Глава 16 Август-октябрь, время берлинское…
Глава 16
Август-октябрь, время берлинское…
ФЮРЕР на совещании 31 июля был в отношении «русских» планов весьма категоричен, но в действительности очень колебался…
Год назад, еще в начале августа 39-го, когда он лишь обдумывал резкий поворот в сторону России, он однажды сравнил про себя ситуацию с дорогой, по которой ехал с весьма беззаботной компанией в «Чайный домик» на Кельштайне.
«Чайный домик» с уютным холлом с камином и множеством окон, открывавших горные виды, был идеей Бормана… Его выстроили на вершине Кельштайн, метров на 800 возвышавшейся над «Бергхофом» и достигавшей уже 2000-метровой высоты… Гитлер вначале ворчал, что Борман не успокоится до тех пор, пока не перекопает весь Оберзальцберг, и что лично его, Гитлера, вполне устраивает «Бергхоф» на высоте 1000 метров. Но потом затея понравилась, и он иногда поднимался туда с гостями.
Длинная автоколонна взбиралась вверх по извилистой дороге, которую Борман велел прорубить в скалах. Гитлер смотрел задумавшись, молчал… «Вот таков и мой путь», — мелькнула невеселая мысль. 20 апреля ему исполнилось всего пятьдесят, но он чувствовал себя этим летом как путник, еще не дошедший до перевала, но уже безмерно уставший…
Компания высадилась из машин и, поеживаясь от горной сырости, прошла по искусно освещенному туннелю и через высокий бронзовый портал вступила в вестибюль, облицованный мрамором. Гости выстроились в очередь у лифтов, готовых возносить пассажиров на 50-метровую высоту, и первым вошел в лифт, естественно, сам фюрер с Альбертом Шпеером — его личным архитектором.
Шпеер был все еще оживлен, а Гитлер и в лифте ехал молча, словно погруженный в разговор с самим собой, а затем без всякой видимой связи заметил:
— Может, скоро произойдет нечто грандиозное… Даже если мне придется отправить туда Геринга…
Шпеер умолк, удивленно взглянул на шефа, а тот, как бы не замечая никого, продолжал:
— В крайнем случае я и сам мог бы съездить… Я все поставил на эту карту…
— Мой фюрер… — начал выстраивать вопрос Шпеер, но тут лифт остановился, двери раскрылись, и на том все закончилось — пояснять что-то Гитлер не счел нужным…
Зато через две недели —17 августа — Ганс Берндт Гизевиус из аусамта сообщил своему бывшему коллеге по МИДу Ульриху Кристиану Хасселю нечто более конкретное:
— Вы слышали о главной сенсации?
Хасселя к тому времени из-за разногласий с Риббентропом вывели в резерв аусамта, и от текущих внешнеполитических дел он был отстранен. Зато он был действующим «коллегой» Гизевиуса по «немецкой оппозиции», и поэтому заинтересованно спросил:
— О какой?
— Гитлер готов поехать к Сталину! Хассель от удивления рот разинул:
— Сам?
— Похоже, сам…
— Этого быть не может! Ведь в Москве сейчас находятся военные миссии демократий!
— Уверяю вас, Ульрих, это, увы, решено почти наверняка… Берлин и Москва уже обменялись рядом весьма серьезных и конкретных нот…
— Если это правда, то это. значит, что ефрейтор совсем выбит из колеи…
— О да! Докатиться до комбинаций с большевиками…
58-летний Хассель отошел от дел лишь в оперативном отношении, но интернациональных связей у него хватало издавна… И в вялотекущем заговоре против Гитлера он был фигурой не из последних… В 27 лет он, уже после учебы в Лозаннском, Тюрингском и Берлинском университетах, два года учился в Англии, до этого путешествовал в Китай и Японию, в 1909 году поступил на службу в аусамт, был вице-консулом в Генуе, потом воевал, был тяжело ранен на Марне, в 1919 году вернулся в дипломатию, служил в Риме, в Барселоне, был посланником в Копенгагене и в Белграде…
Послужной список заслуженного космополита и, естественно, антисоветчика…
Ганс Гизевиус был моложе его на двадцать три года, но в антисоветизме не уступал и к тому же был связан с американцами. Так что и для него, и для Хасселя намерения Гитлера были тем лишним «лыком в строку», которое им хотелось поставить фюреру в общий счет…
И тогда было подключено немало подспудных, потаенных сил для того, чтобы если уж примирение с Россией и состоялось, то без личного контакта фюрера и Сталина… Один Господь Бог мог знать, что вышло бы из такой встречи, но Господь Бог в заговоре с Золотой Элитой не состоял, давно предупредив, что легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное…
Да, силы были подключены серьезные, но подключены аккуратно, через партию… Кое-кто из «старых партайгеноссе» не советовал фюреру так уж сразу «идти на поклон» к Москве, ну и прочее…
И в Москву поехал Риббентроп…
Но мысль, родившаяся на извилистом горном пути и впервые высказанная вслух в лифте «Чайного домика», в фюрере не угасла. Его визит в Кремль мог бы прояснить многое, но…
Над этим «но…» он раздумывал теперь часто.
