«ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ»

«ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ»

О самом знаменитом и читаемом произведении Авторов БНС пишет в «Комментариях» так: «История написания этой повести (в отличие, между прочим, от истории ее опубликования) не содержит ничего занимательного или, скажем, поучительного».

Может быть, для досужего читателя это и так, но для пытливого — в создании любого произведения есть нечто, способное не то что заинтересовать, а иногда и поразить фактами из биографии, которые причудливо отразились в сочиняемом в то время романе; поиском автором правильного строя повествования, да и вообще — даже отладка (правка) черновика позволяет судить о тщательности или небрежности того или иного автора, о соответствии фактов и правдивости фантастического элемента. Поэтому и не занимательная и не поучительная, по словам БНС, история создания ПНО интересна по-своему.

РУКОПИСЬ

Идея ПНО, как неоднократно сообщали Авторы в интервью, пришла к ним неожиданно, во время прогулки на природе, когда они увидели место, оставшееся после пикника каких-то туристов.

Первая записанная в рабочем дневнике идея ПНО выглядела так: «…Обезьяна и консервная банка. Через 30 лет после посещения пришельцев, остатки хлама, брошенного ими — предмет охоты и поисков, исследований и несчастий. Рост суеверий, департамент, пытающийся взять власть на основе владения ими, организация, стремящаяся к уничтожению их (знание, взятое с неба, бесполезно и вредно; любая находка может принести лишь дурное применение). Старатели, почитаемые за колдунов. Падение авторитета науки. Брошенные биосистемы (почти разряженная батарейка), ожившие мертвецы самых разных эпох…»

Опять же из «Комментариев» БНС можно узнать, что «повесть написана была без каких-либо задержек или кризисов всего в три захода: 19 января 1971 года начали черновик, а 3 ноября того же года закончили чистовик». Чистовик ПНО сохранился в папке с другими чистовиками (громаднейшая редакторская папка с завязочками, в которую помещено восемь произведений). Этот вариант использовался, чтобы привести ПНО к исходному, не искалеченному цензурой виду.

Изучение же черновика оказалось осложнено тем, что его в архиве не было. Обычно в архиве АБС есть хотя бы одна папка с черновыми материалами, набросками, планами и т. п. какого-то одного крупного произведения. По некоторым произведениям таких папок не было, но на обороте черновиков других произведений можно было найти хотя бы части черновиков либо какие-то заметки. По ПНО же не сохранилось ничего.

Почему исчез черновик ПНО — на этот вопрос был получен ответ при изучении издания 1989 года в издательстве «Юридическая литература» (совместно с ОУПА; издание выходило под двумя обложками: одна — с названием этих двух произведений, другая — под общим названием «Посещение»). Первым обратил внимание на это издание Марат Исангазин, прочитав доклад о нем на «Аэлите-90». И позже его выводы подтвердил БНС: действительно, в конце 80-х, когда книги АБС начали публиковать множество издательств, как вновь открытых, так и старых, ранее солидных и «до фантастики не опускающихся», к Авторам неоднократно обращались с предложением издать те или другие произведения и с просьбой дать им тексты для этого; и вполне вероятно, что АНС передал в «Юридическую литературу» черновик ПНО, то ли не заметив, то ли не придав значения тому, что это — черновик.

Текст этого издания ПНО, действительно, разнится с окончательным вариантом существенно. Как позже писал Марат Исангазин в «Понедельниках»:

«Понедельник» № 84, 3 августа 1992

Я все ждал, что кто-нибудь все-таки возьмется за разночтения разных изданий «Пикника на обочине» более серьезно и основательно, чем мой давний доклад на «Аэлите-90». Но что-то никого не слышно. Обещал я тогда еще все это дело обработать и отдать Вадиму для «АБС-панорамы». Но она тоже как-то не спешила явиться на свет, не торопился, поэтому и я. А тут начал подбирать свои долги и обещания и поэтому отправляю в «Понедельник». Чего ж добру пропадать? Сравнивал я два издания: АБС. За миллиард лет до конца света. — М.: Сов. писатель, 1984 и АБС. Посещение. — М.: Юридич. лит., 1989. Самое интересное, что в последнем издании поменялись почти все числа по сравнению с базовым вариантом. Судите сами:

1984

С. 127: а за стеклами — Зона-матушка, вот она, рукой подать, вся как на ладони с тринадцатого этажа

С. 129: и точно — во все окна аж до пятнадцатого этажа… повыставлялись

С. 131: учитель арифметики по прозвищу Запятая… вторая жена у него ушла перед самым Посещением

С. 190: не для того он совершил дерзкий побег из-под ареста — разом заработав себе лишних двенадцать месяцев

С. 191: По Седьмой улице валило, горланя и пыля, очередное шествие какой-то лиги

С. 191: а три старухи соседки с вязанием на коленях сидят тут же на скамеечке

С. 244: на четвереньках подобрался к Артуру, который все еще неподвижно лежал шагах в тридцати от болота

1989

С. 148: а за стеклами — Зона-матушка, вот она, рукой подать, вся как на ладони с двенадцатого этажа

С. 149: и точно — во все окна аж до двенадцатого этажа… повыставлялись

С. 151: учитель арифметики по прозвищу Запятая… третья жена у него ушла перед самым Посещением

С. 198: не для того он совершил дерзкий побег из-под ареста — разом заработав себе лишних шесть месяцев

С. 198: По Семнадцатой улице валило, горланя и пыля, очередное шествие какой-то лиги

С. 199: а две старухи соседки с вязанием на коленях сидят тут же на скамеечке

С. 244: на четвереньках подполз к Арчибальду, неподвижно лежащему шагах в двадцати от болота

Ну, и так далее. Собственно, конечно, какая разница, сколько жен было у Запятой, одной больше, одной меньше — роли это не играет. Но в некоторых случаях замена чисел приводит к некоторой нелепице. Вот в первой главе подъезжают они на «галоше» к гаражу за пустышкой…

1984 1989

С. 131: Кирилл поднял «галошу» на три метра и дал малый вперед

С. 150: Кирилл поднял «галошу» на пять метров и дал малый вперед

Подъехали к гаражу.

С. 137: Я приказал Кириллу снизиться до полутора метров, лег на брюхо и стал смотреть в раскрытые ворота

С. 155: Приказал я Кириллу снизиться, до трех метров, лег на живот и стал смотреть в раскрытые ворота

Ну, ладно, спустились с помощью аварийных блок-тросов.

