ЗОНА ЧЕТВЕРТАЯ. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ Зимнее субботнее утро на даче

ЗОНА ЧЕТВЕРТАЯ. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ

Зимнее субботнее утро на даче

(зеленая папка)

За окном ослепительный день. Мороз двадцать четыре градуса.

Можно было бы в охотку, забрав пластиковую канистрочку, пройтись к источнику, по скрипучей тропинке, между дерев, полюбовавшись по пути на искристые, в голубых тенях сугробы, на пышные, резные, будто нарисованные елки, несущие на ветках тяжелый снег, на серебристый воздух, осененный этим лучезарным небосводом, таким ясным, легким, прозрачно-голубым, что жизнь может показаться вечной и прекрасной.

Там, за окошком, мой детеныш, в белой шубке и малиновой шапочке, на фоне полыхающего дня глядящийся ярким нарядным пятном, налаживает старые санки и блажит, и вопит от внезапной зимней радости на весь белый свет.

Но, отойдя от бликующего окна, заставляю себя сесть за стол и открыть очередную папку… Зеленую…

Как там в песне из кино моей юности пелось… “Все стало вокруг голубым и зеленым…” Это про нас, про нашу работу, ибо папки у нас голубые и зеленые. А слова из популярной песенки могли бы стать гимном теперешней моей жизни.

Настроение портится еще при взгляде на эти папки. Но, вздыхая, отворачиваюсь от окна и заставляю себя читать, это ведь чья-то жизнь.

… Тридцатилетний преступник убил двух водителей “Жигулей”, оба подрабатывали в свободное время. Было им лет по тридцать пять, мужчины в самом расцвете сил. Оба с юности вкалывали, строили свои семьи, учились, работали… Мечтали прочно встать на ноги, вырастить детишек. У каждого их по двое, мал мала меньше.

А этот никогда ничего не делал. Никогда. И – ничего. С детства бражничал, кучковался с дружками, себе подобными, рыскающими по чужим подворотням в поисках легкой добычи.

В результате – это дело. Дело осужденного к смертной казни.

А еще четыре осиротевших детеныша да две молодухи… тридцатилетние вдовы, как бывало прежде в войну. Матери, отцы – пенсионеры, на скончании своих лет убитые горем.

Что можно ко всему этому добавить?

“…Я, Лейкин Николай Николаевич, обращаюсь к Вам (это не к нам, а к Президенту) с просьбой сохранить мне жизнь… Прошу

Вас поверить, что больше не буду совершать в жизни грехов, многое я теперь понял в камере смертников и понял, как дорога жизнь “человека”… (Почему-то в кавычках.)

Он-то понял, а я не понимаю и не пойму никогда, что он мог испытывать тогда, когда убивал людей?

И – еще одно, не менее важное, уже не о нем, а обо мне.

А у меня в подкорке четверо сирот такого же возраста, как моя Манька.

Я отворачиваюсь от окна, такого слепящего, какой бывает лишь в зимний солнечный день, и открываю еще одну зеленую папку, а в ней дело, которое очень похоже на предыдущее.

Этот тоже убивал. Маков Игорь Александрович. И даже возраст такой же, под тридцать. Большинство смертников от двадцати до сорока. Попадаются и моложе, солдатики, а за пятьдесят ни одного.

Этот убил трех человек, хотел красиво жить.

О себе он пишет: “Я несколько лет для себя решал вопрос: смогу ли, встретив человека, убить его? Но, бросившись в омут с головой, уже ни перед чем не останавливался…”

“Омут”, по-видимому, совершенные им убийства. Этакий герой

Достоевского, корчащий из себя суперчеловека, презревшего весь мир и жизнь всех окружающих, кроме, конечно, себя.

Большое несчастье встретить такого на пути.

Но вот встретились – жертва, на месте которой мог бы быть любой из нас, и убийца. О своих деяниях он живописует так:

“Я посмотрел и обнаружил, что “магазин” вставлен не до конца

(до этого убил охранника в милиции и похитил пистолет). Я дослал магазин до упора и щелчка, передернул затворную раму и продолжал направлять дуло в правый бок Некрасову, практически горизонтально, потом нажал на спусковой курок…”

Некрасов – хозяин “Жигулей”, который подрабатывал на извозе.

