10. Семейное воссоединение

10. Семейное воссоединение

Казалось, обнаружив, что происходило у нее в доме, никто не был удивлен больше, чем Розмари Фрицль, – некоторые до сих пор уверены, что она знала обо всем с самого начала. Она находилась на отдыхе, когда страшная правда открылась миру.

«Розмари не было дома, когда Керстин вывели на улицу и отвезли в больницу, – сказал семейный адвокат Кристоф Хербст. – Она каждый год уезжала на неделю в Италию отдохнуть».

Фрицль, казалось, намеренно ждал, пока уедет его жена, чтобы вывести Керстин из подвала, хотя состояние ребенка стремительно ухудшалось. Ее отсутствие было подтверждено присланной из Италии в Амштеттен открыткой уже после того, как миру стали известны кошмары подвала. На ней был изображен идиллический пейзаж с озером на севере Италии, а в строку «кому» было вписано: «Семье Фрицлей».

Розмари писала: «Дорогие мои! Мой отпуск проходит замечательно. Хотя я каждый день сильно занята, просто мгновенно засыпаю, когда падаю в кровать. Я скоро буду дома. Люблю, мама».

Как всегда, Розмари путешествовала в одиночестве, оставив детей на попечение их любящего отца. Она находилась в блаженном неведении о драме, разворачивающейся в стенах ее дома. Но как бы то ни было, она не могла не быть в курсе событий вечно.

«Как только она услышала о Керстин, она немедленно вернулась», – рассказал Хербст.

По иронии судьбы открытка изображала маленький скалистый островок Исола Белла в озере Маггиоре, где в семнадцатом веке одним местным аристократом был построен дворец. Легенда гласит, что его домашние дамы просили его построить на острове, в стороне от его замка на материке, новое палаццо, где им не пришлось бы слушать стоны заключенных, доносящиеся из темниц.

Фрицль воспользовался отсутствием своей жены, чтобы увезти находящуюся в критическом состоянии Керстин из бункера. Считают, что после того, как ей оказали бы помощь в больнице, он хотел увезти ее обратно в дом – в подвал – еще до возвращения Розмари, но общественность, взбудораженная обращением доктора Райтера на телевидении, разрушила эти его планы.

Слухи о невероятных событиях в жизни Фрицлей вскоре достигли Розмари в Италии, и она срочно вернулась домой. Если бы Фрицль не ждал так долго, пока уедет жена, и действовал быстрее, Керстин могла бы уберечься от множественного отказа органов, угрожавшего ее жизни. Когда Керстин доставили в больницу, ее состояние было критическим. Организм никак не реагировал на лечение, и прогнозы были неутешительными. «Девушка страдает от полиорганной недостаточности, – объяснял представитель больницы Моствиртеля. – Это, несомненно, означает, что ее шансы на выживание очень невысоки».

Тогда прокуроры заявили, что будут добиваться обвинения 73-летнего Фрицля в убийстве, если Керстин не поправится. «Если девушка не выживет, мы откроем дело по обвинению его в преступном бездействии», – сообщили в полиции.

Пока Керстин оставалась под опекой доктора Райтера в амштеттенской больнице, Элизабет и двоих ее сыновей из подвала, Стефана и Феликса, отправили в психиатрическую клинику Мауэр Ландесклиникум в Амштеттене, где их взял под свой контроль доктор Кепплингер, глава отделения нейропсихиатрии больницы. Тесты ДНК вскоре подтвердили рассказ Элизабет и признание Фрицля, что дети, несомненно, были зачаты от ее собственного отца.

Записи в клинике гласят, что Элизабет была на удивление крепкой. По словам психологов, она одна из тех «непробиваемых» людей, которые могут быть подвержены нечеловеческим испытаниям и каким-то чудом выйти из них без видимых повреждений. Этот феномен хорошо известен в психиатрии. Жизни некоторых людей не могут разрушить стресс и посттравматические нарушения. Они способны отделиться от кошмаров, которые наваливаются на них, становясь как будто бы наблюдателями своего собственного страдания. В своей темнице Элизабет ни от кого не получала поддержки в этом страдании – в клинике на ее стороне оказалась команда профессиональной поддержки и люди, небезразличные к ее судьбе. «Надеюсь, у Элизабет Фрицль хватит сил, чтобы спасти свою семью, – сказал доктор Шпигель. – И соединить вместе две половинки, которые ее отец развел по разным мирам, и даже справиться с подозрением, что ее мать Розмари или кто-нибудь другой из ее семьи мог знать обо всем с самого начала. Кто, если не Элизабет, сможет подняться над этой пропастью?»

