Правда четвертая Правда об Иудаистской цивилизации

Правда четвертая

Правда об Иудаистской цивилизации

Аристократия помойки

Диктует моду на мораль.

Мне наплевать, а сердцу горько,

И бьет по печени печаль.

Уличная песня 1992 года

Что есть цивилизация?

«Цивилизация — это совокупность людей, стоящая между народом и человечеством» — такое определение цивилизации дал американский ученый Янч. Цивилизация стоит на «религиозно-культурном фундаменте». Одна из «мировых» религий формирует культуру какого-то огромного региона. Догматы, идеи и требования этой религии формируют отношение к миру всех, кто живет на этой территории.

Существуют мусульманская и христианская цивилизации, буддистская и конфуцианская (дальневосточная). Коль скоро существует совокупность людей, исповедующих иудаизм, следует сделать вывод и о существовании иудаистской цивилизации. Принадлежность к ней определяется не по крови. Мы уже видели и увидим еще много раз, как люди разных племен и народов принимают иудаизм. И совершают гиюр, входя в состав общин и начиная поклоняться Й`ахве целыми государствами. На всех этих людей, независимо от способа обращения, действует совершенно определенная пропаганда, к ним предъявляются требования, как бы исходящие из уст Творца. И психология этих людей изменяется в соответствии с религиозно-культурным фундаментом иудаистской цивилизации.

Поголовно грамотный народ

Со времен Вавилонского плена религиозный еврей попросту не мог, не имел права не учиться. «Познай Бога своего» — это религиозный завет. Причем познавать Бога надо было не чувственно, не эмоционально. Познавать надо было рационально, прилагая интеллектуальные усилия.

Религия требовала знать грамоту хотя бы так, чтобы самому прочитать священные книги. Надо было разбираться в религиозных вопросах хотя бы так, чтобы понимать, о чем и почему спорят книжники. Иудаизм после Вавилонского плена оказался отделен от племенной Земли, но «зато» прочно прикреплен к целой библиотеке священных текстов.

Можно сколько угодно забавляться, обсуждая бесплодный характер такого учения: мол, евреи обсуждали надуманные, ненужные в практической жизни, не подтверждаемые практикой постулаты. Кому и зачем-де нужно бесплодное умствование по поводу того, какой пророк и когда, по какому поводу и что изрек? Какой смысл в комментариях этих священных текстов, в комментариях на комментарии и в комментариях на комментарии комментариев?!

Сам тип этой учености породил не очень уважаемое в русской культуре словечко «талмудизм». Внесли его в русский язык, кстати, евреи — те, кто начал учиться далеко не одному только Талмуду.

Действительно, ведь не очень легко объяснить, какой смысл в том, чтобы выяснить, «почему в Экклезиасте сказано: «И муха смерти воздух отравляет» — в единственном числе, а не «И мухи смерти воздух отравляют» — во множественном числе». Или зачем помнить наизусть, где это сказано: «И ходили они от народа к народу»?[75]

Что проку в такой учености?

Талмудизм — это символ косности, узости, недоброй неприязни к «не своим», отрешенности от живой правды жизни, от реальности, от любви и уважения к миру.

От словечка веет скукой и пылью, и представляется невольно эдакий старый дурак, который сидит в пыльной скучной комнате и сам весь скучный и пыльный. Сопя и кряхтя, старик с безумно горящими фанатическими глазами скрипит пером, пишет никому и низачем не нужный трактат «О погублении души всех, употреблявших в пищу козий сыр»… или какую-нибудь еще злую нелепую чушь.

«Талмудическая» ученость действительно мало помогала в практической жизни. Но, во-первых, даже в начальной школе, хедере, учили хотя бы чтению, письму и счету. А ведь чтение, письмо и счет — весьма практические науки и основы всякого образования вообще.

Во-вторых, знание какой-то батареи текстов, умение помнить, какой текст или фрагмент текста откуда взят, умение понимать и комментировать эти тексты — это же основа всякой гуманитарной образованности! И русской в том числе. Вот вы прочитаете… ну, допустим, что-то из «Евгения Онегина» или, например: «И стал княжить он сильно // Княжил семнадцать лет», а ваши собеседники со смехом закончат: «Земля была обильна // Порядка только нет»[76], — чем отличается эта гимнастика для мозгов, эта веселая игра ученых людей, наконец, эта демонстрация хорошего образования от выяснения талмудически образованного еврея — где и почему сказано «И ходили они от народа к народу»? Да ничем!

Скажу даже больше. Знание таких текстов, образование в области литературы, истории, культуры, богословия было основой основ и в средневековой Европе, и во всех странах Востока вплоть до появления современной системы дифференцированного, научно обоснованного образования, основанного на компетентности, на знании фактов в самых разных областях.

А ведь многие в еврейских общинах учились не только в начальной школе, хедере, но и в высшей школе, в иешиве. Обучение в иешиве вполне можно сравнить с учением в грамматической школе Древнего Рима, в школе законников-легистов Византии, а образованного еврея — с ученым монахом Европы или ученым чиновником Китая, шэньши. Такое учение тоже совсем неплохо тренирует мозги. Для него нужно и знание грамоты, и память, и интерес к отвлеченному, и умение оперировать абстрактными понятиями, и способность применять то, что узнал в одном месте, в каких-то совсем иных сферах… Такое образование помогает выявить внутренний интеллектуальный потенциал человека.

Получается, учение, став религиозной нормой, потянуло за собой, сделало религиозной нормой другое выявление интеллектуального потенциала. То есть более угодным Богу, более важным и ценным для Него становился тот, кто учился лучше, тот, кто был умнее, обучаемее, обладал более гибким умом и более емкой памятью, умел связать между собой больше причин и следствий.

