Иран и распространение ядерного оружия

Иран и распространение ядерного оружия

Будущее ирано-американских отношений зависит – по крайней мере в краткосрочной перспективе – от разрешения во многом «технической» проблемы военного свойства. Когда я пишу эти строки, происходят потенциально эпохальные перемены в военном балансе региона и в психологическом равновесии. Это связано со стремительной эволюцией Ирана к статусу ядерной державы в ходе переговоров с постоянными членами Совета Безопасности ООН и Германией (П5+1). Остающийся в тени обсуждения технических и научных возможностей, этот вопрос на самом деле представляет собой фокус международного порядка, ведь речь идет о способности международного сообщества обеспечить соблюдение обоснованных требований на фоне поистине изощренного неприятия, о реальной готовности клерикального режима к сотрудничеству и о перспективах гонки ядерных вооружений в наиболее нестабильном регионе мира.

Традиционный баланс сил опирается на военную и промышленную мощь. Его возможно изменить только постепенно – или через завоевания. Современный баланс сил отражает уровень научного развития и может оказаться под угрозой вследствие каких-либо разработок на территории одного-единственного государства. Никакое завоевание не могло бы укрепить советскую военную мощь сильнее, чем стремление разрушить американскую ядерную монополию конца 1940-х годов. Аналогично, распространение ядерного оружия не может не отразиться на региональном балансе – и на международном порядке – и обернется целым рядом активных противодействий.

На протяжении холодной войны американское руководство строило свои международные стратегии в контексте внушающей страх концепции взаимного сдерживания: мы понимали, что ядерная война повлечет жертвы в масштабах, сопоставимых с гибелью человечества. Кроме того, руководство сознавало, что готовность пойти на крайние меры – хотя бы до определенного момента – имеет важное значение, если мы не желаем допустить, чтобы мир скатился в безжалостный тоталитаризм. Сдерживание в рамках этих «параллельных кошмаров» было возможно, поскольку на планете имелись всего две ядерные сверхдержавы. Каждая провела сопоставимые оценки рисков применения ядерного оружия. Но едва ядерное оружие стало распространяться по свету, политика сдерживания начала превращаться в фикцию, а сама концепция сдерживания утрачивала смысл. В современном мире уже очень сложно сообразить, кто кого сдерживает и на каких основаниях.

Даже если предположить, что «новые» ядерные страны проведут те же расчеты выживаемости, что и СССР с США, в отношении военных действий друг против друга – а это весьма сомнительное допущение, – данные страны все равно способны подорвать нынешний международный порядок, причем сразу в нескольких аспектах. Сложность защиты ядерных арсеналов и установок (равно как и создание комплексных систем предупреждения, по примеру передовых ядерных государств) увеличивает шансы на развязывание войны – из-за соблазна внезапного нападения и превентивного удара. Кроме того, ядерное оружие можно использовать в качестве «щита» от нападений экстремистов. (А другие ядерные державы не смогут проигнорировать атомную войну у своих границ.) Наконец, опыт «частного» распространения ядерного оружия из технически дружественного США Пакистана в Северную Корею, Ливию и Иран имеет самые серьезные последствия для международного порядка, поскольку страна-распространитель формально не считается государством-изгоем.

На пути к созданию собственного ядерного потенциала нужно преодолеть три препятствия: приобрести системы доставки, наладить производство расщепляющихся материалов и начать производство боеголовок. Что касается систем доставки, сегодня существует обширный открытый рынок, где главными продавцами выступают Франция, Россия и в некоторой степени Китай; требуются прежде всего финансовые ресурсы. Иран уже приобрел исходную технологию и может развивать ее по собственному усмотрению. Технология производства боеголовок также не является тайной за семью печатями, а само подобное производство сравнительно легко спрятать от наблюдателей. Пожалуй, наилучший, если не единственный, способ предотвратить появление новой ядерной державы – вмешательство в процесс обогащения урана. Необходимым элементом этого процесса является применение центрифуг – устройств, производящих обогащенный уран. (Обогащение плутония тоже опасно и тоже обсуждается на соответствующих переговорах[79].)

