Комментарии

Комментарии

Слово «комментарии» значит «толкования», «разъяснения», все равно что «примечания». Автор предпочел слово «комментарии», потому что оно звучит как-то элегантнее и научнее, чем просто «примечания», и безусловно вызовет к себе со стороны читателя больше внимания и уважения.

Предлагаемые читателю комментарии отличаются от обычных тем, что написаны они не каким-нибудь посторонним для автора лицом, а самим автором, что придает им особенное, можно сказать, двойное значение. Упоминавшееся нами изречение «Важен не Шекспир, а комментарии к нему» в данном случае нисколько не применимо, так как здесь уже нет деления на что-то важное и не важное, на Шекспира и не Шекспира. Здесь, так сказать, все важено, все — Шекспир (не в буквальном, конечно, смысле, а в переносном).

Еще одним преимуществом подобного рода автокомментариев является то, что автор не ограничивался простым толкованием того или иного малопонятного слова, а попутно пускался в новые рассуждения и высказывался по интересующим его вопросам, как говорится, сверх плана, что, конечно, небезразлично для читателя.

В предлагаемых читателю комментариях автор дает название комментируемой статьи, после чего указывает непонятное слово, фразу или часть фразы, предварительно указав номер страницы, на которой эта фраза находится. Если читатель забыл, к чему комментируемая фраза относится, он всегда может разыскать ее на указанной странице и подновить в своей памяти. Больше никакой специфической читательской квалификации для чтения комментариев не требуется, и можно переходить к чтению. Итак…

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Стр. 7. «Что игумену можно, то братии — зась». В прежние времена существовали (а кое-где существуют и посейчас) так называемые монастыри, в которых жили так называемые монахи. Эти монахи именовали себя совокупно братией. Среди этой братии был один самый главный монах — нечто вроде командира или директора монастыря, который назывался игуменом. Иногда игумен позволял себе какое-нибудь непотребство, к примеру, напиться пьяным. На это обычно смотрели сквозь пальцы. Но если такую же штуку позволял себе обыкновенный монах, то его всячески срамили и даже наказывали: накладывали эпитимью (заставляли часами стоять на коленях, отбивать по сто поклонов в день и пр.). Если монах оправдывался, указывая, что такое же непотребство учинил сам игумен, ему говорили: «Что игумену можно, то братии — зась». «Зась» в переводе на обыкновенный русский язык означает — «нельзя», «запрещается».

Приводя эту пословицу, автор как бы хочет сказать, что те вольности, которые допускают в своих произведениях великие мастера слова, не к лицу, однако ж, рядовой писательской братии, потому что, что же будет, если каждый начнет позволять себе вольности? Всяк сверчок, как известно, должен знать свой шесток и не уподобляться тому самонадеянному раку, о котором сказано в поговорке: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней».

Стр. 8. …как сказал один неизвестный литературовед: «Важен не Шекспир, а комментарии к нему». Весьма возможно, что вышеприведенные слова относительно Шекспира сказал не литературовед, а человек какой-нибудь другой профессии и, может быть, даже не неизвестный, а вполне, так сказать, известный. Назвав его неизвестным, автор только хотел сказать, что для самого автора он не известен, или, попросту говоря, автор не знает, кто именно это сказал. Предположение, что изречение это принадлежит все же литературоведу, основано на том, что с его, литературоведовой (не литературоведческой!) точки зрения важны действительно комментарии, а не сам Шекспир, поскольку сам литературовед пишет отнюдь не сочинения Шекспира или какого-нибудь другого автора, а лишь комментарии к ним, каковые (комментарии, то есть) и являются для него основным делом.

Весьма, вместе с тем, возможно, что это крылатое изречение принадлежит какому-нибудь известному остряку или юмористу. Однако и в таком случае острота этого остряка как бы отражает (осмеивает) точку зрения литературного буквоеда, который до такой степени зарылся в свои комментарии, что забыл о самом предмете исследования (в данном случае о Шекспире) и считает его за нечто второстепенное.

Нетрудно заметить, что эта смешащая нас острота построена на иронии, так как автор ее говорит противоположное тому, что думает, то есть называет важным как раз не то, что является в данном случае важным.

Изучая подобного рода остроты, разгадывая, что лежит в их основе: ирония, преувеличение (гипербола), каламбур, парадокс, метафора или сравнение, молодой человек и сам может постепенно научиться острить. О пожилых мы не пишем, полагая, что им уже не до того. Молодой же человек, то есть человек, вступающий в пору цветения, хочет как можно больше острить, главным образом для того, чтобы привлечь к себе внимание противоположного пола, который, как известно, ценит в мужчине часто скорее ум, нежели физическую красоту. Впрочем, и при красивой внешности способность блеснуть остроумием нисколько не помешает.

Стр. 9. Эту мысль прекрасно выразил один петух… Петух — самец курицы, то есть птицы из отряда куриных. Обладает ярким оперением, красным мясистым гребнем и ужасно противным пронзительным голосом, которым он «поет», то есть издает крик, напоминающий слово «кукареку», в связи с чем это петушиное «пение» иногда называется кукареканием. В настоящее время петух — птица редкая. Раньше в изобилии водился в Подмосковье и других дачных местностях. Существует поверье, что кукарекал петух обычно перед рассветом, как бы предвещая наступление утра. Но это неправда. Некоторые особенно горластые экземпляры кукарекали всю ночь напролет, так сказать круглосуточно, что очень мешало дачникам.

В результате мер, предпринятых по борьбе с вредными влияниями шума на нервную систему дачников, петух в настоящее время почти совершенно вывелся и встречается в Подмосковье крайне редко.

