В детском саду распускаются розы…
В детском саду распускаются розы…
В системе советского дошкольного воспитания главное место занимали ясли-сады. Отметим, что если в 1960 году их число в СССР было равно 43 569, то в 1970-м яслей-садов стало 83 100, а пять лет спустя — 99 392. Читаем в Большой советской энциклопедии:
«…С первых дней существования Советского государства началась организация детских садов (Д. с.) как массовых учреждений. За годы Советской власти организована широчайшая сеть Д. с. В Программе КПСС поставлена задача дальнейшего расширения сети дошкольных учреждений с тем, чтобы удовлетворить потребности трудящихся в общественном воспитании детей. Д. с. открываются местными Советами депутатов трудящихся, предприятиями, ведомствами, колхозами. С 1959 наряду с Д. с. организуются ясли-сады для детей с 2 месяцев до 7 лет. Работой всех дошкольных учреждений руководят министерства просвещения и их местные органы. На конец 1970 насчитывалось 83 100 Д. с. и яслей-садов, в которых воспитывалось 8099,7 тыс. детей.
Содержание воспитательной работы в Д. с. определяется государственной «Программой воспитания в детском саду». Воспитание и обучение ведутся на родном языке детей. В Д. с. осуществляется физическое, умственное, нравственное, эстетическое и трудовое воспитание детей в соответствии с их возрастными особенностями. Детей объединяют в группы по 20–25 человек по возрастному принципу: младшая группа — дети 4-го года жизни, средняя группа — дети 5-го года, старшая группа — дети 6-го года, подготовительная группа к школе — дети 7-го года. Дети в Д. с. находятся 10 или 12 часов в день; для детей, родители которых работают по сменам или работа которых связана с отъездами, имеются интернатные Д. с., откуда детей берут домой только на выходные дни.
Уклад жизни детей в Д. с. организуется в рамках рационального режима и чередования игр, занятий, посильного труда и отдыха. Забота о здоровье и правильном физическом развитии детей — одна из важнейших задач Д. с. Ее решение обеспечивается правильным режимом дня, рациональным питанием, закаливанием детского организма, профилактическими мероприятиями, гимнастическими упражнениями, медицинским надзором. В режиме Д. с. много времени отводится разнообразным играм, в том числе дидактическим — на развитие речи, слуха, счета, на распознавание цвета, формы и т. д. (см. Игры детские). Торжественными и веселыми музыкально-художественными утренниками отмечаются революционные праздники и памятные даты.
На занятиях дети знакомятся с явлениями природы и общественной жизни, учатся рисованию, лепке, конструированию, пению, овладевают начатками грамоты и элементарными математическими представлениями. В процессе занятий у детей развиваются речь и мышление, постепенно формируются первоначальные навыки учебной деятельности: умение слушать и понимать объяснения воспитателя, действовать согласно его указаниям, доводить работу до конца. Детей приучают наблюдать природу, воспитывают любовь к ней, уважение к труду людей. Всей системой своей работы Д. с. готовит детей к школе…»
В БСЭ не говорится о том, что ясли-сады в СССР были двух типов: привилегированные и обычные. В первые ходили дети советской знати, во вторые — дети рядовых граждан. Естественно, элитных ясель-садов было значительно меньше, поскольку знать в СССР все-таки знала свое место — особо не выпячивалась и не шиковала. Может быть, именно это и злит сегодня детей этой самой знати, которые презрительно именуют СССР «совком». Упомянутый выше Андрей Макаревич из этих — «знатных». Родившийся в привилегированной московской семье (его папа был видным архитектором — одним из авторов памятника К. Маркса в Москве), он в наши дни превратился в яростного антисовка, который в своих мемуарах описывает собственное пребывание в детском саду в середине 50-х без какого-либо пиетета, а то и вовсе с отвращением. Хотя жилось малышне в этом детсадике очень даже неплохо, а то и вовсе зажиточно, учитывая, что каких-нибудь десять лет назад страна пережила самую страшную из войн. Читаем у Макаревича:
«Мой детсад находился неподалеку от дома — прямо у Александровского сада, в доме, где в свое время проживала Инесса Арманд. Внутри были высокие сводчатые потолки, воспитательница Жанна Андреевна и неправильный запах. Пахло чем-то медицинским и очень недомашним. Этот запах и отчаяние оттого, что я должен слушаться весь день не маму и папу, а какую-то Жанну Андреевну, преследовали меня все полгода, пока меня туда водили…
Мама со своим сливочным маслом, няня с творогом в одной руке и будильником в другой — все это было ужасно. Но это все-таки был дом — с индивидуальным подходом (ко мне) и с человеческим началом. А тут я попал в советское учреждение, где все должны были быть как все. Прием пищи превратился во что-то вообще невообразимое.