Чтобы предотвратить развитие ядерного потенциала Ирана, Соединенные Штаты и другие постоянные члены Совета Безопасности ООН уже более десяти лет (сменилось две администрации с обеих сторон) ведут переговоры. Шесть резолюций Совета Безопасности ООН с 2006 года требовали от Ирана прекратить программу обогащения урана. Три американских президента от обеих партий, все постоянные члены Совета Безопасности ООН (в том числе Китай и Россия) и Германия, руководство Международного агентства по атомной энергии – все заявляли и продолжают заявлять, что наличие у Ирана ядерного оружия неприемлемо и что Иран должен немедленно прекратить обогащение урана. И ради достижения этой цели никакие средства не считаются непозволительными – по словам сразу двух американских президентов.

Налицо стабильное развитие иранской ядерной программы – на фоне постепенного смягчения позиции Запада. Когда Иран проигнорировал резолюции ООН и построил центрифуги, Запад выдвинул ряд предложений, всякий раз повышая «степень разрешенного» – то настаивал, чтобы Иран полностью прекратил обогащение урана (2004), то допустил возможность производства низкообогащенного (НОУ, менее 20 %) урана (2005), то предложил, чтобы Иран экспортировал большую часть своих запасов НОУ, а Франция и Россия могли бы производить топливные стержни с 20 %-ным ураном (2009), то согласился позволить Ирану сохранить достаточно запасов НОУ для работы исследовательского реактора – при условии, что Иран прекратит деятельность комплекса центрифуг в Фордо (2013). Некогда этот комплекс считался секретным объектом; после обнаружения завода Запад упорно требовал его полного закрытия. Ныне западные условия допускают, что работу комплекса можно лишь приостановить, с гарантиями, затрудняющими повторный запуск. В 2006 году была создана группа П5+1 для координации позиций международного сообщества, и ее представители требовали от Ирана остановить ядерную программу до начала переговоров; в 2009 году об этом условии уже никто не вспоминал. В подобной ситуации Ирану, разумеется, нет ни малейшего повода воспринимать любую инициативу как окончательную. Действуя ловко и дерзко, он на каждом этапе кризиса выказывал меньше интереса к компромиссу, нежели группа западных держав, и тем самым добивался все новых и новых уступок.

Когда начались переговоры (2003), Иран имел 130 центрифуг. На момент написания этой книги число центрифуг достигло примерно 19 000 (лишь половина используется). До начала переговоров Иран не имел возможности расщеплять уран; в промежуточном соглашении за ноябрь 2013 года Иран признал, что обладает 7 тоннами низкообогащенного урана (с учетом количества центрифуг в стране, этот запас может быть превращен в оружие за несколько месяцев, и его хватит на производство 7–10 бомб наподобие той, что была сброшена на Хиросиму). Да, Иран пообещал ликвидировать около половины своего запаса, но не напрямую: 20 %-ный уран всего лишь переведут в форму, из которой его легко восстановить до исходного состояния, и мощности для этого у Ирана найдутся. В любом случае, с таким количеством центрифуг обогащение до 20 процентов уже видится несущественным, поскольку уран, обогащенный до 5 процентов (пороговое значение, выдаваемое за достижение переговорщиков), можно обогатить до нужной степени за те же несколько месяцев.