К нему-то и подсел наш убийца. Таких дел особенно много, ибо, не в силах прожить на малый заработок, который к тому же задерживают, владельцы машин занялись в свободное время извозом. Они особенно беззащитны, и грабить, убивать их легко. Садятся обычно двое, один рядом, другой сзади, а для отвлечения используют обычно девку, которая в какой-то момент попросит остановиться, чтобы сбегать в кустики. Тут задний удавку на шею, а передний обычно с ножиком или водителя станет держать… Этот действовал с оружием, но в одиночку.

“…Перед тем Некрасов, наблюдая за мною, спокойно поинтересовался, настоящий пистолет или игрушечный. Я ему ответил выстрелом. У меня создалось впечатление, что он, видя оружие, направленное в его сторону, не сознавал, чем ему угрожают. Я застрелил его, он даже не сопротивлялся.

Труп я вывез и забросал снегом в районе кольцевой дороги…”

Так же подробно, без эмоций, описывает убийство еще двоих покупателей “Жигулей”, которым он якобы собирался их продавать. Дело происходило в салоне автомашины.

“…Достал правой рукой свой пистолет, направил его в туловище сидящего рядом со мной покупателя, сняв с предохранителя, выстрелил… Потом выстрелил в переднего, который повернулся на звук выстрела, в область груди… И еще раз, поочередно, в обоих…”

Про себя он говорит так: “У меня особая психика… Не каждый может меня понять… – Это при освидетельствовании судмедэкспертом. И неожиданно задает вопрос: – Скажите, а я добрый человек?Вот, я людей убил, не жалел, а себя мне жалко…”

Ссылаясь на художественную литературу, а они в перерывах между убийствами и книжечки почитывают, глаголет о тяжести переживаний преступника, пока тот не разоблачит сам себя.

Но это не совсем так. Даже совсем не так. Сперва поймали

(обезвредили) и разоблачили его. На суде. Ну а дальше уже его личное дело, сидя в камере смертников, разоблачаться. А делает он это в манере довольно развязной, от растерянности и от страха перед неминуемой карой.

В том, что совершил, он как бы и не виноват. “Родился комочком, а люди меня таким сделали”.

О деньгах: “Всегда мечтал о больших деньгах, о независимости и, если было бы много денег, путешествовал бы, женился, а затем купил бы дом на юге и зажил спокойно…”

Спокойствие – после серии кровавых убийств?

Желания-то вроде вполне человеческие, а реализация их на уровне первобытного существа. Но ведь не о занятии любимом мечта-то, а лишь бы жить в удовольствие, ничего не делать.

О том же, что могут быть какие-то душевные переживания, раскаяние, ни словечка. По его словам, угнетает серая неинтересная жизнь, хотел даже в юности повеситься. К несчастью, не повесился, были бы живы остальные. Думаю, не повесится и в камере, поскольку любит себя.

Подчеркивает свой постоянный интерес к проблемам человеческой психики, патологии, психиологии и так далее.

Основная тенденция – ориентировался на романтический образ, почерпнутый из художественной литературы (интересно, какой?) и просмотренных фильмов.

Скорей всего, речь идет о романтике уголовной. Джеймс Бонд вполне может оказаться для него романтичным образчиком, учитывая тягу к большим и случайным деньгам, к легкой жизни на юге.

В исповеди он откровенен до развязности, но не забывает подчеркнуть незаурядность своей личности. А вместе с тем все суждения поверхностны, лишены личностного взгляда и представляют стандартный набор прописных надерганных отовсюду истин.

Остальными членами банды сам он характеризуется как человек решительный, импульсивный, склонный к взрывчатым реакциям, в преодолении препятствий “от которого можно ожидать всего…”.

В его ходатайстве, повторю, нет и тени раскаяния. Он многословен и агрессивен, такие типы, защищаясь, склонны обвинять в своих грехах весь остальной мир.

