Эссе-интервью (2012–2014)

Эссе-интервью (2012–2014)

Человек убивал человека, поддаваясь животным инстинктам, всю свою историю. Кремневый топор, атомная бомба – разница лишь в масштабах. Нравственность была ценностью для очень немногих – ныне, и присно, и вовеки веков.

Повод для пессимизма – так было всегда.

Повод для оптимизма – но ведь человечество до сих пор живо.

Мнение реалиста – начни исправление с себя.

Литература?

Источник наслаждения. Стимул развития. Тяжелый труд, способ заработка. Какое место занимает литература в жизни писателя? Все места, какие есть.

Все события наших книг – наш личный опыт, преломленный через призму наших личностей и художественно трансформированный. Да, мы не сражались на поле Куру и под Троей. Но наши одноклассники воевали в Афганистане, а мы пережили крах и падение огромной империи. Все, о чем мы пишем – здесь и сейчас, стоит только приглядеться.

Вдохновение само не приходит. Его надо уметь генерировать. Иначе всю жизнь просидишь в ожидании. Навык самостоятельно вводить себя в творческое состояние – обязательный навык для писателя, артиста, художника, музыканта. Готовишься, собираешь материал, планируешь текст, садишься к компьютеру, входишь в материал… Смотришь, а Муза уже прилетела.

На книжных полках стоит множество книг. Каждая – проход в иное измерение. В чужое время и пространство, в течение чужих жизней, которые читатель способен прожить. Почему же люди игнорируют эти порталы, доступные им в любую минуту, и все ищут какую-то подворотню в иной мир?

Не сумел найти себя здесь – не найдешь ни в прошлом, ни в будущем. Ни в сказке, ни в антиутопии.

Извращенная эпоха диктует условия. Положительный вампир-кровосос. Добрый маньяк-насильник. Тонкая натура киллера. Очаровательная лукавая ведьма. Как приятно восторгаться ими – ровно до тех пор, пока не встретишь в темной подворотне пьяную урлу. Сейчас принято посмеиваться над добром, потешаться над пафосом, издеваться над дон-кихотами. А вампир – о, вот ведь славный малый! Не мою же кровь пьет, ну и ладно…

Тусовка для писателя – неплохо, если он там отдыхает или узнает новости. Плохо, когда тусовка начинает подменять собой жизнь. Плохо, когда писатель превращается в «человека тусовки».

Каждый текст – отдельная пьеса, которую читатель разыгрывает «на своем театре». А уже дальше зависит от того, насколько театр подготовлен или беден, талантлив или бездарен, это большая труппа или три актера, это огромная сцена с декорациями и поворотным кругом или бедная пустая небольшая сцена, или вообще «черная выгородка». Каждый читатель – сам себе театр, и от этого зависит, как текст преобразится в нем.

Недосказанность – один из главных принципов эстетики произведения. Японцы называют это «югэн». Это мастерство намека, прелесть недоговоренности. У японских живописцев есть крылатая фраза: «Пустые места на свитке исполнены большего смысла, нежели то, что начертала на нем кисть».

Литература – это жизненный опыт писателя, преломленный через призму его личности и выраженный в художественных образах.

Работать надо начинать до того, как напишешь первую строку. Продумывать художественное решение книги, выбирать не только то, о чем будешь писать, но и то, как ты станешь это делать. Собирать материал согласно выбранному решению. Строить планы, прикидывать тему и идею, организовывать структуру сюжета… Короче, если хочешь выстроить собор, начни с чертежей. Иначе купол рухнет на головы молящимся.

Есть люди-спички – они сами долго гореть не могут, но хорошо зажигают других. Есть люди-уголь – они сами не загораются, но если их зажечь, долго греют. А есть люди-вода – они с удовольствием гасят любой язычок огня, который где-то появился.

Хочется выступить в защиту ремесла. Если я сейчас сяду играть прелюдию ми-минор Шопена, я могу играть с невероятной душой, но играть я не умею. У меня плохое звукоизвлечение, нет беглости пальцев. Сейчас принято разграничивать: вот Искусство, а ремесло – это так, погулять вышел. Поговорите с пианистами, художниками. Сколько времени они отдают ремеслу, чтобы вложить душу? Нужно вначале создать тот сосуд, в который будешь душу вкладывать. А из дырявого горшка вся душа вытечет.