Точки зрения представителей обеих сторон на переговорах отражают различную трактовку мирового порядка. Иранцы фактически открыто заявили, что не откажутся от выбранного курса, и их не пугают возможные атаки ядерных объектов Ирана. Западные участники переговоров убеждены (и, подчеркивая свою приверженность миру и дипломатии, периодически говорят об этом вслух), что последствия военного нападения на Иран несравнимы с рисками дальнейшего развития иранского ядерного потенциала. Их доводы подкрепляются «мантрой» профессионалов: из каждого тупика есть выход – новое предложение, за которое они несут ответственность. Для Запада главный вопрос состоит в том, возможно ли найти дипломатическое решение или потребуются военные меры. В Иране же ядерная программа рассматривается как один из пунктов борьбы за новый региональный порядок и идеологическое доминирование, борьбы, что ведется всюду и везде, способами мирными и военными – от военизированных операций до дипломатии, официальных переговоров, пропаганды, политических диверсий, и все эти способы равно усиливают общий эффект. В этом контексте стремление к соглашению должно учитывать тот факт, что Тегеран хотя бы изучит шансы на смягчение напряженности, чтобы избавиться от санкций, но сохранить атомную инфраструктуру и максимальную свободу действий, а к реализации ядерной программы вернуться позже.

По временному соглашению в ноябре 2013 года Иран согласился приостановить обогащение урана в обмен на снятие некоторых международных санкций, наложенных за нарушение резолюций Совета Безопасности ООН. Но поскольку соглашение позволяло Ирану продолжать обогащение еще полгода, срок договоренностей истечет к моменту, когда должно быть готово постоянное соглашение. Практические последствия очевидны: Запад де-факто признал иранскую ядерную программу и не стал уточнять (как говорили у нас) ее масштабы.

Переговоры о постоянном соглашении продолжаются. Условия – или хотя бы возможность их выработки – пока неизвестны, но ясно, что они, как и многое на Ближнем Востоке, затронут «красную линию». Станут ли западные переговорщики (от лица группы П5+1) настаивать, что ограничения коснутся процесса обогащения, как сформулировано в резолюциях ООН? Это чрезвычайно сложная задача. Ирану придется сократить количество центрифуг до уровня, соответствующего правдоподобным цифрам гражданской ядерной программы, и уничтожить или законсервировать остальные. Такой исход, фактический отказ от военной ядерной программы, сулит перспективу кардинального изменения отношений Запада с Ираном, особенно если стороны согласятся вдобавок сообща бороться против суннитского и шиитского воинствующего экстремизма, активно угрожающего региону.

Учитывая неоднократные заявления верховного лидера Ирана, что Иран не откажется от мощностей, которыми уже располагает, – эти заявления подкреплял своими разъяснениями целый сонм старших иранских чиновников, – иранцы, судя по всему, намерены договариваться об отказе от производства боеголовок или о сокращении числа центрифуг до минимума, который позволяет при необходимости вернуться к реализации военной ядерной программы. При такой схеме Иран продемонстрирует международному сообществу верность фетве своего руководителя о недопущении производства ядерного оружия (текст этой фетвы не публиковался, и его никто не видел – только иранские лидеры); он готов взять на себя обязательства по отказу от создания ядерного оружия и допустить инспекторов для контроля выполнения соглашений. Конечно, все будет зависеть от количества времени, которое потребуется Ирану на создание ядерного оружия после нарушения договоренностей, буде их удастся подписать. Иран сумел построить два секретных комплекса по обогащению урана буквально в разгар международных инспекций, а потому при подготовке соглашения нужно учитывать возможность подобных действий с его стороны и в дальнейшем. И нельзя оставлять Иран в качестве «виртуальной» ядерной державы – ведь эта страна способна стать ядерной куда быстрее, чем к такому варианту сможет подготовиться любой «неядерный» сосед или успеет вмешаться любая ядерная держава.

Иран с исключительным мастерством и ловкостью реализует провозглашенную цель подрыва государственного строя на Ближнем Востоке и вытеснения Запада из региона. Не важно, создаст он и испытает ядерное оружие в ближайшее время или «просто» сохранит такую возможность, – последствия подобного исхода для регионального и глобального порядков сопоставимы. Даже если Иран удовлетворится потенциальным шансом создать ядерное оружие, он добьется этого вопреки самым всеобъемлющим международным санкциям, когда-либо налагавшимся на какую-либо страну. Геостратегические конкуренты Ирана, то есть Турция, Египет и Саудовская Аравия, тоже примутся разрабатывать или приобретать ядерное оружие, ибо желание догнать Иран станет непреодолимым. Риск израильского превентивного удара значительно возрастет. Что касается Ирана, он, выдержав санкции и создав ядерный арсенал, укрепит свой авторитет, припугнет соседей и усугубит свои способности к традиционным методам ведения войн.