С. 138: «галоша» рядом с нами покачивается

С. 156: «галоша» над нами покачивается

Далее по «трехметровому» тексту 1989 года:

«Подняли мы «пустышку»… Тяжеленная, стерва, даже вдвоем ее тащить нелегко. Вышли мы на солнышко, остановились под «галошей», Тендер к нам уже лапы протянул.

— Ну, — говорит Кирилл, — раз, два…

— Нет, — говорю, — погоди. Поставим сначала». Поставили, спину осмотрел.

«— Давай, — говорю, — берись.

Взвалили мы «пустышку» на "галошу"».

Представляете? На 3 метра! Кто занимался погрузочными работами — тот почувствует. Напомню, что в издании 1984 — всего полтора метра.

А вот еще одно несоответствие. После похода в Зону Шухарт, естественно, идет в «Боржч». Там к нему подходит мальтиец, просится в сталкеры, и дальше следует (после известия о смерти Кирилла):

«— Сколько тебе денег надо? Четыре тысячи хватит? На! Бери, бери!

<…> Помню я оказался перед стойкой. Эрнест <…> спрашивает:

— Ты сегодня вроде при деньгах… Может должок отдашь?

Сую я руку за пазуху, вынимаю деньги и говорю: "Надо же, не взял, значит, Креон Мальтийский"».

В Зону, естественно, Шухарт шел без денег — зачем ему там. Вчера он был в «Боржче» — тоже, похоже, без денег, раз ему напоминают о долге. Так что эти деньги (тем более, все вместе — одной пачкой, одной «кучей») — это премиальные, то есть два оклада. Один оклад, выходит, — две тысячи в месяц. Не многовато ли? Если учесть, что пустая «пустышка» у Эрнеста стоит 400 монет, «батарейка» от силы двадцать. Во второй главе они вдвоем с Барбриджем ходили в Зону — вытащили две «пустышки», девять «батареек», три «браслета», две «губки», три «зуды» и так далее по мелочам. Дай бог, если все это на оклад двухтысячный потянет — скорее, вряд ли. Какие там могут быть мысли о том, что при «благочестивой» жизни каждую монетку нужно будет считать, экономить.

В варианте 1984 года Шухарт Мальтийцу говорит: «Тысячи хватит! На! Бери, бери!». То есть оклад — 500. Уже как-то ближе к тому, чтобы был интерес ходить в Зону еще и за хабаром.

Еще момент. Когда идут они с Арчи за «золотым шаром»…

1984

С. 231: Ладно, не гунди, сталкер, — знал на что идешь. Пятьсот тысяч монет дожидаются в конце дороги

1989

С. 234: Ладно, не жалуйся, сталкер, — знал на что идешь. Тридцать тысяч монет дожидаются в конце дороги, можно и попотеть

За 500 тысяч так (!) попотеть, конечно, можно, а вот за каких-то 30 тысяч — не знаю, не знаю… Тем более, что, похоже, впервые Рэдрик человека, своего спутника, в жертву приносит — за 500 тысяч он бы на это пошел с учетом всех привходящих, а за 30 — не уверен. Стервятника так прозвали именно за эти штучки.

И последняя маленькая неувязочка с числами. И опять во время официального путешествия в Зону. Шухарт видит, что там в полутьме гаража серебрится паутинка:

1984

С. 137: «пустышка» моя как раз там, шагах в двух от канистр, валяется

1989

С. 156: «пустышка» моя как раз там, шагах в трех от канистр, валяется

Надо учесть, что «пустышка» достаточно компактна. Пустая весит 6,5 кг, и Кирилл в лаборатории каждую в руки берет и осматривает. В издании 1984 года размер ее 400 мм, в издании 1989 года она ассоциируется у Шухарта с жестянкой апельсинового сока. Ну а там, в гараже, «Кирилл шагает через «пустышку», поворачивается к канистрам задом и всей спиной — в это серебрение». Если паутинка в трех шагах, ткнуться в нее спиной сложнее, чем при двух шагах.

В целом у меня сложилось впечатление, что в издании 1984 года числа осмысленнее, чем в издании 1989 года. Это же касается и многого другого. Вот, в частности, первая глава озаглавлена там и там одинаково: «Рэдрик Шухарт, 23 года, холост, лаборант Хармонтского филиала Международного института внеземных культур». Идет разговор: кого брать в Зону.

«— Ну, хорошо, — говорит Кирилл. — А Тендер?

Тендер — это его лаборант».

В таком случае, чей лаборант Рэдрик? Ведь в самом начале сказано, что из хранилища «пошли мы с ним обратно в лабораторию». Значит, вместе и выходили. Да и на следующий день Рэдрик шагает прямиком к Кириллу и ни к кому другому. Есть и фраза здесь загадочная: «Младший препаратор (?!) Шухарт, — говорит. — Из официальных источников я получил сведения, что осмотр гаража…». В издании же 1984 года никаких загадок нет:

«— Ну, хорошо, — говорит Кирилл. — А Тендер? Тендер — это его второй лаборант».

Понятно, что Шухарт — лаборант первый. И дальше: «Лаборант Шухарт, — говорит, — из официальных… источников я получил…»

Все ясно, все понятно. И таких мест в Юрлите полно. Но об этом в другой раз.

«Понедельник» № 52, 28 декабря 1992

Таки я снова о двух вариантах «Пикника». Кто-то из классиков (по-моему, Л. Толстой) сказал, что выдумать можно все, кроме психологии. Вот ее-то я и коснусь. Глава 1-я. Кирилл, Тендер и Рэдрик идут в Зону. Прошли они 27 вешек проверенной, более-менее надежной дороги, и вот спускаются на неизведанную (а значит, опасную) территорию — Зона все-таки, а к гаражу с пропуском никто еще не ходил. У Тендера только что был нервный «словесный понос» — так на него подействовала Зона: боится. Ну ладно, сошли с «надежной» дороги, идут по гайкам — первая, вторая, третья гайка. И тут в редакции 1989 года «Тендер вздыхает, с ноги на ногу переминается, обвыкся немного, и теперь ему, видите ли, скучно. А может, не скучно, а томно». А ну-ка проверим: скучно или томно?

«— По сторонам посматривай, — говорю ему.