Нелепо ставить знак равенства между умом и образованностью, но связь между этими состояниями, конечно же, очень даже имеется: образованность не прибавляет ума, но помогает реализовать тот ум, который у человека есть. К тому же образование приучает совершать умственные усилия, напрягать интеллект, волю, растормаживать воображение и фантазию. Ведь «способности без трудоспособности вообще не заключают в себе существенной ценности»[77]. Учение приучает реализовывать способности, формирует и тренирует работоспособность.

Религиозной нормой для евреев сделалась реализация своих способностей. Чем биологически умнее был еврей, чем он был образованнее, тем он был религиозно совершеннее. Даже в такой сложной и мудрой религии, как христианство, возможен идеал святости без идеала образованности. В том же XX в. граф Лев Николаевич Толстой выводил типы святых, которые потому и святы, что неучены и дики. В одном из его рассказов ходить по водам оказывается способен только монах-отшельник, который и молиться Богу-то не способен — рот у него зарос волосом, потому что монах жил в скиту и разучился говорить. Или описанный И. С. Шмелевым поразительный случай, когда люди всерьез завидуют матери маленького дебила: он ведь угоден Богу, этот юрод[78].

Далеко не все христиане согласятся с идеями Льва Николаевича; современному россиянину как-то дико читать это место у Ивана Шмелева, но ведь само по себе разлучение двух идеалов — образованности и святости — позволяет сделать и такого рода изуверские выводы. А в иудаизме такой возможности нет. В иудаизме свят тот и только тот, кто образован.

Есть такое словечко на идиш: «шлемазл» — это что-то вроде еврейского юродивого. Это человек, совершенно отрешенный от реальной жизни, не способный ни заработать на жизнь, ни постоять за себя… Но «зато» посвятивший себя книжному учению, ушедший в толкования Талмуда или писание очередных комментариев на комментарии комментариев комментариев.

Такой шлемазл вовсе не уходит от мира, он продолжает жить в семье, а очень часто заводит и собственную семью. Содержать шлемазла — не всегда легкая экономически, но всегда почетная задача. Семьи со своими шлемазлами даже гордились тем, что вырастили такое сокровище.

Достаточно сравнить два типа «юродов» — грязного, полусумасшедшего русского юродивого и еврейского шлемазла, — и будет очень легко понять, почему при равных условиях евреи достаточно легко конкурируют с русскими.

Религиозной ценностью очень давно, по-видимому тоже с Вавилона, стало дать образование как можно большему числу людей; по возможности — всем вообще евреям.

Есть разные оценки, когда именно евреи достигли практически поголовной грамотности — по крайней мере, поголовной грамотности мужского населения. Самые горячие головы утверждают даже, что эта поголовная или почти поголовная грамотность народа достигнута уже в эпоху Вавилонского плена или в эллинистическое время. Скорее всего, это не совсем точно, но в конце концов какая разница, Две тысячи лет назад или «всего» восемнадцать веков назад практически вся иудейская цивилизация сделалась ПОГОЛОВНО ГРАМОТНОЙ. В любом случае это произошло на тысячелетия раньше, чем появились поголовно грамотные народы, относящиеся к другим цивилизациям.

Сквозь времена и страны

Возникали и рушились империи. Кричали религиозные реформаторы. Евреи оказывались в разных уголках мира, и возникали новые еврейские народы. Но каждый, принадлежавший к иудаистской цивилизации, должен был стать грамотным. Если принимал гиюр неграмотный, то его дети или внуки умели читать и писать. Срам, если ты неграмотен! Ты не познаешь Бога своего, ты неугоден Богу, ты не выполняешь его завет.

Наверное, в разных концах мира в разное время иудеи стали грамотны поголовно до последнего человека — кроме физически не способных освоить элементарную грамоту. Скорее всего, в Вавилоне или в Риме, Александрии или даже какой-нибудь диковатой Паризии сделать это было легче, чем в общинах, заброшенных волею Судьбы в дебри Грузии или Эфиопии. Но идеал был, и евреи старались приблизиться к нему по мере сил.

Уже в Средние века «грамотность мужчин была почти поголовной. Большая часть еврейского общества занималась духовными вопросами и, во всяком случае, была в состоянии следить за ними. Ученость была идеалом, ученый наиболее уважаемой личностью. Успехи в учении служили основой повышения в общественном положении…. Средний уровень образования в еврейских общинах равнялся только тому, на котором находились монастыри и школы при соборах (если не считать некоторых городов Италии)»[79].

Общины евреев ашкенази, обитателей Польши и Западной Руси, за свой счет содержали йешиву и юношей «бахурам», которые учились в иешиве. К каждому такому бахурам приставляли не менее двух мальчиков «неарим», которых он должен был учить. Дабы упражняться в преподавании Талмуда и в научных прениях, «каждый юноша со своими двумя учениками кормился в доме одного из состоятельных обывателей и почитался в этой семье как родной сын…

И не было почти ни одного еврейского дома, в котором сам хозяин, либо его сын, либо зять, либо, наконец, столующийся у него ошиботник не был бы ученым; часто же все они встречались в одном доме». В результате «нет такой страны, где бы святое учение было бы так распространено между нашими братьями, как в государстве польском»[80]. Забота об учении была важным общественным делом, которое И финансировалось не «по остаточному принципу», и занимало немало времени и сил руководителей общины. «При начальнике иешивы состоял особый служитель, который ежедневно обходил начальные школы (хедеры) и наблюдал, чтобы дети учились в них усердно и не шатались без дела. Раз в неделю… ученики хедеров обязательно собирались в дом «Школьного попечителя», который экзаменовал их в том, что они прошли за неделю, и если кто-нибудь ошибался в ответах, то служитель его крепко бил плетью, по приказанию попечителя, и также подвергал его великому осрамлению перед прочими мальчиками, дабы он помнил и в следующую неделю учился лучше. Оттого-то и был страх в детях, и учились они усердно… Люди ученые были в большом почете, и народ слушался их во всем; это поощряло многих домогаться ученых степеней, и таким образом земля была наполнена знанием»[81].

