«МОМЕНТ СПУТНИКА»

«МОМЕНТ СПУТНИКА»

Стоит отметить, что после того как в 2010 году Америка начала оказывать давление на китайцев, они согласились на серьезные уступки. Отказавшись применить право вето в Совбезе ООН, Пекин позволил Вашингтону провести антииранские санкции. И хотя в КНР настояли на том, что санкции не ударят по иранской энергетике и не станут препятствием для экономического сотрудничества Китая с Исламской Республикой, символическое значение «сдачи Тегерана» было сложно переоценить.

В январе 2011 года председатель КНР Ху Цзиньтао прибыл в Америку. Его встречу с Обамой журналисты тут же окрестили «саммитом G-2». «Саммит продолжался до 2 часов ночи, – рассказывал советник президента Клинтона по Китаю Кеннет Либертал. – Слухи о холодной войне оказались сильно преувеличенными. И хотя еще полгода назад Китай угрожал ввести санкции против американских компаний, участвовавших в продаже оружия Тайваню, сейчас он приобрел 200 самолетов Boeing на сумму 19 млрд. долларов. Цзиньтао говорил то, чего хотели услышать американцы. Он признал даже, что Китаю есть еще над чем поработать в области демократии и прав человека»[275]. Более того, китайский лидер открыл кампанию по переизбранию Обамы, посетив город Чикаго, который должен был стать предвыборным штабом действующего президента.

«Казалось бы, у Обамы есть прекрасная возможность отказаться от синофобии и начать новый виток сближения с Пекином, – писал The American Thinker. – Но чем объяснить тогда такие выпады китайцев, как приуроченный к визиту Роберта Гейтса первый демонстрационный полет нового истребителя-невидимки J-20, который был создан благодаря технологиям, украденным у американцев? Все дело в том, что в Пекине сейчас идет острое соперничество между двумя группировками, которые по-разному смотрят на внешнюю политику страны»[276].

Долгое время в Китае господствовала концепция «мирного роста», которая, по словам ее автора – экс-министра пропаганды Чжен Бицзяна, позволяла укрепить позиции страны на мировой арене, не прибегая при этом к насилию. «Стратегия «победитель-победитель», когда обе сотрудничающие стороны оказываются в выигрыше, – писал Бицзян, – с одной стороны, поможет нам преодолеть замкнутость, возникшую в результате реформ Сяопина, а с другой – избежать конфликтов с великими державами. Пекин ни за что не пойдет дорогой Германии и Японии, которые любыми средствами стремились достичь мировой гегемонии»[277]. Несколько лет назад с критикой концепции мирного роста выступили представители националистического направления, которых политологи по аналогии с американскими неоконами окрестили «неокоммами». По их словам, «только военная модернизация и укрепление Китая могут обеспечить стабильность и заставить США проявлять сдержанность». «В Поднебесной, – писал The American Thinker, – оживает менталитет Срединного Царства, другие азиаты воспринимаются здесь как существа низшего порядка, а представители Запада как варвары»[278]. «КНР должна отказаться от «мирного развития», – писал профессор Национального университета обороны Ли Мюнфу, автор памфлета «Китайская мечта», – сделать ставку на военную мощь и готовиться к «дуэли столетия» с Соединенными Штатами»[279].

«Национальная стратегия безопасности не должна быть статична, – вторил ему другой влиятельный «неокомм», эксперт Центра стратегических исследований Пекинского университета Дай Ху. – Нам необходимо отойти от неконфронтационной модели, поскольку мир давно уже вступил в эпоху «теплой войны», которая рискует перерасти в горячую»[280]. Еще более категоричен был профессор китайского Национального университета обороны генерал-майор Чжан Чаочон, который призвал КНР «не пасовать и выступить в защиту Ирана, даже если это будет означать начало третьей мировой войны»[281].

И проблема на самом деле была даже не в союзнических отношениях с ИРИ, а в паническом страхе китайцев в связи с возможностью перекрытия Ормузского пролива, через который проходит более 20 процентов нефти, поступающей в КНР. Многие эксперты указывали, что все, что предпринимала Америка, начиная с вторжения в Ливию и заканчивая конфликтом с Ираном, нацелено на ослабление глобального конкурента. Этой же цели, говорили они, служит и Транстихоокеанское партнерство – экономический союз, который, по мысли вашингтонских стратегов, должен минимизировать китайское влияние в Восточной Азии.

Как бы то ни было, американский истеблишмент начал сомневаться в превосходстве США. В начале 2011 года в обращении к нации президент Обама назвал нынешнюю ситуацию «моментом спутника». «Более полувека назад СССР обошел Америку в космосе, запустив первый искусственный спутник Земли. Американское руководство находилось в растерянности, но в итоге сумело мобилизовать нацию и взять реванш»[282], – заявил он. Сравнение с Советским Союзом нельзя было назвать случайным. Китай все чаще называли второй сверхдержавой, которая может сменить Америку в роли гегемона. Наверное, самым наглядным символом грядущего мирового порядка стала дочь президента Саша Обама с флажком КНР в руках, радостно приветствующая Ху Цзиньтао на китайском языке. «Теперь без Китая в этом мире ничего не происходит, – писала немецкая газета Der Tagesspiegel. – Эпоха однополярного мира подходит к концу, и КНР очень скоро бросит вызов Соединенным Штатам»[283].

В мировой экономике Китай постепенно перехватывал у Америки инициативу, превращаясь в главного международного банкира. «На пространстве от Венесуэлы до Вьетнама, – отмечала The Financial Times, – Китай в последнее время раздает больше кредитов, чем Всемирный банк. Для китайских товаров открываются все новые рынки, и снижается зависимость КНР от Америки. Благодаря долговому кризису китайцы увеличивают влияние даже в Европе, покупая государственные облигации Португалии и Испании, оказывая помощь портам и судоходным компаниям Греции, строя автобаны в Польше»[284].

«За время правления Обамы было уже как минимум два периода сближения и два периода конфронтации с Китаем, – утверждал в 2011 году директор программы китайских исследований в Центре Никсона Дрю Томпсон. – С каждым годом амплитуда колебаний будет увеличиваться, и в конце концов качели могут раскачаться так сильно, что странам не избежать военного конфликта»[285]. В январе после визита Ху Цзиньтао в Вашингтон, казалось, что разногласия преодолены и политическое сближение США с Китаем не за горами, однако уже в мае госсекретарь Хиллари Клинтон вновь заставила экспертов говорить о приближении холодной войны. В интервью журналу The Atlantic она раскритиковала китайских партнеров, которые, по ее словам, жестко подавляют всякое инакомыслие в «бесплодных попытках» остановить ход истории. «В Пекине не зря были так обеспокоены событиями арабской весны, – заявила Клинтон. – Ведь репрессивную систему КПК ждет такая же судьба, как и диктаторские режимы Ближнего Востока»[286]. «Резкое, бескомпромиссное и абсолютно неуместное заявление Клинтон, – писал профессор Гарварда Нил Фергюссон, – может окончательно испортить и без того напряженные отношения США с Пекином. Невозможно даже представить, чтобы нечто похожее позволил себе ее предшественник Генри Киссинджер, занимавший пост госсекретаря в эпоху Ричарда Никсона и подготовивший знаменитую сделку с Мао»[287].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.