Для Стефана и Феликса весь мир за окном был чужим. Поначалу их пугал шелест листьев, машины на дорогах, синий цвет неба. Они никогда не видели ничего подобного. Их восхищала луна, и они изумленно смотрели на нее, «открыв рты от восторга». Но вскоре старший инспектор Ец начал замечать перемену в поведении пятилетнего Феликса, по мере того как тот стал привыкать к солнечному свету. «Солнце восхищало его еще больше луны», – говорил Ец. Феликс подносил ладонь к глазам, а потом убирал ее, словно не веря в то, что видел. Потом, осознав, что он не может смотреть прямо на солнце, он остался стоять, прикрывая лицо рукой.

В самом начале Элизабет и мальчикам приходилось носить солнечные очки и втирать солнцезащитный крем, поскольку их кожа совсем не могла переносить солнце. «Когда солнечный луч попал в глаза Феликсу, он пронзительно вскрикнул», – вспоминал Ец.

Врачи считали, что попытка побороть проблемы со здоровьем семьи, вызванные инцестом, изоляцией и недостатком медицинского ухода в бункере, – серьезная и беспрецедентная задача. Проведя всю свою жизнь в подземном полумраке, братьям придется пройти через годы интенсивной терапии, прежде чем они получат надежду вести хотя бы отчасти нормальное существование. Жизнь под землей настолько травмировала их, что врачи оборудовали для них палату без окон, похожую на бункер, где они выросли, чтобы дети могли укрыться в ней, когда странный новый мир вокруг покажется им чересчур пугающим.

В клинике было включено приглушенное освещение, чтобы мальчики постепенно могли привыкать к обычному свету. Хотя Элизабет раньше спокойно воспринимала солнечный свет, после 24 лет темноты она не могла смотреть на него, и врачам приходилось закрывать окна, чтобы сильный свет не подорвал и без того хрупкое здоровье их пациентов.

«Им нужно развивать восприимчивость к солнечному свету, а также чувство пространственной ориентации», – сказал доктор Кепплингер.

Пока Стефана и Феликса не вывели из их укрытия, ни один, ни другой никогда не видели предметов на расстоянии. Но эту проблему могло решить время. Им также предстояло узнать о многих бытовых вещах: обо всем, начиная от телефонов и машин и заканчивая компьютерами, деревьями и воздухом. Феликс по-прежнему проявлял любопытство к разнообразным звонкам на мобильных телефонах.

Были и другие вещи, к которым нужно было привыкать. Хотя дети знали, что наверху у них есть брат и сестры, не совсем понятно, какое значение они этому придавали. С самого рождения запертые в подвале, они не вполне могли ухватить суть этого понятия – «наверху» – как и любого понятия вне замкнутой клетки без окон. Всей правды об их ужасном положении мать им никогда не говорила. Наоборот, она сочинила для них сказочный мир, наполняя их головы невиданными приключениями принцев и принцесс. Единственным соприкосновением детей с чем-то, отдаленно связанным с реальностью, были сюжетные коллизии героев из дневных сериалов.

«Они как будто создавали собственный иллюзорный мир», – заключил Ротрад Пернер, профессор психиатрии Дунайского университета города Кремс-на-Дунае, который осматривал их.

Им предстояло постепенно привыкать к настоящей жизни – к миру, где есть солнце и пространство, к миру, где у них есть братья и сестры, к миру, полному незнакомцев и новых возможностей. Но сколько бы перспектив ни открывал перед ними этот мир, горькая правда в том, что им обоим нанесен непоправимый ущерб, эмоциональный и психический, как прямой результат их долгой изоляции.

«С психологической точки зрения все зависит от того, что говорила им их мать на протяжении этих лет, объясняла ли она причины, по которым они заперты там, или они принимали это положение как нормальное состояние», – сказал профессор Пернер.

