Духовник демократических сил в гробу

Духовник демократических сил в гробу

…В начале марта чеченских боевиков оттеснили в горы. Грозный лежал в руинах – вполне апокалипсическая картина… Я в сопровождении майора с нашивками МЧС (Министерство по чрезвычайным ситуациям) разъезжал по городу, знакомясь с прифронтовым бытом.

Кое-где в нескольких километрах от развалин президентского дворца сохранились низкие постройки, которые не зацепил «Град». Во дворе уцелевших автомастерских были натянуты брезентовые тенты, стояли армейские палатки. Туда-то и завернули.

Едва выпростался из бронетранспортера, нос к носу столкнулся с длинногривым, бородатым человеком, облаченным в камуфляж. Стою и не верю глазам. Что за черт, прости господи? Да еще и огромный серебряный крест на груди. С недоуменным вопросом обернулся к майору.

– Это наш героический отец Киприан, – рассмеялся тот.

– Не ко времени скалишься, – зычным голосом попенял отец Киприан.

– Учишь вас, пентюхов, учишь – и все без толку: к благословению по-людски подойти не можете.

Майор покорно сложил ладони лодочкой и приблизился. Тот скороговоркой прогудел молитву и перекрестил служивого. Мне, как человеку пришлому, вышло послабление: отец Киприан попросту, без церемоний протянул руку. Я было тоже. Но тут из его рукава выпал огромный штык-нож.

– Что, батюшка, чеченцев режете? – не преминул съязвить я. Он побагровел, но сдержался: – Журналист? Пошли, расскажу все, как оно есть.

…В палатке всем разлили вино из трехлитровой банки по граненому стакану: «Ну, первый, не чокаясь, за геройских ребят, которых уже нет». Потом – в темпе – второй, третий… Появилась другая банка.

Говорил только отец Киприан. Говорил страстно, хорошо поставленным голосом. О святой мести и вечной солдатской дружбе, о бездарности ельцинских военачальников и светлых грядущих временах. Офицеры, завороженные, слушали открыв рты. Разомлевший от вина и собственного красноречия, батюшка вдруг притянул майора за шею и поцеловал в майорскую плешь. «А теперь я покажу журналисту наше подразделение».

Мы заходили в палатки, забирались в какие-то бункеры, подходили к постам – всюду знали отца Киприана и с видимым удовольствием слушали его и благословлялись. Последними нас принимали в штабе – полковники и даже какой-то генерал. Реакция на священника в камуфляже – близкая к обожанию. Как выяснилось, он был кем-то вроде армейского духовника: крестил и исповедовал солдат, благословлял их на ратный труд и отпевал. Словом, пользовался непререкаемым авторитетом.

– Знаешь, как меня здесь называют, – окопный батюшка.

Затем Киприан вызвался показать мне прочие уголки Грозного. На выбор. Я выбрал городское кладбище. «Окопный батюшка» тут же мановением руки поставил перед собой двух молоденьких солдатиков:

– Так, ты, – ткнул он пальцем в одного, – заводи машину. А ты – мухой в оружейку: возьмешь себе два автомата, а мне гранату.

Через пять минут армейский «уазик» выезжал за ворота части. Нарукавный карман отца Киприана оттопыривала «Ф-1», в руках он держал – стволом в окно – «Калашников» водителя. Вскоре мы выехали в центр и полетели по главной улице, утрамбованной танками. Боже, что это была за поездка! Мы чудом увертывались от несущейся навстречу бронетехники (как чуть позже выяснилось, солдатики перед поездкой крепко взяли на грудь), проносились мимо обалдевших омоновцев на блокпостах. Дорого бы дал, чтобы посмотреть на это со стороны. Представляю: «пьяный «уазик» на бешеной скорости, странный человек впереди, с развевающимися на ветру патлами, автоматом, осеняющий крестом развалины, где еще месяц назад кричали «Аллах акбар».

– И все же, батюшка, – воспользовался я молчанием погруженного в молитвенный восторг, – вы так и не ответили, зачем вам нож, а сейчас и граната.

– Чечен-снайпер может сидеть в каждом окне. Я, конечно, не имею права убивать, но сам видишь – ребятки необстрелянные, как цыплята…

– Приходилось-таки убивать?

– Приходилось, в Афганистане, ведь я бывший спецназовец.

С каждым километром водитель терял координацию: он уже с трудом вписывался в повороты. Я взмолился: «Батюшка, может, другой солдат поведет машину». Мольбы были услышаны, последовал приказ остановиться и пересесть на заднее сиденье.

Тогда случилось невероятное. Солдатик горько разрыдался. Глотая слезы, он сполз с сиденья, с трудом удерживая равновесие, вытащил из-под сиденья автомат и, покачиваясь, побрел прочь. Куда – к чеченцам в плен?

Его однополчанин бросился вслед, потащил за гимнастерку к машине. Не тут-то было: оскорбленный водитель принялся лупить из «Калашникова» в нашу сторону. Мы с батюшкой залегли в кювете.