— А чего посматривать? — удивляется. — Все тихо…»

Понятно? Скучно же — ничего нет, ничего не происходит, чего смотреть? — тишина, тишь. И это Тендер? И это в Зоне? И это на неизвестной, ненадежной территории Зоны?

Вариант 1984 года:

«Прошли мы первую гайку, прошли вторую, третью. Тендер вздыхает, с ноги на ногу переминается и то и дело зевает от нервности с этаким собачьим прискуливанием — томно ему, бедняге. Ничего, это ему на пользу. Пяток кило он сегодня скинет — это лучше всякой диеты».

Чувствуете разницу? Здесь Тендер томится. Представляете, напряжение, опасность, Зона! — и ничего не происходит. Это-то и самое скверное, если бы что-то случилось — можно было бы действовать, двигаться. А вот это вот ожидание нервное, нагнетающее, — можно не одно кило сбросить. Тендер томится этим ожиданием, этим вынужденным бездействием.

Другой эпизод. После Зоны в «Боржче». В варианте 1984 года по всему тексту проходит Эрнест. Разобьем по эпизодам:

1) С. 146: «Эрнест без задержки наливает мне еще на четыре пальца прозрачного… Вышел он на кухню и вернулся с тарелкой — жареных сосисок принес… Глаз у него наметанный, сразу видит, что сталкер из Зоны, что хабар будет, и знает Эрни, чего сталкеру после Зоны надо. Свой человек Эрни! Благодетель».

2) С. 146: «Доевши сосиски, я закурил и стал прикидывать, сколько же Эрнест на нашем брате зарабатывает… В общем, если подумать, не так уж много Эрнест и заколачивает, процентов пятнадцать-двадцать, не больше, а если попадется — десять лет каторги ему обеспечено…»

3) С. 148: Речь о том, что Хармонт не просто «дыра», а «дыра в будущее». Эрнест смотрит с огромным удивлением. Конечно, Рэд — не Кирилл, тот никогда Эрнесту «под прилавок хабар не складывал».

4) С. 153. Креон с Мальты: «Меня к вам направил Эрнест». — «Так, думаю. Сволочь все-таки этот Эрнест. Ни жалости в нем нет, ничего… [Вот сидит молоденький парнишка], а Эрнесту все равно, ему бы только побольше народу в Зону загнать, один из трех с хабаром вернется — уже капуста…»

5) С. 154–155: Кирилл умер. Мальтиец стоит — «лицо у него удивленное, детское». — «Малыш, — говорю я ему ласково, — сколько тебе денег надо?.. Бери».

6) С. 155: У стойки — «Кирилл умер» — с деньгами, которые не взял мальтиец.

«— Это который Кирилл? Однорукий, что ли?

— Сам ты однорукий, сволочь, — говорю я ему… — Паскуда ты. Торгаш вонючий. Смертью ведь торгуешь, морда. Купил нас всех за зелененькие…»

В последнем «взрыве» Рэдрика сконцентрированы размышления всех предыдущих эпизодов, а больше всего — эпизода с Креоном Мальтийским. Кирилл ведь умер из-за Рэдрика (с. 154: «А у самого перед глазами серебряная паутина, и снова я слышу, как она потрескивает, разрываясь»), поманил Рэд его, неопытного. Вот и Мальтиец неопытный, мальчик еще, и его Эрнест туда же: «Смертью ведь торгуешь, морда».

В издании 1989 года («Юр. лит.») не так. Эпизоды с 1-го по 3-й — аналогичны, а вот 4-й меняется:

4) С. 168–169: «"Меня зовут Креон. Я с Мальты… меня к вам направил господин Барбридж". [Кстати, арестованный позавчера. — М. И.] Так, думаю. Сволочь все-таки этот Барбридж. Ни жалости в нем нет, ничего. Вот сидит парнишка, смугленький, чистенький, красавчик, не брился, поди, еще ни разу и девку еще ни разу не целовал, а Барбриджу все равно. Не зря его Стервятником называют».

5) Кирилл умер. Деньги — Мальтийцу.

6) С. 170: Эрнест: «Это какой же Кирилл? Шелудивый, что ли?

— Сам ты шелудивый, сволочь, — говорю я. — Из тысячи таких, как ты, одного Кирилла не сделать. Паскуда ты. Торгаш вонючий. Смертью ведь торгуешь, морда. Купил нас всех за зелененькие…»

В этом варианте «взрыв» Рэдрика и направление этого «взрыва» не совсем мотивированы. Сама фраза «смертью ведь торгуешь» явно возникла из разговора с Креоном и переноса на него ситуации с Кириллом (как я уже подчеркивал выше). И вообще в варианте 1989 года с самого начала, и к месту и не к месту, уже выпирает Барбридж и подчеркивается его «порода». В 1984 году это было скрытей, не так напоказ.

Ну и напоследок такой любопытный эпизод из конца 2-й главы варианта 1989 года. Рэдрик убежал от полиции и звонит по телефону Хрипатому. Тот в разговоре не исключает возможность прослушивания телефона: «Какой Шухарт… Ну и псих звонит… Обалдеть можно». А Рэдрик ему прямым текстом: «Фарфор лежит под телефонной будкой номер триста сорок семь, это в самом конце Горняцкой улицы, где заброшенная бензоколонка». Простодушный. А вот в 1984 — более реалистичная картина: с. 193: «Недалеко оттого места, где мы с вами в первый раз встретились, есть телефонная будка. Там она одна, не ошибетесь. Фарфор лежит под ней». Знаете, как-то больше похоже на осторожного сталкера.

Жаль, что этим и ограничился Марат в описании своего исследования этого, возможно чернового варианта ПНО, но посмотрим, что же там было еще.