Когда подтвердилось, что дети-«подкидыши» тоже являются плодами инцеста, они тоже были подвергнуты внимательному медицинскому осмотру. Выяснилось, что они были здоровы, но только относительно: были подозрения на то, что они страдали от сердечной недостаточности, но их состояние даже сравнить было нельзя с состоянием их братьев и сестры, которые жили под землей.

«Между теми из них, кто прожил нормальную жизнь, и теми, кто жил 24 года в этой камере, огромная разница», – сказал доктор Кепплингер. Но и Лизе, Монике и Александру тоже пришлось многое пережить. В частности, Александр уже был нестабилен, когда ему рассказали, что люди, которых он считал своими родителями, на самом деле его бабушка и дедушка, а его настоящая мать бросила его и живет в секте. После этого он долго боялся, что она может вернуться, чтобы забрать и его.

Теперь им приходилось уживаться с новой и куда более страшной правдой. Их мать вовсе не бросала их – над ней надругались и держали всего в нескольких метрах под их ногами, а они даже не подозревали, что она всегда была там. Строгий домашний командир, которого они по-своему любили, был на самом деле злым и жестоким чудовищем, вышедшим из ночного кошмара. У них были трое братьев, о которых они и не подозревали, а у Александра был брат-близнец, который теперь уже давно мертв. Было очевидно, что понадобится не один год, чтобы весь ужас случившегося в их доме полностью проник в их сознание.

«Каждому из детей нужна индивидуальная психотерапия, и нам следует быть осторожными, чтобы не перегнуть палку», – продолжал Кепплингер. Но, разумеется, дети из подвала стоят сейчас на первом месте – они перенесли травму гораздо более сильную.

«Дети забрали с собой из подвала некоторые вещи, например игрушки. Физически их состояние весьма удовлетворительное. И им нравится больничная еда».

Дети были в восторге, когда больничный персонал впервые накрыл им ужин. Они наконец смогли попробовать, какова на вкус еда из свежих продуктов. Элизабет делала все, что могла, чтобы обеспечить детям самое лучшее даже в тяжелых обстоятельствах, но у нее не было ни продуктов, ни условий для того, чтобы приготовить что-то более чем просто съедобное. Фрицль покупал дешевую еду килограммами, думая только о ее сохранности. Даже когда он не уезжал на море, он не хотел ездить по дальним магазинам поздними вечерами слишком часто и брать на себя риск, который непременно сопровождал бы ночные вылазки. Элизабет приходилось обходиться тем, что ей давали. Если Фрицль не заботился о воздухе, которым дышали Элизабет и ее дети, его вряд ли могло интересовать качество продуктов, которые он им поставлял.

Мальчики быстро привыкли к своей обретенной свободе, но что-нибудь всегда напоминало им о тех жутких условиях, в которых они существовали. Оба ребенка паниковали, оказавшись в замкнутом пространстве, в частности в больничных лифтах, боясь, что они могут остаться в них навсегда. Феликс пугался особенно.

«Феликс боялся лифтов, – сказал Ец. – Как только лифт трогался, он все время цеплялся за мать».

У мальчиков было элементарное знание немецкого, и они понимали живую речь, но не могли заставить себя говорить бегло, и их словарный запас был очень слабо развит. Особенно в сравнении с их сестрами и братом, которых раньше вывели наверх, они говорили совсем нечленораздельно. «Дети, которые выросли в подвале, именно такие, какими их можно себе представить, зная, через что им пришлось пройти, – сказал Кепплингер. – Они умеют говорить и кое-как понимают, что говорят им, но они далеки от нормы».

Несмотря на героические усилия Элизабет максимально приблизить их жизнь к нормальной, у нее у самой были проблемы, и им нужно было сохранять и энергию, и воздух. «Они не много разговаривали в бункере. Почти вся речь, которую они слышали, исходила из телевизора, который в подвале был включен чуть ли не круглые сутки. В результате этого в их знаниях есть существенные пробелы».

Старший инспектор Ец стал первым, кто заговорил с мальчиками, когда их освободили из подвала, и он приложил все усилия, чтобы дети правильно истолковали происходящее. «Когда газеты писали, что дети разговаривали, это было правдой лишь наполовину, – говорил он. – Между собой они обменивались какими-то звуками, полурычанием и полумычанием. Когда они хотели сказать что-то так, чтобы их поняли окружающие, им нужно было собраться и сильно сосредоточиться, что, судя по всему, было для них крайне утомительно».

