Анатомия авторитаризма

Анатомия авторитаризма

Питался он исключительно верой, надеждой и любовью.

Дефицит новой социальности

Во время форсированного перехода общества от одного способа существования к другому «дефицит новой социальности» (вызванный её относительно недавним историческим рождением) и «дефицит старой социальности» (вызванный её увяданием) в совокупности превращают общество в некое разряжённое социальное пространство, битком набитое людьми, которым не за что особенно ухватиться, некуда поставить ногу для обретения прочной жизненной опоры (вспоминаем 90-е годы).

Этот дефицит «всякой социальности» проявляется во множестве частных «дефицитов»:

· Дефицит институтов. Старые нормы, правила и организованности отмирают, новые — только формируются и ещё не завоевали всеобщего доверия (хотя на начальном этапе «форсированного транзита» /после «революции»/ новые институты имеют некоторый карт-бланш доверия, но далее вступает фактор времени).

· Дефицит элит. Старые элиты ликвидированы и/или деморализованы, новые ещё не умеют быть ответственными — то есть не умеют (не хотят, не видят необходимости) действовать в широких общественных интересах, то есть не совсем ещё элиты.

На самом деле «ответственная элита» — это тавтология, «масло масляное». Поскольку остро и постоянно переживаемое «чувство ответственности» за «незнакомых людей» и отличает «представителя элиты» (туповатый, конечно, термин) от простолюдина. Простолюдин отвечает за себя и за свою семью, «представитель элиты» отвечает за то же самое и ещё за многих, с кем не связан непосредственными личными узами, причем, не просто отвечает как начальник или как собственник, имеющий с людей выгоду, а «чувствует ответственность», переживает ответственность экзистенциально.

«Представителей элиты» отличает от простолюдинов и уж совсем экзотическое качество — способность чувствовать «экзистенциальную ответственность» за неодушевлённые и абстрактные предметы: за конкретную территорию и её отдельные объекты (леса, поля, города, заводы, театры), за страну, Родину, за миссию, за коневодство или парикмахерское дело в стране, за конкретную науку или вид искусства, за «судьбу свободы в России», за «дело белой расы» или за «возрождение ислама в Прикамье», и так далее и тому подобное. При этом, опять же, вовсе не обязательно, что «представитель элиты» является собственником, руководителем или «оператором» того неодушевлённого или абстрактного, за что «чувствует ответственность». Хотя именно «чувство ответственности» его к этим статусам зачастую и приводит. И, конечно, наоборот. Но собственность и руководящий статус воспитывают ответственность далеко не в каждом начальнике и собственнике, с чем мы постоянно и сталкиваемся. «Экзистенциальная ответственность», коррелируемая с лидерством — это, скорее, врождённое, чем воспитываемое качество. В этом смысле элита не равна всей совокупности «начальников и собственников», но элита состоит в основном из «начальников и собственников».

После того, как «агенты изменений» и «агенты возврата» дискредитируют себя в «проблемном транзите», переходное общество начинает страдать от недостатка и даже отсутствия элиты, потому и впадает в хаос — никто ни за что не отвечает. Точнее, все отвечают только за себя — общество становится бесхозным. Но любой хаос не вечен, поскольку люди с соответствующим набором генов и навыков очень быстро занимают на время опустевшую нишу. Другое дело, что конкретные «представители элиты» могут себе такую «ответственность» насочинить и так её реализовывать, что никому мало не покажется. Ответственность/лидерство морально не детерминированы (но оформляемы), они — функция, проявляющая себя, в том числе, и как господство, насилие, безразличие.

· Дефицит конвенциональных публичных смыслов — дефицит общепринятых ценностей, верований (не только в религиозном смысле), норм, экзистенциальных оправданий.

· «Дефицит социального капитала». В активной фазе «общественного транзита» («смены парадигм») совокупный социальный капитал сообщества стремительно сокращается: что-то в переходном обществе слишком «старое» и не вызывает доверия, что-то — слишком «новое» и тоже не вызывает доверия. Плюс к этому, в условиях трансформации в обществе всё плохо работает, что тоже приводит к снижению доверия к институтам, нормам, к элитам, людей друг к другу. Это всеобщее снижение доверия опять же снижает эффективность любого социального взаимодействия, что приводит к дальнейшему снижению доверия, и так далее. Чем в обществе меньше доверия, тем общество хуже функционирует, чем общество хуже функционирует, тем меньше в нём доверия.

· Дефицит народной поддержки «агентов перемен», непосредственно связанный с «дополнительным дефицитом благосостояния», который, как правило, сопровождает «общественный переход» в его активной фазе. «Общественный транзит» актуализируется, вступает в активную фазу, как правило, в ситуации какого-либо серьёзного социального кризиса, когда широкие массы населения начинают связывать улучшение жизни с обновлением общества, что и обеспечивает «агентам перемен» народную поддержку. Но такого улучшения, как правило, не происходит в обозримой перспективе. И дальнейшие преобразования происходят более по политической инерции, от безысходности и необходимости (если происходят), чем под давлением энтузиазма рвущихся к «светлому будущему» масс.

Одна из системообразующих иллюзий любой революции — представления о связи радикальных политических и социальных изменений с повышением уровня жизни населения. На самом деле такой прямой связи не существует, скорее, наоборот — любые радикальные перемены, как минимум, на начальном этапе, как правило, приводят к снижению уровня жизни. Успешная социальная революция со временем лишь повышает совокупную эффективность «общественного организма», обновляет его, делает его более конкурентоспособным в соревновании за ресурсы с другими «общественными организмами», что, в конечном счёте, приводит и к повышению уровня жизни. Но очень «в конечном счёте» и в строгом соответствии с новой социальной структурой, в которой всегда есть верхи и низы, бедные и богатые, и тому подобные мало приятные особенности любого общественного устройства.

Суть социального прогресса не в том, что однажды не будет бедных, а в том, что, например, в начале XXI века лучше быть бедным во Франции, чем в Алжире, в России, чем в Таджикистане. И богатым в начале XXI века тоже лучше быть во Франции, чем в Алжире — это тоже очень важная сторона «социального прогресса» (именно поэтому переезд Жерара Депардье из Франции в Россию означает, что у Франции начались проблемы с «социальным прогрессом», правда, это не означает, что в России улучшился климат для богатых, поскольку богатые из неё как уезжали в Лондон, так и уезжают).

· Дефицит социальной энергии у «агентов перемен». Большое количество людей, вовлечённых в «радикальные преобразования», не могут долгое время жить исключительно «общественными интересами» (чего требуют «радикальные преобразования») — рано или поздно «общественные интересы» вступают в противоречие с фундаментальными интересами частной жизни очень многих из «агентов перемен», особенно если «активная фаза транзита» чрезмерно затягивается. В этом массовом внутреннем экзистенциальном конфликте «агенты перемен» массового изнашиваются, утрачивают «волю к победе» и далеко не всегда к этому моменту дозревает следующее поколение «новых людей», а «транзит» проходит точку невозврата.

· Вообще, элементарная количественная нехватка «новых людей» — просто бич любого форсированного «общественного перехода». Одно дело — естественная концентрация «агентов перемен» в нужное время в нужном месте (как это обычно бывает — в столицах) и другое дело — распространить обновленческий импульс на всю страну, до всех её закоулков.

Ну и так далее и тому подобное. Все эти и прочие подобные дефициты проявляются не сразу, а после периода «бури и натиска». Чем глубже за этот период новые элиты и новые институты сумеют проникнуть в «тело нации», тем менее опасными для «перехода» будут эти «дефициты».