5. Капли росы (сосуд пятый)

5. Капли росы (сосуд пятый)

1 декабря 2014 г.

Вы когда-нибудь видели, как пишут слепые или слабовидящие? Это немного похоже на работу опытных секретарш. Каждую букву набирают, не глядя на клавиатуру, потому что нет смысла вглядываться. Знаете, в чем отличие незрячих и секретарш? Для секретарш — это механическая работа с чужими текстами. А для незрячих — это когда мысль живет независимо от навыка. Незрячий берет с собой только то, что важно. И в этом — большая тайна жизни. Слепцы мудры и наивны одновременно. Они НЕ ВИДЯТ так, как видит зрячий. Но они понимают то, что за пределами видимого. Вынуждены понимать, иначе не смогут выживать рядом со зрячими. Иногда их про-видение — наивный взгляд на такое простое и привычное, но иногда — становится прозорливо-роковым.

«Да, истинное несчастье обоих человечеств, древнего и нового, что их величайший поэт и мудрейший учитель — певец не мира, а войны, полубезбожник, слепой Гомер.

Вместе с верой в богов, утратил он и веру в царство богов на земле — мир».

(Д. Мережковский, «Тайна Запада. Атлантида-Европа»)

Эти тезисы я собрал вместе из разных выступлений и прений, которые мне все чаще кажутся не то что бесполезными, а ненужными, и не ко времени, что ли… Когда всем молчащим ясно, что и как происходит, чувствуешь себя идиотом. Ну пусть хоть так.

*****

1. Война в Украине — эпицентр глобального гуманистического кризиса, вызов Новому Возрождению. Полтора десятка лет идет дискуссия о кризисе, который переживает весь мир — финансовый, экономический, геополитический. Украинская трагедия-2014 проявила еще одно измерение кризиса, которое сейчас выходит на первое место — это кризис гуманизма, гуманистический кризис. Он проявил себя в том, что впервые после завершения Второй мировой войны в Европе ведется высокотехнологичная война, потрясающая своей интенсивностью, жестокостью и цинизмом и уносящая жизни тысяч мирных людей. И, пожалуй, никогда еще со времен тоталитаризма жизнь человека в европейской Ойкумене не приравнивалась просто к статистической единице.

Культурно-смысловые войны и медийно-пропагандистские спецоперации с использованием информационного оружия привели к тому, что картина этого конфликта уподоблена своеобразной «религиозной войне», в которой каждая из сторон, отстаивая свои цели и идеалы, готова жертвовать не только вооруженными силами, но и своими родными и близкими, простыми мирными жителями.

Культурный шок от происходящего по силе и влиянию действительно сопоставим с масштабом и последствиями мировых войн XXI века.

Такое историческое измерение гуманистического кризиса заставляет переосмыслить масштаб и пути преодоления украинского кризиса как составной части кризиса глобального.

*****

2. Война в Украине — битва за будущее европейского проекта. Поспешное определение войны в Украине как начала «четвертой мировой войны» оттенило иную грань происходящего. Это «европейская война», подрывающая не только основы глобального порядка, но и разрушающая устоявшийся политический миф об успешности европейского проекта, прогрессивности европейского мира. «Конец истории» (Гегель-Фукуяма) вновь вернулся на изначальную точку «начала».

Фантомы тоталитаризма, фашизма, нацизма, варварского отношения к человеческой жизни, сопоставимые с варварством инквизиции и фанатизмом большевизма, ожили с новой силой. Европа в плену собственных «призраков прошлого».

*****

3. Кризис Украины — ожидаемая катастрофа. Глобальный кризис разворачивается в несколько этапов — финансово-экономический, геополитический (архитектоника мироустройства), геокультурный. Этап, который проходит сейчас, можно определить как ускоренную трансформацию глобального геополитического порядка. Именно этот этап сопровождается многочисленными войнами, потрясениями, «распадом» слабых звеньев «старого порядка».

Перечень слабых звеньев можно найти в большинстве футурологических и прогностических работ прошедших 10–15 лет. Как правило, среди этих звеньев называлась и Украина. Главная причина того, что Украина всегда была в списке слабых звеньев, состояла не столько в ее геополитическом положении и значении, сколько в слабости ее государственности, неразрешенности внутренних проблем (неконсолидированность общества, инертность экономического развития, коррупция и высокий уровень эксплуатации, незавершенность реформ, низкая конкурентоспособность старой индустрии), а самое главное — в высоком уровне социального напряжения.

Политические акции дискредитации и десакрализации власти («Украина без Кучмы»), социальные бунты и локальные протесты («врадиевки»), Майдан-2004 и Майдан-2014 стали мейнстримом последнего десятилетия общественно-политической жизни Украины.

По большому счету, в том, что Украина воспринималась и в итоге оказалась слабым звеном геополитического кризиса, виновно, прежде всего, само украинское общество, где эти противоречия накапливались, отслеживались внешними игроками и, в итоге, были использованы.

Но есть и обратная сторона медали. Широко известна точка зрения Збигнева Бжезинского о том, что именно от Украины зависит возрождение или крах имперских амбиций России.