Доктор Кепплингер солидарен с ним в своих оценках: «Они переговаривались между собой, но едва ли это можно назвать „нормальным“ способом выражать свои мысли».

Все же с помощью врачей они научились составлять полноценные предложения, но этот труд быстро выматывал их, и они вновь возвращались к своему тайному, животному языку, когда общались друг с другом.

Ец также обратил внимание на младенческое поведение Феликса. «Мальчику больше нравилось ползать на четвереньках, хотя, когда было нужно, он вполне мог ходить прямо, – заметил он. – Большей частью он использовал оба способа – полуходил-полуползал».

Кроме того, Феликс чувствовал себя комфортнее, когда вертел в руках плюшевого мишку, которого подарил ему отец, а Стефан, в свою очередь, успокаивался, глядя на тропических рыбок. «Феликс часами тискал своего игрушечного медведя, он действовал на него как теплое одеяло, – сказали в больнице. – Йозеф купил им золотую рыбку, когда они были в подвале, и Стефану дали аквариум, чтобы он чувствовал себя лучше. Можно подумать, что дети хотели поскорее забыть время, проведенное в подвале, но только там находилось все то, что они когда-либо знали».

Доктора надеялись, что со временем замещение так называемых предметов роскоши, которые предоставлял им Фрицль за время их жизни в подвале, поможет им свыкнуться с новой жизнью на свободе. Они были уверены, что на полное восстановление семьи уйдут годы – хотя полагали, что восемнадцатилетний Стефан никогда уже не сможет избавиться от своей сутулости, приобретенной за годы подвальной жизни. На Стефана, который мог вытянуться только на метр семьдесят сантиметров, было жалко смотреть. «Его голова то и дело склонялась, потому что он раньше никогда не покидал подвала... Потолки там были 1,7 метра в высоту, а чтобы Стефан мог стоять прямо, требовалось хотя бы 1,72 метра. Трудно было сказать – операбельно ли это».

Элизабет тоже была сгорблена, как старуха, поскольку целых 24 года она не могла даже выпрямиться в полный рост. Это только усиливало эффект того, что она выглядала теперь лет на двадцать старше своего настоящего возраста. Полицейский рисовальщик, работавший с ней, сказал: «По своей внешнности она выгляит гораздо старше своего возраста – ей можно дать 65 лет. У нее седые волосы, почти побелевшие. В них не осталось никакого блеска».

Но блеск не был вытравлен из ее сердца. «Чего она хотела больше всего на свете, – вспоминал один из членов ее семьи, – так это ощутить капли дождя на своей коже».

Были опасения, что Стефан и Феликс, несмотря на то что их физическое состояние смогут восстановить, никогда не смогут вести обычную жизнь. «Феликс младше, поэтому у него больше шансов начать все сначала, – сказал представитель клиники. – Для его старшего брата это будет непросто».

Миллионы должны были уйти на их лечение. Медицинские счета в одной только клинике Мауэр могли достигнуть этой отметки. Австрийские знаменитости жертвовали тысячи евро в фонд помощи Фрицлям, а бывшая жертва похищения Наташа Кампуш лично пожертвовала двадцать тысяч, стремясь поднять уровень пожертвований в фонд семьи Фрицлей.

В тот самый день, когда Элизабет, Стефан и Феликс были освобождены из плена, для них организовали встречу с их семьей «сверху». Впервые за 24 года Элизабет должна была встретиться со своей матерью. Также она должна была увидеть Лизу, Монику и Александра, с которыми ее разлучили вскоре после их рождения. Разлученные братья и сестры должны были увидеть друг друга впервые. Некоторые психологи выражали опасения, что подобного рода воссоединение вскоре после самого освобождения Элизабет и мальчиков может укрепить травмы, но этого не случилось.

«Просто поразительно, как удачно все прошло», – отозвался доктор Кепплингер.

Другие страхи были в пользу того, что дети с разных сторон баррикад будут сторониться друг друга. «Но все было совсем не так, – продолжил он. – Просто удивительно, как естественно и непринужденно прошла первая встреча».

