Глава 1. Монархисты в эмиграции

Глава 1. Монархисты в эмиграции

В начале двадцатых годов прошлого века Берлин по праву оспаривал с Парижем неофициальный титул столицы русского зарубежья. Именно здесь обосновался центр Высшего монархического совета, который возглавлял бывший депутат Государственной думы, один из лидеров «Союза русского народа» Николай Евгеньевич Марков. Убежденный сторонник монархии, идейный националист, люто ненавидевший кадетов, он был одним из тех, кто лично предал Николая Второго. Да-да, никакой ошибки в этом утверждении нет. Дело в том, что все «черносотенцы» присягнули на верность лично государю императору еще в

1907 году. По самым скромным подсчетам, членами союзов были около 500 000 человек. Это больше, чем бьшо на тот момент во всех остальных политических партиях России, вместе взятых. При этом верные защитники монархии палец о палец не ударили, чтобы спасти империю в дни Февральской революции. Марков Второй, к примеру, вовсе сбежал из Петербурга в Москву в одном пальто. Да, потом он развил бурную деятельность. Собирал деньги на спасение царской семьи. Не собрал и обвинил во всем отравленную ядом мирового еврейства русскую буржуазию. Был участником белой борьбы на северо-западе России, сформировал там «Союз верных». Ничего путного из этого не вышло, и Марков Второй обвинил во всех бедах предателей-февралистов, которые полностью продались мировой закулисе. Требовал отдать под суд Петра Николаевича Врангеля за его девиз «Левая политика правыми руками» и назначить на его место себя. Не удалось, после чего выяснилось, что Врангель — такой же наймит «темных сил», как и генерал Корнилов. Вот образец риторики Николая Евгеньевича, опубликованный в третьем номере вестника Высшего монархического совета «Двуглавый орел» от 1 марта 1921 года: «Вместе со всеми русскими людьми мы горячо сочувствовали и посильно помогали генералу Врангелю, вместе со всеми глубоко скорбели мы о постигшем его поражении. Мы признаем, что выдающаяся энергия, самообладание и незаурядная распорядительность военных властей совершили все возможное для уменьшения размеров бедствия внезапной эвакуации Крыма. Не для того, чтобы обвинять сраженного военачальника, а исключительно для указания истинных причин печального исхода белого дела печатаются эти строки. При всей разности характеров и политической обстановки все выступавшие против большевиков белые генералы пали в силу одних и тех же роковых причин. Всею душою революционер, генерал Корнилов пытался восстановить старую воинскую дисциплину и, воссоздав армию, укрепить ту революцию, которая именно развал воинской и гражданской дисциплины положила в свое основание. Сам первый нарушитель воинской дисциплины, клятвопреступник и мятежник, генерал Корнилов искренне воображал, что он вправе и в силе требовать от солдат исполнения долга присяги и повиновения. И Корнилов, и Алексеев, и Каледин, и вся эта плеяда революционных генералов неуклонно терпели поражение в своих попытках восстановить царское войско, не восстановляя самого Царя. Эти несчастные военные интеллигенты так и сгибли, не уразумев, что в России не только войско, но и все государство, весь уклад общественной и социальной жизни держался непререкаемым авторитетом царской власти. Колчак и Деникин не были столь безнадежно привержены революции и, по-видимому, понимали необходимость для России монархии. Но если и понимали, то свое понимание в жизнь не претворяли, фактически шли все теми же корниловскими путями, объявляли себя сторонниками Учредительного собрания и демократами и самую власть свою обосновывали на санкции «законного» революционного правительства. Хотя в глазах русского народа санкция правительства товарищей из бывших каторжников не имела решительно никакого значения, однако даже такой незаурядный человек, как адмирал Колчак, до последних дней своей жизни изо всех сил тянулся, чтобы угодить праз-дноболтающей кучке государственных неучей и доказать никчемной сибирской «общественности», что он совсем не монархист, а, наоборот, добрый народоволец и демократ. Сменивший Деникина генерал Врангель, стал вначале на почти верный путь, сурово и правдиво обличил он всю ложь и пагубу политики своего предшественника, открыто и смело провозгласил он первый и третий члены символа спасения России: Вера и Народ. Но на втором члене триединого символа генерал Врангель споткнулся, он не решился исполнить прямой долг свой, он не объявил себя верным слугой монархии, он скрыл монархическое начало в двусмысленном заявлении о Хозяине, которого народ сам себе выберет. Одним в Хозяине грезился Царь, другим — президент, третьим — диктатор на белом коне. Не найдя в себе мужества, чтобы сказать народу всю правду и во всеуслышание объявить, что без Царя России нет спасения, генерал Врангель стал на скользкий путь посулов, уступок завоеваниям революции и заискивания у виновников российского развала. Неустранимое противоречие внутреннего монархического стремления и доказательства показного «демократизма» лишило Врангеля той силы народного доверия, без которого невозможно было победить большевиков. Ни гуманный демократизм, ни рукоплескание революционной общественности, ни восторги Бурцева, ни полная обещаний словесность благородной Франции, ничто не помогло — генерал Врангель не мог устоять перед напором большевиков, ибо не был поддержан Русским народом. Конечно, народ глубоко ненавидел большевиков и, конечно, всеми силами пошел бы за Врангелем, если бы только мог поверить в прочность его дела. Но народ не мог поверить в прочность Белого дела Врангеля, ибо не было главного условия для успеха: за генералом Врангелем не было Русского Царя...»