Вместе с тем, Украина — это и «чека для Европы». Провал европейской политики в отношении Украины приобретает значение «краха европейских иллюзий». Неудача с Украиной — означает неспособность Европы справиться и переварить исторические последствия социалистических экспериментов (хотя сами идеи социализма были продуктом европейской политической и философской мысли), критическую слабость европейской геополитики «расширения на Восток», трусость и консервативность в реализации планов возродиться как «полюс влияния». Чека выбрасывается, а граната взрывается лишь через какое-то время…

Неустойчивость Украины, кризис государственности, наличие слабой коррумпированной элиты, которая при первой же возможности покинула страну, привели к тому, что именно на украинской территории развернулась война, угрожающая сдетонировать глобальный конфликт.

Вместе с тем, украинское «треснувшее звено» означает еще одно доказательство низкой эффективности, неудачи европейской интеграционной политики, плохо продуманной и неэффективной политики соседства и остановку движения европейского проекта на восток. Эта ситуация катализирует настроения евроскептиков, усиливает рост новых националистических сил в большинстве стран Европы, а самое главное — дополняет общую картину кризиса европейского проекта. В своем нынешнем виде он имеет очень мало ресурсов для самостоятельного развития. В силу конфликта в Украине, современный евро-проект теряет устойчивые связи с Россией и Евразийским пространством и оказывается все более зависимым от евроатлантического пространства — геополитического, финансового лидерства США.

*****

4. От идеи «Большой Европы» — к политике «глобального эгоизма». Политические философы и экономисты написали тысячи страниц о том, как будет преодолеваться глобальный экономический кризис конца ХХ — начала ХХІ века.

На пике финансовой фазы кризиса, каких-то 4–6 лет назад казалось очевидным, что главное направление выхода из кризиса связано, прежде всего, с коллективными усилиями в условиях глобализированного мирового рынка; с использованием общих инструментов и подходов, с сохранением стабильности мировой финансовой системы, сохранением условий для существования уже утвердившихся резервных валют, сохранением баланса национальных бюджетов.

Не вызывало тогда сомнения и то, что Европейский союз и страны постсоветского пространства, где на лидерство претендовала Россия, будут объединять усилия, чтобы минимизировать издержки этого кризиса. Более того, многие годы продуктивно шли переговоры о создании единой экономической зоны, единого экономического пространства между Евросоюзом и странами Евразийского экономического союза. Политики, дипломаты и аналитики все чаще возвращались к идее «Большой Европы».

Последние полтора-два года показали, что реальные пути выхода из кризиса каждый все же выбирает сам, и они отличаются от ранее признаваемой модели. Для Европейского союза оказалось более привлекательным и надежным создание так называемой Евроатлантической экономической зоны, переговоры о которой продолжаются и скорей всего завершатся подписанием соглашения в 2015–2016 годах. Критическое состояние национальных экономик ряда стран ЕС (Испания, Греция, Португалия…), возможный выход Великобритании из ЕС (2017–2018), а также слабость ЕС в области военной безопасности усиливают европессимистические настроения и одновременно реабилитируют идею единого консолидированного Запада с признанным лидерством США (прежде всего — технологическим, военно-политическим). Сценарий, фигурировавший в ряде прогнозов будущего США и миропорядка в XXI веке как новый «Pax Americana», оказался, несмотря на все маастрихтские амбиции европейцев, самым действенным, как и идеи проекта «Новый американский век».

Россия, судя по последним действиям как в отношении собственной экономики, так и на геополитической арене, выбирает путь самостоятельного выживания. Если вспомнить, о чем писали российские экономисты еще 10–15 лет назад, то большинство из них пришло к выводу, что в условиях глобального кризиса («второй Великой Депрессии»), который, возможно, будет одним из самых длинных и тяжелых в современной истории, наиболее перспективным для России может быть путь единоличного выживания. В том числе и за счет участия в формировании «многополярного» нового мирового порядка, мультивалютной системы, формирования контролируемого регионального объединения (Евразийский союз и/или новое союзное государство) и при условии создания условий для внутренней мобилизации. Тогда размышления российских экономистов казались лишь частью большой дискуссии о том, как пережить кризис. События 2014 года со всей очевидностью проявили тот факт, что именно этот путь — мобилизационная модель выхода из кризиса и внутренней модернизации — избран Россией как генеральная линия.

Слабость ЕС и поворот в сторону евроатлантического проекта интеграции стали последней точкой невозврата и для российского выбора. Пути разошлись, конкуренция за ресурсы развития обернулась войной.

*****

5. Вторая постсоветская трансформация: конфликт национального проектирования и реставрации. По сути, не только Украина, но и большинство республик, которые образовались на фундаменте бывшего Советского Союза, переживают вторую постсоветскую трансформацию. Стоит напомнить, что первый этап трансформации, который казался самым болезненным и пережитым (1991–2003), состоял в том, что после подписания Беловежских соглашений на карте образовались, согласно существовавшим административным границам, полтора десятка новых республик, каждая из которых заявила о развитии собственного национального проекта.