Когда-то существовали любители петушиных боев, так как птица эта чрезвычайно драчливая, и если только сходились где-нибудь два петуха, они тут же затевали между собой «бой», то есть старались побольней ковырнуть друг друга своими носами, называемыми у них клювами, или оцарапать когтями. Существовали также любители петушиного «пения», но теперь этого ничего нет.

НА БЕРЕГУ МОРЯ

Стр. 14. …внушало удивительное чувство гармонии. Возможно, в данном случае более уместно было бы говорить не о чувстве гармонии, а о чувстве композиции, то есть положительной эмоции, переживание которой внушается нам зрительным восприятием соразмерности целого и его частей. Однако, если говорить об ощущениях, то обе эти эмоции (или чувства) сродни друг другу. Гармоничность в музыке ощущается нами, когда каждый звук звучит согласно с другими звуками, в результате чего у нас не возникает желания, чтобы какой-нибудь из звуков умолк или начал звучать по-иному. Точно так же композиционность (в зрительном восприятии) ощущается нами, когда каждый отдельный предмет (или элемент изображения на картине) находится как бы на своем месте, и у нас не возникает беспокоящего нас желания убрать, передвинуть, перевернуть тот или иной предмет, поменять их местами — в общем, так или иначе разрушить композицию или уничтожить картину. Таким образом, хотя музыкальная гармония и живописная композиция действуют на разные органы чувств, но результат, то есть испытываемая нами эмоция, наше душевное состояние, одинаковы в обоих случаях, что дает нам основание заменять в случае надобности одно слово другим. Такая замена обычно делается ради поэтичности, художественности изложения, так как всегда более художественным считается сказать что-либо не прямо (не в лоб), а намеком, иносказательно. Так, например, часто, вместо того чтоб написать просто «лошадь», мы пишем «благородное животное», а читатель уже самосильно догадывается, что мы имели в виду самого обыкновенного, самого простого, так сказать, коня; или вместо того чтоб написать «звери», мы пишем — «наши четвероногие друзья» и т. д. Как сказал один известный философ: «В искусстве важнее — не знать, а догадываться».

НУЖНО ЛИ НАЗЫВАТЬ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ ПРЕДКАМИ И КОНЯМИ И О ДРУГИХ ПОДОБНЫХ ВОПРОСАХ

Стр. 24. Татьяна Ларина. Героиня романа в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Это она влюбилась в вышеозначенного Евгения Онегина и написала ему известное всем письмо:

«Я вам пишу — чего же боле?

Что я могу еще сказать?»

Не будем, однако ж, опошлять своим небрежным прикосновением этот дивный поэтический образ. Скажем только, что и в наши дни находятся девушки, которые пишут письма, если не современным Евгениям Онегиным, то хотя бы в редакции молодежных газет, озадачивая их вопросами глубоко философского содержания, вроде следующего: «Может ли девушка первой объясниться в любви понравившемуся ей мальчику и через сколько дней можно начать целоваться с ним?»

Но не будем все же и их судить слишком строго. Такие вопросы часто бывают внушены подобного же рода письмами, время от времени появляющимися на страницах комсомольской печати, и жаркими дискуссиями, разгорающимися вокруг них. Как говорится: «Как аукнется, так и откликнется». Вот и идет это непрекращающееся аукание, захватывающее все более широкие круги умов и сердец. Это, безусловно, неприятности мелкие. Однако ж «и мелкие неприятности, — как сказал Джонатан Свифт, — могут отравить жизнь. Если нет крупных».

Но до этого, кажется, еще далеко.

Стр. 24. Наташа Ростова. Одна из героинь романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир», к которому мы и отсылаем любознательного читателя. Книга вообще-то, честно говоря, толстая, но стоящая. По многочисленным наблюдениям автора, человек, даже не имеющий аттестата зрелости, но прочитавший «Войну и мир» и того же «Евгения Онегина», чем-то выгодно отличается от благополучно закончившего десятилетку, но не удосужившегося прочитать эти произведения или прочитавшего их пятое через десятое, как часто читают школьники, понуждаемые не интересом к чтению, а лишь надвигающимися экзаменами.

ЕЩЕ ОБ ОДНОМ, ВСЕМ НАДОЕВШЕМ ВОПРОСЕ

Стр. 29. Мещанин хорошо понимает, что он не семи пядей во лбу. Поэтому и не пытается жить по своему разумению, а тщится, чтоб у него все было в аккурат, как у других людей. «Мещанин, — писал А. М. Горький, — существо ограниченное тесным кругом издавна выработанных навыков, мыслей, и в границах этого круга мыслящее автоматически». По другому свидетельству того же А. М. Горького, который, как известно, был знатоком в этом вопросе: «Мещанин хочет плясать на всех свадьбах и быть покойником на всех похоронах» (то есть быть в центре внимания, попросту говоря). Вот и поди, сочетай тут! И мыслить приходится автоматически, и в центре внимания хочется быть. А что делать, если оригинальных мыслей нет как нет? Автоматически же они не приходят в голову! Но без этого невозможно и в центре внимания быть. Вот и приходится бедному мещанину выкручиваться: заимствоваться оригинальностью у других, заниматься трюкачеством, выкрутасами, псевдоноваторством, вытаскивать на свет божий полузабытое старье, выдавая его за нечто новое, за модерное, за свое. о детских игрушечках, глупых шуточках, удобствах для взрослых и пр.

Стр. 38. Стол для козлистов. Козлисты — любители «забивать козла», то есть играть в домино. От обыкновенных, нормальных людей отличаются тем, что, играя в домино, любят громко стучать по столу костями. Ведь что бы, казалось, стоило положить на стол костяшку тихо, спокойно. Нет! Обязательно надо со стуком, бряком.