Гитлер вспомнил, как еще в 1933 году он принимал у себя в старой имперской канцелярии Герберта Дирксена, вернувшегося из Москвы…
Тогда внешнюю политику России возглавлял еврей Литвинов, а Сталин был далеко не так силен, как после разгрома внутренней оппозиции. В России еще вовсю — в официальных и литературных изданиях, в прозе и в стихах мечтали о мировой пролетарской революции… Советские еврейчики изображали фюрера в крови по колено, а Германию открыто называли врагом.
И он спросил тогда московского посла:
— Каковы подлинные настроения русских, Дирксен?
— Они противоречивы, герр рейхсканцлер, но Россия — это Россия.
— Да, я хотел бы иметь с ней дружественные отношения при условии, — Гитлер повысил голос, — что она не будет вмешиваться во внутренние дела Германии…
— То есть реальная линия по отношению к России не будет отличаться от той, о которой вы говорили в рейхстаге?
— Да, она будет лояльной — насколько это будет зависеть от нас…
Он тогда встал, подошел к окну, выходящему в парк, задумался… А думал он тогда о возможном союзе с Польшей. Но на такой союз можно было пойти, лишь ликвидировав версальские «завалы», а это означало минимум возврат Данцига и решение проблемы «Коридора»… И — безусловно, принятие поляками патронажа Германии вместо западного патронажа.
В этом случае можно было бы пойти с поляками против русских или во всяком случае поляков не опасаться.
Однако Польша — разве способна она на разумную национальную политику? И Гитлер сказал тогда Дирксену:
— Если бы только мы могли договориться с Польшей! Дирксен взглянул на него удивленно — разговор-то шел о России, а Гитлер прибавил:
— Увы, Пилсудский был единственным, с кем это было бы возможно…
— Но герр рейхсканцлер, если бы мы отказались от своих требований относительно «Данцигского коридора», то это стало бы возможным и без Пилсудского.
Гитлер посмотрел на старого дипломата и уклончиво ответил:
— Ну, ладно, не будем об этом…
СЕЙЧАС, через семь лет, этот разговор всплыл вдруг из памяти вместе с теми чувствами. Многое за эти годы изменилось. Собственно, изменилось все. Нет уже не только Пилсудского, но и самой Польши.
И договариваться с ней нет уже нужды…
А с Россией?
Возможно ли действительно договориться с Россией? Договориться не на той золоченой тяжелой бумаге, на которой записывают торжественные слова, договориться не на пять, не на десять лет, а на всю дальнейшую общую историю?
И Сталин… Кто он — восточный хитрец, способный обмануть не по-европейски, а по-восточному, то есть без подготовки, сразу же — кинжалом в спину, или…
Или — умный партнер, понимающий, что самая прочная выгода — это выгода обоюдная…
Сталин и его страна всего за год из злейших врагов формально превратились в дружественных партнеров. Превратились ли?
Гитлер начал подсчитывать…
Пакт с русскими обеспечил две спокойные кампании — польскую и французскую…
Торговые соглашения дают нужное сырье, нефть — хотя и не столько, сколько хотелось бы…
Россия— это и канал получения тех материалов, которые сложно получить иначе из-за блокады…
Если русские не ведут двойной игры, то их дружественный нейтралитет позволит решить и «английскую» задачу— миром или мечом…
А если ведут?
Или — если они ведут чисто свою игру, рассчитывая на истощение рейха в долгой борьбе с Англией?
А ведь есть еще и Америка… Поэтому для фюрера так важен фактор времени, он не может не спешить, потому что рейх вскоре может воевать против половины мира…
И если на этой половине будут русские, то всему конец…
Русские…
Когда началась Польская кампания, фюрер тут же призвал Сталина немедленно ударить по полякам — ведь Западная Белоруссия и Западная Украина отходили России… Германия тогда была крайне заинтересована в блицкриге, потому что с Запада могли ударить англофранцузы… Сталин же отговаривался тем, что армия не отмобилизована и ему требуется не менее трех недель. И только быстрые успехи вермахта заставили его поторопиться…
Русские бескровно получили обратно свои земли в Польше, но с Волыни пришлось переселять фольксдойче…
Он уступил русским влияние в Прибалтике, а ведь там немцы всегда были сильны. Все эти латыши и эстонцы их не любят, но боятся. Не любят они и русских, но что ему до русских — значение имеет то, что немцы в Прибалтике были сильны.