Во-первых, пища была нехороша. Не в смысле, скажем, несвежести — она была приготовлена с большой нелюбовью к тем, кто ее должен был есть. Обязательной дозой рыбьего жира поливали второе (не давать же каждому с ложечки, в самом деле). От запаха рыбьего жира меня рвет до сих пор (согласимся с тем, что рыбий жир — это не самая приятная субстанция, но зато очень полезная, о чем антисовок Макаревич, естественно, не вспоминает. — Ф. Р.).
Со сливочным маслом поступали еще лучше — его клали каждому в стакан кофе с молоком или какао (странно, что не в чай), оно там таяло и плавало сверху прозрачной белой блямбой. Добраться до кофе, не хлебнув при этом масла, было невозможно. Вы хорошо представляете себе вкус этого продукта? Скоро я насобачился быстро, пока Жанна Андреевна отвернулась, вычерпывать масло ложкой и сливать под стол (ложку надо было незаметно оставить, когда убирали тарелки от супа).
С котлетами было сложнее. Сброс их под стол не проходил — за этим делом меня поймали, я был наказан, и после этого следили за мной пристально (насколько это было возможно в условиях одна воспитательница на двадцать детей). И тогда я придумал и отработал другую тактику. Я поддевал ненавистную котлету на вилку и резким движением отправлял ее в полет через голову — на шкаф, который стоял за моей спиной. Шкаф был очень высоким, и даже Жанна Андреевна не могла заглянуть на его крышу. Операция по метанию котлеты занимала доли секунды, и не промахнулся я ни разу.
Где-то через месяц в столовой запахло покойником, но долго еще работницы детсада не могли понять, в чем дело…
Все это не могло не закончиться. На шкафу обнаружили склад позеленевших котлет, меня вычислили, я был с позором изгнан из детского сада, и мучениям моим пришел конец…».
В отличие от Макаревича, автор этих строк ходил не в привилегированный, а в обыкновенный детский сад (мое месячное пребывание обходилось родителям в 15–20 рублей, в 70-е сумма выросла до 22 рублей 50 копеек) чуть позже — в брежневские годы (1965–1967). Садик располагался в ста метрах от нашего дома — в том же Гороховском переулке, дом № 19. Нянечки у меня отродясь не было (как и у большинства советских детишек, родившихся в обычных семьях), поэтому будила меня по утрам мама, она же отводила в садик, после чего шла на работу, которая была по соседству. Садик, кстати, располагался в старинном особняке, построенном в 1885 году архитектором В. А. Гамбурцевым для местного богатея В. А. Лемана (в 1898 году особняк перестроил архитектор А. Э. Эрихсон). После Великого Октября 1917 года особняк перешел в руки советского государства и вскоре был приспособлен под детский сад. То есть, если раньше это здание было в частных руках и принадлежало всего лишь нескольким людям (Леману и его семье), то теперь оно стало достоянием государства и было отдано под нужды юных граждан первого в мире государства рабочих и крестьян. Увы, но после уничтожения СССР этот особняк снова был возвращен буржуинам — в 90-е он принадлежал демону ельцинской контрреволюции Борису Березовскому, а в наши дни в нем располагается некий бизнес-центр. Впрочем, вернуть его под детские нужды вряд ли удастся, даже если захотеть — детей в этом районе фактически не осталось. А в брежневские годы их был избыток — все окрестные дворы были ими переполнены. И за оградой бывшего лемановского особняка всегда был слышен детский смех, а не кладбищенская тишина, как теперь.