Без этого бряка и игра уже — не игра, и ощущение такое, словно воздуха не хватает. Уж сколько выступали в печати по этому поводу, сколько карикатур рисовали — ничто не помогает.

В доме, где живет мой знакомый, козлисты облюбовали во дворе место под окнами. Стонут все жильцы от первого до четвертого этажа включительно. Никто не может отдохнуть спокойно после работы или заняться чем-нибудь. Да и попробуй, отдохни тут, когда то и дело — стук да стук! Ляп да ляп! — словно по голове хлопушкой, да еще и междометия разные.

Однажды, прогуливаясь в районе Тушино, недалеко от канала, каким-то образом я забрел на пустырь позади кино «Метеор» и очутился возле глухого высокого забора, огораживавшего какую-то законсервированную стройку. Неподалеку — заброшенный, наполовину заполненный желтой глинистой водой котлован. Несколько ям, забросанных мусором, среди которого преобладали проржавевшие жестянки из-под компота… Тишина — никого нет, и только простой деревянный стол, сколоченный из грубых досок, с крепкой крышкой и огороженный, словно крепость, со всех четырех сторон низенькими лавочками, напоминал о существовании людей. И невольно в голову лезла недоуменная мысль: «Для чего стол? Место самое что ни на есть безлюдное, и притом прозаическое!» Однако чем-то знакомым в то же время веяло от стола. Уже не раз я видел подобные незатейливые, кондовые столы во дворах, казалось бы, самой природой предназначенные для «забивания козла». И уже воображение само собой рисовало козлистов, мирно усевшихся вокруг стола и усердно стучащих своими костяшками здесь на пустыре, вдали от людей, которым они могли помешать.

И мое воображение не обмануло меня. Впоследствии я неоднократно видел этих симпатичных людей, оказавшихся жителями вновь отстроенного дома на другом конце пустыря. Они, как говорится, радикально разрешили задачу: и сено, как говорится, было цело, и козлисты, то бишь, козы — сыты. С одной стороны можно было стучать костями до одурения, но с другой стороны — это уже никому не могло повредить. Кроме самих стучавших, конечно.

Стр. 46.…ни в каких крутых мерах воздействия не нуждающиеся. Нет, как видно, все же нуждающиеся! Вот уже два года прошло с тех пор, как была опубликована эта статья («Литературная Россия» от 6 января 1967 г.), а передачи «Спокойной ночи, малыши» как шли, так спокойненько и идут себе в те же часы, то есть непосредственно перед отходом детишек ко сну. И действительно: что сотрудникам телевидения до того, что пишут в газете! Мало ли чего там написать могут! Кстати, о телевидении на самом деле пишут столько, что сами телевизорщики, очевидно, уже давно приобрели стойкий иммунитет ко всякого рода печатным высказываниям, и для того, чтобы произвести на них хотя бы ничтожное впечатление, нужны какие-то особенные, крутые или сверхкрутые меры. Мы, однако ж, никаких мер предлагать не собираемся. Автор, в сущности, сказав в своей статье правду, сделал, что мог, и от него больше требовать нечего. Как написал Жан-Жак Руссо в своей «Исповеди»: «Мое дело сказать правду, а не заставлять верить в нее».

Основная беда в смотрении детских передач перед отходом ко сну далеко не в том, что ребенок после этого будет плохо спать или ему приснится что-нибудь нехорошее. Беда в тем, что вырабатывается привычка вообще смотреть телевизор на ночь, что может с годами привести к тому, что человек без телевизора вообще не заснет или заболеет каким-нибудь тяжелым заболеванием, вроде ночного недержания мочи, а то и чего похуже.

Вообще-то мы очень привыкли к разным демографическим и статистическим изысканиям и исследованиям. Вот пройдет еще лет двадцать или пятьдесят, и какой-нибудь демограф обнаружит, что из граждан, смотревших на ночь телепередачу «Спокойной ночи, малыши», на 10 % больше шизофреников, чем из числа не смотревших, на 20 % больше паралитиков, на 52,4 % больше разведенных жен и мужей, на 43,75 % больше погибших под колесами городского транспорта, на 7,7 % больше заболевших ишиасом или сибирской язвой и т. д. Вот тогда-то мы и начнем чесаться, а пока этого не произошло, мы, как говорил мой кишиневский знакомый, плохо чешемся по разным вопросам. о старых песочницах, волшебных лавках, смелых замыслах и золотом осле.

Стр. 54. …за те деньги, которые он получает с детишек за год, можно отлить его фигуру из чистого золота в натуральную величину… Да не подумает какой-нибудь наивный читатель, что все это сказки или какие-нибудь фельетонные выдумки. Вышеописанный осел на самом деле существует на свете и живет в Московском зоопарке. Имя этого осла Валет. С виду это обыкновенный осел, каких много. Однако ж внешность часто бывает обманчива. Помимо того что Валет великий труженик, он еще и незаурядный актер, творческая личность, как теперь принято говорить. Кроме того, что он по целым дням трудится не покладая рук (вернее было бы сказать, не покладая ног), катая по целым дням вокруг клумбы детишек в коляске, он еще выступает в Большом театре (Государственный академический Большой театр — ГАБТ) в балете «Дон Кихот» возит на своем многотрудном хребте актера, играющего роль Санчо Пансы.

Нужно сказать, что к своей славе бедняга Валет привык и ничуточки не гордится. С блеском выступив перед отборной публикой, то есть перед счастливчиками, которым удалось разжиться билетиком в Большой театр (ГАБТ), он на другой день как ни в чем не бывало катает детишек вокруг излюбленной клумбы. То, что говорилось нами о рябчиках, петушиных гребешках, королевских коттеджах, — безусловно, ирония, или, лучше сказать, просто шутка. Из тех денег, которые буквально сыплются на ослиную голову, Валет берег лишь столько, сколько нужно на небольшую охапку сенца или на малую толику овсеца (по праздничным дням), остальные же денежки идут на покрытие разных прорех, на замазывание различных дыр, на приобретение новых животных, которые, как известно, отнюдь не бессмертны и требуют себе замены, ну и, как говорится, и т. п.