Розмари разрыдалась при виде своей дочери, которую пытки состарили до неузнаваемости. Встретившись, мать и дочь долгое время стояли обнявшись.

«Они плакали и не хотели отпускать друг друга», – рассказал наблюдатель. Когда Розмари заключила в объятия свою надолго потерянную, преждевременно поседевшую и уже беззубую дочь, она произнесла незамысловатое извинение.

– Я даже не подозревала, – сказала она.

Словно осознав окончание своих мучений, 42-летняя Элизабет расплакалась в материнских объятиях.

– Не могу поверить, что я на свободе... Это действительно ты? – слезы перешли в рыдания. – Не могу поверить, что я вышла, – всхлипывала Элизабет. – Я уже не думала, что когда-нибудь снова тебя увижу. Это все слишком для меня. Я не хочу больше никогда его видеть, – добавила она в адрес своего отца.

Какое-то время мама и дочка обнимались. Обе женщины безудержно рыдали. Это еще больше убедило наблюдателей в том, что Розмари никогда не была замешана – по крайней мере осознанно – в это вопиющее заключение Элизабет.

«Жена обвиняемого совершенно очевидно не знала о судьбе своей дочери, – сказал Кепплингер. – Женщины просто упали друг другу в объятия и горько расплакались. Они обнимались и не хотели отпускать друг друга. Они говорили, что любят друг друга и клялись никогда больше не разлучаться, а мать все повторяла: „Прости – я даже не подозревала“».

Мнение доктора Кепплингера подтверждает уверенность Франца Польцера в том, что Розмари не знала ничего о том, что творилось в подвале. По словам Польцера, она испытала эмоциональное потрясение, услышав о том, что случилось с Элизабет. «Когда она узнала, что ее дочь была спрятана в подвале, у нее случился нервный срыв», – сказал Польцер.

Кристина, младшая сестра Розмари, беспокоилась о ее эмоциональном состоянии. «Моей сестре наверняка сейчас очень тяжело. Я знаю свою сестру: когда что-то случается с ее детьми, то мир вокруг рушится... Сейчас мир, несомненно, рухнул для нее».

Встретившись со своей матерью, Элизабет увидела также и своих троих детей, которых отняли у нее в младенческом возрасте.

– Маленькие мои, – заплакала она, увидев их. – Вы такие красивые. – Она крепко обняла их и погладила по лицу.

Брат и сестры Стефана и Феликса сверху – Александр, Лиза и Моника, которых те прежде видели только на видеокассетах, – встретили их тепло.

«Это было искреннее счастье, неподдельное, точно так же как и трогательная встреча Элизабет и Розмари», – вспоминал доктор Кепплингер. Он сказал журналистам, что члены семьи общались между собой очень трогательно, несмотря на то что дети, жившие наверху, никогда не слышали о своих родных из подвала. Дети, по его словам, общались «относительно хорошо».

«Это был очень волнующий момент – драматический и эмоциональный для всех, – сказали в полиции. – Они все плакали, а дети из подвала были еще и испуганы. Это было непросто для них».

Хотя Стефан и Феликс знали, что наверху у них есть сестры и брат, они все равно боялись чужих людей. С другой стороны, те, кто жил в доме, не знали вообще ничего о своих родных из подвала, но они справлялись с ситуацией лучше, потому что у них были навыки социального общения.

За время встречи стало очевидно, что словарь детей из подвала крайне ограничен. Они запинались и долго подбирали слова. Элизабет сделала все, что было в ее силах, но без каких-либо контактов, помимо Фрицля и общения между собой в тесной душной камере, у них не было возможностей развить навыки общения. «Их мать немного научила их читать и писать. Хотя Элизабет сама лишилась многого из того, что она могла иметь в детстве, поскольку ее отец начал приставать к ней, когда ей было одиннадцать лет, а всего в восемнадцать она уже оказалась в заточении. И в подвале не было книг. Основным источником образования все эти годы оставался телевизор».

