Судьба деревни

Судьба деревни

Посмотрите на многие картины французских, голландских, немецких художников XVII — начала XX веков, где изображается деревня. Совершенно российские виды: деревенское стадо вброд переходит реку… Девушки собирают грибы у обочины. Старуха ведет куда-то привязанную за рога корову. Идиллия!

Тем более идиллия, что все это в прошлом; ничего подобного во Франции больше нет.

В Британии деревня вымерла еще в 1940-е годы; во Франции в 1960-е. Предприниматели, которых у нас упорно называют «фермеры», составляют 3–5 % населения, а то и меньше. Все они закончили колледжи, а то и университеты: в Британии, не получив специального образования, человек не имеет права заниматься сельским хозяйством. У них — капитал, техника, собственность на землю, знания, связи и положение в обществе.

Хозяйство специализированное — зачем выращивать все, что нужно для потребления? Мы производим молоко, а мясо, хлеб и овощи можно купить в магазине. Зачем выращивать кур на яйца или кабачки в огороде? Это отнимает время, а время — деньги. Хорошо продавая молоко, можно снабдить себя и яйцами, и кабачками.

Парадокс: но многие французы и британцы в городах сами выращивают овощи… Считается, что такие овощи вкуснее… И еще, наверное, людям просто хочется возиться в земле и что-то на ней выращивать. Даже людям среднего класса из больших городов. Горожане чаще выращивают для себя овощи, чем жители деревень!

На производствах молока, мяса, хлеба и овощей нет ничего от духа прежней деревни. Это именно что производства, аграрный бизнес, и живут на таких производствах те же самые люди среднего класса, одна из множества специализированных групп специалистов. А деревни с плясками, общей жизнью, криком петухов и доением коров — ее нет.

Французы среднего поколения едут «посмотреть на деревню» в Польшу или в Россию. Они еще выросли в селе, где по утрам орали петухи, а вечером пылило, возвращаясь домой, стадо коров. Став взрослыми, они не могут найти во Франции ничего подобного. Они едут в страны, где деревня пока еще есть.

Пока сохранилась, еще не вымерла.

Но и у нас деревня исчезает на глазах. Что происходит с деревнями и селами? Появляется небольшой, несколько процентов, слой сравнительно богатых, экономически сильных предпринимателей. Тот самый — с техникой, собственностью и капиталом. Пока без высшего образования…

Хотя молодежь чаще всего оканчивает сельскохозяйственные институты. Осталось одно поколение.

А остальные? Они не в силах прокормиться в деревне… По крайней мере прокормиться привычно, «как всегда». Всегда начальство давало что-то заработать, что-то украсть; работа была тяжелая, но жить можно было легко — в смысле, бездумно.

Жизнь изменилась, нужно меняться самим… Но… как?! Они не умеют. Ведь кто остался в деревне после того, как добрые сто лет народ бежал и бежал в города? Первый массовый отток из села пришелся еще на 1860–1880-е годы: стоило дать крестьянам личную свободу, как сотни тысяч людей потекли в Петербург и Москву.

В 1930-е годы деревня опустела на треть. После войны (уцелевшие солдаты смогли сбежать из деревни), и особенно после смерти Сталина (колхозникам дали паспорта), — еще на треть. В 1970–1980-е годы уезжали почти все, кто поступал в вузы и мог потом устроиться в городе.

Кто оставался в деревне? Кто входит в эти 38 %, по данным 1989 года?

В первую очередь тот, кто органически не переваривает никаких вообще перемен. Любых. Кому даже изменение названия с «колхоза» на «акционерное общество» уже мучительно, а уж необходимость жить не так, как привык, — совершенный конец света.

Часть этих людей, конечно, все-таки сможет приспособиться… Будет ныть, ругать все на свете, агрессивно орать, понося власть, но приспособится. Кто-то рукастый и меньше пьющий прибьется в работники к богатому соседу. Кто-то помоложе сбежит в город.

Но большая часть сельских жителей все пятнадцать лет после 1991 года только доворовывает то, что осталось от советской власти, от прежних колхозов и совхозов. Уже почти совсем доворовали и вовсю начали воровать друг у друга. Воровали бы и у богатого соседа… Но тут понимаете какое дело… У богатого соседа собственность — не колхозная, она у него своя собственная. И кто ворует у соседа, тот частенько оказывается в тюрьме.

В некоторых деревнях до трети мужского населения «сидит», и их дома-развалюхи особенно бросаются в глаза на фоне красно-кирпичных особняков в два этажа.

Второй контингент, который сразу заметен в селе: старики и старухи. Их больше половины населения многих и многих деревень: ведь средний возраст сельского жителя России давно перевалил за сорок лет.

А средний возраст программиста явно ниже 30 лет.

По статистике, в конце советской власти, в 1989 году, в деревне жило 38 % населения. 24 % из них занято было в сельском хозяйстве.

Статистики на сегодняшний день у меня нет, но уже ясно — сейчас обе эти цифры намного меньше. Перспектива? Она проста… К 2030 году в России в селе будет жить не больше 10 % населения.

2–3 %, четверть-треть сельских жителей, будут жить в крепких двухэтажных домах из красного и белого кирпича, ездить на хороших дорогих машинах по асфальтированным дорожкам, учить детей в вузах, а некоторые из них даже будут постоянно читать книги.

Остальные не получат образования, не приучатся читать, а по телевизору будут смотреть совсем другие программы, чем первая треть.

Но это — 10 %. А остальные?! Они исчезнут: умрут от пьянства или уйдут. Уйдут в города или в лагерь. Или уйдут в город после лагеря. Или попадут в лагерь уже после того, как уйдут в город.

Российская деревня 2030 года станет такой же, как французская и немецкая:

без петухов и коров.

Если не заниматься выдумками и не тешить себя глупыми сказками, то неизбежная судьба русской деревни — быстрое и безнадежное вымирание. Здесь тоже нет ничего нового, ничего, отличающего Россию от других стран.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.