А русские, воспользовавшись тем, что он был занят на Западе, и вернули себе Прибалтику… И опять надо переселять фольксдойче из Литвы и из Риги…
Русские вернули себе и Бессарабию, да еще и получили Буковину… А ведь и там живет не одна тысяча фольксдойче. И их опять надо переселять…
Он, Гитлер, за последние годы сумел ущемить других в пользу немцев… Точнее — не ущемить, потому что он тоже возвращал в рейх свое и своих, но неудобств чехам, полякам и прочим он причинил при этом немало…
А Сталин за один год партнерства сумел — при полном согласии фюрера — причинить на законных основаниях серьезные неудобства сотням тысяч этнических немцев, вынуждая их покидать родные места… Нет, он их не выселяет— они уезжают в рейх сами. Но в итоге количество земель в Европе, населенных немцами, сокращается лишь по одной причине — по причине напора Сталина…
Ну ладно бы еще это, но Сталин почему-то напирает и на Балканы… Зачем ему Югославия, зачем ему Болгария? У него в России хлопот — не оберешься…
И почему русские приняли этого левого лейбориста, который на всех лондонских углах кричал о необходимости союза с русскими против наци, в качестве посла?
И по собственной инициативе приняли его не как посла с «особой» (а фактически ограниченной) миссией — для торговых переговоров, как предлагали сами островитяне, а посла регулярного, полномочного!
Зачем Сталину такой посол?
Русские публично говорят об английских поджигателях войны и публично же выражают дружественность рейху… Но рейх ведет с этими «поджигателями» войну, и нормализовать в этот момент с ними отношения со стороны русских— акт не очень-то дружественный…
Значит, они могут с этими «поджигателями» и договориться — за счет рейха? Британии ударить по румынским промыслам очень непросто. А русским теперь просто. Несколько удачных массированных налетов, и все кончено — румынская нефть загорается легко…
А без нефти — конец всему…
О чем говорил Сталин с этим Сиддсом целых три часа? Молотов представил Германии меморандум, но почти через полмесяца после встречи, и все ли важное из переговоров Сталина и Сиддса вошло в этот меморандум?
Можно ли доверять Сталину? Ведь он, фюрер, знает, что и у Сталина есть, есть основания не доверять ему, фюреру… Он, вождь германского народа Адольф Гитлер, тоже зарекомендовал себя и мастером двойной игры, и политиком, у которого принципы не становятся препятствием для целесообразных, выгодных действий…
Итак, как поступить? Ударить по России или ударить с ней по рукам?
И как быть с враждебной России Японией?
Фюрер раздумывал, и решительного ответа пока не находил…
В НАЧАЛЕ августа вернулся из десятидневного «охотничьего» отпуска в Померании Кейтель — начальник Оберкомандо дер вермахт, Генерального штаба вермахта. И тут же получил задание от фюрера встретиться с начальником итальянского генерального штаба маршалом Бадольо…
Итальянцы —теперь уже воюющие с Англией — активизировали военные действия в Африке и 4 августа вошли в Британское Сомали…
Если 4 мая дуче в письме фюреру писал, что Италия против любого расширения войны, то теперь аппетиты у него разыгрались, и после разгрома (не Италией) Франции он стал претендовать не только на Ниццу и Корсику, но еще и на часть Алжира, на часть Судана и много еще на что…
Уже перед Первой мировой войной Италия владела в районе Африканского «рога» Итальянским Сомали и Эритреей, Сомали вытягивалось по восточной кромке этого «рога» как вставка из быстрорежущего сплава, наплавленная на резец… Эритрея же располагалась севернее у самого «горла» Красного моря, выходящего в Аденский залив. Между Итальянским Сомали и Эритреей лежало маленькое, но стратегически важное Сомали Британское. Две итальянские колонии с севера и с юга брали также в клещи независимую Эфиопию… В свою очередь, Эфиопию зажимали в клещи британские колонии —то же Сомали, Уганда, Кения…
Решить все в свою пользу в этом геополитически лакомом районе дуче хотелось давно — почему он и вторгся в свое время в Эфиопию. Теперь пришла очередь британских владений — в том числе и в Египте, удар по которому войска маршала Грациани наносили из Ливии…
Однако дело у итальянцев не заладилось (к декабрю их из Египта вообще изгнали), и фюрер оказался перед необходимостью помочь дуче…
Кейтель, прихватив с собой своего помощника, начальника Штаба оперативного руководства Йодля, выехал в австрийский Инсбрук для переговоров с Бадольо.
Встреча закончилась, впрочем, ничем, если не считать того, что Бадольо досыта попотчевал двух германских генералов в номере отеля отменной ветчиной.
Им еще придется встретиться, уже в середине ноября — и потому, что ситуация в Египте будет чревата катастрофой (в декабре произошедшей), и потому, что одна катастрофа уже наступила — дуче ввязался еще в одну авантюру и вторгся в Грецию.
Немцы о «греческих» планах Муссолини догадывались, но их не поддерживали… Гальдер 20 августа записывал: «Мы не хотим создания новых театров военных действий… »
А дуче им такой театр как раз и подбросил, причем об этом своем намерении он фюрера заранее не известил, просто поставив его перед фактом — как поступал с дуче сам фюрер, побаиваясь вульгарной утечки информации, в Риме более чем возможной. Дуче обиделся и решил действовать, как фюрер, — самостоятельно. Отличие было в том, что у фюрера его проекты удавались, а у дуче — проваливались.