Битье, вколачивание науки трудно считать разумным способом учить молодежь. Но ведь и в христианских школах секли учеников еще совсем недавно. Грустно это, но такова история. К тому же ведь никакими розгами и плетьми невозможно заставить полюбить книжное учение. А религиозными заповедями — можно. И высоким статусом ученого человека — тоже можно.

«В иешиботах польско-литовских городов учащаяся молодежь пользовалась всеобщим уважением. Даже после того, как эти молодые люди оставляли ошиботы и становились купцами или арендаторами, они продолжали заниматься изучением Талмуда и дискуссиями о нем. Богатые члены общин, даже те, кто сам не отличался ученостью, старались заполучить в качестве женихов для своих дочерей выдающихся учеников иешибот, невзирая на их материальное положение. Таким образом, создалось еврейское руководство, состоящее из богатых и ученых»[82].

Вот такая перспектива — вдохновляла! И даже тот, кто подростком получал по заднице за леность и тупость, мог сколько угодно сердиться. Но старшие ведь не просто били — они показывали лучезарную перспективу. Путь в верха еврейского общества всегда лежал через науку. Имея равное с другим состояние, но будучи ученее и умнее, еврей получал преимущество. А не будучи умным и ученым, вообще мог забыть о социальной карьере.

Ведь для участия в руководстве общиной не всегда было обязательно быть богатым.

Другой человеческий тип

Поголовная грамотность евреев — не следствие высокого развития производства. Не жесткая необходимость, без которой не сделаешь какого-то важного дела. Это совершенно иррациональное, параллельное жизни религиозное требование. Для крестьянина, для работника физического труда знание грамоты и чтение книг совершенно не обязательно. Возможности, конечно, расширяет, но скорее теоретически, чем практически.

Поголовная грамотность скорее готовит кадры для какой-то более сложной работы. Тех, кто хотя бы теоретически может стать чиновником, руководителем, предпринимателем, купцом, приказчиком, интеллектуалом, врачом.

Но ведь не это главное. И для крестьянина, извозчика, грузчика в порту, портного, разносчика, мелкого торговца чтение книг раскрывает новые горизонты. Пусть он навсегда так и останется этим самым крестьянином или портным, но в его жизни будут присутствовать нечто высшее, какие-то отвлеченные духовные интересы. Это расширяет его личность, изменяет сознание, делает его намного более сложной и многогранной личностью. То самое раскрытие потенциала, пусть не приложенное к зарабатыванию на жизнь.

Часто приходится слышать, что образование «было недоступно» крестьянам или мещанам мелких городов России еще в начале XIX в. А почему, собственно, так уж и «недоступно»?! И почему оно так вот «недоступно» для всех вообще крестьян и людей тяжкого труда во всем мире, во все времена?!

Евреи в качестве испанских и французских крестьян делают совершенно то же, что крестьяне-христиане. Точно так же пашут и сеют, подрезают ветки и окучивают плодовые деревья, подвязывают виноградные лозы, таскают корзинки с фруктами и овощами, давят сок и т. д. И коз они пасут, и коров доят — точно так же. Но их головы заняты не только доением, подрезанием и вскапыванием.

Никто не мешал испанцам и каталонцам тоже учиться читать и писать. Прямой необходимости не было — но ведь были периоды, когда люди отдыхали от ежедневного тяжелого труда. Были выходные дни и праздники. Были долгие зимние вечера, когда ветер со Средиземного моря свистит над городками, задувая свечу. Были периоды летней жары, когда можно было отвлечься от вскапывания и прополки огородов, а убирать урожай еще не время.

Это время можно было потратить на чтение книг и на обсуждение прочитанного — а можно было на танцы, вино, веселье. А кто-то тратил и на запойное пьянство. Если евреи находили время и силы на чтение — могли найти и все остальные.

Точно так же и горожане. Граждане Древнего Новгорода до покорения его Москвой были грамотны практически поголовно. В том числе и водоносы, огородники, гончары и Плотники. Ведь никто не мешал этим людям заниматься чем угодно и распоряжаться своими жизнями, как они считают более правильным.

Если почти не знали грамоты жители Владимира и Чернигова — то вовсе не потому, что образование было им совершенно недоступно.

Еще в начале XX в. основная масса русского и украинского народов оставалась необразованной. Не могли учить грамоту и читать книги? Тяжелая жизнь так замучила? Но почему тогда образование стало вполне доступно «миллионам жителей гнилых местечек, старьевщикам, контрабандистам, продавцам сельтерской воды, отточившим волю в борьбе за жизнь и мозг за вечерним чтением Торы и Талмуда»?[83]

Ведь совершенно очевидно, что особых условий для учения этим старьевщикам и продавцам сельтерской воды никто не создавал. Это они тратили на учение свое время, кровное время, свободное от мелочной торговли. Не на питье водки, а вот на чтение Талмуда.