Но вернемся в брежневские годы и послушаем воспоминания очевидцев. Вот, к примеру, что пишет В. Мальцева на сайте «Ваш год рождения 1922–1991»:
«Основные расходы по организации детских садов в Советском Союзе и воспитанию в них детей покрывались государством. Социальные детские службы в СССР курировали руководство дошкольных детских учреждений — коими были местные органы народного образования и здравоохранения. Родители лишь частично (в размерах, устанавливаемых в зависимости от их заработной платы) оплачивали стоимость питания детей. Увы, в нашей стране, и теперь — пособия женщинам по уходу за ребенком крайне маленькие. Тогда же декретный отпуск после родов длился пару месяцев (56 дней. — Ф. Р.), а потом как хотите. Не все же отдавали своих новорожденных в 2 месяца в ясли. Видно, на мужей тогда ложилась основная ответственность. Не у всех мужья способны обеспечить достойную жизнь своим отпрыскам и женам. Но ясли — детские сады в Советском Союзе не только давали возможность «женщине-матери активно участвовать в производительном труде и общественной жизни». Это первое знакомство с социумом маленького советского человека.
Детские сады в СССР не были переполнены. Место в ближайшем к месту жительства детском саду всегда было. Так было в 1971 году, в Москве. Я не знаю, как сейчас выглядит внутри новый детский сад, но тогда мне казалось, что за кирпичными стенами, где линолеумные полы с коврами в коридорах и в зале для музыкальных занятий, остается все самое интересное. Это была то ли ссылка, то ли работа. Но я с нетерпением дожидалась лета, чтобы уехать на все лето в Крым к бабушке. Может, мне просто не нравился цвет стен и линолеума — выцветшей морской волны.
Ясли — детские сады советского времени были разные. Наш, в целом неплохой садик, содержал ясельных младенцев всего лишь в стерильном отдельном блоке, кормил, поил и менял пеленки. Кому постарше сопли подтирал. «Ведомственный» садик одной из небезызвестных вездесущих организаций времен СССР заказывал для малышей грудное молоко у кормилиц (тогда такие еще имелись), мясо на рынке. Утренники для детишек от данного подразделения госслужбы проходили в Кремле или Колонном Доме союзов, это по воспоминаниям одного «мальчика» из 1977 года. Да и внешне садик был похож на Hotel Marcel Dassault, арт-галерею в Париже. Особняк в центре Москвы, где по соседству еще была известная спецшкола по изучению иностранных языков. В «Основах законодательства Союза ССР и союзных республик о народном образовании» (1973 год) говорилось: «Важнейшие задачи детских дошкольных учреждений: обеспечение всестороннего, гармонического развития и коммунистического воспитания детей, охрана и укрепление их здоровья, подготовка к обучению в школе».
В 1971 году трехлетних детей, которые только недавно начали складно говорить, учили заучивать стихи про дедушку Ленина, рисовать космические ракеты и танки, лепить Чебурашку из пластилина, петь «Катюшу» и танцевать на детских праздниках польку в сшитых мамами костюмах. В школу ребенок шел с 7 лет и был хорошо подготовлен. Многие даже умели читать…»
Вот еще один комментарий на эту же тему (про ясли-сады), найденный мною на просторах «всемирной паутины»:
«В СССР больничный, предоставляемый женщине после рождения ребенка, заканчивался как раз по достижении им двухмесячного возраста. Матери, соответственно, пора было выходить на работу со всеми вытекающими отсюда последствиями. Разумеется, многие всеми силами старались как можно дольше отсрочить отправку своего крошечного чада в ясли: родители поочередно оформляли отпуска и сидели с младенцем, сдавали ребенка на попечение бабушкам и дедушкам… Но в полгода большинство советских детей уже обретались в казенном учреждении.
Судя по комментариям в блогах, нынешним российским мамашам такое положение дел кажется звериным оскалом капитализма, вынуждающего несчастную женщину отрывать дитя от груди и идти на поклон к золотому тельцу. Хотя, как известно, оскалился капитализм в России много позже — и тем не менее, по срокам сдачи детей в ясли сейчас ситуация отнюдь не такая жесткая, как была в СССР. Да ради бога, мамаши, можете холить и лелеять своих отпрысков хоть до школьной скамьи. В детское дошкольное учреждение берут только полуторагодовалых (по достижении ребенком этого возраста заканчивается выплата пособия), а на практике, учитывая пресловутую очередь, повезет, если удастся пристроить двухлетку. При этом про размер пособия и источники дохода в течение временного промежутка между окончанием выплат и возвращением на работу после отправки дитяти в садик лучше вообще речь не заводить — грустно до отчаяния.
