Застой Николая I
Застой Николая I
Еще один «застойный» период — правление императора Николая I (1825–1855).
Трудно найти императора, которого в России оболгали бы больше Николая… И тупой он, и солдафон, и грубиян, и жестокий до умопомрачения. Правда, знавшие его лично отмечали рыцарственный дух императора, его любовь к справедливости, законности, порядку. Страшен был? Видимо, не очень, потому что сослуживцы его не боялись. Император лично вникал в детали, бывал в военных частях, осматривал фортификационные сооружения, учебные заведения, служебные помещения, государственные учреждения. Он делал замечания и порой устраивал «разносы», но всегда одновременно давал советы, как изменить ситуацию.
После яркого, веселого времени, в котором шли сплошные войны с Наполеоном (погибла половина русского дворянства в трех поколениях), в пору Николая было скучно. Подумаешь, три блестяще выигранные войны: Кавказская 1817–1864, Русско-персидская 1826–1828, Русско-турецкая 1828–1829. В этих войнах не было ни таких чудовищных потерь, ни угрозы самому существованию России. Скучища…
При Александре I было веселее еще и потому, что на престол сел соучастник убийства собственного отца, а закончилось — то ли восстанием, то ли последним дворцовым переворотом, то ли первой революцией: восстанием 14 декабря 1825 года. А между этими событиями заговоры при Александре плелись не меньше 5–6 раз. Самые близкие друзья царя разочаровывались и точили кинжалы борцов с тиранией… Вот это жизнь!
Николай и правда был такой скучный, насквозь законный, положительный… При нем не было НИ ОДНОГО заговора. То ли всех желающих по делу 14 декабря повывели, то ли дворянская махновщина натерпелась страху и не смела. И вообще все сделалось стабильно, предсказуемо.
Очередная подлая сказочка — про серых, скучных царедворцев Николая. Якобы он всегда назначал на должности только самых заурядных людей, якобы считал, что только посредственности могут исполнить его волю, не умствуя. Только вот «странность» — правление Александра полно великолепными военными… Да и как без них, если войны практически не прекращаются?
А вот серьезных администраторов было мало… появился было М.М. Сперанский, но его веселые, приятные люди «эпохи Александра» съели и не поморщились. А царь зависел от этих чудесных веселых людей, начинавших день с шампанского и к вечеру лыка не вязавших. Со Сперанским, обвиненным в шпионаже, он, может быть, и без особого удовольствия, но расстался.
Это скучный ефрейтор на троне, Николай, возвысил Сперанского, дал ему графский титул, и при нем Сперанский систематизировал все русские законы…
Вообще Николай, вопреки распространенному мнению, очень хорошо умел привлекать к работе талантливых, творчески одаренных людей. Как сказали бы мы сейчас, умел «формировать команду». Его правление — время таких звезд, как полководец фельдмаршал светлейший князь И.Ф. Паскевич, министр финансов граф Е.Ф. Канкрин, министр государственных имуществ граф П.Д. Киселев, министр народного просвещения граф С.С. Уваров.
Он и сам работал… чуть не написал — «работал, как Брежнев», и его окружение тоже. Близким знакомым император говаривал: «Я тружусь, как раб на галерах».[141]
Правление Николая — это 24 комиссии по отмене крепостного права. В 1861 году освободили-то вовсе не «почти всех» крестьян, как до сих пор пишут «прогрессивные», но малограмотные люди. А всего 28 % населения. Большую часть работы по освобождению крепостных сделали без всякой помпы в годы правления Николая.
Правление Николая — это отмена ассигнаций и финансовая реформа Канкрина в 1839 году.
С конца XVIII века в Российской империи сложились, как ни сложно это сегодня представить, две параллельные денежные системы: серебряный рубль, обеспеченный запасами драгоценного металла в казне, равный 100 серебряным же копейкам. И бумажный ассигнационный рубль, не обеспеченный ничем, кроме доверия населения к власти, и равный 100 медным копейкам.
Соотношение серебряного и бумажного рубля все время менялось, ассигнации все дешевели. В 1800 году за бумажный рубль давали 55 копеек серебром. В 1812 году, накануне войны с Наполеоном, — 35, а в 1825-м, в год восстания декабристов, — 30 копеек серебром.
Ведь ассигнации были совершенно смешными бумажками. Купюры в 25 рублей легко переделывались в ассигнации достоинством в 75, переписывая двойку на семерку. Подлинность бумажных денег удостоверялась подписями сенаторов, ставившимися на купюрах, и лишь с 1787 г. — подписями чиновников банка. Эти подписи тоже легко подделывали.
Наполеон Бонапарт перед нападением на Россию велел напечатать фальшивых ассигнаций, по одним данным, на 100, по другим — даже на 200 миллионов рублей. То-то французы за все щедро расплачивались русскими деньгами!
Сам масштаб подделки показывает, как плохо были защищены ассигнации. Часть фальшивок распознавали легко, потому что их печатали люди, плохо знавшие русский язык. И на купюрах вдруг красовалось: «обманывается на серебро». Или наполеоновские фальшивомонетчики ленились ставить на купюрах разные номера и серии.[142]
Но иногда фальшивомонетчики старались на совесть. Некоторые фальшивые купюры ходили до 1849 года, до изъятия из обращения всех ассигнаций. Они были практически неотличимы от подлинных, и даже современными средствами их не всегда можно распознать.
Мне доводилось спрашивать специалистов: есть ли у них уверенность, что все хранящиеся в музеях купюры — подлинные? Такой уверенности у них не было.