Со слов «если бы» начинается любая фантастика. Дальше начинается реализм.

Отвыкли говорить: «я». Все больше – «мы».

Пусть так и будет, и подольше.

В богеме вместо конкуренции чаще процветает зависть. Но здесь ничего сделать нельзя – человек слаб, а творческий человек слаб вдвойне. Впрочем, и силен – вдвойне.

Смысл книги рождается не только во время написания. Он еще и рождается заново при встрече книги с читателем. Не только писатель может быть талантлив или бездарен – читатель тоже.

Между читателем и писателем нет водораздела – ни языкового (если надо, на помощь приходит переводчик), ни гражданского (мы не проверяем паспорта друг у друга), ни территориального (мы – одной крови). Читатель и писатель всегда земляки, всегда говорят на одном языке. Нашими собеседниками могут быть Лондон и Гессе, Лао Шэ и Ясунари Кавабата – без проблем, виз и деклараций о намерениях.

Водораздел есть между писателем и политиком. Читателем и чиновником. Литератором и функционером «творческого союза». Культурным человеком и хамом. Но и эта граница не зависит от отметок в паспорте.

О гармонии мы рассказываем мало и неохотно. Не тот предмет гармония, чтобы обсуждать его на семинарах и диспутах, в интернете или на творческой встрече. Поэтому вслух мы говорим большей частью о ремесле: событие, конфликт, архитектоника, тема-идея, стилистика. Точно так же мастер боевых искусств на массовых семинарах учит ремеслу: локоть туда, колено сюда, захват-скручивание, пойди-ка отожмись… Особенности тактики и стратегии поединка, зоны поражения и психология боя – это уже разговор для единиц, для близких и понимающих.

Гармония – кухня, куда мы пускаем только друзей.

ДИАЛОГИ:

– Была ли книга в вашей жизни, которая сделала Г. Л. Олди писателем?

– Была. Букварь.

– Как относятся к Вашему творчеству близкие люди?

– Пока еще терпят.

– Когда вы поняли, что успех наконец-то пришел?

– Мы и сейчас-то этого еще не поняли.

– Что чувствовали, подписывая первую опубликованную книгу?

– Изумление. Неужели это мы?

– Чего не хватает людям сегодня?

– Улыбок. Нам скажут: как можно улыбаться в такое сложное время? Мы ответим: а когда же улыбаться, если не сейчас?

– Если сравнивать писателей со спиртными напитками, то кем вы видите себя и коллег?

– Себя мы полагаем перцовым бальзамом «Oldie Pepper Special». А когда хочется изысков, то двумя бутылками виски: «Lagavulin Single Islay Malt 16 years» и «Glenmorangie Cellar 13». Насчет коллег не знаем: с ними пили, а их – нет.

– Что такое совместное творчество?

– Два индивидуальных творчества, научившихся работать в команде. Скрипач и пианист. Актеры в спектакле. Главное – понимать, что цель важнее личных амбиций.

– Чем оно отличается от индивидуальной работы автора?

– Умением слышать партнера. Дышать вместе.

– В чем трудности и в чем плюшки?

– Не всегда удается найти резонанс. Всегда приходится делить гонорар. Это трудности. Все остальное – плюшки.

– Есть ли в вашем дуэте распределение обязанностей?

– Разумеется. Один – талант и гений, второй – бездельник и бездарность. Роли меняются поминутно.

– От чего зависит ваша книга? От потенциальной популярности сюжета? От модной темы?

– Наши книги независимы.

– Вы героев друг с друга списываете?

– Это двоечники списывают – у отличников. В школе мы были отличниками, и списывать нам было не у кого. Героев мы создаем.

– Предскажете будущее вашего творчества?

– Гонясь за будущим, теряешь настоящее. Так что увольте.

– Ваши частые герои – боги. Но они – предельно человечны. Какими художественными средствами этого можно достичь?