Вообще двадцатые годы в русском зарубежье прошли под знаком ренессанса монархической идеи, которая заметно поблекла за годы Гражданской войны. Легитимисты, свято соблюдавшие установленный Павлом Первым закон о престолонаследии, сделали ставку на великого князя Кирилла Владимировича, который объявил себя местоблюстителем царского престола за рубежом и вскоре был провозглашен императором всероссийским. Однако большинство монархистов никогда не простили контрадмиралу Кириллу Владимировичу измену Многим была памятна история, когда он 1 марта 1917 года пришел к зданию Государственной думы с красным бантом и предоставил офицеров и матросов своего гвардейского экипажа в распоряжение революционной власти, вынудившей императора Николая Второго отречься от престола. Да и с тем самым законом о престолонаследии не совсем все гладко выходило. Досгаточно сказать, что сам великий князь нарушил статьи № 183 и № 185, не забывая о том, что его отец также нарушил статью № 185 этого закона. В довершение всего были нарушены и церковные законы, в частности статья №64.

Поэтому взоры большинства монархистов были обращены к великому князю Николаю Николаевичу, бывшему верховному главнокомандующему русскими армиями. Бывшие политики рухнувшей империи много раз обращались к нему с просьбами возглавить национальное антибольшевистское движение. Но Николай Николаевич решительно и бесповоротно отказывался. Он был убежден, что после всех потрясений революционных лет члены императорской семьи должны быть в стороне от политической деятельности. Но его продолжали уговаривать. Из России постоянно доходили слухи о подпольном монархическом движении, которое крепнет с каждым днем и готовит свержение правительства Ленина. Но необходим был авторитетный и популярный лидер. Им мог быть только великий князь Николай Николаевич.

Русский общевоинский союз, созданный генералом Врангелем из остатков белых армий, также надеялся, что именно Николай Николаевич будет вождем всей антибольшевистской эмиграции. Уговаривать его было поручено генералу от инфантерии Александру Павловичу Кутепову.