Отличается в черновике описание Рэдом «пустышки» и Кирилла:

«Пустышка» — штука забавная, замысловатая. Я их сколько повидал и перетаскал, а все равно, как увижу — не могу, удивляюсь. Два медных кружка в мою ладонь и миллиметров пять толщиной, а между ними — ничего. То есть совсем ничего, пусто. Можно руку просунуть, можно даже голову, если ты совсем дурак, — пустота и пустота. И при всем при том что-то между ними все-таки есть, сила какая-то, как я понимаю. Чем-то они между собой связаны. Будто взяли стеклянную трубку, заткнули с обоих концов медными крышками, а потом труба куда-то пропала, да так ловко, что вроде бы и не пропадала совсем. Поставишь такую «пустышку» на попа — она тяжелая, сволочь, шесть с половиной кило, между прочим, — поставишь ее на попа, верхний кружок толкнешь — она падает, как, скажем, жестянка с апельсиновым соком, у которой только дно и крышка видны. Повалится, и вроде бы два колеса на одной оси, даже ось вроде бы мерещится, хотя, конечно, никакой оси на самом деле там нет. Обман зрения…

Да, так вот, он с этими «пустышками» второй месяц канителится. У него их четыре штуки: было три, а позавчера четвертую притащили. Старик Барбридж нашел в Доме Без Крыши, патрули его накрыли, «пустышку» к нам, к Кириллу, а самого в кутузку. А что толку? Хоть их три, хоть четыре, хоть сто — все они одинаковые, и никогда в них никому ничего не понять. Но Кирилл все пытается. Есть у него гипотеза, будто это какие-то ловушки — то ли гидромагнитные, то ли гиромагнитные, толи просто магнитные — высокая физика, я этого ничего не понимаю. Ну, и в полном соответствии с этой гипотезой подвергает он «пустышки» разным воздействиям. Температурному, например, то есть накаляет их до полного обалдения. В электропечи. Или, скажем, химическому — обливает кислотами, кладет в газ под давлением. Под пресс тоже кладет, ток пропускает. В общем, много воздействий оказывает, но так пока ничего и не добился. Замучился только вконец. Он вообще смешной парень, Кирилл. Я этих ученых знаю, не первый год с ними вкалываю. Когда у них ничего не получается, они нехорошими делаются, грубить начинают, придираться, орут на тебя, как на холуя, так бы и дал по зубам. А Кирилл не такой. Он просто балдеет, глаза делаются, как у больной сучки, даже слезятся, что ему говоришь — не понимает, бродит по лаборатории, мебель роняет и всякую дрянь в рот сует: карандаш под руку попался — карандаш, пластилин попался — пластилин. Сунет и жует. И жалобно так спрашивает: «Почему же, — говорит, — обратно пропорционально, Рэд? Не может быть, — говорит, — обратно. Прямо должно быть…»

И позже, когда встал вопрос о третьем, с кем в Зону идти, Рэд о Кирилле замечает: «Другой бы на его месте шипеть стал, руками размахивать, расписки давать «прошу, мол, никого не винить». Он не такой. Не первый год работает, порядок в Зоне знает».

А после предложения Кирилла, чтобы третьим был Остин, в черновом варианте идет мнение Рэда об Остине не как об «опасно бывалом» («Остин парень неплохой, смелость и трусость у него в нужной пропорции, но он, по-моему, уже отмеченный. Кириллу этого не объяснишь, но я-то вижу: вообразил человек о себе, будто Зону знает и понимает до конца, — значит, скоро гробанется. И пожалуйста. Только без меня»), а как о человеке болтливом: «Остин — парень неплохой, смелость и трусость у него в нужной пропорции, но уж больно он хвастун. Обязательно раззвонит, что-де ходил в Зону с Кириллом и Рэдриком, махнули прямо к гаражу, взяли, что надо, и сразу обратно. Как на склад сходили. И каждому ясно будет, что заранее знали, за чем идут. А к гаражу, между прочим, с пропуском никто никогда не ходил. Значит, кто-то навел. А уж кто навел — любой сообразит».[22]

Сержанту Рэдрик говорит не «Учись, сержант, в лейтенанты выбьешься», а: «Учись, сержант, в фельдфебели произведут».

В окончательном варианте Рэд, еще идя из отдела безопасности, понял, что в Зону ему идти нельзя, и сразу сообщает об этом Кириллу: «В Зону не иду. Какие будут распоряжения?» И позже, когда Кирилл допытывается о причине, мнется, почему-то говорит о проигранных монетах Нунану и затем говорит о причине обтекаемо («Нельзя мне, понимаешь? Меня сейчас Херцог к себе вызывал»), причем Кирилл его с полуслова понимает. В черновом варианте этот диалог звучит так:

Но когда уже по лестнице в лабораторию поднимался, меня вдруг осенило; и только я Кирилла увидел, как сразу ему сказал:

— Что же это ты, — говорю, — треплешься? Не понимаешь, что ли, чем это для меня пахнет?

Он нахмурился и весь напрягся. Сразу видно: ни черта не понимает, о чем речь идет.

— Что случилось? — говорит. — О чем ты?

— Ты кому о гараже говорил?

— О гараже? Никому. А что?

— Да так, ничего, — говорю. — Какие будут распоряжения?

— Пойдем, прикинем маршрут, — говорит он.

— Какой маршрут?

Тут он, конечно, на меня вылупил глаза.

— То есть как — какой? Маршрут по Зоне.

— А что, — говорю, — в Зону сегодня идем разве?

Тут он, видно, что-то сообразил. Взял меня за локоть, отвел к себе в кабинетик, усадил за свой стол, а сам примостился рядом на подоконнике. Закурили. Молчим. Потом он осторожно так спрашивает:

— Что-нибудь случилось, Рэд?

— Нет, — говорю, — ничего не случилось. Вчера в покер двадцать монет продул этому… Дику. Здорово играет, шельма. У меня, понимаешь, на руках «стрит»…

— Подожди, — говорит он. — Ты что, раздумал?

Ну, у меня терпенье лопнуло. Не могу я с ним в такие игрушки играть.

— Да, — говорю, — раздумал. Трепло ты, — говорю. — Звонарь. Я тебе как человеку сказал, а ты раззвонился на весь город, уже до безопасности дошло… — Он на меня рукой замахал, но я все-таки закончил: — Я на таких условиях тебе не работник. Так и запомни, хотя вряд ли я тебе теперь когда-нибудь что-нибудь еще скажу.

Выразил я ему все это и замолчал.

И чуть позже диалог продолжился:

— Слушай, Рэд, — говорит вдруг он. — А может быть, тебя совсем не из-за этого гаража на заметку взяли. Мало что у тебя было раньше!

— Какая мне разница, — говорю.

— Но я же не звонил. Этому ты веришь?

— Верю, — соврал я, чтобы его успокоить.

Но он не успокоился. Соскочил с подоконника, прошелся по своему кабинетику взад-вперед, а сам бормочет расстроенно:

— Нет, брат, не веришь ты мне. А почему, собственно, не веришь? Зря ты мне не веришь.