Иудаисты верят, что Господь Бог избрал еврейский народ, чтобы выковать из него некий новый тип человека. Именно так они трактуют свои отношения с Богом. Для того, мол, Бог заключал договор с Авраамом, гонял евреев по пустыне, посылал пророков, заставлял выполнять заповеди…

Не знаю, как насчет Бога, лично мне он ничего по этому поводу не сообщал. Но вижу очень хорошо: евреи и сами выковывали новый человеческий тип. Уже самым фактом грамотности евреи создали общество с новыми качествами своих членов независимо от их рода занятий.

Интересно, что евреи вообще придают культуре очень большое значение. Самые крупные, ведущие культурологи России и Европы, — евреи. Лотман, Вейнберг, Каган, Рабинович, Барг, Спивак, Клейн… Самое полное определение культуры в современной культурологи дано как раз П. И. Вейнбергом: «Отношение к самому себе, другим людям, обществу, живой и неживой природе, которое проявляется в практической деятельности и передается новым поколениям путем воспитания»[84].

Это отношение надо было изменить, чтобы стать поголовно грамотными (что и произошло в Вавилонии). А потом поголовная грамотность уже сама влияла на это массовое отношение.

Иудаизм и напряжение

Что же пришлось изменить? В первую очередь — саму религиозную основу иудаистской цивилизации. Иудаизм.

Христианство тоже создает тип активного, деятельного человека. Для нас идеал находится вне мира. Идеал — только у Бога. Материальный мир и в том числе сам человек весьма далеки от совершенства. Сравнивая мир с идеалом, христианин стремится если и не привести его к полному совершенству (что невозможно), то хотя бы приблизить к идеалу.

Сравнивая с идеалом самого себя, христианин вынужден делать вывод о своей греховности и делать принципиально то же самое — совершенствовать себя самого. Ведь в человеке, как мы верим, сталкивается высшее, божественное, и тварное, то есть животная, природная сущность. Тварное и божественное борются, и свободная воля человека определяет, что же именно в нем победит.

Христианство формирует в человеке некую тревожную черту, которой, похоже, начисто лишен язычник. Если мир — арена вечной схватки дьявола и Бога, то ведь никто заранее не сказал, что добро непременно победит. И уж конечно, оно не победит без участия людей… В том числе и без твоего личного участия. Мир требует постоянного внимания, постоянных усилий, постоянного усовершенствования. Христианин просто обречен принимать постоянное участие в созидательной работе и озираться вокруг в постоянной тревоге: а не происходит ли вокруг чего-нибудь неподходящего?! Чего-то, что требует его вмешательства, чтобы устроить божий мир хотя бы чуть более разумно?

Но если сравнить христианина с иудаистом, тут же выясняется: христианин — типаж все-таки более спокойный.

Ведь в мире присутствует Бог. Дух Святой разлит в мире, и мир хоть в какой-то степени, но благ и свят. Он совсем неплохо устроен и никак не оставлен Богом.

В мире уже был Мессия, и он недвусмысленно сказал, что еще придет в мир перед концом. Причем концом, который ничего особенно плохого не сулит ни уже умершим, ни дожившим до конца времен. Грядет суд, и каждый из нас получит по заслугам… Так что же мешает вести себя так, чтобы не вызвать Божьего гнева? Кроме того, Господь милостив. Мы — не только Его творения. Мы верим, что душа — от Бога. Бог присутствует в нас.

Устами Своего Сына Бог сказал людям, что мы — Его дети и что Он милостив к нам. Бог говорил с нами в понятных нам терминах: «Кто же, если сын попросит у него хлеба, даст ему вместо хлеба камень? И если попросит рыбы, кто же даст сыну вместо рыбы змею» (Матф 7.9–10).

А вот иудаист вовсе не считает, что в мире разлита божественная благодать! Мир не благой, хотя с тем же успехом и не отвратительный. Он просто есть — никак особенно не окрашенный, как и мир язычника. Мир дан человеку для прокормления, но — «в поте лица своего».

С этим неблагодатным миром, данным иудею для прокормления, можно поступать по-свойски, изменяя и преобразовывая. Но с другой стороны, ведь и не помогает никто…

Еврей гораздо больше предоставлен самому себе в этом мире, чем христианин. Его Отец гораздо меньше опекает его, и потому ему жить куда страшнее. Но с другой стороны, и сыновняя позиция у еврея слабее. Волей-неволей еврей сам принимает решения, без оглядки на Бога. Это даже не «на Бога надейся, а сам не плошай», это вынужденная взрослая жизнь в мире, где тебя никто не защитит.

Иудаист гораздо сильнее предоставлен в мире самому себе, намного меньше обнадежен Богом и утешен, чем христианин.

Это очень жестко открылось мне в обстоятельствах неприятных и трагических: не достигнув 41 года, умирал от рака мой друг. Страшно было видеть, как мечется молодой, умный и активный мужик, не в силах смириться со своей страшной судьбой.

Среди прочего, Дима обратился и к религии… Мама — еврейка, и позвал он раввина. Оказалось, раввин совершенно не способен утешить умирающего человека, примирить его с надвигающейся неизбежной смертью. Наверняка Диме еще и не повезло: уж конечно, есть на свете раввины — хорошие психологи, раввины — утешители, раввины — отцы родные. Но вообще-то раввин, как оказалось, очень отличается от христианского священника. Он — скорее юрист, законник, чем священник в христианском смысле этого слова. Его цель — не привести человека к Богу и не примирить человека с жизнью и смертью.

Раввин следит за исполнением данного Богом закона, бесчисленных Заповедей иудаизма. Его дело — рассказать прихожанину о Законе и проследить, исполняет ли он Закон. А отношения человека с Богом — дело глубоко личное и интимное. Это пусть каждый решает, как хочет.

