ЗАДУМАЙТЕСЬ — ИБО ДРУГОГО СДЕЛАТЬ ПОКА НЕЛЬЗЯ. «Отягощенные Злом»

ЗАДУМАЙТЕСЬ — ИБО ДРУГОГО СДЕЛАТЬ ПОКА НЕЛЬЗЯ. «Отягощенные Злом»

Пришел к своим, и свои Его не приняли.

Иоанн 1, 11

Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно.

Иосиф Бродский

«Внеполуденная» книга в творчестве Стругацких — явление отнюдь не исключительное. Исключительное явление — ТАКАЯ книга: в ней вообще нет фантастики. И нет оптимизма. Тоже вообще. «ОЗ» — не антиутопия. Хуже. Впервые прямо признается, что Будущего — вот того, с прогрессом в самом Человеке — не будет. Никогда. Ни «хорошего» — как в Полудне и иже с ним, ни революционного — как в «Лебедях», ни полусказочного — как в «Понедельнике», ни даже болотно-тупикового — как в «Хищных вещах». Никакого. А просто будет, что было — настоящее. И только в него для нас приоткрыта дверь.

С этим и надо жить. В реальности.

Ибо человечество не летает в космос. В космос летают отдельные люди. Очень отдельные. Маргиналы. И человечество не прогрессирует другие миры. Как, впрочем, и себя. Плевало оно на прогресс. Оно, человечество, берет велосипедную цепь, обматывает ее изолентой и… В двадцатых годах двадцать первого века, точно так же, как и в двадцатых годах двадцатого, и в двадцатых девятнадцатого… Что же до века двадцать второго, то когда он еще будет, да и будет ли… И в веке ли дело? «Столетие — пустяк», как горько подметил Александр Галич. А цепь хороша в любое столетие — она простая и тяжелая. Независимо от того факта, что маргиналы зачем-то летят к звездам. Впрочем, что звезды: звезды — ерунда. Маргиналы на то и маргиналы, чтобы никого их шебуршение не трогало. Но есть ведь и другие, есть терапевты. Оптимист раннего периода АБС Иван Жилин. Столетняя программа спасения мира дураков… Другие Учителя. Вплоть до Г. А. Носова — рабби из города Ташлинска. Они-то занимались — ЯКОБЫ в разное время и в разных мирах — не звездами, а именно тем главным — которое на Земле. И что?.. Каковы всходы?..

Прошло двадцать столетий с первого пришествия Демиурга на Землю — и вот он вернулся: «— Какая тоска! — произнес он словно бы сквозь стиснутые зубы. — Смотришь — и кажется, что все здесь переменилось, а ведь на самом деле — все осталось как и прежде». В курсе положения дел и Г. А.: «Вот если бы мы умели с младых ногтей привить ему человечность и милосердие, это было бы самой надежной прививкой и против бездуховности, и против тяги к преступному риску. Да что толку говорить об этом, если мы все равно этого не умеем делать сейчас так же, как тысячу лет назад!» «Пересадить свою доброту в душу ребенка — это операция столь же редкая, как сто лет назад пересадка сердца».

Пессимизм «ОЗ» вполне сопоставим с пессимизмом «Улитки». Только здесь он куда реалистичнее.

Кстати, о реализме. «Все это были словари да энциклопедии, только словари, справочники, руководства и энциклопедии… Видимо, подразумевалось, что я должен стать эрудитом. И я попытался им стать. Без особого, впрочем, успеха». Что ж, реалистическое построение мира рано или поздно неизбежно приводит к честному анализу сказанного фантастом. Пусть даже невольно. Стась Попов СТАЛ суперэрудитом. С помощью фантастических средств и в фантастически короткое время. Здесь же, в ОЗ, герой, имея бессмысленный, нелепый набор справочных средств (а иным он быть и не мог), конечно, ничего с его помощью изменить в себе не в состоянии. Но ведь не так уж она важна, эрудиция… Важнее другое: встретившись с неведомым, герой испытывает не восторг исследователя, но страх и растерянность. А ведь здесь, в отличие от ситуации в НИИЧАВО или на Ковчеге, кандидата отбирали специально…

Страх и растерянность… «Так что пусть никто не удивляется тому ерническому тону, в котором пишу я обо всех этих моих обстоятельствах. Ничего забавного и занимательного в них нет. На самом деле мне страшно. И всегда было страшно. Я уж не помню, с какого момента. По-моему, с самого начала…» Уж не зашел ли тут невольно разговор не только о тоне рукописи «ОЗ», но — о литературном стиле вообще? И — к слову — о страхе того, кто знает правду?.. Того, кто блуждал в этих туманах, кто много страдал, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз. Этот страх знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки фантазии, зная, что только она одна успокоит его.