Стр. 54. Короче говоря, гоните деньги обратно. Конечно, можно было бы скалькулировать все это как-нибудь так, чтобы с детишек брали бы не больше того, что стоит кормежка и незатейливый уход за этим неприхотливым животным. Есть, однако же, опасение, что это могло бы оказаться невыгодным самим детям. Сделавшись малодоходным, это мероприятие перестало бы интересовать администрацию зоопарка, и, лишившись привычных доходов, она постепенно могла бы прикрыть его. Ослов и пони, на которых можно кататься, не стало бы в зоопарке, и детишкам оставалось бы разве что кататься лишь друг на дружке (а это, кстати сказать, они могут делать и без всякого зоопарка).

Таким образом, сами детишки заинтересованы (как это ни странно на первый взгляд) в сохранении статус-кво, то есть в сохранении существующего положения, если говорить по-русски. а, б, в…

Стр. 57… на пожарной цистерне — «В» (вода, значит), на хлебном фургончике — «X» и т. д. Только буквы эти надо писать хорошим, простым, немодерным шрифтом. Бывает, ребенок хорошо знаком с какой-нибудь буквой в ее обычном, так сказать, классическом начертании. Но перед этой же буквой на игре или игрушке, изображенной художником, выше всего на свете ставящем свои художнические искания, он, бедняжка, стоит, словно баран перед новыми воротами, не решаясь войти в свой родной двор, бессознательно чувствуя в то же время, что над ним кто-то не то потешается, не то издевается, или, в лучшем случае, думая, что на этот раз он встретился с каким-то совсем незнакомым знаком, который еще предстоит изучить.

Все же следовало бы уважать ребенка, следовало бы его любить, потому что не любить его, право же, не за что!

Стр. 59. Стоимость такой азбуки будет не дороже обычных кубиков… Надо сказать, что такая азбука будет азбукой-викториной 2-й ступени. Азбука-викторина первой ступени будет еще проще. На ней не будет картинок. Слева азбука, и справа азбука, может быть, даже не вся, а какая-нибудь группа букв. Малыш, соединивший попарно две одинаковые буквы, получит психопоощрение в виде засветившейся лампочки. Это нужно, чтобы на первых порах ребенок научился различать буквы. Ведь вначале они для него все на одно лицо, все — просто-напросто непонятные закорючки.

Стр. 61. На это можно сказать с уверенностью: не засыплем. Автор смело может считать себя хорошим предсказателем. С тех пор как появилась эта статья («Литературная газета», 21 июня 1966 г.), прошло немало времени, однако с тех пор никаких таких игровых материалов в продаже не появилось. Никаких таких книжечек для угадывания букв, никаких плакатиков или картинок, никаких настольных игр, никакой самой самомалюсенькой викториночки. Хоть бы конфеты «Азбука» выпустили, но и того нет.

Может быть, все это так уж трудно, что и сил не хватает. Да уж чего, казалось бы, труднее десятиэтажный дом построить, но и то строят ведь. Ну, когда надо, конечно. Или, может быть, кому-нибудь кажется, что эти мероприятия не такие чтоб уж чересчур радикальные, что ли? То есть не такие, в результате которых грамота как бы сама собой в рот полезла бы. Да ведь этого никто и не ждет. Это мероприятия, лишь в какой-то небольшой степени облегчающие овладение грамотой, чуть-чуть, так сказать, немножечко. Но ведь и затрат никаких дополнительных (как, скажем, на конфетные бумажки) не требующие.

Недавно в журнале «Курьер ЮНЕСКО» (апрель 1968) мне попалась статья о том, что в Эквадоре, где многие жители еще неграмотны, выпущены спички, по которым можно учиться грамоте. На каждом спичечном коробке — картинка с изображением какого-нибудь предмета, написано слово, этот предмет обозначающее, и большая первая буква этого слова (все, как на тех же кубиках). Здесь же в журнале фотография со всеми этими ликбезовскими этикетками. Очень мило, я бы сказал. Взрослому человеку трудно обойтись без спичек. Он то и дело хватается за коробок, и если будет видеть на коробках буквочки, то невольно будет и задумываться об их значении. Во всяком случае, букварь всегда под руками, особенно у курящего.

Ну, у нас-то все взрослые давно грамотны, им такие спички и ни к чему, а детишки еще не курят, да и не стоит им в руки спички давать. А вот конфетки-то они любят. Да и грамоте им как раз самое время учиться. Так что на конфетки с буквочками можно было бы как-то пойти.

Стр. 62…без всякой предварительной подготовки. Очень выразительное, красивое слово: «Предварительный». Происходит от слова «варить» и обозначает нечто предшествующее чему-либо более важному, существенному, например варке пищи или чего-нибудь другого. Перед тем как варить, скажем, чай, надо предварительно (чувствуете: предварительно!) запастись заваркой чая, сахаром, стаканами или чашками, из которых пить, предварительно развести огонь и т. д.

От этого же слова «варить» происходят и такие слова, как «предварительность», «предварение», а также существовавшая некогда «предварилка», то есть место предварительного заключения. Таким образом, слова, в которых, казалось бы, нет никакого сходства, оказываются сходными не только по звучанию, но и по смыслу.

ВТОРОЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС

Стр. 69. …на душе у него будет уже не так радостно… Автор, конечно, хочет сказать, что на душе у ребенка вовсе не будет радостно, но говорит в такой форме, будто ему все же будет радостно (не так, правда, как прежде, но все-таки). Сообразительный читатель, безусловно, понимает, что автор здесь опять-таки прибегает к иронии, то есть говорит противоположное тому, что думает. Это дает ему возможность, не растрачивая лишних слов, напомнить нам, что ребенку в такой момент все же должно быть радостно. Если ему, однако ж, не радостно, то мы, следовательно, ему чего-то недодаем, в чем-то его обездоливаем.

Стр. 70. А помочь ему нужно теперь. И только теперь. И это нетрудно сделать… Теперь (именно теперь) это уже, пожалуй, и потрудней будет! (Статья была опубликована в «Литературной газете» 7 декабря 1951 г.) Если раньше Калитину на то, чтоб одолеть курс начальных наук, давалось четыре года, то теперь мы даем ему на это тяжелое дело только три года. Правда, некоторые особенно сердобольные педагоги спешат помочь Калитину (а заодно вообще покончить со всяческим второгодничеством), обещая переводить его из класса в класс даже в том случае, если он систематически отстает по какому-нибудь предмету.

Недавно я присутствовал в редакции одной из газет на так называемом «круглом столе», посвященном вопросам школы. На этом совещании вполне солидные, казалось бы, опытные педагоги говорили примерно так:

— Ну не идет у парня грамматика или арифметика! Что тут поделаешь! Не оставлять же его из-за этого на второй год!

А другие подхватывали:

— Да, да! И Белинский, говорят, получал в школе двойки. А Ньютон? А великий Эйнштейн? Эти просто не вылезали из двоек, да еще по математике!

Тут уже в административно-педагогическом порыве как-то забывалось, что если у парня сегодня «не идет» арифметика, то завтра «не пойдут» и алгебра, и геометрия, не говоря уже о физике, химии и других предметах, изучение которых невозможно без знания элементарной математики. Ведь не все же у нас Ньютоны или, скажем, Эйнштейны! Если же у парня никак «не идет» грамматика и ничего с этим поделать нельзя, то, выходит, школа не даст этому бедняге даже элементарной грамотности, без которой невозможно не только учиться в старших классах, но вообще невозможно достойно жить.

Думается, что выступающие с подобными предложениями школьные работники понимают, что если переводить из класса в класс всех парней, у которых что-нибудь «не идет», то найдутся среди них и такие, которые к моменту окончания школы не будут иметь необходимых знаний (то есть ни в зуб ногой, что называется). Но во всяком случае и на это готов ответ:

— А такому, — говорят, — не будем давать аттестат зрелости. Вместо аттестата будем вручать справку «в том, что он прослушал курсы предметов». Вот как!

Разговоры о таких справках, равно как и о вышеуказанном способе избавления от второгодничества, ведутся уже давно, и даже в печать проникли (см. статью «Быть или не быть второгодничеству». — «Известия», 3 июня 1968 г.).

И опять мы как-то не задаемся вопросом, что значит такая справка для самого прослушавшего курсы этих самых предметов. Ведь это не что иное, как удостоверение в глупости — диплом дурака! И не думаем мы, какое большое спасибо нам скажет сам выпускник за такой, если его можно так назвать, «аттестат незрелости», когда войдет в возраст и чуточку поумнеет.

— Ну, я-то был дурак, — скажет. — Не понимал, что делаю. Но они-то, взрослые, умные люди, что думали? Уж лучше бы они одернули меня вовремя, ну, на второй год оставили, что ли, я бы им в ножки поклонился сейчас за это. Разве я думал тогда, что значит выйти в жизнь о таким «аттестатом» в кармане!

Я, впрочем, не допускаю мысли, что подобного рода псевдоаттестаты могут быть когда-либо введены. Поговорим да и забудем! Но меня интересует другая, так сказать психологическая сторона дела, а именно вопрос, как устроена наша психика? Как-то странно она у нас иной раз устроена. Нам почему-то иногда кажется, что вся задача состоит не в том, чтобы взяться за дело засучив рукава, а в том, чтоб провести в жизнь какое-нибудь решение, осуществить очередную реорганизацию, после чего дело уже пойдет как бы само собой, без каких-либо усилий с нашей стороны.

И доводы в пользу такого очередного мероприятия всегда находятся.

— Да зачем нам тратить народные деньги на обучение второгодника, на сидение его в одном классе! — убежденно говорим мы. — Лучше мы дополнительно позанимаемся с ним — и все будет в порядке. Вот не оставим его (как он этого ждет от нас) на второй год, а переведем его, собаку этакую, в следующий класс с плохими отметками, да обяжем учительницу дополнительно заниматься с ним, вот он увидит, что так от нас не отвертится, и возьмется за ум.

И уже не принимаем мы почему-то в расчет, что если надо все же дополнительно заниматься с учеником, то лучше делать это, когда отставание только началось; что здесь, как и© медицинской практике, лучше начинать лечение при первых признаках заболевания, а не тогда, когда болезнь успела пустить глубокие корни. И уж если думать о выгоде, то выгоднее все же деньги, отпущенные на дополнительные занятия, истратить пораньше, пока второгодник еще не стал второгодником или тем, кем мы решим его называть, когда перестанем называть второгодником. А его, этого будущего «бывшего второгодника», как ни назови (его хоть ангелом назови и сразу в десятый класс переведи), а легче от этого никому не будет. Ибо, как справедливо сказал однажды Ходжа Насреддин: «Сколько ни говори „халва“, а во рту сладко не станет».

Отсюда вывод: от слов надо переходить к делу, го есть, попросту говоря, надо получше учить ребят, особенно маленьких. Им ведь трудней, чем тем, кто постарше.