– Просто надо помнить, что боги любой пантеистической религии, от Греции до Индии – просто еще одна национальность или раса. Те же люди – плюс ряд сверхспособностей. А чувства, страсти, мотивации, взаимоотношения, интриги и поступки у них, если судить по любой мифологии – вполне человеческие. Лишь с небольшой поправкой на «божественные» возможности и зачастую тяжёлые характеры.

– Власти предержащие в ваших романах зачастую коррумпированы или апатичны. Это ваше личное представление о них или так и есть на самом деле?

– Это наш личный опыт, почерпнутый из общения властями – а также опыт, приобретенный из книг, где речь идет о прошлых временах. Да, хотелось бы мудрой и справедливой власти. Мы же все-таки фантасты…

– Имели прецеденты сотрудничества с властью?

– Налоги платим, да. Это сотрудничество?

– Какой литературы сейчас не хватает в Украине?

– Нас захлестнул вал чернухи. Все плохо, все отвратительно, а будет еще хуже, и нет ничего, кроме свинцовых мерзостей жизни. Вслед за журналистами этот лейтмотив подхватили писатели. Главный герой – мелкий человечек в ужасающих обстоятельствах. Современной украинской литературе катастрофически не хватает мощных личностей, ярких страстей, а главное, понимания, что мир не бывает чисто черным. Кстати, чернуху очень любят «гнать» украинские литераторы из Ниццы, Женевы и Цюриха. Оттуда виднее. Самое время опомниться и узнать заново, что влюбленные целуются, дети рождаются, спектакли ставятся и музыка звучит. При любой политике и любой власти.

– Ваше отношение к издательским проектам?

– Проекты существуют. Это факт. Их читают. Ну и ладно. Они кормят множество наших коллег. Это чудесно. Мы живем отдельно от проектов. Это просто великолепно.

– Изменят ли электронные книги отношение людей к чтению?

– Вряд ли. Электронные книги – это смена носителя текста, а не людей.

– Вам не предлагали писать книги под заказ?

– Мы в неволе не размножаемся. Выдавливать из себя книгу, как гной из прыща – противно.

– Юноше-билингву, обдумывающему житье в фантастике, вы бы посоветовали ориентироваться на Украину или на Россию (имеются в виду творчество, идейность и прагматика)?

– Юноше-билингву, решающему, «делать жизнь с кого», надо ориентироваться:

а) в творчестве – не на Россию, Украину или остров Майорку, а на «божью искру» и великих коллег;

б) в идейности – на собственные принципы, не отягощенные предвзятостью;

в) в прагматике – издаваться там, где твои произведения имеют шанс дойти до максимального количества читателей. Не писать книги, подстраиваясь под «спрос масс», а издавать уже написанное наилучшим (читай – максимально востребованным) образом. Если же это не получается – издаваться там, где получается, и не терять надежды.

– Скажите, Вас посещает муза?

– Регулярно. Тем не менее, мы много работаем.

– Откуда вы берете истории для своих книжек?

– Покупаем в магазине. Есть такой специализированный магазин для литераторов. Туда пускают только по предъявлению писательского мандата. Обладателям литературных премий истории продаются с 10-процентной скидкой.

– Почему в ваших романах мир часто сходит с ума?

– А мир вообще сумасшедший. Ежедневно, ежеминутно. Можем ли мы, сугубые реалисты, не отражать этот факт в своих книгах?

– Считаете ли вы искуплением для писателя, писать о своих ошибках и грехах?

– Искуплением? Нет. Исповедью? В некоторой степени. Обычным делом? Пожалуй. Писатель, о чем бы он ни писал, большей частью пишет о собственных грехах и ошибках. Это называется опыт.

– Комплексом демиурга не страдаете?

– Шутите? Какие у демиургов комплексы?

– Есть ли какие-то характерные признаки, по которым можно отличить «читателя Олди»?

– Наш читатель, читая книгу про Древнюю Грецию или современный Харьков, встречаясь с индийскими богами или японскими демонами, всегда вспоминает одну строчку из песни Высоцкого. Помните? «Да это ж про меня, про нас про всех – какие, к черту, волки…»

– Сейчас много говорят о взаимопроникновении фантастики и мейнстрима – как о мировой тенденции. Что вы об этом думаете?