Дмитрий умер католиком. Отец Максим сумел хоть в какой-то мере успокоить его и примирить с уходом из материального мира. Дима был хорошим человеком, крупной личностью, и я верю — он находится не в самом худшем месте.

Но его уход ясно показал мне, насколько иудаист предоставлен самому себе на этом свете. И насколько он, даже в свой последний час, оказывается один перед лицом Вечности и Бесконечности.

Иудаист обречен в мире чувствовать себя более одиноким, более ответственным и более взрослым, чем христианин.

Христианский и иудейский рационализм

Христианство приучает своих приверженцев к рациональному мышлению; наверное, это одна из самых рациональных религий, и это великий воспитатель. Самые принципы рационального познания были выработаны Церковью…

В конце концов, на чем основывается все учение христианской Церкви и ее миссия в мире? Да на том, что в годы правления императора Тиберия в одной из самых глухих римских провинций произошло НЕЧТО. Сплелся целый Глубок событий, которые могут иметь множество самых различных объяснений. Можно было верить или не верить в то, что Бог сошел к людям в своем Сыне; можно было не верить и в самого Бога, а верить в Ашторет, Ваала или золотого тельца Аписа.

И даже поверив в Бога и в его Сына, люди могли распространять самые фантастические слухи о том, что же все-таки произошло. Многие жители Иерусалима и всей Иудеи что-то видели, что-то слышали и как-то это все для себя поняли… уж как сумели, так и поняли. Можно себе представить, какие фантастические и нелепые слухи ходили вокруг Богоявления, если невероятнейшими сплетнями сопровождается каждое вообще значительное событие? Как волна самых фантастических слухов захлестывает такое событие, прекрасно показал М. Булгаков в своей «Белой гвардии».

Тем более во времена Христа фантазия людей не умерялась никаким образованием, даже таким скверным, какое получаем мы сейчас. А произошедшее событие было даже важнее, судьбоноснее для современников, чем вход в Киев Петлюры или свержение Украинской Директории.

До сих пор на Переднем Востоке цветут самые фантастические религии. Вроде и единобожные, но экзотические и странные. Например, йезиды[85].

Семь Вселенских соборов III–VII вв. стали рассматривать все эти слухи, мнения, отголоски, рассказы. Соборы постарались привести в систему все, что известно о Христе, и отделить достоверные сведения от явно недостоверных.

Изучили более 20 одних только Евангелий, и лишь 4 из них были признаны заслуживающими доверия; эти Евангелия от Луки, от Марка, от Иоанна и от Матвея Церковь считает каноническими, то есть удостоверяет своим авторитетом — это истина. Остальные Евангелия названы апокрифическими — то есть за их подлинность и достоверность сообщаемого в них Церковь не может поручиться. Там, на Соборах, и были заложены принципы того, что мы называем сейчас «научным аппаратом» и «доказательностью». Применяют эти принципы вовсе не одни ученые, но и врачи, и следователи, и агрономы, и писатели — все, кому по долгу службы надо добираться до истины сквозь нагромождения случайных сведений, а порой и сознательных попыток лгать.

Но в том-то и дело, что иудаизм требует еще более рационального, еще более критического отношения к жизни. Тот уровень обработки информации, который типичен только для интеллигентных гоев, стал обычен практически для всех или почти всех евреев еще во времена Вавилона.

В мире ведь нет Бога. Бог не пронизывает этот мир, как Дух Святой. А раз так, нет никаких причин не познать этот Мир полностью и до конца, не разложить его на части, не изучить его механику… Более того — это изучение тоже ведь богоданная задача, ведь книжное учение и задачу понимания священных текстов так легко приложить и к задаче изучения природы. Евреи не раз ставили христиан в тупик этими требованиями к жесткому рациональному познанию. В том числе и в области божественного. Когда евреи ставят под сомнение евангельские истории, выявляя в Евангелиях разные неточности и сомнительные, с их точки зрения, детали, спорить с ними непросто.

Каббала

Читателю может показаться это дикостью — но ведь и идея Каббалы тоже очень рациональная в своей основе. Для человека в древности, в Средневековье было несомненно, что в основе Мироздания лежат какие-то скрытые от него, но несомненные идеальные законы: порядки связанных между собой чисел, геометрические фигуры, словесные формулы. На этом основана магия: если знать тайные связи между явлениями, если уметь управлять ими, можно творить добро и зло, стать могущественным, как античный бог типа Гефеста или Аполлона. А Каббала — это очень еврейское учение, и христиане тут только ученики.

Широко известен тот факт, что к Каббале прибегали многие ученые Средневековья. Менее известно, что Каббала оказала влияние и на Гегеля, и на Маркса, и на Фрейда. Между Диалектикой Господина и Раба у Гегеля, Буржуазией и Пролетариатом Маркса, Папой и Сыночком в Эдиповом комплексе у Фрейда нет, в общем, такой уж большой разницы. Они созданы по сходной модели, и схему эту можно увидеть на каббалистическом «дереве сефирот».

Сейчас похожие схемы тоже невероятно популярны в Европе под названием «фрейдо-марксизма».

Сейчас опубликовано много каббалистических книжек — но в самых корректных сразу разъясняется, что излагаются в них только самые общие, самые простые и доступные законы Каббалы[86]. Для проникновения в глубины каббалистического учения нужно много времени, упорное учение, и это далеко не безопасно.

Проникновение в тайные замыслы Бога… Попытка понять его намерения и желания… Для христианина в Каббале и в магии есть нечто еретическое — уже вторжением в области, которые Бог по разумению своему скрыл от человека. Скрыл? Значит, знал, что делать, и нечего в них лезть слабыми человеческими ручонками, извращенным человеческим умишком.