Так получилось и с Грецией, куда итальянцы вошли 28 октября из Албании под заявления дуче о том, что он «вступает в Грецию как друг»…
А 1 ноября английские войска высадились на Крите. Греческая же армия 4 ноября отбросила итальянцев и даже продвинулась на 40 километров в глубь Албании, а там им в подмогу оживились албанские партизаны.
7 ноября фюрер был вынужден впервые задуматься об оккупации Греции, а 13 декабря он подписал директиву № 20 по плану «Марита».
Директива предусматривала оккупацию побережья Эгейского моря в случае возникновения угрозы со стороны англичан. Заняв Грецию, они получали возможность бомбить Плоешти, чего Гитлер допустить не мог…
ПРОБЛЕМА Греции в конце концов решалась все же без особых усилий, но балканские трудности ею теперь не исчерпывались — обстановка все более накалялась уже в Румынии. Этого Гитлер тоже допустить не мог — там, где горячо, легко возникают пожары, а пожары и нефтяные промыслы — вещи несовместные…
Не уходила из числа первоочередных и самая сложная проблема—«русская».
5 августа генерал Маркс доложил Гальдеру о ходе разработки оперативного плана войны с Россией, а вскоре фюрер завел об этом разговор с Кейтелем…
— Пока вы отсутствовали, Кейтель, мы с Браухичем, Гальдером и Йодлем обсуждали проблему войны с Россией, и теперь я хотел бы знать ваше мнение.
— Резко отрицательное, мой фюрер, причем — прежде всего по чисто военным соображениям. Война на два фронта…
— Мы уже усиливаем войска в генерал-губернаторстве… Мне не внушают доверия русские дивизии на Балтике, в Бессарабии и на Буковине…
— Мой фюрер! Мы и так распыляем свой потенциал: Норвегия, Запад, теперь вот еще и Африка… А он не так уж и велик… Уже имеющиеся театры требуют до 50 дивизий…
— Это не причина, чтобы не предотвратить грозящую опасность. Я приказал Браухичу удвоить число танковых дивизий. И я создал сильную армию не для того, чтобы она оставалась неиспользованной для войны… Вы ведь знаете, Кейтель, большая армия стоит больших денег…
Здесь же сидел и Йодль, и Кейтель, воспользовавшись тем, что фюрер обратился к Йодлю, промолчал и начал размышлять.
Размышлял он сутки, а потом попросил у Гитлера короткой аудиенции.
— Мой фюрер! Я хотел бы понять, почему вы рассматриваете положение с Россией как угрожающее?
Гитлер насупился и резко ответил:
— Я никогда не упускал из вида неизбежность столкновения между двумя крайне противоположными мировоззрениями и не верю, что от него можно уклониться…
Кейтель, для которого идеология была делом десятым, плечами не пожал, но и энтузиазма понимания не выказал, поэтому фюрер еще резче пояснил:
— Я предпочитаю взять эту трудную задачу на себя, чем оставлять ее преемнику.
Тут уж Кейтель не сдержался от жеста несогласия, и Гитлер сказал:
— Кроме того, я считаю, что Россия сама готовится к войне с нами…
— Почему?
— Она вышла за рамки наших соглашений… Аннексирует Прибалтику, Буковину, пользуясь тем, что я связан на Западе… Впрочем, — фюрер посмотрел на Кейтеля успокаивающе, — пока я лишь хочу предпринять меры предосторожности, а решение приму не ранее чем мои подозрения подтвердятся…
— Но у нас с русскими договор!
— Сталин, как и я, не станет соблюдать его, если положение изменится. Он заключал его, во-первых, для того чтобы получить свою долю в Польше, а во-вторых, в расчете на то, что я увязну в войне на Западе…
Фюрер зло усмехнулся:
— Он рассчитывал, что мы крепко вгрыземся в землю и понесем кровавые потери, а он выиграет время, а потом поставит Германию на колени…
Тем временем штабники разложили свои карты, и Гитлера позвали на обсуждение обстановки. На том разговор и закончился, однако Кейтель подал все-таки шефу отдельную докладную записку с возражениями.
Гитлер рассвирепел и устроил Кейтелю внешне вежливый, а по сути — самый суровый разнос…
— Мой фюрер, в таком случае я прошу заменить меня другим человеком, способность которого к стратегическим оценкам вне сомнения. Я чувствую себя не на высоте моего положения и прошу использовать меня на фронте…
Гитлера эти слова разозлили еще больше, и он резким тоном заявил:
— Только я вправе, Кейтель, судить о вашей пригодности или непригодности! Я категорически запрещаю генералам подавать в отставку, когда их ставят на место. Прошлой осенью я говорил это Браухичу, а сейчас говорю вам!