Все это сделало их отсталыми в развитии, хотя доктор Кепплингер сказал, что Стефан мог писать в «редуцированной форме». Он также сказал, что Элизабет «достаточно» рассказала о том, через что ей пришлось пройти, будучи заключенной, но он не намерен вдаваться в подробности. «Однозначно это было ужасно для нее и для ее детей», – скупо ответил он.

Хотя Стефан и Феликс изъяснялись не так легко, как Лиза, Моника и Александр, они все же «могли выражать свои мысли».

Несмотря на трудности в общении, встреча между двумя половинками семьи прошла успешно, хотя и стала стрессовой для всех ее участников. «Как вы можете себе представить, они все были выбиты из колеи и необыкновенно переживали, видя друг друга в первый раз. Но все же семья вела себя вполне нормально, – сказал Кепплингер. – Сильнее всего был встревожен Феликс. При малейшем беспокойстве он все время цеплялся за маму. Немудрено, что он был так напуган. Новизна от ощущения свободы вне стен подвала выветрилась, и ему нужен был покой. В конце концов, он за всю свою жизнь видел только четырех человек».

Хотя пятилетний Феликс был в ужасе и нервно хватался за мамины ноги, врачи говорят, что благодаря его возрасту он имеет лучшие шансы на то, чтобы интегрироваться в общество и вести в будущем хоть сколько-нибудь нормальную жизнь. Но на тот момент Феликс чаще ползал, чем ходил, и восторженно взвизгивал, сталкиваясь с чем-то новым.

Хотя на вид казалось, что все идет неплохо, психологи уверяли, что все еще остается серьезный психологический барьер, который предстоит преодолеть. Были известны и другие прецеденты, которые могли помочь и сообщить нужную информацию о лечении, которое теперь проводилось. Случаи, подобные делу Фрицля, не выпали из поля зрения психологической литературы, особенно в Германии. Историю запертых в подвале детей Фрицль сравнивали со случаем начала девятнадцатого века о Каспаре Хаузере, одичавшем ребенке, который неожиданно возник в немецком городе Нюремберге в 1812 году в возрасте шестнадцати лет и уверял, что всю свою жизнь провел взаперти. Сегодня синдром Каспара Хаузера стал известным психиатрическим термином для обозначения людей, выросших в полной изоляции от общества.

Но на тот момент главной задачей всей семьи являлось определить нужды каждого и как можно безболезненнее перестроиться, учитывая новые условия жизни. «Мы наблюдаем за ними всеми с большой командой детских и взрослых психологов, терапевтов, невропатологов, логопедов и психотерапевтов, – рассказывал доктор Кепплингер. – Каждый пациент травмирован по-своему, и мы обеспечиваем им индивидуальную терапию».

Тем временем предстояло разобраться и с многочисленными проблемами со здоровьем. У Керстин, Элизабет, Стефана и Феликса – у всех были очень гнилые зубы. Конечно, была вероятность, что у Феликса смогут вырасти хорошие новые коренные. Но для этого нужно было ликвидировать все последствия дефицита витамина D в его организме. И хотя это можно было ускорить медикаментозно, устранить корень проблемы можно было бы только тогда, когда он стал бы восприимчив к солнцу. Под воздействием ультрафиолета на кожу его организм сам начал бы вырабатывать недостающий витамин.

Дефицит витамина D сказался и на трудности Феликса с хождением – его суставы не были развиты должным образом. У него наблюдались спазмы и трудности с дыханием, что было вызвано тем же. Недостаток витамина замедлил его рост.

Недостаточность витамина D стала также фактором, из-за которого сутулились Элизабет и Стефан, поскольку кости начинали размягчаться и деформироваться. Стефана проверяли на предмет того, обратим ли процесс снижения его зрения и слуха из-за восемнадцати лет заключения. Все трое были болезненно худы.

Семью из подвала тщательно обследовали и по другим параметрам, так как, по некоторым свидетельствам, витамин D помогает предотвратить такие заболевания, как рак, диабет, туберкулез и сердечная недостаточность.

Также у мальчиков оказалась повреждена сама иммунная система. И неудивительно, поскольку поддержание здоровой иммунной системы организма напрямую зависит от объема зловредных микроорганизмов и аллергенов, с которыми ему приходится сражаться. Детство, проведенное в полной изоляции, в замкнутом, бессменном пространстве, не способствовало поддержанию иммунитета.