Мне лично кажется, что судьба ученика (и будущего человека, следовательно) в основном решается в первом классе. Конечно, по разным, случайным причинам он может застрять и во втором, и третьем, и четвертом, и даже в десятом классе, но и в этих случаях многое будет зависеть от того, как ребенок учился в первом классе. В первый класс детишки приходят очень разные (из разных семей, из разных коллективов) и не только по своим склонностям, характерам и здоровью, но и просто по подготовке. Здесь, как нигде (как никогда потом), важен индивидуальный подход, умение и желание прийти на помощь в нужный момент. А это все не так легко. Это надо уметь. Этого надо хотеть. По-моему, легче быть профессором и преподавать студентам дифференциальное исчисление или квантовую механику, чем возиться с детишками и учить их чтению и грамматике.

Преподавание в первом классе — дело очень трудное, очень серьезное, и притом очень ответственное, и очень почетное. Вот об этом мы как-то не думаем, а это и есть самое важное. Гораздо важней, чем вопрос, по каким программам учить.

О ВЕЖЛИВОСТИ, ВОСПИТАННОСТИ И ЧУВСТВЕ СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА

Стр. 79. Имеются и вполне безупречные люди. И таких множество, я бы сказал — подавляющее большинство. Такие люди, я бы сказал, — как воздух, наполняющий все наше околоземное пространство, который, несмотря на свою, казалось бы, абсолютную чистоту и прозрачность, всегда содержит какое-то количество пыли. Если всю эту пыль собрать в одном объеме, то на кубический метр чистого воздуха ее не наберется небось и кубического миллиметра. При обычном освещении ее и не видать вовсе. Но когда в затененном месте солнечный луч выхватит эти ничтожные, мерцающие, как бы толкущиеся в пространстве частички и представит нам их в виде яркой полосы или светящегося столба, нам начинает казаться, будто мы уже не воздухом дышим, а чистой пылью.

Конечно, мы отдаем себе отчет, что это всего-навсего безобидная пыль, а не какие-нибудь радиоактивные осадки, губительные для здоровья, точно так же, как понимаем, что обычная невоспитанность, проявляющаяся в некотором невнимании к людям, это все же не ругань, не сквернословие, не мордобой, так что нечего, казалось бы, караул кричать… А все-таки возникает иной раз желание подышать чистым воздухом. Так уж человек устроен. Ему всегда чего-нибудь да не хватает, и когда, казалось бы, совсем хорошо — хочется, чтоб еще было лучше.

Стр. 84. …Иначе он не сидел бы в вагоне, как пень, когда рядом стоит девушка… Среди газетных выступлений на темы воспитания нередки статьи о школьных походах, авторы которых умиляются по поводу того, что парни в пути и на привалах вели себя «по-рыцарски»: таскали на себе большую часть клади, не позволяли девчатам носить воду из ручья, а учительницу и вовсе освободили от всякой ноши. Что и говорить, это прекрасно! Но ведь одно дело то, что происходит в своей среде (дома, в школе, у себя на работе). Чего не сделаешь, чтоб не прослыть неотесанным чурбаком среди людей, с которыми постоянно встречаешься, мнением которых дорожишь, от которых, может быть, даже как-то зависишь. Другое дело — там где-то: в глубинах метро, в недрах автобусов, где никакая собака тебя не знает и даже фамилии не спрашивает. Вот там-то и видно, каков ты на самом деле, а не каким хочешь казаться; истинно ли ты воспитанный человек, то есть сумел ли ты воспитать в себе добрые чувства к людям или попросту выполняешь предписанные правила, стараясь прикрыть дешевенькой позолотой необделанную древесину своей души.

ОБ УПОТРЕБЛЕНИИ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ

Стр. 88. …если, конечно, ее (чахотку) не прикончил целебный кавказский воздух. А может, и чахотки никакой не было. Бывают ошибки в диагнозе (и довольно часто!). В таких случаях излечиться можно не только путем употребления сухого вина марки «Каберне», но и путем употребления любого другого вина, а также хлебного кваса и даже простой водопроводной или колодезной воды.

Стр. 90. …употребление напитков превращается в церемонию красивую, сопряженную с радостью человеческого общения. Во! Общения! Это как раз то, чего так хочется человеку «под градусом». Ради общения он хоть на стенку полезет. Я знаю одного выпивоху, который, как только наберет свою норму, сейчас же выходит на улицу, ухватится руками за фонарный столб и начинает общаться с ним, развивая различные общественные, политические и даже сугубо личные темы. Известно, что водка развязывает языки. Язык же в развязанном состоянии начинает болтать всякую чушь, и хозяину (хозяину языка) уже, в сущности, безразлично, есть у него собеседники или нет. Он способен беседовать хоть со столбом. Даже и при наличии собеседников каждый из них твердит что-то свое, не слушая других. В этом нетрудно убедиться, послушав разговор в какой-нибудь подвыпившей компании. Следует только помнить, что для успеха эксперимента самому необходимо оставаться трезвым, иначе может создаться иллюзия, что разговор ведется по всем правилам классической риторики и поражает глубиной мыслей.