Великий реформатор Сперанский в 1810 году предлагал изъять все ассигнации из обращения и вместо них ввести кредитные билеты по «общему курсу», то есть на основе равенства курсов металлических и бумажных денег. А кредиты обеспечивать серебром.
Александр I на такую меру не решился, а вот Николай I — решился. В 1839–1843 гг., его министр финансов граф Е.Ф. Канкрин вывел из обращения ассигнации и ввел кредитные билеты, разменные на серебро. До 1849 года билеты и старые ассигнации обменивались на ассигнации нового образца.
Культура? Период правления Николая I Павловича — время Пушкина, Батюшкова, Лермонтова, Гоголя, Федотова, Брюллова… даже трудно всех назвать. Да и долго.
И очень многие получили поддержку от правительства и лично от императора.
Либеральные писатели-современники, и первый из них Герцен буквально демонизировали Николая. Несомненно, он стремился подчинить себе литературу, бывал крут.
Николай обрек на годы солдатчины Полежаева, арестованного за вольные стихи, дважды распорядился сослать на Кавказ Лермонтова. По его распоряжению были закрыты журналы «Европеец», «Московский телеграф», «Телескоп», преследовался П. Чаадаев, запрещен к постановке в России Ф. Шиллер.
Но если почитать Герцена и современных либералов, например Эйдельмана, получается какое-то чудовище на троне. И ни слова не говорят эти пристрастные люди про то, что именно Николай освободил из ссылки Пушкина, принял его и, когда Пушкин признался, что 14 декабря был бы с заговорщиками, поступил с ним более чем милостиво.
В 1828 году Николай прекратил дело против Пушкина об авторстве «Гавриилиады». Дело реально грозило Пушкину Соловками, но Александр Сергеевич передал лично царю, в обход следственной комиссии, свое письмо… О чем шла речь в письме, достоверно неизвестно до сих пор. Но, судя по многим проговоркам, сознавался в авторстве. И император опять его простил.
Ни Александр, ни Николай никогда не доверяли полностью «изменчивому, как море», Пушкину, видели в нем потенциально опасного «вождя либералов». За поэтом велась полицейская слежка, его письма перлюстрировались. Как при Александре, так и при Николае он был «невыездным».
Но это Николай I избавил поэта от общей цензуры — а ведь общая цензура того времени была гораздо жестче и осторожнее царской. Он поручил Пушкину подготовить записку «О народном воспитании» (которую Пушкин не подготовил), называл его «умнейшим человеком России», первым читал и делал «дельные замечания» по «Истории Пугачева», давал ему деньги в долг и старался приблизить ко двору.
Типичный миф — о том, что придворный чин камер-юнкера был слишком низок для Пушкина, поэт был унижен чином, дававшимся только совсем молодым людям. В действительности были и 40- и 45-летние камер-юнкеры. Пушкин просто не хотел вообще служить, любые обязанности его тяготили.
Но Николай сделал его камер-юнкером… А Александр? Александр сделал его мелким провинциальным чиновником на недавно завоеванном, опасном и малокультурном юге.
Пушкин прохладно относился к назначению, высказывался о нем непочтительно, мог позволить себе не приходить на балы, на которые Николай приглашал его лично. Ах, эта вольная натура поэта! Александр Сергеевич вместо официальных балов предпочитал общение с литераторами или друзьями. Николай выказывал ему недовольство, искренне огорчался: ведь он считал свое назначение фактом признания поэта, предложением ему дружбы…
А после гибели Пушкина Николай I Павлович назначил пенсию его вдове и детям.
Он стремился ограничить выступления в память о нем? Да… но не из страха перед «вольнолюбивым Пушкиным». Александр Сергеевич, помимо всего прочего, нарушил высочайшее повеление о запрещении дуэлей. В очередной раз пренебрег волей императора.
Черта, сближающая правление Николая с «нашим» «застоем» времен Брежнева: страх гласности, попытки не обсуждать общественных проблем. Царь не хотел публичного обсуждения, постановок, публикации многих книг.
Но во время представления «Ревизора» хохотал так, что выскакивал в коридор.
И Александринский театр император поддерживал.
Он сам писал стихи и рисовал.
«Чувство юмора, присущее великому князю Николаю Павловичу, хорошо видно в его рисунках. Друзья и близкие, встреченные типажи, подсмотренные сценки, зарисовки лагерного быта — сюжеты его юношеских рисунков. Все они исполнены легко, динамично, быстро, простым карандашом, на небольших листах бумаги, зачастую в манере шаржа. Он имел талант к карикатурам и самым удачным образом схватывал смешные стороны лиц, которых он хотел поместить в какой-нибудь сатирический рисунок».[143]
А еще он был очень увлечен коллекционированием предметов искусства, заложив тем самым начало будущего Эрмитажа.
«Не желая ни в чем уступать Европе, он задумывает построить в Петербурге общедоступный музей по самому последнему слову музейной техники. Новый Эрмитаж — его детище, его гордость, его вклад в нашу культуру. Посетив его в последний раз незадолго до смерти и окинув своим «инспекторским» взором величественные и поистине великолепные залы, император с удовлетворением заметил: «Да, это действительно прекрасно».[144]
«Застой», при котором неподвижна, авторитарна система власти, но при котором выигрывают войны, освобождают миллионы людей, реформируют финансовую систему, поддерживают Пушкина и Гоголя, основывают Эрмитаж… В таком «застое» много привлекательного.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.