Барбриджа в начале повествования Рэд называет не Стервятником, а стариком. Позже же, когда к Рэду в «Боржче» обращается мальтиец с просьбой взять его в Зону и заявляет, что направил его к Рэду не Эрнест (как в окончательном варианте), а Барбридж, Рэд думает о Барбридже: «Не зря его Стервятником называют, и зря он на это обижается». То есть Рэд пока его еще так не называет. И позже Рэд спрашивает мальтийца не как поживает Эрнест, а как поживает Барбридж:

— По-моему, он не очень хорошо поживает, — говорит мальтиец. — Кряхтит все время и ноги растирает.

— Ну и что? — говорю.

Он на меня растерянно смотрит, но все еще улыбается.

— Видите ли, господин Шухарт, я обратился к нему с одним предложением, а он направил меня к вам. Он сказал: как господин Шухарт решит, так и будет.

Размышляя о случаях в Зоне, Рэд вспоминает: «Или как Мослатый Исхак — застрял на рассвете на открытом месте, сбился с дороги и застрял между двумя канавами — ни вправо, ни влево. Два часа по нему стреляли, попасть не могли. Два часа он мертвым притворялся. Слава богу, надоело им, поверили, ушли наконец. Я его потом увидел — не узнал, сломали его, как не было человека…» В черновике конец истории другой: «…два часа он мертвым притворялся, а потом не выдержал все-таки, встал во весь рост и пошел прямо на пулемет. Царство ему небесное, хороший был мужик, такие долго не живут, мы с Барбриджем в ста шагах от него за камушком лежали, он нас выручил. Не заметили нас. Шлепнули его и ушли».

Вспоминая о Гуте, Рэд думает: «Посмотреть на нее, за руку подержать. После Зоны человеку только одно и остается — за руку девочку подержать». В черновике мысль поясняется: «И не потому что я слюнтяй какой-нибудь или, скажем, романтик. <…> Зона — она хуже ста баб человека изматывает».

О полиции («голубых касках»), присланных из Канады, Рэд в окончательном варианте размышляет: «На племя их нам прислали, что ли?..», в черновике: «Вот что значит — давно народ не воевал…»

Когда в разговоре Рэда и Ричарда Нунана упоминается «ведьмин студень» и желающий его купить, Рэд отвечает: «Ну так пусть сам и добывает все это. Это же раз плюнуть. «Ведьмина студня» вон полные подвалы, бери ведро да зачерпывай. Похороны за свой счет». В черновике отличается конец фразы: «…пусть берет ведро и зачерпывает. Зачерпнул — и в рай».

О «зуде» в черновике еще есть такая подробность: «На кой ляд она пришельцам нужна была, я не знаю, но человек от нее дуреет совершенно, часа на два в психа превращается».

Вспоминая о смерти Кирилла, в окончательном варианте Рэд только позволяет себе заметить: «Кирилл, дружок мой единственный, как же это мы с тобой? Как же я теперь без тебя? Перспективы мне рисовал, про новый мир, про измененный мир…» В рукописи мысли Рэда звучат несколько по-другому, более осмысленно: «Надо же, никогда я не понимал, как это для меня важно было — встречаться с Кириллом, говорить с ним, слушать, как он перспективы рисует про новый мир, про измененный мир…»

Более подробно описывается появление ожившего покойника в Зоне:

Где-то справа, не далеко, но и не близко, где-то здесь же, на кладбище, был кто-то еще. Там прошуршала листва и вроде бы посыпалась земля, а потом с негромким стуком упало что-то тяжелое и твердое. Это не мог быть Барбридж. Барбридж лежал в ста шагах позади, за кладбищенской оградой, и он просто не смог бы приползти сюда, даже если бы очень захотел. И уж конечно, это не могли быть патрульные. Они бы не шуршали, они бы топали и гикали, подбадривая себя, они бы пинали ногами кресты и могильные камни, они бы размахивали ручными фонариками, они бы, наверное, палили бы в кусты из своих автоматов. Они бы просто не посмели войти в Зону. Ни за какие деньги, ни под какой угрозой.

Это мог быть Мальтиец. Мальтиец очень набивался пойти с ними, целый вечер угощал, предлагал хороший залог, клялся, что достанет спецкостюм, а Барбридж, сидевший рядом с Мальтийцем, загородившись от него тяжелой морщинистой ладонью, яростно подмигивал Рэдрику: соглашайся, мол, не прогадаем и, может быть, поэтому Рэдрик сказал «нет». Конечно, Мальтиец мог бы выследить их, но совершенно невозможно было предположить, чтобы он сумел пройти тот путь, который прошли они, вернуться незамеченным вместе с ними сюда и вообще живым. Может быть, конечно, он все это время просидел здесь, на кладбище, дожидаясь их, чтобы встретить. Только зачем? Нет, вряд ли это был Мальтиец,

Снова невдалеке посыпалась земля. Рэдрик осторожно, не поворачиваясь, пополз задом, прижимаясь к мокрой траве. Снова над головой прошел прожекторный луч. Рэдрик замер, следя за его бесшумным движением, и ему показалось, что между крестами сидит на могиле какой-то человек в черном. Сидит, не скрываясь, прислонившись спиной к мраморному обелиску, обернув в сторону Рэдрика белое лицо с темными ямами глаз. Рэдрик видел его на протяжении доли секунды, но и доли секунды хватило, чтобы понять: это не сталкер. И еще секунду спустя он понял — это не показалось.

Имя одного из старых, погибших уже сталкеров в окончательном варианте — Фараон Банкер, в черновике — Сундук Невада.

Во время побега, перед проникновением в свой гараж Рэдрик пережидает, пока рабочие разгрузят телевизоры, мысленно благодарит их («…задержали дурака… дали подумать»). Далее идет текст: «С этого момента он начал действовать быстро, но без торопливости, ловко, продуманно, словно работал в Зоне». В черновике пояснение: «…уже не как беглец, а как сталкер».