***

Мало кто из руководителей добровольческой армии получил такую известность. Его образ, конечно исключительно отрицательный, был отражен в десятках советских кинофильмов. Ни один человек в Гражданскую войну не заслужил столь противоречивых оценок собственных соратников: хам и военная бездарность, с одной стороны, железная личность и офицер исключительной храбрости — с другой. Последний командир лейб-гвардии его величества Преображенского полка полковник Кутепов 24 декабря 1917 года вступил в ряды Добровольческой армии и был назначен начальником гарнизона Таганрога. Он сформировал офицерский отряд всего из 200 человек и в течение целого месяца, в морозы и стужу, стоя бессменно на позициях, отбивался от большевиков. «Горсть побеждала тысячи», — как писали тогда газеты. Генерал Деникин, вернувшийся однажды после объезда Таганрогского района, делился впечатлениями: «Там бьются под начальством Кутепова такие молодцы, что если бы у нас было 30 тысяч таких людей, мы бы с ними сейчас же отвоевали у большевиков всю Россию».

В ночь на 9 февраля 1918 года Добровольческая армия выступила в Ледяной поход. Уходила, как писал генерал Алексеев, чтобы зажечь светоч среди охватившей Россию тьмы. Полковник Кутепов был назначен командиром третьей роты офицерского полка под командованием генерала Маркова. Их шутливо называли гвардейцами, ведь основу составляли офицеры элиты русской армии — Семеновского и Преображенского полков. Несмотря на ненависть к большевизму, марковцы никогда не забывали, что большая часть народа просто одурачена пропагандой, и по возможности старались избегать ненужного кровопролития. Однажды в одной из кубанских станиц, при отступлении большевиков, какой-то парень лет двадцати кинул винтовку и скрылся в хате. Добровольцы схватили его и повели на расстрел. Отец и мать бросились за ними, умоляя простить сына. На них не обращали внимания. Вдруг старики увидели идущего навстречу офицера с золотыми погонами. Сразу решили, что это начальник, и упали ему в ноги. «Ваше благородие, простите нашего сына. Из-за товарищей погибает. Он шалый, а душа в нем добрая. Простите Христа ради» Полковник Кутепов пристально посмотрел на стариков и сказал: «Отпустите этого болвана». Но так было далеко не всегда. Уже в эмиграции Кутепов вспоминал, как приказал расстрелять одного из попавших в плен красноармейцев. «Привели ко мне парня. Был он на фронте в германскую войну и вернулся в свой городишко большевиком. Проходу не давал отцу и матери, ругал их буржуями. Выкопал во дворе яму и спихнул туда отца, забросал его землей по горло, стал допрашивать, где запрятаны деньги, и тыкал солдатским сапожищем в лицо своего отца. Даже мать не заступилась за такого сына...»

Произведенный Деникиным в генералы, Кутепов со своей дивизией взял Новороссийск и на некоторое время остался в городе генерал-губернатором. В Советском Союзе было принято обвинять Александра Павловича в жесточайших репрессиях против пролетариата, его даже называли «березовым» генералом. Молва приписывала ему такое высказывание. Когда привели пойманного большевистского агитатора, Кутепов сказал своим офицерам: «Если бы здесь росла береза, я бы приказал его повесить. А так — придется расстреливать, можно прямо здесь». Но жестокость Кутепова сильно преувеличена. К примеру, в эмиграции считали, что зачастую генерал, наоборот, был мягок. Поводом для этих разговоров послужил такой случай. Начальник штаба новороссийского гарнизона полковник де Роберти был осужден за взятку. И хотя Кутепов за такие преступления расстреливал (с бюрократами по-другому не справиться, говорил генерал), в тот раз он ограничился лишь заключением чиновника в тюрьму. Когда же в Новороссийск вошли части Красной армии, де Роберти был немедленно освобожден, а потом долгие годы служил в иностранном отделе ОГПУ.