На выстрелы приехали чеченцы. Заняли круговую оборону. Через минуту стрельба прекратилась: то ли рожок иссяк, то ли затвор заело. Чеченцы (к счастью, это были милиционеры из оппозиции) сказали: «Вот такие и мародерствуют», – и повели беднягу расстреливать.

– Брате мои, – вступился отец Киприан, – зачем вам кровь этого молокососа? Будет с него и красных соплей.

Пара зуботычин действительно сломила боевой дух солдатика, и мы отправились дальше…

Обратный путь был не менее драматичен. Уже смеркалось, мы очень спешили: близился комендантский час, после которого омоновцы стреляли на поражение, особенно не выясняя, кто свои, кто чужие. Но, как на беду, заблудились. Петляли по окраинным переулкам, с опаской глядя на черные проемы сгоревших зданий: не покажется ли где ствол вражеского гранатомета.

Впереди показалась лужа размером с хороший пруд. «Гони напрямую», – приказал батюшка. Автомобиль, взметнув фонтан грязных брызг, стал погружаться все глубже и глубже. Сантиметр за сантиметром вода прибывала внутрь, мы подняли ноги, и двигатель заглох. Наступила оглушающая тишина. Все, приехали. «Доживем ли до утра, батюшка?» Отец Киприан крякнул, приказал ждать и, форсировав лужу, исчез в сгущающихся сумерках. Прошло двадцать минут, час, полтора. Ждать помощи больше неоткуда.

Примерно через три часа кромешную тьму разрезал свет фар.

Только бы не боевики, каждый молил про себя. К счастью, это был грузовик ярославских омоновцев, и через пять минут мы уже были в их казарме. Из угла, за нарами, доносились звуки веселого застолья. Я подошел: душой общества, как вы догадываетесь, был отец Киприан…

Наутро батюшку я не застал. «Спозаранку, – сказали, – поехал в штаб». Жаль, так и не успел расспросить о его странном житье-бытье. Но судьба вновь неожиданно свела меня с ним.

Через несколько дней возвращался в Москву. В аэропорту «Северный» ждали, пока разгрузят эмчээсовский «борт», прилетевший из столицы. На краю полосы уже несколько часов томились десятки офицеров и солдат, только вышедших из боев; тут же в ряд стояли носилки с тяжелоранеными.

Наконец, поступил приказ «к построению». В этот момент из здания аэропорта вышла группа военных. Впереди, опираясь на посох, степенно шествовал… отец Киприан, чуть поодаль – старшие офицеры и два-три генерала. Они поднялись по трапу, за ними понесли раненых, а уж потом потянулись все остальные.

В тесной утробе «Ила», как ни старался, не смог отыскать батюшку. (Потом оказалось, что он летел в кабине пилотов.) Уже в Москве, разорвав кольцо вокруг что-то громогласно вещающего отца Киприана, записал телефон, договорившись о встрече.

Через неделю я стоял перед панельной 9-этажкой в Шмитовском проезде. У порога меня встретил сам «героический окопный батюшка», преображенный до неузнаваемости, – благообразный старец в черной рясе.

Небольшая двухкомнатная квартирка, в большой комнате – продавленный диван, на котором свернулись клубком две остромордые собаки. «Русские борзые, ценнейшей породы», – заметил отец Киприан. В маленькой – бросился в глаза гроб, стоящий на табуретках. «А это мое ложе, ведь я принял схиму», – последовал комментарий. Здесь же в углу, перед небольшим иконостасом, теплилась лампадка.

…Мы уже долго пьем чай на кухне, а я все никак не могу подобраться к главному. Он не умолкая говорит о том, что дьявол слишком глубоко погрузился в наши души, что официальная церковь продажна и корыстолюбива, что нет пророка в своем отечестве, и потому отвергает он любую власть над собой, в том числе церковную.

О том, откуда родом, где учился-работал, как пришел в религию – ни слова. Ответ один: «Моей жизни до пострига в монашество не существует, я ее отверг. А после пострига живу исключительно молитвами и служением Господу».

– Так какой же церкви вы принадлежите, батюшка?

– Церковь, – ответствует, – едина.

– Так не бывает, их множество, – возражаю.

Отец Киприан ответа не удостаивает. Приносит фотоальбом. На снимках батюшка в окружении известных людей – Егора Гайдара, Григория Явлинского, Сергея Филатова (бывшего руководителя президентской администрации), Александра Лебедя и прочих генералов и чиновников, мне не известных. Очевидно, он рассчитывает на молчаливое почтение, но я настырно задаю вопросы: «Это ваши прихожане?», «Вы давно знакомы с Гайдаром?», «В каком храме вы служите?»

Киприан достает документы: «Вот регистрируем приход, скоро будет и свой храм». Мельком просматриваю – вдруг бросается в глаза фамилия приходского старосты. Ба, это же командир легендарного отряда «Август-91», решительно выступившего против гэкачепистов. Значит, батюшка не только «окопный», но и, так сказать, «демократический», раз вокруг него сплотились такие люди. (Припомнилось мне, что и Сергей Шойгу, глава Министерства по чрезвычайным ситуациям, – близкий соратник Гайдара по демдвижению.)