– Говорят много. И говорят ерунду. Что значит «мейнстрим»? – «основное течение». Смешение наиболее популярных в данный момент стилей и тенденций. Мейнстрим всегда имел в своем арсенале фантастические элементы. А фантастика в свою очередь всегда пользовалась инструментарием реализма и романтизма, детектива и социальной прозы. Другое дело, что у нас говорят «мейнстрим», а подразумевают – «большая литература». Такая большая, что и взглядом не окинуть. Ну что ж, всякому городу – нрав и права, как сказал классик.

– Теодор Старджон сформулировал знаменитое откровение: «Девяносто процентов чего угодно – полная фигня». Насколько оно отражает состояние современной фантастики?

– Что значит «фигня»? У Старджона написано острее: «дерьмо»… Тут зависит, с какой точки зрения смотреть. Дерьмо с точки зрения коровы – пища с точки зрения мухи. Без перегноя цветы не растут. Если большинство хочет читать о том, как очередной «попаданец» угодил из нашего времени к Сталину, подарил ему гранатомет и мы накидали и немцам, и американцам, и грузинам заодно – спрос будет удовлетворен. А когда было иначе? Считаешь что 90 % книг – ерунда? Не читай ерунду, читай оставшиеся 10 %! Их тебе хватит и еще останется.

– Зачем современному человеку фантастический роман?

– Фантастика – это литературный прием, который позволяет взглянуть на действительность, в которой мы живем, по-другому. Она учит читателя смотреть под необычным углом, с неожиданной точки, под особым соусом, т. е. стимулирует воображение. В идеале хорошая фантастика должна ломать стереотипы мышления: приучать читателя, как минимум, думать, как максимум – думать нестандартно. Многие люди фантастику не воспринимают. Говорят, что «это для детей». И легко глотают «реальные факты из новостей», как в Ватикане нашли трехголовую собаку с тиарой на голове, и это связано с марсианами, высадившимися на Северном полюсе в 2011-м году. Они полагают, что это – реализм, а гиперболоид инженера Гарина – это фантастика.

– Как высоки ваши амбиции? Признание уже неоспоримо, но многого ли вы еще хотели бы добиться?

– Когда у тебя с полсотни премий, еще одна ничего не дает твоим амбициям. Ну, кроме Нобелевской. Слава? Если у меня есть слава, как у Олди, то теперь я достигну славы, как у кого? Чужой известности достичь невозможно – она у каждого своя. И меряться славой невероятно глупо. Все цели писателя связаны с его новой книгой. Это очередная гора, на которую надо взобраться, а все предыдущие достижения при этом не стоят ни гроша. Надо карабкаться заново, и если сорвался, значит, сорвался и разбился – ничего не вышло.

– С кем бы Олди хотел написать книгу в тандеме? О чем бы она была?

– С Роджером Желязны. О чем угодно.

– Может ли книжная реальность поспорить с окружающей действительностью?

– Реальность книги – это реальность, данная нам в ощущениях, преломленная через призму писательского опыта и таланта, отраженная в художественных образах. Короче говоря, это одна и та же реальность. Одиссей идёт воевать под Трою, лейтенант-десантник Петров идёт воевать в Афганистан; обоих послало высокое недосягаемое начальство, руководствуясь целями, малопонятными и Одиссею, и лейтенанту Петрову; оба хотят любой ценой вернуться домой, к жене и сыну.

Реальности – книги и жизни – не спорят. Они дополняют друг друга, сливаясь воедино.

– Как появилась идея, ставшая одной из фирменных черт творчества Олди – пересказывать на новый лад мифы?

– Мы полагаем, что наша история – не история, а мифология. Набор мифов, которые мы считаем истиной и с завидной регулярностью разочаровываемся в них, чтобы создавать новые. Поэтому, говоря о крахе колоссальной империи, который однажды пережили, мы обращаемся к «Махабхарате». Рассуждая о бессмысленности войны, о тихой гавани семьи, о родине и возвращении, мы берем «Одиссею». Таким образом мы говорим: все уже было, мы не первые и не последние. Мы – одни из ряда, и Одиссеи с Арджунами живут на соседней улице.