Термин «реализм» применительно к этой книге использован лишь для характеристики авторского видения мира. По форме «ОЗ» мало напоминает типичное реалистическое произведение. Герои разных времен, тексты разных эпох, наконец, сами эти эпохи вплетены в столь запутанный узор и так неожиданно пересекаются друг с другом и сами с собой, что нашлись критики, относящие «ОЗ» к постмодернизму. Разумеется, это неверно. В «ОЗ» нет главного, что делает постмодерн постмодерном — ухода от индивидуальности. Да, есть в «ОЗ» и элементы «гипертекстовости», и целые периоды литературного травести. Но это — лишь внешнее, техника. Книги братьев Стругацких были и остаются книгами Учебными, каких бы чисто литературных высот ни достигали Мастера. А Учеба и постмодернизм — две вещи несовместные.

Другое дело, что сложность хитросплетений времен и героев приводит порой к прорывам из реальности описываемой в «наш» мир (как это случилось и в «Гадких лебедях»). Даже умница Агасфер Лукич в какой-то момент настолько запутывается во временах и персонажах, что принимает автора рукописи «ОЗ» за Бориса Натановича Стругацкого. Впрочем, немудрено…

* * *

И еще одна вечная тема горечи Учителя: ученики «не берут». Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. «И, уж конечно, ему в голову не могло прийти, что, наказывая этого унылого дерьмоеда, он бесповоротно нарушает волю единственного человека, которого он любил, — из живых и из мертвых».

Аналогично — и с учениками-читателями. Сочувствие — только как благодать.

* * *

Нерешаемая задача: как быть с человечеством, лишенным образа врага?«…Какая-то непривычная атмосфера всеобщего подъема, нервического, лихорадочного, нездорового… Атмосфера предвкушения…»

В «Хищных вещах века», где счастливое общество Будущего показано в действующем виде (правда, показано не изнутри, а «с той стороны»), эта проблема решается как бы сама собой: за счет непрерывно действующего источника «зла» — мещанства. Кроме того, Полдень населяют не «люди вообще», но лишь те, кого туда пустили. То есть не масса, а личности. Им образ врага и не нужен. (Проблема, стало быть, все та же: сделать всех такими, как очень немногие.) Ташлинск же — настоящий. Да, пусть будет прогресс: более сытно, меньше проблем «физического» плана. Пусть даже не будет наркотической зависимости — научимся как-то и с этим бороться. Наконец, и слег сделаем невозможным — наука, как известно, умеет многое. Отлично. А враг — как без него-то?.. Выходит, еще и агрессивность придется как-то «убирать»? Позитивная реморализация? Гипноизлучатели на полюсах?…

Реализм взгляда и оптимизм по-прежнему совмещаются плохо.

* * *

Удивительно поведение Демиурга в нашем времени: он ведет поиск методом простого перебора рецептов с их модельной реализацией. Ныне это называется «ролевые игры». Однако и сами Стругацкие так и только так действовали всегда, с самого начала. Перебор версий, поиск рецепта. Поиск ответа на это вековечное — что делать?! А ответа — нет. Точнее, он остался в области нереализуемой фантастики: Великая Теория Воспитания, лепрозорий, Эксперимент. Здесь же, в реальности — нет. В науке о человеке, как во всякой науке, отрицательный результат — тоже результат. Горько, но честно.

И вот, на рубеже XX и XXI веков, великие оптимисты братья Стругацкие пишут черным фломастером по белому кафелю тоскливой коммунальной кухни тоскливой коммунальной планеты: «Lasciate ogni speransa». Перебор вариантов завершен. Исследование дало отрицательный результат и закрыто.

Сами же Учителя не ушли с работы не столько из-за оптимизма, сколько из-за природной способности к иронии да из чувства долга перед спутниками — теми, кого они отманили от стада.

* * *

Будущее. Не замкнутый, идеальный мир Полудня, а наше, земное.«…Оплодотворить эту безмозглую пустыню идеей… Неужели Г. А. угадал, и они в конце концов заставят нас потесниться, будучи в полном праве, как равные, а в перспективе, может быть, и в большинстве… Господи, бедный Г. А.».

Так неужели же АБС угадали, и именно ОНИ — те, кто описан впервые в «Хищных вещах», — и есть будущее? Не Полдень, не мокрецы, не Лес и не Эксперимент — а Флора?.. Господи, бедные АБС…

Но тогда Полдень — даже всего лишь как модель общества, в котором хочется жить настоящему человеку и к которому стоит стремиться, — ошибка? Пусть даже это педагогическая ошибка, но зато какая! Она равна открытию!

Доказательством сказанному, более того — неким итогом всего, служит финал «Отягощенных Злом». Демиург останавливает свой выбор на Учителе Г. А. Носове. Именно он, Г. А. — предтеча Великой Теории Воспитания, а его лицеи — предвестники Школы Будущего. По сути своей методы Носова сходны и с тем, что делал Учитель Тенин, и с тем, что делали мокрецы. Другое дело, что в ЭТОМ мире таким методам попросту нет места. Может быть, ПОКА нет места…

Диплом, однако, как справедливо заметил Владимир Юрковский, всегда достается не тому, кто летит к звездам, а тому, кто занимается Будущим. Детьми.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.