Утверждалось, что новый подход к американо-иранским отношениям сформируется в ходе переговоров по ядерной программе, и это позволит компенсировать «отступление» Запада с исторических позиций. Часто ссылаются на отношения Америки с Китаем, которые эволюционировали от враждебности к взаимному признанию и даже сотрудничеству за относительно короткий период времени в 1970-х годах. Иран можно убедить, как иногда говорят, не размахивать столь вызывающе виртуальной ядерной «дубиной» в обмен на добрую волю и стратегическое сотрудничество с Соединенными Штатами.

Сравнение, увы, хромает. Китай имел сорок две советские дивизии на своей северной границе после десятилетней эскалации взаимной вражды, да и внутри страны начались неурядицы. У него были все основания искать «альтернативную» международную систему, в которой можно закрепиться. В отношениях Запада с Ираном столь очевидные поводы к кооперации отсутствуют. За последние десять лет Иран увидел крушение двух своих самых серьезных противников – режима талибов в Афганистане и режима Саддама Хусейна в Ираке (по иронии судьбы, оба свергнуты американцами) – и усилил свое влияние и военное присутствие в Ливане, Сирии и Ираке. Два нынешних главных конкурента за влияние в регионе, Египет и Саудовская Аравия, заняты внутренними проблемами, тогда как Иран быстро их преодолел (видимо, успешно), подавив оппозицию в ходе демократического восстания 2009 года. Лидеров Ирана принимают в международном респектабельном обществе, не требуя сколько-нибудь значимых изменений текущей политики, а западные компании были готовы инвестировать в страну даже в период санкций. Как ни удивительно, рост суннитского экстремизма вдоль границ Ирана может заставить Тегеран задуматься. Но столь же вероятно, что Тегеран рассматривает нынешний стратегический ландшафт как складывающийся в его пользу, а свой революционный курс – как вполне оправданный. Какой именно вариант выберет Иран, зависит от его собственных предпочтений, а не от американских представлений.

До сих пор Иран и Запад вкладывали каждый свой смысл в саму концепцию переговоров. Американские и европейские переговорщики с осторожным оптимизмом рассуждали о перспективах соглашения по ядерной программе и проявляли максимальную сдержанность в публичных комментариях в надежде обеспечить благоприятную атмосферу – а аятолла Хаменеи назвал ядерные переговоры частью «вечной религиозной борьбы», когда переговоры – разновидность сражения, и компромисс недопустим. В мае 2014 года, за шесть недель до истечения промежуточного соглашения, верховный лидер Ирана, как сообщается, описал переговоры по ядерной программе следующим образом:

«Причина, по которой мы стремимся продолжать бой, не в том, что исламское руководство воинственно. Просто логично, переплывая море, где кишат пираты, полностью снарядиться и быть готовым и способным защищать себя.

В таких обстоятельствах у нас нет другого выбора, кроме как продолжать бой и позволить этому факту определять внутреннюю и внешнюю политику страны. Те, кто стремится к соглашательству и хочет сдаться оккупантам, обвиняя Исламскую Республику в разжигании войны, на самом деле совершают предательство.

Все чиновники страны, занимаются ли они экономикой, наукой, культурой, политикой, законотворчеством или зарубежными переговорами, должны сознавать, что воюют и продолжают борьбу за создание и выживание исламской системы… Джихад никогда не закончится, потому что сатана и сатанинский фронт будут существовать вечно».