А вот для еврея нет греха, нет ереси в познании этих тайных законов. Сама религия подталкивает его к такому занятию. Много ли может познать еврей из такого рода изысканий — это уже второй вопрос. Главное — путь открыт, и ряды каббалистов не убывали с древности до XX в., а временами число их резко возрастало.

Еврей не мог заниматься изучением Каббалы до достижения 39 лет. И даже достигнув этого возраста, он должен был получить разрешение раввина. А разрешение ему давали, как правило, если уже были дети. Есть сыновья? Производишь на раввина впечатление психически устойчивого человека? Можешь заняться Каббалой…

Сами евреи уверяли меня, что тут присутствует забота не только о самом человеке: вдруг у него от занятий Каббалой крыша поедет? Но и забота о том, чтобы, если и случится что с человеком, от него остались бы дети.

Забота о генофонде

Вообще забота о своем генофонде очень характерна для евреев. Тут тоже присутствует религиозная заповедь: «плодитесь и размножайтесь». И Бог сказал Аврааму: мол, если исполнишь мои заветы, будешь послушен — сделаю твое потомство многочисленным, как песок пустыни.

В христианском мире не раз появлялись группы людей, требовавших от своих членов иметь детей перед опасным мероприятием. В некоторых семьях английской и скандинавской аристократии был обычай: в первый поход брали не парня, а молодого мужчину, у которого родился первый сын. До этого парня брали на охоту, в плавания и путешествия — но не в боевой поход. Туда, откуда порой не возвращались, шел только тот, кто обеспечил себе наследника.

Но это — обычаи отдельных семей, и они не очень типичны для европейцев. Сколько прекрасных парней погибло, не оставив потомства! А ведь с ними погибали и целые Генетические линии, возможные направления развития.

Так же погибали и генетические линии монахов.

Приходится признать: евреи с их устойчивой традицией женить детей рано, чуть ли не подростками, заботились о своем генофонде намного больше, чем христиане. Они не только требовали раскрывать свои таланты и способности, но и заставляли сохранять генетическое разнообразие.

Ожидания Мессии

Для иудеев Мессия в наш мир еще не пришел. Он может Прийти в любой момент, но ведь никто не знает, когда именно и где… Мессии в еврейской жизни появлялись постоянно, только в одни периоды от «мессии» до другого «мессии» происходили века, а то они шатались просто толпами, почти как пророки в VIII–IV вв. до Р.Х. по Иудее.

Около трехсот раз являлись разного рода жулики, объявлявшие себя мессиями. Саббатай Цви в Турции XVII в. — это только самый известный.

Или вот красочная история еще одного прихода еврейского «мессии». Польский парень и еврейская девушка тайно встречались, и стал у девушки расти животик (ну, не было контрацептивов в XVII в., что тут поделаешь).

— Не плачь, моя ненаглядная, я помогу беде.

— Замуж возьмешь?! Я выкрещусь.

Но парень придумал, по его мнению, получше. Вечером, когда вся семья грешницы сидела за ужином, в окно влетел здоровенный булыжник, и замогильный голос возгласил:

— Радуйся, Соломон! На тебе почиет благословение Авраама, Исака и Якова и лично Пана Бога! Твоя дочь вскоре родит Мессию!

Слышали это многие, а во что хочется, в то и верится. Иудеи как-то не обратили внимания, что говорил-то голос почему-то по-польски и что Господу Богу зачем-то понадобился булыжник. Они стали окружать девицу всяческой заботой, в местечко стали стекаться паломники… Все бы хорошо, но вот родила она дочь… Это единственное, чего не мог, конечно же, предусмотреть бедный парень.

Смешно? Не очень, потому что мне как-то и не хочется думать о судьбе девушки, а особенно «незаконного» малыша.

Но история показывает, как напряженно ждали евреи Мессию. Занятие, которое открывает не очень веселую перспективу: постоянно сталкиваться с новыми «мессиями» и выяснять — подлинные они или очередная подделка. Каждый может оказаться и подлинным, вот ведь в чем дело! Так, что расслабляться верующему еврею не приходится.

Вот и получается — мало того, что религия делает еврея образованным, она еще и заставляет его быть самостоятельным и ответственным. И недоверчивым. И критичным. И думать, думать, думать, думать, думать…

Иррациональная жажда рационального

Иудаизм заставляет ко всему относиться рационально. Но без иррациональных элементов никакая культура попросту не существует. Необходимо не только знать и понимать, но и чувствовать, признавать, эмоционально присоединяться и отвергать. Культура и сообщает человеку, как он должен относиться к разным сторонам действительности, что он должен чувствовать в тех или иных случаях, какие стороны жизни признавать, к чему присоединиться и в какой степени.

Невозможно сказать, что евреи меньше подвержены воздействию любых чувств или интуиции, чем представители других народов. Они охотно создают и распространяют разного рода мифы, в том числе и мифы о самих себе. Среди них — миф о своей невероятной рациональности.

…В логике этого мифа евреи дают логические объяснения всему на свете — в том числе и мифологии. То есть возникают-то мифы на основе чистейшей воды коллективных эмоций, но «…евреи особенно, по моему ощущению этого народа, нуждаются в том, чтобы неопровержимые логически доводы закрепили эмоции: иначе результат той же Пропаганды будет шатким и временным»[87].

Еврею важно не почувствовать, что церковь или дворец красивы, а доказать или объяснить, что они совершенны и прекрасны. Ему важно проверить алгеброй гармонию, убедиться в том, что за его ощущениями и эмоциями стоят логические доводы, что его душевные движения — вовсе не какие-то сантименты, а вполне даже положения, обоснованные логикой и подтвержденные всеми данными науки.