Профессор Роберт Гаспар, специалист по детской иммунологии в больнице Грейт Ормонд Стрит в Лондоне, говорил, что информация, которую сообщают в Австрии, не совсем отражает степень их проблемы с иммунитетом и что реальный объем проблемы проявится в ближайшие месяцы. «Здоровый иммунитет дается не только от природы, – сказал он. – Он также зависит от среды, в которой растет ребенок, – здесь может сыграть роль недостаточная закаленность ребенка, которая есть у других детей».

Он предполагал, что детский иммунитет мог быть поставлен под угрозу недостатком витамина D, который играет ключевую роль в возможности иммуноцитов очищать организм от потенциально опасных инородных веществ и микроорганизмов. Если их иммунитет поврежден в результате постоянного заключения, тогда они рискуют рано или поздно столкнуться с все возрастающей уязвимостью к целому спектру инфекционных заболеваний. В любом случае им должны быть сделаны все прививки, которые делают детям, пока они растут.

Естественно, дети, выросшие над землей, ни от одной из этих проблем не страдали. В детстве они играли в саду и пили натуральное молоко. И все же у Лизы наблюдались проблемы с сердцем, которые могли быть вызваны набором генов, полученных от ее родителей. Моника также могла иметь те же заболевания и по тем же причинам. В остальном дети не из подвала были признаны здоровыми. Несмотря на аномальные обстоятельства их появления на свет, они были воспитаны, чтобы получать удовольствие от нормальной жизни. Все шестеро выживших детей Элизабет, рожденных от ее отца, по счастью, избежали худших возможных последствий инцеста.

Если не затрагивать социального контекста кровосмешения, есть и другие биологические причины, благоприятствующие самым тяжелым последствиям. В семье, содержащей наследственный дефект, существует высокий риск того, что ребенок, рожденный в инцесте, может унаследовать не одну, а две копии дефектного гена, что делает проблемы со здоровьем неизбежными. Это могло стать причиной эпилепсии Керстин и сердечной недостаточности Лизы. Но все же у нас мало, практически вовсе нет сведений о конкретной природе угрозы генетической аномалии, которую вызывает связь отца с дочерью, потому что, когда такое случается, люди обычно умалчивают об этом. Ученые оценивают риск таких повреждений приблизительно вдвое больше, чем риск при отношениях двоюродных братьев и сестер.

Хотя дети, жившие в доме, имели достаточные преимущества, они в чем-то тоже психологически страдали. Двенадцатилетнему Александру, в частности, пришлось пережить новость, что у него был брат-близнец, о котором ему никогда не рассказывали, и что этот близнец умер через три дня после своего рождения, потому что был брошен человеком, которого Алексанр считал сначала своим отцом, а потом дедушкой. И только теперь он узнал, что тот ему приходится и тем и другим одновременно. И о том, что его мертвый брат, позже названный Майклом, был сожжен в печи для сжигания мусора человеком, который должен был защищать и оберегать свою семью.

По словам представителя больницы, проблемы были, куда ни глянь. «Обе стороны должны были смириться со многими вещами. Дети, которые жили наверху, должны были принять то, что двумя этажами ниже от них были спрятаны члены их семьи – а их дедушка одновременно и их отец. То, о чем они знали всю свою жизнь – что их мать вступила в загадочный религиозный культ и бросила их сразу после рождения, – оказалось ложью. И надо было принять сам факт того, что она провела в заключении целых 24 года».

Другой психолог попытался подвести общий итог их страданиям: «Как вы встретите своего брата, о существовании которого только что еще не подозревали и который, как стало известно, всю свою жизнь до этого момента жил в темном подвале, всего двумя этажами ниже вашей спальни, запертый там вашим дедушкой? А дедушка – выясняете вы – еще и ваш отец. И как вы встретите свою мать, о которой всегда слышали лишь то, что она угодила в лапы каких-то сатанистов и бросила своих детей, совсем маленьких, но на самом деле – узнаете вы – 24 года прозябала в том же самом подвале?»