Тогда казалось не слишком важным и существенным то, что состав населения, экономический потенциал, состояние политических элит не соответствовали заявленным амбициям. В случае с Украиной, как и с целым рядом других республик, возник феномен так называемых постсоветских анклавов, которые, как правило, формировались и развивались на протяжении существования Советского Союза, и были связаны с периодом индустриализации, либо переселением народов. Специфика этих анклавов: в эпоху советской цивилизации они были образцом экономического и социокультурного проектирования (Донбасс и Крым в Украине, северная часть Казахстана, Приднестровье в Молдове, Дальний Восток и индустриализированная часть Сибири в РФ, и т. п.).

Именно в этих анклавах были наиболее устойчивы традиции советской цивилизации, советской культуры, опыта экономической организации, а соответственно — и практики социальной повседневной жизни, традиции «советской» исторической памяти.

По мере развития национальных проектов, что, как правило, связано с ренессансным подходом к культурному развитию, формированием новых, часто заимствованных извне, политических традиций, все больше начали обостряться проблемы противоречий и непонимания между «советскими анклавами» и ядром новых национальных проектов. В Украине таким ядром стали два социокультурных уклада — младоевропейский (с опорой на регионы, сохранявшиеся связи и память существования в составе европейских государств, сохранившие коды самоуправления и магдебургского права, рыночной культуры) и патриархальный провинциальный уклад, трансформировавшийся в культуру современного «украинского села» центра и севера Украины (т. н. «сельскую культуру»). Наряду с дисперсными регионами Юга и Юго-Востока, в законсервированном «советском укладе» оставались украинцы, проживающие в Крыму и на Донбассе.

Политические спекуляции вокруг проблемы русского языка, конфликты на почве исторической памяти, «война памятников» — все это неумолимо приводило к внутреннему отчуждению. И это тоже закладывало основы для кризиса государственности, наряду с кризисом институтов власти, коррупцией, неэффективностью административной машины.

Вторая волна постсоветской трансформации стала для Украины разрушительной: корпоратизированная государственная «машина» была не в состоянии управлять нарастающими конфликтами. Начиная с 2004–2005 годов, Украина «сваливалась» в кризис государственности, а правящая коррумпированная элита не умела и не желала мыслить задачами и целями создания второй государственности. Украинский поезд, декларируя европейский маршрут, шел под откос.

Вместе с тем, диффузные «советские анклавы» составили своеобразную сеточку «мира реставрации», который в России поспешили назвать «Русским миром». РПЦ и Кремль, реагируя на внутренние вызовы кризисного российского проекта, попытались вместе «оседлать» реставрацию, подогнав ее под внутрироссийские национальные задачи. Не учтя при этом, что собственно «русский мир» как исторический культурный феномен ушел в прошлое в котле первой мировой войны и большевистского переворота и вряд ли возродится в том смысле, в котором он существовал на этапе развития проекта русской нации ХІХ — начала XX века.

Фактически в упаковку «Русского мира» был втиснут «Советский мир», у которого все еще остается социальный и геополитический потенциал реставрации, и в котором могли бы принять участие те локальные со-общества и регионы, где традиции советской цивилизации и культуры были наиболее устойчивы и стали критерием деления на «своих» и «чужих». Эту особенность и использовали в российской политике как аргумент необходимости т. н. ре-интеграции в евро-азиатском регионе (проще — в пространстве бывшего СССР).

*****

6. Мобилизированная Россия: третья модель модернизации после двух исторических неудач.

На протяжении 20 лет российская элита пыталась реализовать как минимум две модели собственной модернизации. Каждый раз казалось, что избранный путь дает максимальный эффект, который позволит перестроить экономику, избавиться от сырьевой зависимости, перейти на новый технологический уровень, создать новую социальную инфраструктуру.

«Ельцинская» (либеральная) модель модернизации опиралась на развитие базовых институтов рынка и делала ставку на молодой финансовый капитал в качестве движущей силы и субъекта модернизации российской экономики. Представители этого капитала тогда казались самыми современными, драйвовыми, прогрессивными. Их потенциал реинвестирования накапливающегося финансового богатства представлялся наиболее быстрым путем развития российской экономики. В политику этот период вошел как период гайдарономики и «семибанкирщины».

Ходорковский, Лебедев, Березовский, Потанин, Бендукидзе и иже с ними, несмотря на разные судьбы, плоть от плоти — порождение этой модели. Каждый из них как представитель этого молодого либерального класса в России пытался успешно реализовать свои проекты именно в реальном секторе. Поход российской финансовой олигархии в ТЭК и ГМК, машиностроение, авиастроение и ОПК был краток, как пиратский набег. В историческом измерении, конечно. В большинстве случаев, эти проекты закончились крахом. Прежде всего, из-за того, что они тоже были нацелены на максимизацию прибыли, при почти полном игнорировании сверхдорогой российской инфраструктуры, социальных инвестиций, недропользования и т. д.

Крах иллюзий в отношении финансовой олигархии, которой был на какое-то время вручен почти весь реальный сектор российской экономики, наступил уже в 1998-м.

Вторая модель модернизации — условно «интеграционная» — была связана со ставкой на быстрый переход к государственно-монополистическому управлению, «национальным проектам» и консолидации постсоветского пространства в рамках Таможенного союза — Единого экономического пространства, экспансии лояльного к Кремлю капитала в нужные сектора и сегменты соседних экономик (Казахстан, Беларусь, Украина, прежде всего).