Стр. 100. …нельзя победить с помощью ханжеских деклараций. Ханжество, если сказать проще, означает лицемерие. Обычно пьющие ругают трезвенников ханжами, то есть лицемерами, притворщиками. Они-де, вишь, тоже пьют, но умело скрывают. Таким образом, к пороку пьянства трезвенникам приписывается еще порок лживости, скрытности, лицемерия, в результате чего непьющий человек считается чем-то вроде подлеца, прощелыги или мерзавца. Проследите, если в какой-нибудь пьесе или кинофильме подчеркивается, что человек не пьет, отказывается от рюмки водки в компании, то он обязательно отрицательный персонаж: шпион, сектант, развратник, бюрократ, его ни за что не полюбит девушка, а если и полюбит, то вскоре одумается и ни за что не выйдет за него замуж, и т. д. На самом деле — все не так. Трудно найти пьяницу, которому удавалось бы разыграть в жизни роль трезвого человека. Если и найдется любитель выпить в одиночку, где-нибудь взаперти, то, выпив, он все же обязательно захочет вылезти наружу и покуражиться на людях. Таково действие алкоголя. Да к тому же кому охота выдавать себя за трезвенника, если сама трезвость не считается чем-то популярным и достойным подражания. Поэтому подлинный ханжа — это вовсе не пьяница, выдающий себя за трезвенника, а трезвенник, прикидывающийся пьяницей, человек, не отказывающийся пропустить за воротник рюмку в компании, чтоб прослыть свойским парнем, чтоб войти в доверие собутыльнику, который может оказаться ему полезным, приобрести чью-нибудь дружбу и т. д. К ханжам относятся также пьяницы, которые сознают свой недостаток, но пытающиеся выдать его за доблесть. Вместо того чтоб сказать, что он не может расстаться со своей скверной привычкой, такой человек лицемерно утверждает, что он-де пьет для здоровья, для аппетита, для компании, потому что, видите ли, ужасно любит людей и пр. Вместо того чтоб сказать другому, в особенности человеку неопытному, молодому: я влип, дорогой друг, я втянулся, я гибну, но ты не пей, не бери с меня пример, он начинает уверять, что водка полезна (проспиртовывает, убивает микробы), что в вине витамины и целебные вещества, что пиво питательно и помогает пищеварению… Мы, конечно, далеки от утверждения, что все пьющие — ханжи. Есть среди них такие, что нелицемерно признаются, что не в силах справиться со своим пороком. Есть в то же время и такие, которые искренне верят, что водка проспиртовывает, а вино и пиво — дар божий. Эти, конечно, — люди заблуждающиеся, но не безвредные.

Стр. 106. И будут счастливы. С этим утверждением согласны читатели, которые щедро откликнулись на появление статьи «Об употреблении спиртных напитков» («Литературная Россия», 23 июня 1967 г.). Видно, что затронутый в статье вопрос волнует многих.

Тов. Чехонин Н. П. из г. Прокопьевска наглядно изображает в своем письме, как протекает на практике процесс перекантовки с водки на пиво.

«До настоящего года, — пишет он, — автоцистерны у нас в городе были только с квасом. Теперь поставили пивные. Подхожу я как-то раз к автостанции и издалека вижу — масса людей (человек 40–50) сбилась в одну кучу. Ну, думаю, несчастный случай! Ан — нет! Все обошлось благополучно, никто не пострадал. Только это пивную автоцистерну так плотно окружили, что ее было буквально не видно… Руководители торговых организаций явно не рассчитали. Одной цистерны у автостанции было недостаточно. Сейчас поставили вторую, но жаждущих увеличилось тоже вдвое. После этого по аллее у автостанции пройти нельзя, приходится обходить. Я думаю, что процесс пивонаваждения около станции будет продолжаться — поставят третью цистерну. Но одно пиво пьют не все, некоторые не забывают и вино. Некоторые пьют стоя тут же, у бочки, большинство — сидя группами на траве. Пьют из кружек, трехлитровых банок и даже из прозрачных мешочков. После опустошения пивных цистерн по обеим сторонам аллеи из тополей на траве остаются лежать неподвижно „неумеющие“ пить, иногда около, а другой день и больше десятка».

Читаешь, и даже как-то страшновато становится. На самом же деле ничего страшного нет. Подумаешь: по обеим сторонам аллеи остались неподвижно лежать около десятка пьяных людей. А что такое для такого солидного города, как Прокопьевск, какой-нибудь десяток пьяных? Вот если бы весь город остался лежать неподвижно, а трезвых только десяток остался — вот тогда было бы страшно. Правда, кроме этого десятка, некоторые из числа опорожнявших цистерны, возможно, свалились по дороге домой. Кто-нибудь, возможно, даже пострадал при падении, но большинство, безусловно, добрались благополучно до дому. Правда, кому-нибудь из домашних это могло прийтись не по вкусу. У какой-нибудь старушки матери, возможно, болезненно сжалось сердце от того, в каком виде явился тот, который прижимался к ее груди, обнимал за шею ручонками и улыбался ей своей первой улыбкой, когда был еще совсем крошкой, тот, на которого она всю жизнь смотрела с надеждой… Скажу прямо, мне лично жалко таких старушек. Хоть их, конечно, не так уж много, но все-таки жалко!..

«В вашей статье затронута тема о пьянстве, которое является подлинным народным бедствием и омрачает нашу жизнь, — пишет другой читатель. — Говорю об этом не понаслышке, а по многолетним моим наблюдениям и пережитому лично из-за неожиданного вторжения этой болезни — алкоголизма в мою семью. Без преувеличения могу сказать, что я был на самой грани отчаяния и не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не доктор Рябоконь В. В., который вылечил моего сына и тем спас его и всю нашу семью. Вот уже год прошел с того дня, как в моей семье водворился мир. Но ведь много, очень много у нас пьющих людей, теряющих облик человеческий, и много страдающих от этого семей, главным образом женщин и детей. По личному опыту знаю, как тяжела их участь и как они нуждаются в помощи».

Хотелось бы, чтоб поменьше людей попадало в такое отчаянное положение, как написавший это письмо отец. Да что сделаешь! Процесс пивонаваждения, как остроумно наименовал его наш читатель, продолжается.

