полноростный памятник Иоаннису Каподистрии, президенту Греции с 1827 года (а до того — российскому дипломату), на высоком таком постаменте не только уместен, но и необходим? А то, что сам президент Греции открывал его в юбилейные дни, придает только вес тайной миссии монумента — охранять застолбленное место?..

Многих озадачивал китайский подарок — Сад Дружбы, он же Шанхайский Сад — на Литейном проспекте. Невысокая пагода на Литейном, спору нет, смотрится своеобразно, а еще своеобразнее — каменные фигуры двух Ши-цза. Но это если только не знать, что здесь львы-чудища делают и зачем в их приоткрытых пастях за большими зубами увесистые шары на широких языках (как это технически выполнимо, европейцам остается только гадать). Знатоки утверждают, что шары за зубами — средство против сна: лев начнет засыпать, пасть разинет, выронит шар и тут же проснется. Спать Ши-цза не должны. Они охраняют вверенную им территорию от недобрых сил и злых демонов. В данном случае — от демонов уплотнительной застройки. Спасибо Китаю.

И Корее спасибо за Тринадцать идолов Часын, установленных в парке «Сосновка» на деньги корейского консульства. Из российских (мурманских) сосен их вырезали отец и сын, художники по дереву, причем имя отца занесено в Золотой фонд республики Корея за номером сто восемь, о чем извещает табличка. Идолы раскинулись широко, на их месте уже ничего не построят. А вот были бы на Васильевском острове, и кто знает, может быть, не допустили бы у нас там градостроительных ошибок.

Китайские львы Ши-цза и корейские идолы Часын охраняют местности согласно призванию. В наших условиях ту же функцию способны выполнять другие объекты. Например, открытый в присутствии главы администрации Калининградской области памятник связям двух городов в форме верстового столба. Все вокруг застраивается интенсивно, а сквер, освященный этим объектом, так и остается нетронутым.

Памятник Эмилю Неллигану открывал премьер-министр Канады. Об этом франкоязычном поэте из провинции Квебек у нас никто и слыхом не слыхивал. М. Золотоносов назвал памятник Неллигану «одним из самых абсурдных подарков к 300-летию Петербурга». Соглашаюсь, но с оговоркой: абсурден только в одном — не там установлен! Напротив «Дома Плеханова» он зря стоит, ничего месту, которое он занимает, в силу малости территории не угрожает. Вот если бы он за Казанским собором стоял в метрах ста левее от фонтана-поилки, или хотя бы в тогда еще существовавшем сквере на углу Загородного и Гороховой (там деревья росли), или, скажем, Гороховой и Большого Казачьего переулка… да мало ли где… разве выросли бы там эти жуткие новоделы?

Сокрушались, что много памятников надарили. Всего-то три десятка с хвостом… А надо было не три десятка — три сотни! Хотя бы сто девяносто — по числу членов ООН, пускай даже без не признанных на то время республик. Город был бы точно спасен от тотального уплотнения.

Перед моими окнами сад. В глубине сада отгородили кусок и что-то там затевают. Говорят, там будет воздвигнута гостиница. Никто у нас не хочет в саду гостиницы. Всю жизнь живу здесь и только недавно узнал, что наш сад на углу Фонтанки и Московского называется садом им. маршала Говорова. Я не посмел бы даже мечтать, чтобы памятник полководцу, освободившему Эстонию, открывал ее президент, но, право слово, кем бы ни был установлен здесь памятник, когда бы он был, ничего бы не угрожало этому саду.

Ладно, это мелко для Говорова. Не надо здесь Говорову. Говоров на площади Стачек стоит, и там ему хорошо.

Неллигана бы сюда, Неллигана!

Власти, что ни говори, побаиваются памятников — могут с ними заигрывать, могут им угрожать, но, связавшись однажды, больше связываться не желают, осторожничают. Радикальные меры — это крайние меры.

И вот что интересно, к охранительной функции памятников народ апеллирует интуитивно. В октябре 2007-го все новостные агентства сообщили об оригинальной инициативе жильцов двух домов по Приморскому проспекту. Чтобы уберечь от застройщиков детскую площадку, здесь придумали установить памятник собаке тогдашнего президента РФ — лабрадору по имени Кони. Обратились к профессиональным скульпторам с призывом исполнить заказ, а заодно и в администрацию президента. Что ответили из администрации, не знаю, но местная власть заволновалась.

Говорю, их боятся, памятников. Они — за нас. Они такие. Идея иного памятника пострашнее будет самого монумента.

Сентябрь 2008

Данный текст является ознакомительным фрагментом.