«Может, ясли все-таки не такое уж и зло, а для некоторых — хороший выход: родила, больничный отсидела, потом ребенка в ясли, сама на работу? Понятно, что от хорошей жизни так никто не сделает. Но это выход, пусть и не самый элегантный», — пишет автор блога «Мемуары будущей свекрови».
Вопреки подозрениям скандализованных комментаторов, советские ясли не представляли собой подобие «обезьянника» с металлическими игрушками, прибитыми к полу. Был большой манеж с деревянными бортиками, где под присмотром нянечек в меру своего темперамента и прочих свойств личности резвились малолетние граждане Советского Союза. Утром родители сдавали свое чадо в ясли в своей, «домашней» одежке, потом следовало переодевание в казенное бельишко, а по окончании дня — обратный процесс. То есть, получается, частично решалась весьма актуальная для советского быта стирка пеленок (памперсов ведь тогда еще и в помине не было)…»
А вот другие отзывы на эту же тему:
LubovS: «Чем вам запомнилось советское детсадовское детство? Я, к большому своему сожалению, в садике была всего год. В конце 60-х в нашем маленьком городке катастрофически не хватало мест в детских садах. Мне повезло, лишь когда исполнилось 6 лет: взяли в так называемую смешанную группу. В ней были дети разного возраста. Уже не помню, сколько нас было в этой группе. Но хорошо помню атмосферу дружбы. Не было никаких ссор между младшими и старшими. Скорее всего, в этом заслуга воспитателей, которые учили старших помогать и заботиться о младших (эх, сейчас бы такое воспитание!!!).
А помните, чем кормили в садике? Моими самыми нелюбимыми блюдами были творожная запеканка и томатный сок. Теперь вот не понимаю, как такую вкуснятину можно было не любить! А самое теплое воспоминание: занятия по рисованию. Мы тогда понятия не имели, что такое фломастеры. У нас были наборы деревянных цветных карандашей. В процессе рисования часто менялись карандашами, чтобы сделать траву или солнышко или еще что-то нужного оттенка.
На прогулку выходили на площадку. В песочнице стоял большой деревянный гриб и скамейки вокруг него. Столько было разных игр, что не успевали все переиграть.
Помню утренники под аккомпанемент пианино. И свое первое платьице «снежинки» — полный восторг!
Теперь понимаю, что вот этими теплыми воспоминаниями обязана своим воспитательницам, с которыми мне очень повезло».
annamarta: «Я детсадовское детство помню отрывочно, но отрывки очень яркие. Ходила в садик все дошкольное детство, которое пришлось на 70-е годы. Мы еще и на дачу с садиком выезжали — куда-то на Николину Гору под Москвой, жили там почти все лето (сейчас понять не могу — а как же воспитательницы в отпуск ходили, при такой-то нагрузке?) До сих пор, когда проезжаю по Москве мимо своего детсадика, такая ностальгия появляется… Занятия на казавшемся таинственным приборе «фланелеграф», обучение письму печатными буквами, поделки из шишек и веточек… Занятий по рисованию я почти не помню (честно говоря, к рисованию равнодушна, да и способностей не было), а вот музыкальные занятия вспоминаются очень хорошо — мы либо учили песни («Бескозырка белая, в полоску воротник…», «Сегодня мамин праздник, сегодня женский день…»), либо нам давали металлофоны — и вся группа старательно играла «Во саду ли, в огороде»… Садику я благодарна еще и за то, что там впервые взяла иголку в руки и сделала первые стежки (сейчас с удовольствием шью-вяжу-вышиваю), сшитая мною тогда игольница до сих пор лежит где-то в бабушкиной квартире.
Не помню томатного сока (хотя вряд ли нас поили одним компотом), но вот геркулесовую кашу терпеть не могу еще с детсадовских времен! А ее, как назло, давали на завтрак именно в дни праздников-утренников! (эту «фишку» я быстро просекла и стала просить родителей в дни праздников приводить меня в садик уже после завтрака…) А на полдник часто давали зефир — и таким наслаждением было съесть его, предварительно отделив одну половинку зефирины от другой…»
Владян: «Лепка еще была. Как сейчас помню: все старательно лепят одну уточку, а у меня их уже штук десять. А из еды помню вареное яйцо, морскую капусту (жил на Дальнем Востоке) и половину вечно зеленого помидора. А после приема пищи по очереди несли посуду в мойку и орали разбирая по слогам «СПА-СИ-БО!»