“…Люди остались те же, – пишет он, – в судах, в МВД, прокуратуре… Прочтите дело, и Вы убедитесь, что никто не хочет ни в чем разбираться. Вот Вы сообщили в газете (это лично в мой адрес), что на Вас, мол, не давят и Вы тщательно все читаете, однако события показывают, что это далеко не так. Ельцин тоже заявлял, что Россия будет стремиться к отмене смертной казни, но этого и в помине нет… Видно, тюрьмы у Вас заполнены, денег нет и потому стреляете, и тех даже, кто в 2-3 раза натворил меньше бед, чем те, кто попал под “белую” полосу вашего политического настроения… (Это он о гекечепистах?!) Какие уж тут тщательные разборы, какие тут “никто не давит сверху!”. Общество ожесточено, преступность растет (это нам повествует один из жесточайших убийц!), но всем должно быть ясно, что нельзя поддаваться эмоциям и идти на поводу у толпы. Да и так ли уж настроены обыватели на исключительную меру наказания? Я лично в этом сомневаюсь, это просто политические игры с массами…

Очевидно, наверху плюнули на цивилизованный путь развития

(как в Японии, например) и решили бороться с преступностью, расстреливая тех, кого поймали, а не тех, кто взрывает общество и убивает журналистов и других деятелей…”

Во как завернул, защищает общество от наемных убийц, а сам он-то кто? И кто же ему мешал встать на тот самый

“цивилизованный путь развития”…

Заканчивает так: “Прошу Вас если уж не милость ко мне проявить, то хотя бы справедливость, и разберитесь хорошенько и не зачеркивайте жизнь людей просто так, веря тому, что скажут те, кто, возможно, и Вас самих потом посадит за решетку…”

Это дело я пересказал не потому, что оно интересно. Отнюдь.

Но оно как бы выбивается из разряда типовых и бытовых, которые обычно заполняют зеленую папку.

Здесь перед нами не жертва случая или человек, придавленный судьбою, тяжкими условиями, а некий субъект, сделавший убийство принципом, если хотите, своей жизни.

Он мог бы пойти в отряды Баркашева, а мог бы расстреливать мирных жителей в Чечне… Еще ранее мог быть в одной команде с матросом Железняковым, бросать бомбу в царя-батюшку от имени народовольцев, рубить головы боярам в одной связке со

Стенькой Разиным, с Емелькой Пугачевым.

Это тип, полагаю, не социальный, а, скорей, биологический, он присутствует при всех режимах и во все времена, принося человечеству невероятные страдания и беды.

Недавно отловили (и осудили) еще одного серийного маньяка по фамилии Онуприенко. “Семейный убийца”. Он из “наших”, из детдомовских, низкорослый, невзрачный. Не помнит, сколько человек загубил, но не менее полсотни. “Одним больше, одним меньше, – произносит он, – ни я, ни Бог не заметит…”

И далее поясняет, что “… убивал людей, чтобы познать себя”. Он и постранствовать успел, побывал в Германии, но оттуда выдворили. Сидел в психушке, был в секте мормонов…

Обо всем об этом Онуприенко повествует, цитируя Библию и немецких философов.

Сейчас средства массовой информации создают из таких вот героев телеэкрана. О Чикатило написаны книги, американцы уже сняли фильм. А ростовский прокурор, требовавший на суде для маньяка казни, накануне ее заходит в камеру своего подопечного, берет у него автограф на книге о нем. И об этом потом с гордостью рассказывает.

Это, конечно, возникло не сегодня и даже не вчера. И

“лучшие” из них, если можно так сказать про убийцу, и в давние времена становились притчей во языцах, а потом и легендами; и если им удавалось чудом избежать секиры палача, то в тюрьме ли, в ссылке или на пенсии писали на досуге о своих похождениях мемуары и становились героями авантюрных книг, которые столетиями забавляют легкомысленное человечество, охочее до такого чтива.

За многие годы со времени какого-нибудь Джека-Потрошителя чужие слезы успевают высохнуть, кровь впитаться в землю, но остается жадный интерес к тайнам убийцы и его жертвы, который небескорыстно эксплуатируют поставщики такого рода

“искусства”.

Наш герой помельче, пожиже, да и путь к “славе” покороче.

Догоняя свою жизнь, описанный мной супергерой, он же последователь героев Достоевского, пришлет нам еще три прошения, моля о пощаде.

Видит Бог, я не хотел рассказывать эту историю, оберегая ваши, уважаемый читатель, да и свои собственные чувства.

Особенно в такой чистый зимний день. И особенно потому, что разговор-то идет о детях. Таких, как моя Манька. Как она, кстати, там? Лишний повод прерваться и, прижимаясь щекой к холодному стеклу, убедиться, что детеныш здесь и цел.

