Смерть не на первой полосе

Смерть не на первой полосе

Эволюционным или революционным путем эта власть в любом случае рано или поздно сменится, уйдет, денется куда-нибудь, уступит место или более ужасной, или более циничной, и, оглядываясь на начало десятых, мы, как это всегда бывает, увидим совсем не то, что видим сегодня, и людей и события будем расставлять не в том порядке, в каком это кажется логичным теперь. В коридорах старой редакции «Известий» на стенах висели развешанные уже в девяностые первые полосы за разные годы — но не настоящие, а тогда же, в девяностые, и сверстанные, по полосе на год. Допустим, восьмидесятый год — Сахаров во всю полосу, семьдесят четвертый — Солженицын, восемьдесят шестой — Чернобыль, шестьдесят восьмой — танк в Праге, тридцать седьмой — лагерная вышка. Не знаю, кто это придумал, но получилось не дежурное украшение офисных коридоров, а серьезное произведение современного искусства. Смотри на эти полосы и думай, где больше правды: в этих фальшивых, задним числом сделанных полосах, или в настоящих, где ни Сахарова с Солженицыным, ни Чернобыля, ни танков в Праге, а только вести с полей, ленинский ЦК и иногда космонавты какие-нибудь. Потому что изучать историю по первым полосам старых газет бессмысленно, в лучшем случае история живет на третьей полосе в виде маленькой заметки без подписи, типа «На Финляндском вокзале большевики встретили Ленина», или «Конец литературного власовца», или «К ситуации в Чехословакии», или еще что-нибудь. А на первой полосе всегда будет какая-нибудь бессмысленная фигня. Ну, почти всегда, за редчайшими исключениями.

На улицах не стреляли, страна была единой от Калининграда до Владивостока, Ледовитый океан не таял, инопланетяне не прилетали. Хорошо было, в общем.

И, конечно, безумно интересно, какая именно из нынешних непервополосных новостей завтра окажется безумно важной — незначительная отставка, или назначение, или уголовное дело, или одиночный пикет, — сменится власть, изменится страна, и начало десятых будет выглядеть по-новому, и обязательно будут споры о Путине, а потом и мода на Путина — мол, при нем порядок был, Россия поднималась с колен, и нас уважали, не то что теперь. «Да я жил при Путине!» — «Вот такие, как ты, все и просрали, потому что не ценили!» — будущие споры о нашем времени нетрудно реконструировать уже сейчас, в этом смысле все до предела одинаково, и всегда все в равной мере и правы, и неправы.

А вот деталей будущих споров предугадать нельзя. Может быть, через десять лет о путинских временах будут вспоминать как не только о сытом, но и как о невероятно свободном времени, когда в интернете можно было писать что хочешь, и на площадь выходили митинговать десятки тысяч, и девушки спели в храме, а им дали всего два года, то есть почти не наказали. Ну, и что-нибудь еще: на улицах не стреляли, страна была единой от Калининграда до Владивостока, Ледовитый океан не таял, инопланетяне не прилетали. Хорошо было, в общем.

Образ мудрого отца нации — у политтехнологов его сконструировать, конечно, не получится, все искусственное всегда остается искусственным и теряется на очередном повороте. Зато такой образ легко сложится сам собой, когда Путину уже это будет не нужно — задним числом, в коллективной памяти. И даже фотографии со стерхами вне нашего контекста обязательно будут восприниматься максимально серьезно — вот он какой был, о природе заботился, с птичками летал, не то что нынешние.

Это неизбежность. Наверное, кому-то из нас, современников, это не понравится, но кто нас будет слушать — мы ведь тоже никого не слушали, и у нас была и наркомовская колбаса, и «Старые песни о главном», и прочая ностальгия по временам, которые ностальгии, в общем, не заслуживают. А они ведь, наверняка, уже все родились — и маркетолог, который придумает колбасу «как при Путине», и продюсер, который устроит «Дискотеку-2013» с постаревшей Ваенгой, и политтехнолог, который поведет на выборы «Путинский блок за Единую Россию». Этим людям что-то объяснять, наверное, будет бессмысленно, у них работа такая.

А всем остальным хочется и через сто лет напомнить среди прочего, что жил в России инженер Александр Долматов, который при Путине ходил на митинг, потом, когда начались аресты участников митинга и когда у него дома прошли обыски, убежал в Нидерланды, попросил политического убежища и, когда ему отказали, покончил с собой. И, что, вероятно, важнее и страшнее, — имейте в виду, что эта смерть никого и ничего не всколыхнула, не сотрясла устоев, не разделила жизнь на до и после, а просто осталась незначительной новостью в очередной сводке про «Болотное дело», совсем не на первой полосе.

Когда будете ностальгировать по путинским временам — просто вспомните об этом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.