Третья часть ПНО называется: «Ричард Г. Нунан, 51 год, представитель поставщиков электронного оборудования при хармонтском филиале МИВК». Начинается глава с того, что «Ричард Г. Нунан сидел за столом у себя в кабинете» и т. д. В черновике точно так же, но после «Нунан» уточняется более подробно: «…представитель «Саймон кибернетикc», «Мицубиси дэнси» и «АГ Электроненвиршафт» при хармонтском филиале Международного института внеземных культур…»

Разговор Валентина Пильмана и Ричарда Нунана (вернее, высказывавшиеся недоумения Пильмана по поводу кажущейся бездеятельности Нунана) прерывается телефонным звонком, когда Нунан пытается оправдать плохое оборудование тем, что оборудование портят ученые, и произносит: «Вот, например…» В черновике телефонный звонок звучит попозже, и читатель может узнать некоторые подробности работы ученых:

<…> Вот, например, что вы сделали с «ищейкой»? Великолепный аппарат, блестяще показал себя в геологоразведке, устойчивый, автономный… А вы гоняли его в совершенно ненормальных режимах, запалили механизм, как старую лошадь…

— Напоили не вовремя и не задали овса, — заметил Валентин. — Конюх вы, Дик, а не промышленник!

— Конюх, — задумчиво повторил Нунан. — Это уже лучше. Вот несколько лет назад здесь работал доктор Панов, вы его, наверное, знали, он потом погиб… Так вот, он полагал, что мое призвание — разводить крокодилов.

— Я читал его работы, — сказал Валентин. — Очень серьезный и обстоятельный человек. На вашем месте я бы призадумался над его словами.

— Хорошо. Поразмыслю на досуге… Вы мне лучше скажите, чем вчера кончился пробный запуск СК-3?

— СК-3? — повторил Валентин, морща бледный лоб. — А… «Скоморох»! Ничего особенного. По маршруту прошел хорошо, принес несколько «браслетов» и какую-то пластинку неизвестного назначения… — Он помолчал. — И пряжку от подтяжек фирмы «Люкс».

— А что за пластинка?

— Сплав ванадия, пока трудно сказать точнее. Поведение нулевое.

— Почему тогда СК его притащил?

— Спросите у фирмы. Это уже по вашей части.

Нунан постучал карандашиком по блокноту.

— В конце концов, это же был пробный запуск, — проговорил он. — А может быть, пластинка разрядилась… Знаете, что я вам посоветую? Забросьте ее опять в Зону, а через денек-другой пошлите за ней «ищейку». Я помню, в позапрошлом году…

Но что случилось в позапрошлом году, читатель все равно не узнает, так как звонит телефон.

В отчете господину Лемхену в окончательном варианте, характеризуя деятельность Барбриджа, Нунан рассказывает: «Стервятник Барбридж под наблюдением. Калека, в средствах не нуждается. С Зоной не связан. Содержит четыре бара, танцкласс и организует пикники для офицеров гарнизона и туристов. Дочь, Дина, ведет рассеянный образ жизни. Сын, Артур, только что окончил юридический колледж». В черновике: «Стервятник Барбридж переменил специальность. Содержит четыре бара, веселый дом и, кроме того, торгует, по-видимому, своей дочерью… не в прямом, правда, смысле. Поставляет клише для подпольных порнографов. А может быть, впрочем, и в прямом… Последнее время я им не интересуюсь. Он калека, в средствах не нуждается, в Зону не ходит». О Креоне-Мальтийце после основной характеристики Нунан говорит: «Правда, последнее время он сильно пьет и, боюсь, долго не протянет». И в черновике добавляет: «Зона пьяных не любит».

Когда, уже после разговора с Лемхеном, Нунан размышляет о Зоне в России («В России вот о сталкерах и не слыхивали. Там вокруг Зоны действительно пустота, сто километров, никого лишнего, ни туристов этих вонючих, ни Барбриджей… Проще надо поступать, господа, проще! Никаких сложностей тут, ей-богу же, не требуется. Нечего тебе делать в Зоне — до свиданья, на сто первый километр…»), в черновике идет продолжение: «В Россию податься, что ли? Не возьмут…»

Многие мелкие факты в черновике более «чернушны». К примеру, об одном из лейтенантов Института в черновике Рэд замечает: «…я его знаю, бардачник неуемный…», в окончательном же варианте: «…я его знаю, у него папаша кладбищенскими оградами в Рексополе торгует…» Когда Рэдрик описывает дальнейший путь за Золотым Шаром, он сравнивает: «Теперь эти холмики с покойниками. Поганые холмики — стоят, гниды, торчат как стервячьи ягодицы, а эта лощинка между ними…» В черновом варианте дополнение: «Известно, что между ягодицами бывает». И о Артуре Барбридже Рэд думает: «…который никогда в жизни не видел ни одной голой бабы, кроме как на картинках…»

Появившись в своем заведении «Пять минут», Нунан после короткого разговора с Мадам идет к Мослу, который сидит в своем кабинете, разглядывая в зеркале болячку на носу. В черновике ситуация описывается более пикантная:

— Где хозяин, дети мои? — спросил он.

— У себя, — ответила Мадам. — И кажется, по обыкновению, не один…

— Губит он себя, — сказал Ричард. — В ущерб здоровью и в ущерб заведению. Мадам, прошу приготовить мое любимое. Я скоро вернусь.

Бесшумно ступая по толстому синтетическому ковру, он прошел по коридору мимо задернутых портьерами стойл — на стене возле каждого стойла красовалось изображение какого-нибудь цветка, — свернул в неприметный тупичок и без стука толкнул обшитую кожей дверь.

Мосол Катюша действительно был не один. Он был до такой степени не один, что ничего не соображал и только всхрапывал и хрюкал, ничего не видя и не слыша, и первой заметила постороннего Жизель, хранящая профессиональное хладнокровие даже в такие минуты.

— Солнышко, — сказала она Мослу. — К тебе господин Нунан. Мосол Катюша поднял на Ричарда налитые кровью глаза, медленно пришел в себя и вскочил, оттолкнув Жизель. Он еще всхрапывал и тяжело дышал, но с ним уже можно было иметь дело. Он пробормотал что-то насчет дождя и ревматизма, затем повернулся к растрепанной Жизели и сухо произнес:

— Можете идти и учтите все, что я вам сказал.

Нунан сел у стола и некоторое время молча рассматривал Мосла Катюшу. Мосол, деликатно отвернувшись, хлопотливо приводил себя в порядок. Жизель, подобрав свои тряпки, испарилась.

— Закрой-ка дверь на ключ, голубчик, — сказал Нунан.