«Стратегия модернизации» Путина-Медведева, по времени совпавшая с президентством последнего, сопровождалась и неловкой пропагандой т. н. «евразийских идей» и создания Евразийского союза, «такого же, как Евросоюз» (так часто представляли перспективу ЕврАзЭС новые «кремлевские мечтатели»). Подрастерявшихся российских интеллектуалов, искавших новый «русско-российский путь», успокаивали православной риторикой еще не оперившейся доктрины «русского мира».

Ре-интеграция и создание более устойчивых, более современных отраслей, которые опираются на традиционное разделение труда, потенциал, возможности постсоветской индустрии, евро-азийские ТНК — представлялись тогда очевидным и обоснованным подходом.

Проблема лояльности политических и бизнес-элит стран-соседей решалась прикупом, долевым участием в природной ренте российских монополий, взятками, кредитными «петлями» со стороны щедрых на раздачу ВТБ и Сбербанка РФ, агентурной работой спецслужб.

В тот период времени украинских политиков, бизнес и экспертов Кремль убеждал в том, что Украина не способна к экономическому саморазвитию, а Таможенный союз, ЕЭП в плане модернизации крайне нуждается в украинской индустрии, науке, инфраструктуре, высококвалифицированной рабочей силе.

Но и эта модель начала давать сбой, потому что к этому моменту в тех республиках, которые приняли участие в проектах — Казахстане, Беларуси — уже реализовывались собственные корпоративные стратегии. Часто эти стратегии не соответствовали заявленным планам интеграции, и возникал конфликт капиталов, особенно в конкурентных сферах: горно-металлургическом комплексе, в области продовольственного рынка.

Самое главное, что сработал принцип геополитического консерватизма: ни одна из национальных элит, экономических и политических, не хотела поступаться своим «корпоративным суверенитетом». Бегство Януковича в Россию — проявление слабости и трусости после нескрываемых царских амбиций — быть главным собственником и монополистом в украинской экономике (чего стоит желание контролировать новые источники добычи и поставок газа — «сланцевый» контракт, строительство терминала в Одессе, планы по созданию реверсной схемы со Словакией…).

Многое, что закладывалось в интеграционную модель, по инерции развивается и сейчас. 2013–2014 — это годы подготовки к созданию Единого экономического пространства в условиях уже созданного Таможенного союза.

Вместе с тем, после провальной президентской кампании Путина в 2012-м, которая была построена на конфликтной для России евразийской идее, после первых российских «майданов» на Болотной площади и негативных трендов в развитии ТС и ЕврАзЭС, социального шока от Кущевки, реальная политика Кремля была существенно изменена.

Переход к эгоистичной мобилизационной модели происходит быстро и без привычного для Кремля пропагандистского сопровождения. О повороте молчат, тщательно сохраняя риторику предыдущей стратегии евро-азиатской интеграции.

На фоне реставрационной идеологии «великодержавной стабильности», реабилитации устоев позднего СССР, форсированными темпами началось огосударствление всех сфер жизни, создание не фантомных, а реальных факторов «внешней угрозы» (аннексия Крыма и Украина — лишь один из них).

Цель — мобилизация ресурсов, экономия на социальных инвестициях, перераспределение инвестиций в ОПК и сектор безопасности в целом, подготовка проектов «прорывного» характера (космические программы, энергетика, машиностроение, новые материалы). Для этой модели уже не нужны ни торговые союзы, ни «восстановление связей». «Советский мир», бюрократическая вертикаль, прямой и косвенный контроль над частным капиталом, социальная политика «затягивания поясов» и крупные инвестиции в подконтрольные государству сферы.

Не стоит Кремль считать «геронтократическим пансионом», как это было в конце 70-х прошлого века в СССР. В России есть понимание того, что в условиях глобального кризиса сохранение инертной «сырьевой модели» — гибельно. Убежденность идеологов «мобилизационной модернизации» как раз строится на обосновании нового пути «прорыва». Но — прорыва в одиночку, дорогой внешней ценой, с опорой на свои ресурсы развития, в том числе — и использованием «мягкой изоляции» (но не жесткого раскола, который также опасен для уязвимой российской экономики). И поэтому тоже Россия так легко пошла на войну с Украиной.

Еще совсем недавно промышленный потенциал Донбасса, его инфраструктура, человеческий капитал рассматривались как важнейшая часть интеграции в ЕврАзЭС, как важный элемент восстановления экономической мощи этого пространства. Сейчас на этой территории идет война, разрушаются и вывозятся целые заводы, распылена рабочая сила. Именно эта война показала, что потенциал Украины уже не рассматривается как существенный для новой — мобилизационной — модели российской модернизации.

Российская мобилизационная модель ориентирована на достижение нескольких позиций.

Первая заключается в том, чтобы за счет внешних угроз, роста ура-патриотизма, поддержки государственной политики — существенно сэкономить на социальных издержках. Маленькие победоносные войны за «советские анклавы», где встречная реакция поддержки организуется за считанные дни, приносят России мощный заряд «психологии страны-победителя», и это — важнейший социо-психологический фактор мобилизации российского общества, «снизу доверху» и от Владивостока до Калининграда.