ОДНАКО против войны с Россией возражали сразу многие — Геринг, его ближайший помощник — фельдмаршал Мильх, гросс-адмирал Редер и, естественно, Риббентроп…
Противоположные настроения шли из партийной и околопартийной среды — Золотой Элите всегда проще найти агентов влияния среди «революционных» функционеров, чем среди людей дела…
15 августа фюрер разговаривал с Гиммлером и задумчиво сказал ему: «Генрих, я решил… Война с Россией неизбежна…»
Гиммлер предпочел отреагировать уклончиво… Он был во власти идей господства новой германской расы, образцом которой видел свои СС, и «русская» проблема была для него проблемой прежде всего расовой. Однако идейные установки и конкретное военное планирование часто лежат в разных плоскостях, и рейхсфюрер не вмешивался (да и— по причине отсутствия военных способностей — не мог вмешиваться) в компетенцию генералитета.
Но это не значило, что он остался в стороне от той стороны проблемы, которая относилась уже к его прямой компетенции…
И как раз 15 августа гестапо подставило «легальному» резиденту русской разведки Амаяку Кобулову своего агента —латыша Берлинкса. Кобулов, официально 1-й советник полпредства, имел псевдоним Захар — по отчеству Захарович, а новый «ценный» агент получил в Москве псевдоним Лицеист…
Новый «двойник» становился каналом будущей стратегической дезинформации, и Гиммлер доложил об этом фюреру, дав понять, что будет там война или не будет, но его службы к войне готовы всегда уже потому, что тайная война никогда и не прекращается.
У обеих линий советской разведки в Берлине — и у Разведуправления Генштаба, и у наркомата государственной безопасности — было несколько ценных каналов. Хорошие берлинские источники имела и резидентура Шандора Радо в Швейцарии… И вот теперь перед гиммлеровскими кураторами Лицеиста стояла непростая задача — создать режим доверия Сталина к информации именно нового «приобретения» Кобулова…
Впрочем, игры разведки — это игры разведки… Тут даже правдивая важная информация может вводить в заблуждение. Черчилль как-то высказался в том смысле, что правду иногда надо охранять при помощи лжи, но в разведке важнее обеспечить охрану лжи при помощи правды…
Понимая это, Москва не очень-то доверяла своим информаторам, а уж Сталин — и тем более… Разведка — и военная, и чекистская — уже не раз делала из мухи слона, и Сталин это помнил.
Гитлер же разведке доверял больше…
НО ТАЙНЫЕ операции пока что не имели существенного значения — начиналась открытая воздушная война над Англией и Ла-Маншем, не было ясности с десантом на Остров, потихоньку разворачивалась— в помощь дуче— африканская кампания, хватало дел во Франции и Норвегии…
А тут еще дошло до открытого конфликта между двумя важными для перспектив Германии странами — Венгрией и Румынией…
Спор шел из-за Трансильвании— пограничной области, где густо жили и венгры, и румыны…
После Первой мировой войны Венгрия и — особенно — Румыния тяготели скорее к Англии и Франции.
Румыния даже имела английские гарантии своей безопасности — как и Польша. Но в отличие от Польши не очень-то на них полагалась. Трансильванию и часть Баната она получила от Венгрии в 1920 году по Трианонскому мирному договору, который входил в «версальскую» систему. «Лоскутная» Австро-Венгерская империя распалась, и выбора у побежденной Венгрии не было — пришлось признавать независимость бывших «лоскутов» и ту перекройку карты, которой в Версале занимались совместно британский лев и галльский петух под присмотром Дяди Сэма…
Надо сказать, что Румыния, получив Трансильванию, чуть ли не удвоила свою территорию, но частично этот «версальский» подарок румынам был исторически оправдан. До этого (то есть до Первой мировой войны) Румыния выглядела на карте некой раздутой буквой «Y» с «ножкой», вытянутой на юго-восток и выходящей к Черному морю. Австро-Венгрия же размещалась в «развилке» этой буквы так глубоко и широко, что с первого взгляда было понятно — тут что-то не так…
Правда, этот политический «клин», обращенный к морю, отслеживал «клин» географический, образованный Северными и Южными Карпатами. Но румыны, как и венгры, жили по обе стороны склонов этого горного «клина»… Между прочим, в Трансильвании и в Банате жили и 800 тысяч этнических немцев.
«Версальцы» не были бы «версальцами», если бы не заложили лишнюю политическую бомбу и на румыно-венгерской границе, отдав Румынии сверх ей положенного и «лишку». И теперь Венгрия, где регент Хорти установил режим, чем-то схожий с нацистским, требовала Трансильванию обратно…
Румыния была важна для Гитлера нефтью, но и Венгрия была важна как потенциальной возможностью тесного партнерства, так и своим стратегическим положением в центре Европы.
И в споре из-за Трансильвании Гитлеру сложно было встать на одну из сторон… В 1938 году, после Мюнхена, фюрер и дуче вынудили в Вене Чехословакию — в ходе первого Венского арбитража— передать Венгрии часть Словакии и Закарпатской Украины. Но тут все было просто — Чехословакия и так распадалась…
Теперь же…
Теперь же, в 1940 году, уже в начале июля на румыно-венгерской границе с обеих ее сторон началась концентрация войск, а 26 августа Гальдер записал в дневнике: «Крупный венгеро-румынский конфликт. Венгры намеревались выступить сегодня ночью, но их задержали».