Димон: «А мы во время тихого сна, как только уходили воспитатели, начинали кидаться деревянными кубиками! Это было дикое счастье!..»
gypopo: «А я отказывался спать в обед. Когда все ворочались на своих скрипучих кроватках в спальной, я лазил среди игрушек один, но зато нужно было все аккуратно сложить. Абсолютно без шуток, когда было время нас забирать домой, пришел старший брат за Славиком, он стал из-за сетки-рабицы кричать «Слава», на что я стал орать, роясь в песке: «…советскому труду». Так повторилось несколько раз, и брат стал звать «Славик». Ну я и заткнулся».
06061966: «Помню, когда хоронили Брежнева (12 ноября 1982-го.. — Ф. Р.), смотрели церемонию по телевизору в садике, всей группой, с воспитателями, причем многие дети плакали. От такая жесть…»
Татьяна Павлюк: «Детский сад в небольшом шахтерском поселке Донбасса и его воспитателей вспоминаю до сих пор… Приезжала в 1987 году, дочку водила, показывала детсад. Вспоминаются чудесные праздники, девочки-снежинки, мальчики-зайчики (на сегодняшний день здесь особых сценарных изменений не произошло). Платья из подкрахмаленной марли, корона на голове из картона, обшитого ватой, на которую на клейстер наносились битые игрушки. И подлинное ощущение праздника… На занятиях — лепка, поделки из природного материала, рисование, с которым у меня были проблемы, и вышивание. У каждого в коробке из-под конфет хранились несколько кусочков белой ткани, нитки-мулине, иголка. У меня отец работал за рубежом, и коробочка у меня была жестяная, из-под английского ириса, и была предметом всеобщей зависти. Детские стихи, которые я рассказывала своим детям, а теперь племяннику, я помню еще с детского сада. И фотографии берегу. А еще в обед давали по столовой ложке рыбьего жира в месяцы, где есть буква «р» — сентябрь, ноябрь. Говорили, что в эти месяцы он очень необходим организму…»
Людмила: «Садик, как и школу, я не любила. Домой хотелось. Чем кормили даже не помню, честно говоря… Но строем ходить — это не для меня, по-видимому… На всю жизнь запомнились ужасные моменты, когда ложились спать и воспитательница какая то ходила между кроватями и смотрела. чтобы все спали на боку, положив ладошки под щеку. Если не так лежишь, да не спишь еще, то заставляли вот так ложиться. Для меня это было жутко неудобно и было пыткой. Помню, однажды. когда шли с прогулки спать, то у меня текли слезы, и, когда спросил кто то из детей, почему я плачу, ответила, что хочу домой, хотя это было не совсем правда. Так как плакала я от кошмара, который мне предстояло выдержать…»
Михаил: «У меня из детсадовских воспоминаний — это когда воспитательница, рассадив нас за столики, читала нам книжку «Приключения Буратино». Читала так захватывающе, что мы, мелюзга, сидели тихо, раскрыв рты. Еще в нашем садике на улице был бассейн, в него набирали теплую воду и запускали нас — радости не было предела. В воспоминаниях еще почему-то врезалось в память — темень за окном и потоки воды по стеклу, сильные вспышки молнии и отражение в этих вспышках потоков воды на потолке детсадовской спальни (год примерно 67-68-й). Сейчас мой бывший детсад стоит брошенный, без окон и дверей, предприятие, которому он принадлежал, обанкротилось в середине 90-х и перестало существовать…»
Ботаник: «Детский сад в СССР… Папа подвозит на саночках. Там ожидает воспитательница, спрашивает: «Ел ли чего с утра?», «Как себя чувствуешь?» и т. д. Записывает. Осматривает на предмет личной гигиены и симптомов заболеваний. Утро дурачимся, играем. Завтрак. Кушаем непременно подгоревшие кулинарные «поделки» местных поварих. Играем, перевариваем съеденное. Обед. Давимся суровой детсадовской пищей или, что реже, едим с некоторым энтузиазмом. Потом — «сончас». Спать, конечно, никто не желает. Просыпаемся, значит, — на «музыку». Там такая «толстопопая» тетя, играющая на пианино и поющая громче всех детей в группе: «Пусть всегда будет солнце…». Далее — к стоматологу. Не дай бог каждому. Обязательные атрибуты — плач детей всей группы, жужжание «устрицы» (знаменитая советская бор-машина УС-30) и отвратительный запах стоматологического кабинета. Опционально, вместо планового лечения зубов — плановые процедуры в мед. кабинете. Забор крови, соскобы, вакцинации и другие «ужасные» процедуры. После всех этих мероприятий — полдник. Совсем после — лепим, собираем, вырезаем, клеим, бегаем, прыгаем. Потом идем гулять. Летом — возимся в песочнице, зимой — лепим снеговиков. По возвращении в группу ужин. И… ждем своих пап и мам. Ждем с нетерпением. Боимся, что не придут. Вдруг. И вот тебя, лепящего не весть какого зверя из пластилина окликает знакомый голос, и ты бежишь к раздевалке. День окончен».