Кроме того, войны — это решение сразу нескольких проблем. Во-первых, это стимулирование конкурентов на принятие непопулярных решений, которые будут только усиливать мобилизацию, «эффект бумеранга» для роста российских производителей на внутреннем рынке, усиление геополитических партнеров, заполняющих освобождающиеся ниши (Китай, в частности). Во-вторых, это стимулирование собственных производительных сил, это серьезный аргумент увеличения инвестиций в военно-промышленный комплекс.

Самое главное: мобилизационная модель позволяет России действительно незаметно вначале, с помощью механизма самоограничения, перестраивать сырьевую модель экономики. Потеря рынков, пересмотр доходов государства из-за санкций и снижения стоимости энергоресурсов — объективно вынуждают Россию сейчас экономить, искать новые источники доходов, максимально использовать доходы от внутреннего рынка, увеличивать контроль над бизнес-классом.

В сухом остатке, такая мобилизационная модель позволяет рассчитывать, что модернизация через мобилизацию и усиление военно-промышленного комплекса, через последующую диверсификацию технологий позволит России совершить технологическую модернизацию, которая не получалась в либеральных и интеграционных условиях.

Вместе с тем, признаками такого плана является уже заявленное желание России вернуться к самостоятельному проекту в космосе (создание космической станции в 2018–2025 годах) и возвращение к теме «закрывающих технологий», которые могут быть вынесены на рынок как своеобразный инструмент глобальной технологической войны (основные фронты которой — новая термоядерная энергетика, наноматериалы, биотехнологии, медицина…), и новые технологии в области вооружения, которые стимулируют глобальную гонку вооружений и вынуждают конкурентов тоже экономить на социальных инвестициях.

Будет ли успешной мобилизационная модель, пока сказать сложно. Риски мобилизационной модели не менее вероятны, чем выгоды мобилизации. Достаточно вспомнить критическое состояние с рабочей силой в РФ, деморализованную интеллигенцию, факт стратегического технологического отставания РФ (опять «лапти и космос»). Но это тема другого разговора. Сейчас очевидно, что выбор в пользу мобилизационной модели сделан окончательно.

Война с Украиной — стимул к мобилизации России. Конфликт в Украине является не только геополитической прихотью Кремля, но еще и частью выполнения плана по самомобилизации. Он циничен, нагл, откровенно лжив. И вместе с тем он эффективен. Все провалы и проблемы Украины стали силой РФ в Украине. Геополитическое и социокультурное дзюдо, если хотите…

Российское общество поддерживает политику власти, российские добровольцы сами идут воевать на территорию Украины. Создан огромный рынок утилизации военной техники, ее апробации, использования. Но самое главное — достигается постепенное и неуклонное ослабление промышленного потенциала и экономических возможностей Украины, которая уже не нужна как партнер в Таможенном союзе. Война разрушает конкурентный промышленный потенциал Украины и угрожает разрушению самой Украины.

Возможным геополитическим следствием мобилизационной модели может стать и плавный переход от идеи Евразийского Союза к идее сильного «союзного государства», ядром которого станет РФ. Основой для такого проекта может стать союзное государство РФ — Беларусь. Учитывая, что большинство «советских анклавов» (Донбасс, Приднестровская республика, Абхазия…) не имеют шансов на «крымский вариант» (вхождение в состав РФ), они могут быть вовлечены в проект «союзного государства» — на основе союзных договоров. РФ+Беларусь, Приднестровье, ЛНР, ДНР…, — чем не вариант ре-интеграции вокруг РФ, без евразийского пафоса и утопий Таможенного союза?

Возможно, поэтому с началом войны в Украине лидеры Беларуси и Казахстана все чаще начали отмежевываться от позиции РФ.

Реставрация «советского мира» и поворот к проекту «союзного государства» угрожает разрушить большинство постсоветских национальных проектов, и эту угрозу ощущают и понимают уже все участники евразийской интеграции.

*****

7. Новое Согласие, Вторая государственность, Глобальная ответственность. Примерно так можно определить три ключевых вызова, ответы на которые предопределят будущее Украины и украинского национального проекта на десятилетия вперед.

Российский Кремль определил путь, который считает спасительным для России. Частью успеха на этом пути становится и победа «в» и «над» Украиной. Еще одной частью — подрыв и дискредитация евроинтеграционного проекта. Новый европейский национализм, новый realpolitic, новые страхи и разочарования — необходимая почва для поддержания внутренней великодержавной самоуверенности.

Европа не будет воевать за Украину. Хотя бы потому, что война с Россией немыслима и недопустима для всех без исключения стран ЕС, а события в Украине, качество и компетенция украинской политической и бизнес-элиты, необустроенность общества скорее отталкивают, чем привлекают европейцев. Еще недавно украинские майданы воспринимались в ЕС как свежее дыхание и «молодая кровь» европейского проекта. Но, как и 10 лет назад, сумбурность и многослойность революционного процесса, хроническая интеллектуальная незрелость и банальная жадность политических лидеров Украины приносят лишь разочарования. И если культурные границы Европы, как было и 200 лет назад, меряются Уральским хребтом, геополитические границы после «волны расширения» снова откатываются к границам традиционной Центральной Европы. Той, которая без Украины.