В конце января 1919 года Александр Павлович снова был вызван на фронт, где принял командование 1-м армейским корпусом. Именно под его руководством Добровольческая армия, не обладая численным превосходством, взяла Харьков, Курск и

Орел. Уже в эмиграции бывшие белые офицеры считали, что это стало возможным только благодаря действиям Кутепова. Его спокойствие и выдержка даже в самые тяжелые минуты были хорошо известны всем добровольцам. Но особенно отчетливо эти качества Александра Павловича проявились уже в Галлиполи, куда русская армия эвакуировалась из Крыма. Барон Врангель был изолирован французами. Поддержанием духа офицеров занимался генерал Кутепов. Было сделано главное — потерпевшая поражение армия продолжала верить в свою правду. Были сохранены дух и воля к дальнейшему сопротивлению. Кто-то из бывших офицеров вспоминал уже в эмиграции: «В один из самых страшных моментов нашей белой жизни, в момент, казалось бы, предельного провала, на пустынной и суровой земле, в далекой чужбине вновь завеяли наши старые военные знамена. В «голом поле» день и ночь, беспрерывной сменой молчаливых русских часовых совершалась литургия Великой России!»

С самого утра, как рачительный хозяин, генерал Кутепов обходил своим неутомимым шагом весь городок и лагерь. Он всегда был тщательно одет, бодр и весел духом, словно окружающая обстановка самая обычная. Задерживался около тех, кто выполнял наиболее трудную и грязную работу. Со всеми здоровался. «У меня руки грязные, Ваше Высокопревосходительство», — говорил кто-нибудь из офицеров. «Руки грязнятся не от работы, — отвечал Александр Павлович и крепко пожимал руку.

«Галлиполийское сидение» продолжалось до конца 1921 года, после чего части армии генерала Врангеля были переведены в Болгарию и Югославию. Покидая турецкий полуостров, Кутепов сказал: «Уверен, что каждый из нас, вернувшись на Родину, будет с гордостью говорить: «Я был в Галлиполи». Тогда все верили в продолжение борьбы с большевиками, ждали начала нового кубанского похода, не желали признавать краха белой идеи. Уже через несколько лет бывшие добровольцы, по меткому выраже-

нию генерала Деникина, оказались рассеяны по всему миру. Но даже в эмиграции они надеялись услышать хорошо знакомый им приказ Кутепова: «Господа офицеры, вперед!»

Многим был памятен такой случай. Однажды Кутепов узнал, что Пражский университет открывает свои двери для русских студентов-эмигрантов. Ему удалось отправить в Прагу своих гал-липолийцев. «Помните, — говорил Александр Павлович, — вы сыны великой России, и вам на чужбине теперь более нем когда-либо, надо с достоинством нести русское имя и представитель-ство своей нации». В домашней библиотеке Кутепова хранились диссертации всех его студентов. Они, часто навещавшие своего командира, спрашивали, что им делать после получения образования. «Вам, молодым силам, придется строить Россию. Копите знания, вбирайте в себя все лучшее, что видите за границей, и не бойтесь никакого труда», — неизменно отвечал Александр Павлович.

***

Кутепову удалось невозможное. Весной 1923 года он уговорил великого князя. Для этого потребовались две встречи. Первая беседа, состоявшаяся в марте, была лапидарной. Николай Николаевич даже не пожелал говорить о своем возможном участии в антибольшевистской борьбе. Но твердый и решительный генерал от инфантерии добился второй аудиенции. Почти два часа он доказывал, что Николай Николаевич не может, не имеет права уклониться от своего долга перед Россией. И великий князь согласился: «В течение первых дней, последовавших за его торжеством, большевизм пользовался известной популярностью среди масс, население ему верило, но это время уже прошло. Главные русские вопросы, я вас прошу особенно обратить внимание на мои слова, могут обсуждаться и разрешаться только на русской земле и в соответствии с желаниями русского народа. Сам русский народ должен разрешить свою судьбу и выбрать режим. Будущая организация России должна быть основана на законности, порядке и личной свободе. Я не претендент и не эмигрант в том смысле, который придали этим словам во время революции. Я гражданин и солдат, желающий только вернуться домой, чтобы помочь Родине и согражданам. Когда по воле Божьей восторжествует наше дело, сам русский народ решит, какая форма правления ему нужна...»