Венгров задержать-то задержали, но Румынии был предъявлен германо-итальянский ультиматум по передаче спорной территории.
Румыния, и так подверженная министерской и политической чехарде, со времени капитуляции Франции переживала очередной политический кризис. Профранцузский министр иностранных дел Григоре Гафенку ушел в отставку, и 1 июля премьер Татареску заявил об отказе от английских гарантий. А 4 июля образовался кабинет премьера Иона Жигурту, ориентированный на Германию.
В Румынии действовала «Железная гвардия» фашистского типа, но она была лояльна к немцам, а теперь немцы поддержали венгров против румын…
В итоге 30 августа в Вене состоялся второй Венский арбитраж, и Румынии по решению арбитра — Германии — пришлось передать Венгрии — «с согласия короля Кароля» — Северную Трансильванию с территорией в 43 492 квадратных километра и населением в 2 385 987 человек, половина из которых была румынами. За румынами остался важный экономический район — область Медьеш-Кишармеш.
Кроме того, Германия — в качестве арбитра — обеспечила себе право «охраны» (фактически, конечно, контроля) румынских нефтепромыслов. И в этом, пожалуй, было главное.
31 августа Гитлер устроил прием в рейхсканцелярии, где информировал командование сухопутных войск и военных атташе о новой ситуации.
Прием начался в 13.15, а до этого был завтрак. После него фюрер разговаривал с военными атташе и заявил:
— Русские должны знать, что Германия придает Румынии решающее значение и не остановится ни перед чем для защиты германских интересов… Румыния неприкосновенна…
Да, теперь относительно Румынии фюрер мог быть спокоен —
3 сентября Кароль II Гогенцоллерн-Зигмаринен призвал к власти шестидесятилетнего генерала Иона Антонеску.
Сын крупного помещика и сам помещик, Антонеску в двадцатые годы был военным апаше в Париже и в Лондоне, женился, имея мачеху еврейку, на французской еврейке же (хотя позднее с ней развелся) и к концу тридцатых годов пользовался популярностью как среди военных, так и среди магнатов.
Король Кароль сам стремился к популярности и в июле 40-го года посадил генерала под домашний арест. Теперь же король поручал ему формирование «национального легионерского правительства» с участием «железногвардейцев». Их лидер Хория Сима стал вице-премьером (впрочем, через пять месяцев Антонеску «Железную гвардию» разогнал и провозгласил себя «кондукатором» государства).
6 сентября король Кароль по требованию Антонеску передал трон своему сыну Михаю и уехал в Мексику. Денег у него на жизнь «в изгнании» хватало — широко допускавший коррупцию, он и сам был совладельцем 34 промышленных предприятий и нескольких банков, не считая доходов от земельных владений.
7 сентября Румыния вернула Болгарии еще один «версальский лоскуток» — Южную Добруджу площадью около 8 тысяч квадратных километров и с населением в 378 тысяч человек.
Вскоре в Румынию прибыли вначале германские инструкторы, а 12 октября туда была введена 13-я моторизованная дивизия. Глава миссии сухопутных войск в Румынии генерал Ганзен получал новый статус…
Так была решена проблема румынской нефти… Фюрер обезопасил ее и от англичан и — на всякий случай — от русских…
Но оставалась же сама Англия…
ВЕЧЕРОМ 13 сентября над Берлином сгущался туман. Гитлер сидел в полутьме и размышлял. Позади был сложный день. В 13.15 начался большой обед с генералитетом. За столом собрались главком Браухич, Геринг, Кейтель, Йодль, Гудериан, Фалькенхорст, Клейст, Гот, Удет, Мильх — всего десятка три человек, не считая адьютантов.
Из Фонтенбло прилетел Гальдер с генерал-полковником Бушем. Был Борман.
После обеда началось долгое совещание. Дело с «Морским львом» все более запутывалось.
ОКХ требовало высадки воздушных десантов в Дувре, Брайтоне и в районе мыса Бичи-Хед.
Геринг соглашался лишь на Дувр. Тем более что командование группы армий требовало разрушения Портсмута и острова Уайт за несколько дней до высадки десанта, и толстый Герман ворчал, что он не наседка, а если и наседка, то пусть ОКХ найдет такого петуха, чтобы он помог Герингу срочно высидеть сотню-другую пикировщиков взамен тех, которые он потеряет на предварительной обработке «томми».
В штабе 9-й армии никак не могли решить, отправлять ли тыловые части во втором эшелоне или лучше сразу погрузить тяжелую артиллерию.
Артиллеристы обращали внимание на то, что пристрелка невозможна, потому что при артобстреле обваливаются меловые берега.