Немаловажно и то, что большинство украинцев, от политика до обывателя, будучи европейцами без кавычек, ментально и практически «идут в Европу». Не обременяя себя тем самым европейски-рациональным — «желаешь быть в Европе — будь ею». И этот ментальный и психологический парадокс — продукт уже новейшего времени, суррогат странно-провинциальной «возрожденческой» политики Украины начиная с 1991 года: вместо самотворения — «возрождение», вместо собственного пути — «великий исход». Теперь расплачиваемся по долгам.

Крах первой государственности, рожденной в удивительном историческом симбиозе номенклатуры, спецслужб и диссидентской национал-демократии и разрушенной из-за глубокой корпоратизации, фактической «приватизации» государственных институтов, пока «купирован» быстрым политическим переворотом и сменой состава правящей элиты. Игнорирование глубины и причин кризиса государственности, практическое блокирование новых государствообразующих сил, торможение второй государственности — уже на совести тех, кто возглавил войну с Россией с украинской стороны.

Вместе с тем, новая государственность рождается теперь не «сверху» и не в Беловежье, а «снизу». Ее черты и характер еще только пробиваются сквозь бетон сакральных канонических текстов и экстазное состояние поверхностного патриотизма, замылены медиа-пропагандой и шаблонным словоблудием новоявленных «большевиков Майдана».

Три движущие силы второй государственности Украины только выявляют себя.

Самоуправление — движение снизу, соорганизующее граждан, громады и регионы в новую систему отношений. Гражданское общество — новый актив украинского национального проекта, — делающее лишь первые шаги, несмотря на потери и героику Майданов 2004 и 2013–2014 годов. И интеллектуальный класс, до последнего времени страдавший комплексом неполноценности и поэтому — продуцировавший чужие мысли и чужие страхи, и лишь сейчас рождающийся как самостоятельная национальная сила.

Украины, которую мы знаем с 1991 года, уже не будет. Но Украина может быть. Другая. Если ее не только рассматривать на карте и защищать границу ценой тысяч жизней и гуманитарных катастроф, а если ее помыслить и представить как пока еще разорванное со-общество живых, разных, но готовых жить вместе людей. Вопрос — как?

Выход из войны. После событий лета 2014 года, которые, по всей видимости, войдут в историю как первая украино-российская война, без запятых и оговорок, вторая война недопустима и может стать смертельной для Украины. «Пиратские» образования — Луганская и Донецкая народные республики — несмотря на весь трагизм и искусственность, стали уже новой реальностью.

Информационная составляющая этого конфликта все больше напоминала религиозный конфликт (и это при том, что воюющие стороны — почти все православные!). Искусственно созданный средствами пропаганды «язык войны» в виде клише («укры против сепаров», «фашисты против террористов», «ватники против националистов») создал конфликтное семантическое поле, в котором нет положительного смыслового выхода. Любой участник на бытовом уровне становится просто жертвой ценностного противопоставления, в котором невозможно было найти разумного решения для своей собственной позиции. Много схожего с гражданской войной 1918–1922 годов: либо ты — «за красных», либо ты «за белых».

Учитывая полную включенность России в эти проекты, учитывая разрушенные жизни сотен тысяч жителей Донбасса, учитывая «тайны войны», героизм добровольцев и цинизм политического руководства, боящегося как огня «правды о войне», простой выход невозможен.

Уже сейчас в среде политической элиты выражены две позиции («две партии»). Одни еще ищут пути сохранения единства Украины (в диапазоне от «войны до конца» до признания всего и вся). Другие — «малоукраинцы» — уже фактически согласились с потерей, и их абсолютно устраивает «малая Украина», без Донбасса и Крыма, но с новой героикой Майдана и пока еще живым патриотизмом.

Трагизм ситуации еще и в том, что как раз «малоукраинцы» устраивают сейчас и Кремль, и ЕС, и других игроков. Это та самая «слабость», с помощью которой можно управлять процессом еще эдак лет 10. А то и больше.

Поэтому вторая военная кампания на Донбассе — это путь к «малой Украине». Потому что победа невозможна. Агрессия России разрушительна. Запад (ЕС в частности) заступаться не намерен. Уровень агрессии в украинском обществе и неготовносить прощать уже зашкаливает.

Изоляция Донбасса и Крыма, игнорирование прав и нужд населения этих регионов — тоже путь к «малой Украине». И этот путь не менее жестокий, чем первый. С голодными бунтами, бандитскими «продовольственными рейдами», «Стенами» и рвами, очередными волнами переселенцев, ростом местечкового областного сепаратизма как реакции жителей Центра и Запада Украины на бесконечные потрясения и «чужеродность» еще вчерашних соотечественников.

Третий путь — через диалог и новое согласие — пока непонятен и непопулярен. Но он, пожалуй, единственный. Если бороться за Украину до конца. Межрегиональные форумы, интерактивное общение на центральных каналах ТВ («телемосты», а не «хохлосрач» теле-политиков), интернет-диалог, межрегиональные договора о сотрудничестве и программы по восстановлению экономики и инфраструктуры после войны, «трудовое волонтерство» — это своевременный, а главное, практический ответ, как жить дальше вместе.