Шестнадцать крупнейших эмигрантских организаций с восторгом встретили это известие. Строились планы, намечались руководители. Но прежде всего нужен был тот, кто возглавит тайную борьбу с большевиками. Выбор Николая Николаевича пал на Кутепова. Он вызвал генерала в Париж и предложил ему возглавить Боевую организацию. Александр Павлович был озадачен. Он прекрасно понимал, что к такой работе абсолютно не готов. Участник трех войн, он никогда не имел дело с контрразведкой. Кутепов долго колебался. И все же принял решение: он отдает себя в распоряжение великого князя. В тот же день Александр Павлович сообщил об этом генералу Врангелю.

Председатель Русского общевоинского союза себя иллюзиями не тешил. Он понимал, что, скорее всего, Боевая организация никакого грандиозного успеха не добьется, а люди погибнут. В худшем случае никаких успехов не будет вообще, ведь ЧК не дремлет и наверняка уже прорабатывает возможность внедрения в ряды кутегювцев нового Азефа. Не скрывая огорчения от решения своего друга и ближайшего помощника, 21 марта 1924 года Петр Николаевич Врангель отдал приказ об освобождении Кутепова от всех его обязанностей. В этом документе есть весьма интересный момент: «Дорогой Александр Павлович!Ныне общее руководство национальным делом ведется уже не мною. Ты выходишь из моего непосредственного подчинения и не будешь руководить теми, кого неизменно водил в бой и закаливал их в Галлиполи». Иначе говоря, председатель РОВС показывал: ничего общего с Боевой организацией Кутепова его союз не имеет.

Врангель вообще всячески пытался оградить «Русский общевоинский союз» от политических интриг. Особенно от монархистов. Ведь распавшиеся на легитимистов и сторонников Николая Николаевича группы постоянно апеллировали к армии. В этой ситуации главнокомандующий издал знаменитый приказ, запрещавший чинам РОВС вступать в политические организации: «При существующей политической борьбе против армии, несомненно, некоторые политические группы сделают все возможное, чтобы извратить значение этого приказа и отыскать какой-то тайный смысл в нем, дабы бороться против его осуществления.

Ввиду этого считаю нужным указать следующее:

Образование Русского общевоинского союза венчает упорную четырехлетнюю работу по объединению русского зарубежного офицерства с русской армией и подготавливает возможность на случай необходимости под давлением общей политической обстановки принять русской армии новую форму бытия в виде воинских союзов, подчинениях председателям отделов Русского общевоинского союза.

Это последнее соображение — дать возможность армии продолжить свое существование при всякой политической обстановке в виде воинского союза.

Никаких других целей образование Русского общевоинского союза» не преследует, что и надлежит иметь в виду в случае борьбы за проведение его в жизнь».

Этот приказ вызвал бурное недовольство всех «истинных» монархистов. И прежде всего — Маркова Второго. В письме к заместителю Врангеля генералу Миллеру он отмечал: «Не подлежит сомнению, что выступление великого князя обусловливается его убеждением в том, что действительно народ как в России, так и за рубежом желает и просит великого князя спасти Россию. Отсюда логически вытекает, что без получения доказательств поддержки со стороны армии и общественности этих важнейших составных элементов народа, великий князь и не выступит. Значит, все благомыслящие люди должны влиять и на армию, и на общественность, вообще на всех, чтобы все другие поддерживали великого князя. Усматривать в сем недопустимую политику я никак не могу.

Сообщаемые Вами слова великого князя о том, что армия должна быть вне политики, я понимаю как выражение общего принципа, а не как запрещение военным людям выражать свою преданность и беззаветную готовность идти за своим природным вождем на спасение гибнущего отечества.

Я обращаюсь к Вам как к истинно русскому патриоту с горячей просьбой:употребить Ваше влияние на генерала барона Врангеля и убедить его не становиться из-за весьма спорных формальных побуждений против стихийного устремления русских сердец. Военная дисциплина только выиграет, если командир армии не только не воспрепятствует, но сам разрешит и посоветует частям заявить им преданность великому князю».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.