– Почему сегодня многие сказку или фантастическую историю воспринимают легче, чем строгий реализм?

– Мы боимся посмотреть в зеркало. Ведь в зеркале мы видны такими, как есть: с морщинками и складками, с мешками под глазами. Нам хочется комфорта, мы желаем отдохнуть, а не «чистить душу» скребком сильных переживаний. Поэтому мы предпочитаем книги «не про нас». В одном далеком королевстве, в одной далекой галактике, принц на белом коне, эльф на белом орле, суперагент на белом «Ламборджини»… Если писатель использует фантастику как приём, заостряя актуальную проблематику, поворачивая ее необычной стороной, желая говорить «про нас про всех – какие, к чёрту, волки?» – читатель в массе своей такую книгу отталкивает. Это же надо проводить параллели между героями книги и собой-любимым, так уставшим после работы, и понимать, что ты-любимый, мягко говоря, несовершенен…

– Какая любимая книга или цикл Олди у Громова и Ладыженского?

– Мы никогда не могли ответить на этот вопрос. Для нас он звучит примерно так: «Какая у вас любимая часть тела? А внутренний орган? Что больше любите, сердце или печень?» Наши книги – это единый организм, одна большая книга, где каждый томик работает особой главой, фрагментом мозаики.

Нам проще вспомнить, какие книги давались трудней всего – скажем, «Нам здесь жить», «Черный Баламут», «Шутиха». Мы можем сказать, какие книги наиболее популярны у читателей – например, «Путь Меча» и «Ойкумена». Мы знаем, какие наши книги чаще всего переводились на другие языки – это «Маг в Законе». Но любимая…

Как это ни банально звучит, любимая наша книга – каждый раз та, которую мы в данный момент пишем. Иначе какой смысл ее писать?

И, как говорил Горацио в «Гамлете»: дальше – молчание.

– Сталкивались ли вы в своей жизни с чем-то, что иначе как божьим вмешательством или чудом не назовёшь?

– Мы родились на свет – полагаем, это чудо. Мы живы-здоровы, чего и вам желаем, пишем книги, любим своих родных – чем не божье вмешательство? Ничего более нам не требуется.

Все остальное – случайности и совпадения. Среди них есть своеобразные: придумывая биографию арабского поэта Аль-Мутанабби, мы позднее, получив доступ к историческим материалам, узнали, что угадали практически все, и даже с местом гибели ошиблись на каких-то пару километров. Но это чудом не назовешь.

– Насколько вы реалисты в жизни?

– Фантасты – самые большие реалисты в этом мире. И жизнь свою мы меняли так, что круче некуда. Дмитрий Громов не пошел защищать уже готовую диссертацию, потому что был занят работой над книгой. Олег Ладыженский остался дома, когда вся семья перебралась в Америку – решение болезненное, сами понимаете. На наших глазах рухнула империя, и мы потеряли прежнюю работу, не приобретя новой. Нас шесть лет не издавали, а мы писали черными буквами по белой бумаге, уверенные, что иного выбора нет.

Рецепт в таких ситуациях один – поднять седалище с дивана и заняться делом.

– Чью сторону вы примете в споре между сторонниками сюжета, по мнению которых литературные изыски лишь мешают восприятию захватывающей книги, и теми, кто считает, что неиспользованных сюжетов уже нет, и отличиться можно только изысканностью стиля?

– Любители сюжета, как правило, под сюжетом подразумевают увлекательность, динамичность рассказанной истории. А это не так. Сюжет – конструкция, на которой держится здание книги. Сюжет – форма развития конфликта. Он не может быть увлекательным или скучным, новым или старым. Он может быть устойчивым или шатким, сложным или примитивным. У сюжета есть свои закономерности, своя структура. Его базовые части: экспозиция (введение в ситуацию, показ расстановки сил конфликта), завязка (зерно основного конфликта), развитие действия (внутреннего и внешнего, то есть развитие конфликта в первую очередь), кульминация (максимальное напряжение сил конфликта) и развязка.