Не исключено, что очередной кризис центральной власти и угроза очередного революционного витка, уже как негативной социальной реакции на ЛЮБУЮ центральную власть, подтолкнет региональный актив (самоуправление, общественные организации) к поиску АЛЬТЕРНАТИВНЫХ форм договоренности о сотрудничестве и сближении снизу. По сути, к новому процессу конституирования республики. Потому что вторая крайность кризиса — само-купирование в «областных» феодах и местечковый сепаратизм сделает распад страны просто неизбежным и вообще неуправляемым.

Очевидно и то, что для модерирования этого процесса — нового национального, общегражданского диалога — будут востребованы и другие политики. Воители и демагоги, не имеющие собственных ответов, станут только раздражителями. Запрос на «интегральных политиков» — объективный запрос, обусловленный самой историей современной Украины.

Новая страна. Трагизм событий в Крыму и на Донбассе должны научить украинцев главному — строить общую судьбу с разными, но вместе.

Еще в 1991 году Вячеслав Черновол видел Украину как «страну земель», самоуправляющихся, уникальных, но вместе с тем новых, рожденных самой независимостью Украины.

Украина земель (или регионов, если хотите, потому как нынешние административные области никакого отношения к «регионам» не имеют, просто «совок», рожденный в СССР) — это новый проект переустройства страны, который может стать системным ответом на прошлые поражения.

7-9 крупных регионов, в основе которых — сильное самоуправление от громады до земельного самоуправления, — это выход за пределы нынешнего «кризиса устройства».

Системная де-бюрократизация системы госуправления, радикальная ломка всех сложившихся каналов коррумпированного «регулирования сверху», и все это — в рамках модели местного и регионального самоуправления.

Украина имеет свой уникальный опыт «автономии без федерализма» — Крым. И аннексия Крыма, при преступной бездеятельности и растерянности центральной власти, не означает, что опыт такого автономизма не может быть использован для отдельных регионов Украины в ходе реформы самоуправления и формирования новой регионалистики. С каждой землей-регионом может быть подготовлена особая программа развития по линии «правительство-регион», учитывающая экономическую, административную и социокультурную специфику каждой земли. Нереально? А кто-нибудь пробовал? И вообще думал об этом?

Унитарность, самоуправление и новый регионализм — эти три базовые черты нового устройства страны, которым еще нужно научиться и которые действительно способны преобразовать Украину из корпоративно-бюрократической державы в самоорганизующуюся республику.

Украина земель-регионов позволит дать ответ и на проблему обустройства новой транспортной инфраструктуры, рационального размещения продуктивных сил, гибкой инвестиционной политики, формирования внутреннего разделения труда.

Новая страна и враждебная Россия. Самый сильный и распространенный аргумент против пути диалога и переобустройства состоит в том, что Россия будет воевать в Украине независимо от внутренних усилий. И что Россия будет разрушать Украину на части (аннексии, федерализация, конфедерализация…).

Это правда. Кремль будет пытаться воевать, и такую политику все еще поддерживает российское общество (хотя «маятник настроений» в РФ может качнуться в обратную сторону в считанные месяцы, особенно при массовом выбросе правды о войне на Донбассе).

2015 год в этом плане решающий и для планов России, и для судьбы Украины.

Критически важно избежать зимней военной кампании со стороны ЛНР-ДНР при участии российских войск.

Вместе с тем, если судить по декларациям и шагам Президента новой коалиции в Верховной Раде, к войне наоборот, готовятся все.

Стратегическая и смертельная ошибка.

Евросоюз стремится избежать и боится войны с Россией. Санкции и декларации поддержки — это, пожалуй, максимум, на который может рассчитывать Украина. Проблема в том, что нереформированная, милитаризированная и неконсолидированная Украина сама по себе опасна для ЕС. Ее новые потрясения и революции могут дестабилизировать и без того неустойчивую европейскую политику, где все сильнее голос националистов и евроскептиков.

Но от обратного — на Украину возлагается ответственность, по сути, глобальная ответственность, за поиск формулы нового компромисса с РФ. Даже если цена компромисса будет высокой. Этого пока в Киеве не понимают или не хотят понять.

Даже «холодная война» в Европе в условиях глобального кризиса — это огромный вызов и огромные потери. Участие в евроатлантическом экономическом проекте не спасает европейскую экономику, если придется размежеваться с Евразией новым «железным занавесом» по старому центральноевропейскому «санитарному кордону». Даже одно потерянное десятилетие экономического сотрудничества с РФ и Евразией может подорвать европейский проект.

О поиске выхода из стратегического тупика начинают беспокоиться и в РФ. Мобилизационная модель хороша, если есть возможность использовать внешние ресурсы — финансовые, технологические, интеллектуальные. Но жесткая изоляция для России опасна не меньше, чем внутренний кризис и дефицит ресурсов развития.

Выход очевиден: нужна пауза в конфликте и начало нового трехстороннего «диалога о будущем» между ЕС, Украиной и Россией. Как не допустить эскалации конфликта и окончательного разрушения хрупкой системы европейской безопасности. Как выйти из тупика встречных санкций и изоляции. Как сохранить толерантное культурное поле. А ведь Россия, при всех ее особенностях, тоже часть европейской цивилизации, хотя в своем саморазвитии Россия — это как бы «Европа вчера».