– Так вы и на баррикадах побывали, батюшка? Какая же ваша биография?

– Я монах и прошлой жизни не имею, – закруглил он разговор.

Прошло несколько месяцев. Я продолжал оставаться в неведении относительно жизненного пути отца Киприана. И вот перед выборами в Госдуму попала мне в руки листовка с узнаваемым образом батюшки.

Оказывается, некая «инициативная группа» выдвинула его в депутаты. А коли так, надо, пусть вкратце, делиться биографией. Она была красивой, даже кинематографичной и так же далекой от реальности. Родился в 47-м, родителей репрессировали, и батюшка «рос сиротой в трудных условиях детдома». «Стремление служить Отчизне помогло ему получить высшее военное образование». (О спецназе и службе в Афганистане ни слова.) Затем гражданская жизнь, «руководящие посты в производстве и народном хозяйстве». В автокатастрофе гибнет его семья, «и как преданный супруг и отец он постригается в монахи».

Впоследствии, встретившись с суздальским священником, перешедшим из Московской патриархии в Русскую православную церковь за рубежом вместе с бывшим архимандритом Валентином, я случайно узнал о том, как вдовец на склоне лет стал монахом Киприаном.

– В 90-м году, – рассказал отец, – он появился в Суздале с нижайшей просьбой: мечтаю, говорит, принять от епископа Валентина монашеский постриг, ибо церковь официальную считаю бесовской.

Владыка Валентин отчего-то сразу насторожился, но отказывать с ходу не стал: суздальцы только-только с превеликим скандалом ушли из патриархата, и каждый новый сторонник был кстати. Будущего отца Киприана задействовали на ремонте храмов и прочей черной работе. Шли месяцы, а епископ все приглядывался к неофиту, никак не мог решиться ввести его в алтарь. Что мешало ему, никто, кроме него, не знает.

Возможно, опытный пастырь находил в нем какую-то червоточинку. Но все разрешилось неожиданно и просто. Будущий отец Киприан преподнес в дар, а владыка Валентин принял «жигуленок» 6-й модели. Вскорости был совершен обряд монашеского пострига, наречен новым именем и вполне законно облачен в рясу наш «окопный батюшка».

Увы, опасения епископа вскоре оправдались. Новоиспеченный монах, не терпящий, как уже известно, начальства над собой, расплевался с суздальцами и ушел под юрисдикцию Украинской автокефальной православной церкви, благо руководство – в далеком Киеве. Впрочем, была и другая причина поссориться. Киприан мечтал о священническом сане, а в Суздале «Жигулей» не напасешься. Расчет оказался верным, и украинский епископ быстро произвел его в священники.

Прошло два года со времени первой нашей встречи. Иногда доходили курьезные слухи о том, что какой-то поп Киприан десантировался со спасателями на Северный полюс, что на парадной его рясе уже нет места для очередной правительственной награды. (Впоследствии, правда, выяснилось, что батюшка, долетев до темечка Земли, у самолетного люка благословил парашютистов и вернулся на базу. Что касается правительственных наград, то были бесчисленные памятные знаки NN-й ассоциации ветеранов NN-гo спецподразделения, с которыми не первый год крепко дружит батюшка. Колоритная фигура священника в камуфляже и автоматом в руках постепенно подзабывалась.

Но чудо: в последнее время отец Киприан замелькал на телеэкране. То благословляет казачий круг, то держит пламенную речь под красными стягами на анпиловских сходках. Что перевернулось в голове схимника, убежденного к тому же, по его словам, антикоммуниста?

Порывшись в записных книжках, отыскал его телефон. И вот я снова в Шмитовском проезде. Отец Киприан заметно погрузнел. Гроб переехал в большую комнату, и для большей устойчивости с табуреток сошел на пол. Одна борзая скончалась, другая доживает свой век на том же продавленном диване.

– Батюшка, часто вижу вас выступающим перед совершенно разными аудиториями. Что вас объединяет с ними?

– Прочь идеологические расхождения, – с пафосом произнес отец Киприан, – будем объединяться.

Он поведал о том, что создан «Международный фонд отца Киприана за духовное возрождение России». В числе его учредителей – Московская писательская организация, Федерация космонавтики, Русское общество инвалидов Афганистана, Всемирный русский собор и другие более или менее известные структуры.

Какова цель фонда? По словам Киприана, проведение Всемирного православного собора с последующим созданием единой церкви…

Он сидел напротив в высоком кресле из резного дуба, похожем на трон. Не умолкая свиристел сотовый телефон. Батюшка вновь вспоминал Чечню. Его взяли в заложники, и он шесть суток провел в узкой яме, по колени в моче предыдущих узников (потом кожа на ногах сходила лоскутами).

«Спасибо браткам из спецназа: влетели в село на двух БТР, положили всех чеченцев и освободили меня». Другой отец Киприан безмолвно глядел на меня сверху вниз с огромного портрета, выписанного в тщательной манере художников прошлого века. Орлиный взгляд, властная осанка, сверкание драгоценных украшений – великий подвижник или духовник оппозиции?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.