Для национальных государств история играет ту же роль, что характер для человека. В случае гордого Ирана с его богатой историей можно выделить три периода, три трактовки международного порядка. Политика государства, существовавшего до революции Хомейни, заключалась в охране своих границ, уважении к суверенитету других стран и желании вступать в союзы – на деле, в преследовании собственных национальных интересов в рамках вестфальских принципов. Имперская же традиция помещает Иран в центр цивилизованного мира; автономия соседних стран в этом случае подлежит искоренению, насколько возможно. Наконец, есть джихадистский Иран, описанный выше. В какой из этих традиций нынешние высокопоставленные иранские официальные лица черпают вдохновение? Если мы полагаем, что произошла радикальная перемена, что к ней привело? Конфликт психологический или стратегический? Как он разрешится – через изменение отношений или изменение политики? Если последнее, к какому именно изменению следует стремиться? Можно ли примирить различные взгляды на мировой порядок? Или мир должен ждать, пока пыл джихадистов не иссякнет, как произошло ранее, в Османской империи, из-за смены динамики власти и «домашних» приоритетов? От ответов на эти вопросы зависит будущее американо-иранских отношений – и, может быть, мир во всем мире.

Соединенным Штатам Америки следует быть готовыми к достижению геополитического взаимопонимания с Ираном на основе вестфальских принципов невмешательства – и разработать совместимую концепцию регионального порядка. До революции Хомейни Иран и Соединенные Штаты были де-факто союзниками, и этот союз базировался на трезвой оценке национальных интересов, причем здраво мыслили американские президенты от обеих партий. Иранские и американские национальные интересы воспринимались как совпадающие. Обе страны выступали против господства в регионе сверхдержавы, каковой на тот момент был Советский Союз. Обе демонстрировали желание уважать суверенитет друг друга в своей ближневосточной политике. Обе поддерживали экономическое развитие региона, пусть даже частичное, «фрагментарное». С американской точки зрения имеются все основания восстановить такие отношения. Напряженность между Ираном и США возникла в результате принятия Тегераном джихадистской риторики и прямых нападок на американские интересы и систему международного порядка.

Каким образом Иран синтезирует свое комплексное наследие, будет зависеть в значительной степени от внутренней динамики; в стране столь сложной культурно и политически эта динамика выглядит непредсказуемой для сторонних наблюдателей и не подвержена влиянию внешних угроз и уговоров. С каким бы «лицом» Иран ни выходил в мир, факт остается фактом: Ирану предстоит выбор. Он должен решить, страна ли он или территория. Соединенные Штаты должны стремиться к сотрудничеству и всячески его поощрять. Но упорства и решимости западных переговорщиков – разумеется, необходимого условия подобной эволюции – недостаточно, чтобы обеспечить желаемый исход. Отказ Ирана от поддержки таких групп, как «Хезболла», станет важным и принципиальным шагом к восстановлению конструктивных двусторонних отношений. Вопрос в том, видит ли Иран в хаосе на своих границах угрозу – или возможность реализовать тысячелетнюю мечту?

Соединенные Штаты должны развивать стратегическое понимание происходящего. Представители администрации, объясняющие умаление американской роли на Ближнем Востоке, рассуждают о сбалансированной системе суннитских государств (плюс, возможно, Израиль) как противовес Ирану. Даже возникни подобное образование на самом деле, его жизнеспособность гарантируется только активной американской внешней политикой. Ведь баланс сил не является статичным, его составные части пребывают в постоянном движении. Соединенные Штаты необходимы в качестве арбитра и останутся таковым в обозримом будущем. А потому важно, чтобы Америка оказалась ближе к любому из соперников, чем они друг к другу, и не позволила втянуть себя в геополитические игрища, особенно в экстремистской форме. Преследуя собственные стратегические цели, Соединенные Штаты могут стать ключевым фактором – возможно, единственным, – на основании которого Иран определит, что ему выбрать: путь революционного ислама или путь великой страны, легитимной и действующей в рамках вестфальских принципов. Но Америка способна сыграть эту роль лишь в случае, если останется и передумает уходить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.