Дети «сверху» оказались также подвержены «синдрому уцелевшего», как уцелевшие в холокосте, которые чувствовали себя виноватыми в том, что сумели выжить, тогда как столько людей погибли. Их братья и сестры страдали в подвале, в то время как отец выбрал их по какой-то своей прихоти, для того чтобы дать им нормальную жизнь и солнечный свет. Им также придется свыкнуться с мыслью, что мать вовсе не бросала их, – ложь, принять которую еще не так давно было тяжело, – а на самом деле с болью несла свой крест всего в нескольких метрах под ними.

Психологи, которых попросили прокомментировать этот случай, были практически единодушны в своем мнении, что пытка, вынесенная Элизабет, Керстин, Стефаном и Феликсом, сказалась на них безмерно. «Они вчетвером никогда не смогут жить нормальной жизнью. Боюсь, уже слишком поздно», – сказал клинический психолог Бернд Проссер, выступая на австрийском телевидении.

Но те, кто близки семье, видят возможность надеяться на лучшее в «ошеломительном успехе» первой встречи двух половинок семьи. «Воссоединение прошло невероятно хорошо, – повторял доктор Кепплингер. – Они очень неплохо поладили, и все было куда естественнее, чем ожидалось. Просто поразительно, как скоро сошлись Розмари и Элизабет. Сцена была очень волнующей».

Уже в этом заключалась терапия. «Поразительно, как все было легко. Это поможет их восстановлению, и мы постараемся дать им гарантии, что теперь они всегда будут вместе».

Клиника выделила пространство в 80 квадратных метров. Его обставили как жилое место для Элизабет, Стефана, Феликса, Лизы, Моники и Александра – и их бабушки Розмари, – которые могли проводить там вместе время, чтобы лучше узнать друг друга.

«Семья довольна нашим окружением, но должно пройти немало времени, чтобы они познакомились и привыкли к нормальной, хотя бы относительно нормальной жизни», – сказал Кепплингер.

Семью из подвала продолжали держать в несколько ограниченном пространстве, но теперь им хотя бы было где вытянуть ноги. Позднее они получили разрешение выходить гулять поблизости, но только под наблюдением. «На территории клиники детям разрешалось играть, резвиться, и в конце концов они могли наконец сблизиться со своими родственниками „сверху“, – рассказал Кепплингер. – Здесь они могли чувствовать себя свободно, их никто не беспокоил. У ребят было достаточно места, где можно поиграть и порезвиться».

Это, похоже, давало результаты. «Члены семьи много разговаривают друг с другом. Они счастливы быть вместе. Еще им очень нравится питание. Дети играют, передвигаются, веселятся, как им угодно. У них при себе их игрушки, и персонал в их распоряжении двадцать четыре часа в сутки».

Кепплингер говорил, что Феликс был больше всех полон жизни, но он также был и очень прилипчив и никогда не выпускал маму из поля своего зрения. Но очень скоро он достиг заметного прогресса и всего через несколько дней начал заводить себе друзей. «Мы гордимся тем, что Феликс все больше и больше доверяет нам, – сказал Ец, постоянный посетитель ребят. – Мы уже почти подружились».

Но, увы, навещая жертв, полиции приходилось задавать вопросы, чтобы выяснить подробности об их состоянии. «Нам очень тяжело слышать все больше и больше сведений о том, что пришлось пережить мальчику. До этих пор мы видели его несколько раз. Он всегда рад видеть нас снова, он волнуется и улыбается... Он полон радости и восторга, и когда он не может контролировать свой восторг, то машет руками в воздухе».

31 апреля больничный персонал организовал праздник по случаю двенадцатого дня рождения Александра – и его брата-близнеца Майкла, чье тело было уничтожено Фрицлем. «Им понравился праздник, и особенно торт», – рассказали работники больницы. Никто не сокрушался об отсутствии отца двух взаимосвязанных семей, который, к счастью, находился под стражей совсем в другом месте.

Но этого было недостаточно – врачи утверждали, что дорога к восстановлению займет годы. Элизабет и шестеро ее детей получали юридическую помощь, консультируясь по вопросам 24 лет жестокого обращения с ними их деспотичного отца. Они вполне могли потребовать компенсации, хотя долги, в которые успел влезть их отец, были востребованы и он остался банкротом. Тем временем клиника делала все возможное, чтобы отгородить семью от стаи различных журналистов, слетевшихся в Амштеттен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.