(Позже Рэдрик советует Нунану насчет Мосла: «Ты его хоть платить заставь за это дело или из доли у него вычитай».) И далее, когда Мосол рассказывает Нунану о «воскресной школе», в окончательном варианте его слова звучат так: «Они там в основном насчет пожилых баб, неплохо зарабатывают. Прикатит какая-нибудь старуха из Европы…» В черновике все расписано более детально: «Она там в основном насчет пожилых баб. Прикатит какая-нибудь старуха из Брюсселя, а Барбридж ей мальчика для всяких услуг, плата отдельно… Есть там ребята — неплохо зарабатывают».

Во время спора Нунана и Пильмана о разуме Пильман после очередного пассажа итожит: «Вот так». В черновике он говорит: «Такие дела, Ричард. Читали Воннегута?» На вопрос Нунана («Слыхали о катастрофе в Карригановских лабораториях?») Пильман отвечает не коротко, как в окончательном варианте («Слыхал кое-что»), а подробнее: «Я слыхал в основном о скандале… Руководство фирмы было обвинено в похищении этого самого коллоидного газа и в производстве исследований, запрещенных международным правом. А деталей самой катастрофы я не знаю». Вместо упоминания о минеральных удобрениях Нунан говорит об опыте с присадками к минеральным удобрениям. А когда речь заходит об оживших покойниках, Нунан добавляет: «Скоро на старом кладбище никого не останется».[23]

ИЗДАНИЯ

Первое издание ПНО появилось, как обычно в то время, в журнале («Аврора», №№ 7—10,1972). Затем, год спустя, отрывок из повести (фрагмент из пролога и начало первой части, «Рэдрик Шухарт, 23 года…») был опубликован в 25-м томе знаменитой «Библиотеки современной фантастики». Этот текст был несколько сокращен, но не крупными отрывками, а буквально по несколько слов, по предложению.

Следующего, уже книжного издания Авторам пришлось ждать семь лет. И только в 80-м году вышли долгожданные «Неназначенные встречи» в издательстве «Молодая гвардия». Долгожданные для читателей, потому что каждый год в прессе проходила информация, что в следующем году выйдет книга А. и Б. Стругацких под таким названием. Если же говорить о самих Авторах, то книгу эту, скорее всего, можно назвать выстраданной, или даже выгрызенной, выбитой из ни за что не хотевшего публиковать ее издательства, а точнее, его высокопоставленных чиновников. За это время ПНО успели опубликовать в Варшаве и Кракове, Праге и Белграде, Будапеште и Берлине, в Нью-Йорке и Лондоне, в Буэнос-Айресе… в Швеции… в далекой Японии было опубликовано предисловие и первая часть. В 1979 году в Кишиневе вышла даже книга АБС «Неназначенные встречи», правда, на молдавском языке… и газетная публикация в «Молодежи Эстонии»…

Затем ПНО переиздавался в «Советском писателе» (1984, 1985. вместе с ЗМЛДКС и ТББ), в «Лениздате» (1988, вместе с ЗМЛДКС и ДР). В них издатели по просьбе Авторов пользовались вариантом журнального издания, как менее изуродованного, а затем в 1989 году вышло описанное выше издание «Юридической литературы» (вместе с ОУПА).

ПНО впервые от редакторско-цензорских правок «чистился» самим БНС для издания в собрании сочинений издательства «Текст» (1993). Об этом в предуведомлении к повести сказано:

Повесть «Пикник на обочине» издавалась и переиздавалась неоднократно — и в СССР, и за рубежом. Однако ни разу еще она не выходила в своем первозданном виде — без так называемой редакторской правки. Это издание — первое собственно авторское. Впервые эта наша повесть публикуется именно в том виде, в каком мы закончили ее в ноябре 1971 года.

Авторы рады воспользоваться случаем, чтобы поблагодарить Юрия Флейшмана за помощь в подготовке «Пикника…» для этой книги.

ЖУРНАЛЬНЫЙ ВАРИАНТ

В «Комментариях» БНС пишет: «Замечательно, что «Пикник» сравнительно легко и без каких-либо существенных проблем прошел в ленинградской «Авроре», пострадав при этом разве что в редактуре, да и то не так уж чтобы существенно. Пришлось, конечно, почистить рукопись от разнообразных «дерьм» и «сволочей», но это все были привычные, милые авторскому сердцу пустячки, ни одной принципиальной позиции авторы не уступили, и журнальный вариант появился в конце лета 1972 года, почти не изуродованным». Здесь можно согласиться с БНом только при условии, что «почти не изуродованным» — это при сравнении с публикацией в «Неназначенных встречах», ибо журнальный текст все же весьма отличался от оригинала.

Да, язык чистился. Облагораживается язык Рэда: убирается «сволочь» (по отношению к «пустышке»), убирается просторечное «аж», убирается «эту бодягу развел», «по морде», «напоил в дым» изменяется на «напоил как лошадь», «отметелил» — на «дал хорошенько», «настучал» — на «донес», «вдарят» (в значении «побегут») — на «дунут», убирается «ты бы тут же и обгадился», вместо «вонючие» — «паршивые», вместо «втык» — «выговор», убирается обращение «эй, старуха», «черт возьми», вместо «ради какой стервы» — «ради чего такого», вместо «на кой ляд мне» — просто «на кой мне», «дерьмо» убирается или правится на «дрянь», вместо «изгильнуться» — «извернуться», вместо «ихнюю» — «вашу». Убирается определение Дины — «всеми вожделенная шлюха».

Убираются раздражающие цензоров просторечные слова и в третьей главе, где главным героем выступает Нунан: «корячатся» изменяется на «пыхтят», вместо «втык» — «гнев», убирается «резало зад» (когда Нунан в кабинете Лемхена присел на край стола), «в сортир» (предлагает повесить предполагаемые награды Нунан) — на «в паутину… на чердак», «растакие ордена» — на «награды», убирается «растакой и перетакой», «сволочи» — на «негодяи», «растак тебя и растуда» на «провалился бы ты», «шибздик» — на «мальчишка», «сволочь» — на «животина», «мать его сучью за ногу» — на «чтоб ты треснул», убрано «словно его пырнули в зад», вместо «заливает» — «врет», а вместо «врать» — «лгать», «бьют по мозгам» заменяется на «действуют на нервы», вместо «ни хрена» — «ничего».

На вопрос Нунана, что Рэдрик с Кириллом и Тендером принесли из Зоны, Рэдрик отвечает, что полную «пустышку», и добавляет: «И полные штаны вдобавок». Вместо последней фразы в этом издании: «На алтарь науки». В словах Барбриджа, обращенных к Рэдрику («А к твоей бабе, видать, кто-то заглянул…») «бабе» изменяется на «Гуте».