Всякие сильные стороны характера являются продолжением слабых, и наоборот. Евреи любят подводить теоретическую базу под вещи, которые вообще бессмысленно осмысливать логически. Например, под склонность слушать прибой или любовь к печеным булочкам. Мало ему экзистенции — так сказать, слушать и есть… Нет же, ему необходимо доказать всему миру, что печеные булочки полезнее жареных и что звук прибоя гармонизирует его внутренний мир.

Смешно? Не очень, потому что еще Чарльз Дарвин говорил — имеет смысл время от времени проделывать самые идиотские эксперименты. Например, он играл перед цветами в саду на скрипке… Эффекта не было. Но! Но в середине XX в. было установлено: растения на музыку реагируют. И еще как! Темп роста разных цветов увеличивается от музыки от 10 до 20 %… Конечно же, это выяснили ученые, вооруженные такими приборами, какие Дарвину и не снились. Но ведь получается: его идея в своей основе была верной…

Дарвин же разбрасывал камни на территории своего сада: хотел выяснить, с какой скоростью они будут уходить под землю. Не выяснил, потому что не успел. Но уже в XX в., наблюдая за этими камнями, археологи приходили к довольно любопытным выводам — как раз о скорости погружения камней в почву.

В точности так же, как вот Дарвин, многие евреи лезут с логикой и стремлением исследовать в такие области жизни, куда нам лезть просто не приходит в голову… А жаль! Порой результаты у них получаются не менее потрясающие, чем у Дарвина.

Самые интересные рассуждения о том, как воздействует на человека музыка, я слышал от одного московского еврея — сотрудника Дмитрия Хворостовского и от одного преподавателя красноярского Института искусств. Другие музыканты — люди ничуть не менее высокой квалификации. Но именно еврейский музыкант связал форму скрипки с характером ее звуковой гаммы. Именно он произвел интересные и неоднозначные разыскания в самых разнообразных областях, связанных с музыкой. Результаты оказывались в разной степени убедительные, но порой совершенно потрясающие. Впрочем, даже если рациональный подход и логика решительно ничего не дают, мало кто из евреев откажется от их упорного применения. Еврея иррационально влечет рациональное, и с этим ничего нельзя поделать.

Эмоциональное отношение к учению

Очень многие черты еврейской культуры свидетельствуют о таком эмоциональном отношении к книге, грамоте, образовании во всех сферах, которые свойственны лишь культурному меньшинству других народов.

Любовь к книгам — это ведь не только любовь к текстам и к умным мыслям. Это любовь к виду букв, старых желтеющих страниц, к запаху бумаги и переплета, облику библиотеки, ко всем бесчисленным атрибутам чтения.

Образованные люди всегда любили все это и старались, чтобы их дети тоже полюбили строгий мир библиотек, письменных принадлежностей и текстов. Вопрос: сколько поколений в каждом современном народе любили науки и искусства и сколько были приохочены к ним с детства?

Средневековый равви Симха из Витри с XI в. оставил нам описание обряда начала учения: «Когда человек приводит в школу сына, то для него пишут буквы на доске… и умывают его, и одевают в чистые одежды, и взбивают для него три яйца, и приносят ему яблоки и другие плоды, и всячески ухаживают за большим мудрецом, который отправился в школу. И берут его под руки. И ведут в синагогу, и кормят халами с медом, яйцами и фруктами, и читают ему буквы. А потом намазывают их медом на доске, и велят слизывать, и возвращают его матери»[88].

Замечу, что описание это не только очень подробное, но и очень эмоционально насыщенное, какое-то «вкусное», прямо как «яблоки и другие плоды». Автор буквально упивается этой сценой, наслаждается тем, как ребенка трех лет Приводят в школу. Сами слова «большой мудрец», обращенные к малышу, показывают совершенно современное, Отечески теплое отношение к ребенку. Евреям приятно приобщать мальчика к учению, они сами это все любят и предчувствуют, сколько увлекательных открытий у него впереди!

Как верно действуют они с точки зрения психологии: старшие показывают ребенку, что учиться вкусно и приятно. Даже сами буквы и те намазаны медом в самом буквальном смысле слова! Как хорошо…

Такая сцена очень близка не одним евреям, а человеку всякого вообще образованного слоя. Сама сцена того, как ухаживают за «большим мудрецом» пяти или шести лет, радует родительское сердце. Просто приятно представлять себе этого ребенка, сосредоточенно слизывающего мед с доски. Приятно мысленно видеть и взрослых людей, делающих праздник из его первого школьного дня. Само расплывается в улыбке лицо, стоит вообразить себе этих людей, Умерших тысячу лет назад.

Разница между евреями и всеми остальными тут в том, что образованный слой в любом европейском народе до середины — конца XIX в. очень тонок. Кучка образованных оставалась окружена толпами совершенно темных сородичей. Большинство людей всех народов от египтян до русских начала XX в. остались бы как раз совершенно равнодушны к такому описанию. А евреи полностью входили в этот самый образованный слой. И получается, что эмоции российского или немецкого интеллигента, жителя торговой республики Флоренция или средневекового монаха хорошо понятны даже еврею, занимающему самое скромное положение в своем обществе. Но не всегда так уж хорошо понятно соотечественникам этих людей.