Другое дело, что воплотить один и тот же сюжет можно по-разному. То, что называют «литературными изысками» – это на самом деле форма подачи сюжета и конфликта книги. Ибо содержания без формы не бывает. Ведь в художественной литературе важно не только что написано. То, как написано, важно не меньше. Это же не технический отчет, в конце концов! Форма может быть простой до примитивности, а может быть, наоборот, излишне усложненной, мешая воспринимать содержание. Обе крайности, как на наш взгляд, не слишком хороши. Мы – за золотую середину. За соответствие формы содержанию.

– Предположим, что в нашем мире еще не изобрели печатных станков, и папируса тоже нет – любая книга создается в единственном экземпляре. Сколько бы тогда стоили Ваши романы – горсть драгоценных камней, целое состояние, полцарства?

– Наши романы не имеют цены. Их стоимость – наша жизнь.

– Homo homini lupus est, говорил еще в третьем веке до н. э. драматург Тит. Справедливо ли это высказывание для писательского мира?

– Волчьи отношения – это, скорее, политика и бизнес. Богема – литературная, да и любая тусовка в области искусства – ревнива, завистлива, вспыльчива, склонна к обидам по пустяковым поводам… Но это не похоже на поведение волчьей стаи. Так, издержки тонкой нервной организации.

Удивительное дело, но среди писателей у нас есть друзья.

– Вы успешные и известные писатели. Помогает ли это, когда Вы общаетесь с банками или делаете покупки?

– Иногда – да. Когда узнают – интересуются, идут навстречу. Но частенько бывает иначе: оформляешь в банке, к примеру, карточку, у тебя спрашивают: «Профессия?» Ты отвечаешь: «Писатель». Оператор пожимает плечами и спрашивает: «Можно, я напишу: «Временно не работает»? Так будет проще…»

– Есть ли у Вас какие-нибудь фобии?

– Есть, как и у любого человека. Страх перед болезнью. Страх за своих близких. А пауков, высоты или замкнутого пространства – нет, не боимся.

– Есть ли у Вас страх быть недооценённым аудиторией?

– Вот уж чего нет, того нет.

– Самый страшный герой книг/фильмов, который до сих пор может вогнать Вас в дрожь?

– Идейный фанатик. Мракобес. В любых его проявлениях.

– Затрагивалась ли в ваших произведениях тема супергероев?

– Геракл, Одиссей, Персей из романов, входящих в Ахейский цикл; Нейрам Саманган из романа «Ойкумена», Каф-Малах из «Рубежа». Впрочем, нас всегда интересовала не сила супергероя, а его слабости, ситуации, в которых супергерой бессилен, этика и мораль существа, наделенного сверхчеловеческими способностями.

– Как должен выглядеть украинский супергерой? Его история, способности, костюм?

– Ответ на этот вопрос – готовый замысел для комикса или боевика. Мы же над такой книгой не задумывались. Здесь главное – выйти за рамки штампов. Иначе мы получим украинского супермена в шароварах и свитке, с чубом и длинными усами, правнука козака Мамая, который воюет с бронированными москалями, а в свободное время играет на бандуре, закусывая горилку салом.

– Чем современный писатель отличается от литераторов прошлых веков?

– Современные писатели от писателей прошлого отличаются разве что лучшей технической оснащенностью. Электрическое освещение вместо свечи или керосиновой лампы, компьютер вместо гусиного пера, интернет для связи с издателем вместо пересылки рукописей по почте или личного обивания издательских порогов – и т. д. В остальном ничто принципиально не изменилось. Как раньше выходило много одноразового чтива, о котором сейчас никто и не вспомнит – так и сейчас выходит. Как раньше писались достойные книги и немногочисленные шедевры, которые помнят до сих пор – так и сейчас пишутся.

Да и темы остались вечные: любовь, ненависть, долг, предательство…

– Смерть… что/кто она для Вас? Есть ли жизнь после? Если представить, что есть, кем бы Вы хотели переродиться?

– Смерть – одна из стадий жизни.

Жизнь есть не только после смерти, но и до нее. Правда, не у всех.

Наверное, неплохо возродиться здоровым и богатым нобелевским лауреатом. Но тут уж как карма ляжет.

– Есть ли у Вас любимое место, где Вы отдыхаете?

– Дом. Родной дом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.