Чистится не только язык, облагораживается и сам текст, ибо убираются всяческие описания низменного, отвращающего. Убрана подробность во время путешествия Рэдрика и Артура по Зоне:

Рэдрик поднялся и, расстегивая ремень, сказал: — Облегчиться не собираешься? Смотри, потом негде будет и некогда…

Он зашел за вагонетку, присел на насыпи и, покряхтывая, смотрел…

И позже убраны слова «справив нужду» и вопрос к Артуру: «Как стул?»

Убрано, что трясина (в Зоне) не только чавкала, но еще и воняла. И подробности: «Черт знает что гнило там в этом месиве, но Рэдрику показалось, что сто тысяч разбитых тухлых яиц, вылитых на кучу из ста тысяч тухлых рыбьих голов и дохлых кошек, не могли бы смердеть так…» И во всех изданиях убрано, что жижа была теплая и липкая, «как гной». Запах, который исходит после от Рэдрика и Артура, напоминал Рэдрику запах от отца, когда он приходил с завода. Здесь тоже много что изменено и «облагорожено»: вместо «воняла» — «издавала нестерпимый запах», вместо «воняло» — «несло» или «пахло».

Тщательно дозируется и выпивка в повести.

Убрано замечание Пильмана: «Должен же в этом мире быть хоть один непьющий…» Убирается то, что он допил рюмку, и убираются его слова «Розалия, еще коньяку!» и позже снова: «Розалия! — гаркнул вдруг он. — Еще коньяку! Большую рюмку!» И опять: «Ричард Нунан, ухмыляясь, потребовал еще рюмку коньяку для лауреата и кружку пива для себя». Соответственно и убраны подробности окончания вечера основательно выпившим Пильманом.

Точно так же с Нунаном, пришедшим к Рэдрику домой. Убирается, что пил он «набрав в грудь воздуху и, зажмурившись, медленно». Убирается его ощущение: «Это было хорошо». Убирается его слова после: «Теперь можно жить». Два раза думает Нунан «напьюсь», но первый раз в журнале это заменяется словами «Надо уходить», а второй разобщается.

И с самим Рэдриком. Убираются его слова: «Я, брат, два года постился, мне, чтоб тебя догнать, цистерну вылакать надо…» Вместо «держа в каждой руке по две бутылки с разными наклейками» — «держа в руке бутылку с цветной наклейкой». Убирается, что Рэдрик «крякнул» после выпитой рюмки. Вместо его слов «Ты как хочешь, Дик, а я тебя сегодня укачаю. И тебя укачаю, и сам укачаюсь…» в журнале идет: «Ты как хочешь, Дик, а я тебя сегодня угощу на славу, право же угощу». И далее вместо слова «гулянка» в этом издании Рэдрик употребляет слово «пир».

Даже на «ожившего покойника», отца Рэдрика, распространяется это правило. Убрана часть реплики Рэдрика о нем: «…ты за него не беспокойся, он своего не упустит…» Убраны слова обращенные к отцу: «Пейте, папаня, пейте, — ласково сказал Рэдрик. — Немножко можно, пейте на здоровье… Ничего, — вполголоса сказал он Нунану, заговорщически подмигивая. — Он до этого стаканчика доберется, будь покоен…» Убрана мелкая, но значимая подробность отношения Рэдрика к отцу: «…Он протянул руку и придвинул бокал поближе к сведенным пальцам, и пальцы вдруг разжались и снова сжались, обхватив бокал за донышко. — Вот так-то оно дело побыстрее пойдет, — сказал Рэдрик». И убрано: «И тут старик, словно кто-то спохватился и дернул за ниточки, одним движением вскинул бокал к открывшемуся рту». Убраны и подробности, которые вспоминал Рэдрик об отце, когда тот приходил с работы: «опустошит четвертинку», «рыгнет».

Убраны из воспоминаний Рэда «какие-то пьяные свирепые хари» в «Боржче» и ощущение Рэдрика от спиртного в Зоне: «…прислушиваясь, как горячая, всеочищающая струя проливается в глотку и растекается по груди, глотнул еще раз…»

Правятся детали. К примеру, убираются психологические рассуждения Нунана о похвале: «Комплекс неполноценности это, вот что. Похвала тешит наши комплексы». Убрано из текста, как ночью Мартышка перекликалась с дедом странными скрипами.

Когда Пильман рассказывает в интервью, как трудно было ему поверить, что в его маленьком городке произошло Посещение, он говорит, что скорее бы поверил в это, будь оно случилось в Восточной Сибири, Уганде, Южной Атлантике (места, поистине малоизученные и загадочные). Но в этом и последующих вариантах Авторам приходится изменять эти места на Гоби и Ньюфаундленд (ну, если Гоби — это еще куда ни шло… Иван Антонович, олгой-хорхой… но при чем тут Ньюфаундленд?). Вероятно, требование изменить географические пункты требовалось из-за упоминания Восточной Сибири.

Тщательно проверяются все заявления персонажей о тех или иных особенностях всего мира. Правила «их» мира (капиталистического) ни в коем случае нельзя распространять на «наш» мир (мир социализма). Поэтому каждая правка как бы отделяет «их» от «нас». «Просто мир такой. Человек такой», — думает Нунан о тщете его усилий остановить сталкерство. В журнале уточняется: «Просто мир У НАС ТУТ такой. И человек В ЭТОМ НАШЕМ МИРЕ такой». Пильман рассуждает: «Мы теперь знаем, что для человечества в целом Посещение прошло в общем бесследно. Для человечества все проходит бесследно». В журнале исправлено «человечества в целом» на «нашей части планеты», а последнее предложение вообще убрано.

В споре Нунана с Пильманом о разуме Нунан замечает: «Да, это про нас». В журнале дополнение: «Да, это про нас: про меня, про таких, как я». Чуть дальше Нунан опять комментирует: «Это уж слишком». В журнале по-другому: «Это не про нас». Поэтому дальше Пильман в журнальном варианте отмечает: «…человек — тот, которого вы имеете в виду, когда говорите «про нас» или «не про нас»…» И далее Пильман рассуждает об инопланетянах: «Откуда они могли знать о существовании военно-промышленных комплексов?» В журнале вставлено «у нас».