«У нас в Ростове-на-Дону за последнее время приняла широкие размеры торговля пивом из автоцистерн прямо на улицах, — пишет читатель Н. Ф. Рыжманов. — Нас беспокоит, что такие „торговые точки“ располагаются по соседству с детскими учреждениями. Мы частенько бываем свидетелями, как учащиеся школы № 80 Кировского района группами и в одиночку приобщаются к такому „жидкому хлебу“. Вот уже пошел второй год, как мы просим местное руководство убрать подальше от школы этот походный „пивной бар“ и уберечь наших детей и внуков от вербовки в будущие алкоголики. Все наши обращения в различные организации и редакции газет остаются безрезультатными. Наша молодежь пока „осваивает“ для начала этот слабоалкогольный напиток».

Но не одни автоцистерны с пивом вызывают закономерное беспокойство читателей.

«Ларьки, — пишет читательница В. Богуславская из Ленинграда, — ларьки, ларьки — несть им числа, этой наиболее приближенной к потребителю формы, самой главной артерии распространения пьянства и самой опасной, так как эти ларьки подстерегают вас на каждом шагу и привлекают ежедневно и ежечасно новые кадры алкоголиков… К тому же кто это выдумал, что от пива не пьянеют? Чушь какая! Достаточно бегло посмотреть на эти „хвосты“ у ларьков, чтобы увидеть, что многие стоят по второму, а то и по третьему заходу, что лица красны, возбуждены, а из карманов у многих торчат белые головки, и тут же происходит кооперирование на двоих, на троих».

Глаз читателя выхватывает из жизни все явление в целом со всей его диалектикой. У него на виду все: и причина, и следствие. Здесь, у пивной бочки он видит и юношу, с некоторым недоверием и опаской тянущегося к своей первой кружке, и вполне законченного пьяницу с трясущимися руками. Социологи, конечно, таких возможностей не имеют. Сидя в тиши кабинетов, они создают свои социологические конструкции, так сказать, из чистого воздуха, забывая о том, что пьяница теоретический и пьяница практический — две вещи разные. Первый пьяница (который из воздуха) от пива пьянеть не должен, второй же (который у бочки) — почему-то пьянеет. Теоретическому выпивохе по всем теоретическим расчетам положено беспрепятственно переключаться с водки на пиво, а практический преблагополучно посасывает себе пиво, но и от водочки не отказывается.

Помимо некоторого недопонимания психологии выпивохи, мировосприятие которого нарушено частыми приемами алкогольных напитков, социологами не учитывается психология обыкновенного пешехода. А психология обыкновенного пешехода такова: ему поставь на улице автоцистерну с квасом (как это и было до недавнего прошлого) — он будет пить квас (да еще с бидончиком придет, чтоб и домой принести кваску). А поставь ему посреди улицы бочку с пивом, он с тем же старанием будет пить пиво. Действие же этих двух, столь схожих на вид продуктов, по-разному сказывается не только на самочувствии и поведении пешехода, но и на его судьбе и даже потомстве.

Читатели, однако, хорошо подмечают, как действует на обыкновенного, непьющего и даже не желающего пить человека окружающая его среда. Вот что пишет один из наших читателей, учитель по профессии:

«Попробуйте-ка попотчевать гостей своих не горячительным, а горячим — чайком из самовара. Если вы дорожите честью гостеприимного хозяина, то не сделаете этого даже в будень. Не принято. Посидеть за чашкой чаю, побеседовать и трезвыми разойтись… „Да что вы?! Трезвыми! Ни в одном глазу ни синь пороха?! Позор хозяину! Или он совсем уж бедняк?“ Так примерно рассуждает современный хлебосол.

Легкое отношение к выпивке особенно опасно как дурной пример для детей наших. И не случайно в последние годы участились случаи ученических складчин с изрядными возлияниями. Подросток обычно спешит блеснуть своей независимостью, взрослостью: вот, глядите, я совсем уже большой. Даже „тяпнул“. Как отец недавно. И как учитель (классный руководитель мальчишки). Что ж, что посеешь, то и пожнешь. Все это вполне в духе той модной поговорки, которой мы утешаем себя: кто не пьет! Все пьют, если здоровье позволяет и карман. И совсем непонятно, почему нельзя отказаться пить из нравственных, этических побуждений?

А ведь нельзя… Вы встречали человека, который бросил бы пить из одних нравственных побуждений и во всеуслышание заявил бы об этом? Несколько лет назад я сделал так — и что тут началось! Почти каждый из друзей и знакомых счел себя лично оскорбленным и не преминул громко выразить свое неудовольствие и неодобрение. Чего только не довелось услышать — от традиционных упреков в неуважении до ядовитых вопросов: „Уж не записался ли ты в сектанты?“ И я смалодушничал. Срочно „заболел“. Несколько раз хватался за бок, стонал. А потом сказал: „Что вы, товарищи, напали на меня? Я же совсем больной человек, и врачи давно запретили мне пить“. Эта причина была „уважительной“. В отличие от той, первой, настоящей, которая считалась зряшной, пустяковой, вздорной.

А почему, собственно говоря, нравственная причина считается вздорной? Почему пьяница у нас имеет право на сносное легальное существование, а непьющий должен лгать, изворачиваться, хитрить?»

Мы не указываем фамилию приславшего это письмо учителя, так как могли бы повредить ему в глазах его приятелей, перед которыми он разыгрывает роль безнадежно больного. Письмо это не единично, а даже, я бы сказал, типично для тех корреспондентов, которым и приобщаться к водке не хочется, и в то же время от выпивающей компании неохота отстать, и у которых в результате соединения этих двух неудобосоединимых вещей получается вредная иллюзия, будто пьяницы плотной стеной обступили нас, будто от них никуда не денешься, будто уж и на самом деле все кругом пьют до потери сознания, и тут уж как ни крутись, хоть сдохни, а не пить нельзя.