Хотя вот на днях вдруг исчезла, мы с женой выскочили без верхней одежды, закричали, забегали… Начитавшись всех этих дел из зеленой папки, забегаешь и голос и сердце сорвешь!

Нашли в подъезде соседнего дома, щенка отогревала…

Вот и этот случай о ребенке вовсе не исключительный. Он даже, если хотите, в каком-то роде “типовой”, сродни нападениям на таксистов, и его легко берут на вооружение молодые преступники, у которых жажда легко обогатиться и, не работая, пожить в удовольствие не менее велика, чем у нашего предыдущего героя.

Но они даже не теоретизируют по этому вопросу. У них от желания убивать до самого убийства путь еще короче.

Подсудимые Балян и Табунщиков были должны крупную сумму денег одному из преступных авторитетов г. Ростова. Чтобы рассчитаться с долгами, они разработали план похищения

12-летнего мальчика Лени. Фамилию его, по понятным соображением, я не называю. С семьей мальчика Балян был знаком, бывал в их доме.

6 мая, в теплый весенний день втроем: Балян, Зеленский и

Ревин, всем от 18 до 20 лет, – я, кажется, уже писал, что преступность резко помолодела, стала жесточе, – подготовили для похищения багажник автомашины “Жигули”, туда залез самый младший из группы, Зеленский, чтобы удерживать мальчика.

Рано утром они подъехали к перекрестку и стали ожидать Леню, зная, по какому маршруту он ходит в школу.

В это утро, как выяснится потом, Леня не хотел почему-то идти в школу и просил разрешения у мамы остаться дома, но она настояла.

О Лене в деле сказано мало, но известно, что он хорошо учился, любил читать, рисовать, танцевать. И был, главное, доверчивым ребенком.

Но, Господи, как их оберечь и при этом не нарушить чистой доверчивости к людям?

Завидев Леню, Балян подозвал его к машине, стал расспрашивать, как обстоят школьные дела, в это время подоспевший Табунщиков подкрался сзади, схватил мальчика в охапку и бросил (так и написано: “бросил”) в багажник.

Мальчик кричал, сопротивлялся. Оказавшаяся неподалеку, совершенно случайно, тетка мальчика увидела, как увозят ее племянника… Бросилась за машиной, но не догнала. Она же первая рассказала в милиции и родителям Лени о краже их сына.

Преступники отвезли похищенного ребенка на квартиру

Зеленского к его матери, где представили мальчика и

Табунщикова как родных братьев, которые следуют проездом через Ростов и пробудут у них до вечера.

Мальчик, как рассказала потом на суде мать Зеленского, вел себя спокойно, ни на что не жаловался и, пообедав, стал смотреть телевизор. А надо бы, наверное, жаловаться, звать на помощь… Я так пишу, уже зная, что произойдет дальше. Но мальчик-то этого не мог знать. Наверное, поверил, попав в домашнюю мирную обстановку, что все обойдется.

В это время Табунщиков позвонил родителям Лени и потребовал выкуп за ребенка в размере 60 тысяч долларов, пригрозив, что, если они обратятся в милицию или не принесут денег, ребенок будет убит.

Для активного воздействия дали Лене поговорить с матерью.

Мальчик плакал и просил забрать его отсюда.

Таких денег у родителей не было. Их выделил для выкупа банк по просьбе УВД, и они были доставлены отцом Лени в то место, которое указывали похитители, – к гаражам на Авиамоторной улице.

Но, плохо зная район, отец мальчика положил деньги под соседний гараж, и похитители, – надо сказать, что вели они себя крайне самоуверенно, – подъехали туда прямо с мальчиком

(в багажнике); не обнаружив денег, позвонили из ближайшего автомата.

Деньги в конце концов были найдены, спрятаны на квартире

Ревина, и тут же похитители стали решать, что им делать с мальчиком. Судьба его была предрешена, ибо организатор похищения Балян ему знаком, значит, никаких шансов уцелеть нет.

“Он всех опознает, его надо убить”, – сказал Балян. С ним согласились. Ревин указал подходящее место для убийства: пустырь неподалеку от его дома, на улице Гагарина.

Ну а где же наша милиция, которая нас бережет?