Глобальная ответственность Украины состоит в том, чтобы самостоятельно найти путь выхода из войны с Россией, не допустить транс-национализации конфликта, выработать формулу стабилизации и примирения на континенте.

Запад, осуждая и критикуя Россию за агрессию и милитаризм, ждет все же рациональных решений от ОБЕИХ воюющих сторон. И с его, условно, «колокольни», Украина и Россия должны вместе дать Европе сигнал, связанный с готовностью начать переговоры о выходе из конфликта совместными усилиями, в том числе с участием третьей стороны — Евросоюза.

В среднесрочной перспективе необходимо создать два важных формата.

Формат дипломатический: трехсторонние переговоры Украины, Евросоюза и России о перспективах выхода из конфликта и о перспективах сотрудничества как в формате Евросоюз — ЕврАзЭС, так и в формате Украина — Евросоюз, Украина — РФ.

Инициатива создания постоянно действующей европейско-украино-российской комиссии в составе депутатов законодательных органов, которая в будущем могла бы перерасти в своеобразную трехстороннюю ассамблею — одна из таких формул.

Необходим и новый интеллектуальный формат консультаций — на уровне ведущих экспертов трех сторон, с целью подготовки прогнозов, средне- и долгосрочных сценариев развития, разработки рекомендаций в части экономического сотрудничества и развития новой архитектуры безопасности. Да мало ли вопросов накопилось, когда идет война…

Украинский кризис со всей очевидностью показал неэффективность и слабость структур безопасности в Европе. Несколько лет назад была попытка организовать дискуссию о новом договоре безопасности и о реформе ОБСЕ. Возможно, как раз сейчас в поисках выхода из конфликта и делая попытку сохранить Украину как единого, целостного субъекта и участника договора по ОБСЕ, стоит вновь вернуться к вопросу о глубокой реформе Организации по безопасности и сотрудничеству. Начать работу над новым Договором, который учитывал бы проблемы не только разоружения и контроля, но и проблемы коллективной безопасности и коллективного суверенитета.

Очень важно, чтобы в этом процессе принимали участие Украина и Россия как страны, которые вышли на путь примирения и восстановления отношений.

Сейчас по сути разрушена и не работает вся старая договорная база украино-российских отношений. Очевидно, что о стратегическом партнерстве Украины и РФ не может быть и речи. Как, впрочем, сложно говорить и о «дружбе». 2014 год уже стал годом «Переяславской Рады наоборот». Аннексированный Крым блокирует на ближайшее время какие-либо рамочные договора.

Но тактически важно, в случае урегулирования конфликта на Донбассе:

— предложить формат переговорного процесса по «крымскому вопросу». Как переходный вариант, следует подготовить, ограниченное по времени действия, соглашение (или хотя бы рабочий протокол) по Крыму (социальный блок вопросов, проблемы собственности, торговля, права корпораций и граждан Украины и т. д.).

Несомненно, что крымский вопрос далек от решения, и даже наращивание вооруженных сил РФ на полуострове — не аргумент. Моделирование развития Крыма, определение его статуса, проблемы границ — все это еще впереди. Но действовать, а не ждать, нужно уже сейчас; необходим и временный двусторонний договор Украины и РФ, утверждающий незыблемость границ на Востоке, и формат экономического сотрудничества.

Возможно, в будущем целесообразно вернуться к формуле «3+1», как в формате взаимоотношений Украины с Таможенным союзом (вернее, уже со странами ЕАЭС). Аргументировать не буду. Достаточно вспомнить, что даже в условиях войны правительство Украины было вынуждено решать проблемы с газом, углем, электроэнергией… А проблем на самом деле на порядок больше.

Это лишь малый перечень тех шагов, которые стоит принять в ближайшее время, при условии, что есть воля и желание выйти из войны с минимальными потерями. Возможности влиять на быстро меняющуюся ситуацию (а мы в войне уже полгода!) практически нет, поэтому — только большими мазками.

Угроза зимней войны и ее перерастание в процесс распада Украины реальны как никогда. Как реальны и угрозы новых революционных потрясений, банкротства Украины и нового обвала власти. Если ничего не делать.

P.S. Со временем целесообразно было бы проведение международного расследования о причинах, организаторах конфликта и их решениях, источниках финансирования, происхождении и механизмах поставки вооружений на Донбасс, формировании милитарных образований, а также расследования всех военных преступлений под международным контролем, в идеале под контролем Совета Безопасности ООН.

Это необходимо хотя бы потому, что новые войны ХХІ века — войны геокультурных стратегий и психо-информационного оружия — могут быть еще более разрушительны. «С историей можно шутить, только история шутит злее».

Уверен, что опереточные вожди донбасских республик отойдут далеко на задний план перед теми, кто с ДВУХ сторон желал, готовил и подталкивал Украину и Россию к войне. Такое расследование повернуло бы «колесо истории».

Только больно осознавать, что звучит это как утопия. Не первая и не последняя в истории преступлений и войн.