Флот жаловался на сложности с противовоздушной обороной, с тралением мин, с прикрытием флангов десантов и с прочим.
Впрочем, Герман был как Герман, флот как флот.
Редер кивал на люфтваффе, Геринг — на погоду.
Более беспокоило то, что неясными были общие перспективы десанта…
На следующий день, 14-го, фюрер опять созвал совещание по «английской» проблеме…
— Господа! Десант нужен, но мы не должны связывать себя каким-то определенным сроком. В политической жизни нельзя рассчитывать на стабильное положение. Всегда возможны неожиданности…
Возражать никто не собирался, и он продолжал:
— Наиболее отрадно то, что мы достигли наших успехов без больших потерь, и противнику должно быть ясно, что его расчеты на наше истощение провалились. Это должно быть ясно и России, которая, похоже, ожидала обратного… Однако длительная война для нас нежелательна…
Генералы старались понять, к чему клонит фюрер, а он пояснил:
— С одной стороны, предпосылки для операции «Зеелеве» еще не созданы. С другой же — наш отказ от десанта не останется в тайне и даст противнику психологическое облегчение, поэтому мы не должны прекращать подготовки…
Он умолк, затем осведомился:
— Ваше мнение, Редер?
— Да, риск велик… До конца сентября положение в лучшую сторону не изменится, и надо ориентироваться на 8 октября. — Редер поколебался и добавил: — Если авиация одержит полный успех, можно будет даже отказаться от проведения десанта…
— Скорее его надо проводить под защитой дымовой завесы, не связывая себя погодными сроками, назначенными флотом, — возразил Браухич…
Однако реально вопрос с десантом оставался открытым, зато пришлось начинать подготовку для отправки в Ливию танкового корпуса.
ИМЕЛИСЬ проблемы и в Францией…
Французская кампания, как строго ее ни оценивай, была проведена немцами блестяще. Ошибок хватало, но, как известно: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…»
По французским «оврагам» вермахт прошел успешно, и удовлетворение фюрера выразилось в том, что 19 июля он дал рейху небывалое ранее количество генерал-фельдмаршалов— девять! Ими стали Браухич, Кейтель, Рундштедт, Бок, Риттер фон Лееб, Лист, Клюге, Вицлебен и Рейхенау. Геринг же получил звание рейхсмаршала.
Да, Франция была завоевана новыми маршалами и их войсками «вчистую», но это была не Польша с любой точки зрения. Брать на себя управление всей Французской колониальной республикой-империей фюрер не имел ни желания, ни возможности… Поэтому немцы на северной половине Франции ввели режим прямой оккупации, а южная, меньшая «половина» осталась под юрисдикцией правительства Петэна.
Престарелый 86-летний Анри Филипп Бенони Омер Жозеф Пе-тэн стал маршалом Франции еще 21 ноября 1918 года и, несмотря на пышную вереницу имен, был сыном крестьянина. Командующий французскими армиями в Первую мировую войну, военный министр в 1934 году, Петэн в момент национальной катастрофы — 16 июня 1940 года — стал премьер-министром, и перед немцами капитулировало именно его правительство. Министром иностранных дел у Петэна стал один из многочисленных французских экс-премьеров — Пьер Лаваль.
Лаваль сразу после начала войны выдвинул идею сепаратного мира с Германией и организовал «заговор бывших премьеров» — Кайо, Фландена, Шотана и, естественно, Лаваля… Этот «квартет» уже тогда выдвигал Петэна на пост главы государства.
2 июля правительство Петэна переехало в небольшой курортный городок Виши в Центральной Франции, в 300 километрах южнее Парижа… Стоящий на берегу реки Алье Виши был знаменит своими целебными источниками еще с римских времен… И вот в этом чудесном уголке, рае для больных почечными и желудочными болезнями, Национальное собрание Франции 569 голосами при 80 голосах «против» и 17 воздержавшихся 10 июля передало Петэну всю полноту власти на неоккупированной территории Франции. И в политический мировой словарь вошло понятие «режим Виши»…
Петэн стал президентом Французского Государственного совета, Лаваль— премьером и позднее— министром иностранных дел, а министром национальной обороны оказался Максим Вейган.
Неугомонный генерал де Голль в это время собирал в Лондоне вокруг себя «Свободную Францию».
Петэн же считал, что лучше быть нацистской провинцией, чем британским доминионом. Особого патриотизма в таком заявлении не было, но ведь особого патриотизма не проявило и Национальное собрание. Да и проявил ли его сам французский народ, если учесть, что он добровольно, а не под штыком фюрера, избрал такое «Национальное» собрание и не восстал против идиотской по замыслу и исполнению «странной» войны?
Еще в 1938 году «прогрессивный» писатель Жан Жионо считал, что лучше быть рабом, чем умереть.