Четыре звонка от похитителей, несмотря на прослушивание,

“из-за несовершенства технических средств” не зафиксировали местонахождения звонивших, а когда те открыто, вместе с мальчиком (!), приехали в район, “заблокированный милицейскими силами”, их даже не засекли, оправдываясь тем, что деньги обычно берут через подставных лиц. Такая непрофессиональность стоила жизни ребенку.

Преступники ночью вывезли мальчика к пустырю, испуганный, он плакал, просил его отпустить…

А голосов-то с улицы не слышно…

Где же Манька?

Я слишком торопливо приник к стеклу и, снова ничего не увидев, лишь снег да следы на снегу, стал распахивать створку окна, руки плохо меня слушались. Ничего не ощущая, как с головой окунаясь в холодный и пустой (без Маньки!) зимний мир, я, наверное, слишком громко закричал… И почти сразу под крылечком отозвалось беспечным голоском: “Я здесь, здесь…”

– Никуда не уходи, слышь?- предупредил я. – Ни-ку-да, слышь?!

– Никуда я не иду. Я тут играю.

– Ну, играй, играй…

Окошко я закрыл, напустив в помещение холода, но не успокоился, стал оглядывать огород, до темнеющего за елками забора, в поисках кого-то, кто может там появиться и угрожать жизни дочурки моей… Такой беспечной и доверчивой… Как тот мальчик Леня.

…Табунщиков накинул шнурок от своих спортивных брюк сзади ему на шею и стал душить. Зеленский в это время, как сказано в деле, удерживал хрипящего и теряющего сознание ребенка.

Табунщиков, не сумев задушить, передал шнурок Зеленскому, и у того тоже ничего не получалось. Балян, выскочив из машины, набросился на агонизирующего Леню и, нанося ему удары, кричал: “Умирай, сука! Что же ты не умираешь!”После чего задушил ребенка руками, в то время как двое дружков удерживали мальчика за руки и за ноги.

Что-то с зимним днем произошло. Он стал менее, что ли, голубым, или мне показалось. Я снова распахнул окно и убедился, что детеныш мой здесь, на крыльце. Потом побродил по квартире, потрогал корешки книг на полке… Доберусь ли до них и когда? Здесь же рукопись новой повести, всего несколько страниц…

А за окном голоса. Молодые прошли из соседнего корпуса, громко смеются… А мне совсем не до смеха. Мальчика только что убили…

Да нет, убили несколько лет назад… Но для меня сейчас, сию минуту. И никому не побежишь жаловаться… Пойти разве опрокинуть рюмку, а то небо и впрямь покажется черным?

…Осужденный судом к смертной казни Балян в прошении о помиловании написал: “Я не хочу умирать молодым”.

А мальчик? Хотел?

Тело ребенка они утопили в водоеме, привязав гирю. После чего стали в машине по дороге подсчитывать полученный выкуп и делить деньги. Меньше всех досталось Зеленскому.

Вечером того же дня все они соберутся в частном кафе со своими девушками, чтобы отпраздновать успех операции, а заодно вспрыснуть покупку Баляна – новую иномарку: автомашину “Ауди-80”.

А тело Лени всплыло 13 мая и было замечено гуляющей по берегу девочкой.

Убийцы осуждены на смерть. А на пустыре на улице Гагарина долго висел венок, напоминавший о происшедшей здесь трагедии. Сейчас там построили новый дом.

Зимний день между тем склонился к ранним сумеркам, заблестела первая звезда на востоке, и я, прикрыв папку, смотрю на белеющие в синей наступающей мгле лапчатые ветки, прямо против моего окна, и думаю с отчаянием: о Господи, за что это мне… Ведь этот день уже не вернешь… А эти украли не только чужую жизнь, но еще и один день моей жизни…

Если их судьбу будет своей подписью решать Борис Николаевич, то попросить бы его одним росчерком отправлять таких на небо, чтобы не засоряли нашу и без того несчастную землю.

Но, понятно, я никогда такого Президенту не напишу.

А уж совсем честно, послать бы и эти папки куда подальше, потому что они внушают испуг не только мне и моей жене, но и нашей маленькой дочке, которая, разглядев их на моем столе, зелененькие-презелененькие, понимает, что опять папа не будет с ней играть в снежки и на лыжах не пойдет, а будет весь день горбиться над этими папками.