Владимир: «В детском садике я был самый буйный, и меня на тихом часе привязывали к кровати при помощи скотча, а когда я пару раз его просто перегрыз, начали запирать в туалете. Но и там я находил себе забаву — начинал спускать воду во все три унитаза по очереди и доводил нудную воспитательницу до белого каления. А сколько раз по этому поводу вызывали маму к заведующей и говорили ей, что я редкостный раздолбай (отхватывал я после этого знатно)…»
Татьяна: «Садик — прекрасная пора, равно как и моя школа. Хорошие любящие воспитатели, помню говорящую картошку, некоторые дети слышали, как она говорит, а я нет. Самое нелюбимое блюдо было макароны с молоком, никогда его не ела, и суп с клецками, а сейчас, наверное, многое бы отдала, чтобы его отведать. Праздники, на которых мне часто доставалась главная роль — Солнышка, когда все лучики или снегурочки. Вспоминаю все это, как добрую сказку!..»
Александр: «Воспоминания о детском саде — одно из самых жутких воспоминаний. Я «оттрубил», что называется, «от звонка до звонка» — с яслей и до школы. Больше всего ненавидел так называемый «дневной сон» — я никогда не спал, но приходилось лежать с закрытыми глазами, чтобы воспитательница не подумала, что я не сплю: все дети должны были спать. Причем спать в строго определенной позе, которая была разной у разных воспитательниц. Все дети были обязаны играть в «цепи кованые» и «ручеек»: тех, кто не хотел играть, воспитательница заставляла. За малейшую провинность ставили в угол, выйти из которого можно было только сказав магическую фразу «Галина Дмитривна, я больше так не бу-у-у-дуууу…». Кто не говорил, тот стоял до обеда (если провинился утром) или до прихода родителей (если был поставлен в угол после тихого часа).
Еда — это особая статья: почти все, что давали в саду, я ненавидел, но мы были обязаны все это съесть. Приходилось давиться омерзительными рассольниками, перловкой, творожной и морковной запеканками и запивать все это тошнотворным компотом из сухофруктов…»
Vika: «А у нас была чудесная воспитательница Ирина Владимировна. И пошалить нам разрешала, и в то же время палку перегибать не давала. Спать я тоже днем не любила, но если не спишь, то не наказывали. Мы ж не виноваты, что заснуть не можем. Воспитательница как-то подошла и говорит: а попробуй вот так лечь и подумать о том-то, чтобы не мешать, пока другие спят. Я улеглась, задумалась и… заснула. Даже потом вставать не хотелось. Изредка меня днем забирал папа, когда раньше освобождался из института. Приходит он как-то раз во время тихого часа, а моя кровать как раз напротив двери стояла. Однажды гляжу в открытую дверь и вижу, как папа тихонечко так из коридора в комнату крадется. Увидел меня и подмигивает, давай, мол, одевайся. И я одеваюсь, а все вокруг мне завидуют, что меня прямо с тихого часа забирают. Выхожу я в коридор, а папа мне из кармана кучу надувных шариков вываливает. Он, оказывается, по дороге зашел в игровые автоматы. И кто из нас ребенок?..
И еще почему-то запомнилось голубое радио на стене, по которому передавали бой курантов. И было это как раз в обед. И поэтому и Кремль, и куранты у меня прочно ассоциируются с красным борщом. И хотя куранты били далеко в Москве, а я за сотни километров от них ела обед из столовой киевского садика, во мне постоянно было это ощущение, что мы все в этой стране неразрывно связаны, а я есть частью чего-то огромного и стабильного. И что игрушки, и воспитательница, и даже куранты — все неможечко мои. И что все хорошо. И будет еще лучше…»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.