Самостоятельность и активность

Образование, рациональность, жесткая оставленность еврея один на один с последними вопросами бытия имеют понятное следствие. Люди этой цивилизации просто вынуждены не полагаться ни на кого, кроме самих себя. Там, где Бог словно бы держит христианина за руку, еврей предоставлен сам себе. Это сказывается в решении умозрительных вопросов бытия в мире, решении вопросов жизни и смерти. Немецкие философы XVII–XVIII вв. говорили о «стоянии перед смертью», как о бытийном состоянии человека: только человек вполне осознает свою конечность в этом мире. Еврей иначе стоит перед смертью, чем христианин. Для него меньше предрешено. Неведомый, непостижимый и грозный еврейский Бог совсем иной, чем у христиан. Наш любит людей, опекает их, интересуется их делами. Еврейский… Непонятно, что ему вообще от нас надо! И насколько уж он там относится к нам по-отечески, это совершенно неизвестно.

Еврей иначе и стоит перед жизнью. Перед множеством вопросов и проблем, которые ставит перед ним жизнь. И эти вопросы ему приходится решать более самостоятельно. Не от этого ли своеобразный и горький еврейский юмор? Тот классический еврейский смех сквозь слезы?

Впрочем, для еврейского юмора есть и другая причина…

Расширение сознания

Широта сознания человека определяется, во-первых, количеством причинно-следственных связей, которые он может понять, которыми он способен оперировать и которое может использовать. Тут очевидно преимущество любого образованного над любым необразованным.

Во-вторых, широта сознания определяется пространственным и временным кругозором. Чем шире тот и другой — тем шире сознание человека.

Кругозор же евреев и в пространстве, и во времени обычно оказывался намного шире, чем у их окружения.

Века и тысячелетия, до начала XX в., 99 % людей жили на плоской, как лепешка, Земле. А над ними раскачивались звезды. Но и тогда еврей жил в более широком пространстве, чем основная масса людей.

И в эпоху Персидской, и в эпоху Римской империи несколько сотен тысяч человек свободно перемещались по Громадному пространству от Евфрата до Атлантики. Остальные десятки миллионов жили очень неподвижно и почти не знали, что происходит вне самых маленьких регионов.

Если взять исторические хроники Средневековья, то просто поражаешься убожеству и провинциализму тогдашнего человека. Все, что происходило даже в соседних областях с Баварией, Северной Италией или Лангедоком, оставалось почти неизвестно и почти неинтересно людям.

А на протяжении всего этого времени еврей имел знакомых и родственников в разных странах Европы, а то и мусульманского мира. Дела сородичей, живших за сотни и тысячи километров, обсуждались самым живым образом, а ведь для этого приходилось говорить о странах с другим климатом, другими нравами, историей и экономикой.

Многое изменилось после Великих географических открытий XVI–XVII вв. Но изменилось — для трети или для Половины населения Голландии, Бельгии, Британии, для 10 % населения Франции и 5 % населения остальных стран Европы. А евреи и в X в. имели почти такой же широкий кругозор, как эта меньшая часть самых развитых стран мира. Поголовно.

То же самое — и в истории. О локальных хрониках отдельных княжеств просто не хочется говорить. Христианский автор Средневековья начинал, как полагается, — с Адама. Но стремительно пробегал историю всего человечества до того, что его интересовало по-настоящему: до истории последних двух-трех веков, его собственной земли или княжества.

Но ведь даже гордо названные «Всемирные истории» Полибия (II в. до Р.Х.), а потом Николая Дамасского и Диодора Сицилийского — это история СВОЕГО мира. Для римлян и эллинов его глухо провинциальная история действительно была мировой. Эта история античных людей и тех жителей Переднего Востока, которые сумели и захотели принять эллинистическую культуру. Не только весь остальной мир, но и неэллины «внутри» эллинистического мира совершенно их не интересуют.

История, быт, нравы, религии жителей Сирии, Египта, Вавилонии им и неинтересны, и неизвестны.

Точно таковы даже «Всемирные истории» Нового времени и XIX в. Это — история европейских народов — их войн, их экспансии, их государственного и культурного развития. То, что было ДО античности, в этих историях сводится к нескольким страницам истории Египта. То, что вне Европы, — не интересно в принципе.

Полибия совершенно не интересует мнение фракийцев или гарамантов о римском владычестве. Но точно так же и для О. Егера турки — это только «дикари», сугубо «внешний» фактор его «Всемирной истории».

А евреи жили в несравненно более «длинной» истории. Еще в XIX в. 90 % поляков и белорусов просто не слыхали о существовании Древнего Вавилона и самое общее — о жизни Древнего Рима. А еврей изучал идеи, мнения и споры талмудистов, живших за две или за две с половиной тысячи лет до него.

Мало того, что он слыхал о существовании других исторических эпох. Еврей изучал не просто древнюю историю — а ИСТОРИЮ СОРОДИЧЕЙ. Во многом это чистейшей воды миф, но получалось: еврей психологически жил в очень долгой СВОЕЙ истории. Он осознавал, что история его народа, история, которая имеет к нему лично самое прямое отношение, началась тысячи лет назад и продолжается сегодня. Мы до сих пор изучаем историю как историю разных народов и цивилизаций. Рим, Средневековая Европа, Британия XVIII в. как бы и имеют к нам некоторое отношение…

Но именно что некоторое. Это истории предков… Истории чего-то похожего — но все же не своего.

Для современного россиянина нечто до конца родное появляется разве что в России рубежа XVIII и XIX вв. Есть люди, которые так же воспринимают и XVII в., как нечто до конца «свое», лично присвоенное. Спор протопопа Аввакума с патриархом Никоном, избрание Романовых на престол, Украинская война для них — это события, значимые для них личностно.

Но ведь и это сознание людей «книжных», образованных. Массовое сознание русского народа еще в начале XX в. вовсе не было отягощено таким грузом знания истории.

И вообще — ну подумаешь, триста лет!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.