Русский, а затем — советский гражданин Алексей Рубакин, участник революции 1905 года, впервые попал во Францию в 1908 году, а в Первую мировую войну служил во французской армии врачом-офицером… Позднее он писал: «Победа 1918 года была куплена ценою жизни 1 200 000 французов. Эти жертвы были скоро забыты. Еще не заглох гром пушек на полях Фландрии, а уже Париж и вся Франция покрылись сетью танцулек, „дансингов“, в которых под новые тогда ритмы американских джазов плясало новое, не побывавшее на войне поколение и те, кто уцелел на войне. Внешне Франция процветала. Многочисленные, богатые сырьем колонии наводняли ее своими продуктами. Франция, как и Англия, как и маленькая Голландия, жила дешевым трудом колоний…
После войны 1914 —1918 годов волна эгоизма и самодовольства захлестнула Францию, особенно буржуазию, мелкую и крупную, разбогатевшее крестьянство, даже наиболее обеспеченную часть рабочих. Два миллиона частных автомобилей катились по асфальтированным дорогам Франции, миллионы туристов вливали золото в дефицитный внешний бюджет.
Бесстыдная печать, быть может, самая продажная и лживая в Европе, спекулируя на репутации страны, прославившейся своими традициями свободолюбия, твердила французам, что весь мир обожает Францию, «самую великую духовную державу мира»…
Между тем французская буржуазия делала все, чтобы навлечь на Францию неприязнь других народов…»
Во-первых, «танцующих» французов не могли обожать голодающие немцы… Да, они не выиграли той войны — ее выиграла Золотая Элита мира. Но германские дети от сознания вины отцов более сытыми не становились, а ведь подрастающим немцам предрекали лямку репараций не только для них самих, но и для их детей!
Во-вторых… Впрочем, один перечислительный ряд может читателя утомить, потому что «свободолюбивые» французы освободили себя от всех тяжелых профессий, передав их в руки иностранных рабочих из Бельгии, Испании, Италии, Польши, Румынии, Чехословакии, Югославии, Турции и из «многочисленных, богатых сырьем колоний»… Во Франции трудилось их 4 миллиона — около 10 процентов всего населения страны!
И теперь французам, как в басне Лафонтена о Цикаде и в басне Крылова о Стрекозе, приходилось расплачиваться за эру дансингов в заокеанском стиле…
После Первой мировой войны французы позволили иметь немцам рейхсвер численностью в 100 тысяч человек, а теперь такую же «армию перемирия» немцы разрешили французам в метрополии: 84 тысячи — в армии, 10 — во флоте и ВВС, и 6 — в национальной гвардии.
На северо-западе Африки немцы согласились на французские силы тоже в 100 тысяч…
После того как англичане 3 июля расстреляли у берегов Алжира французские линкоры «Бретань», «Прованс» и «Дюнкерк» адмирала Жансуля, а линкор «Страсбург» и три эсминца прорвались и ушли в Тулон, «вишистская» Франция провела в ответ бомбардировку Гибралтара и 11 июля объявила Англии войну…
Но, как посетовал 26 сентября Гальдер в дневнике, французскому правительству было «трудно удержать колонии под своей властью ввиду усиленной английской пропаганды»… На это же жаловался 4-му обер-квартирмейстеру Генерального штаба сухопутных войск Курту Типпельскирху и главком французских сухопутных войск, знакомый нам генерал Хунтцигер…
Французов упрекали в том, что они «работают на прусского короля»…
Ну что же, упрек был справедливым, однако…
Однако и ранее французы тоже не очень-то работали на себя — они работали на Дядю Сэма так же, как на них самих работали миллионы гастарбайтеров в метрополии и десятки миллионов туземцев в колониях…
Теперь же они были готовы войти в орбиту «прусской» Европы… Тоже не самый лучший вариант, но все же, пожалуй, лучший, чем вариант Европы американизированной, «танцулечной»…
А 27 СЕНТЯБРЯ генерал Гальдер начал ежедневные записи в дневнике с известия: «Прибытие Чиано в Берлин. Торжественное заключение союза с Японией»…
Да, Япония вновь напомнила о себе в Европе, хотя ее политическое бытие было напряженным и само по себе…
После отставки кабинета Хиранумы в результате шока от советско-германского пакта в Японии сменилось еще два кабинета — Нобуюки Абэ и Мацумаса Ионаи.
Ионаи к середине 40-го года потерял в Японии поддержку «верхов», и армия спровоцировала правительственный кризис — военный министр генерал Хата ушел в отставку, а никто из генералитета не согласился заменить его в кабинете Ионаи.
В результате 16 июля ушел в отставку сам Ионаи, и 22 июля его сменил принц Фумимаро Коноэ, уже бывший премьером полтора года назад. Министром иностранных дел во втором кабинете Коноэ стал Ёсуке Мацуока…
Коноэ, имевший репутацию «меланхоличного принца», принадлежал к старейшей аристократической фамилии и считался также баловнем судьбы, романтиком и фантазером…
Однако «фантазии» его были не только масштабными, но и удивительно разумными. В 1940 году ему было почти пятьдесят (он родился в 1891 году), а развитой японец такого возраста являл собой удачный синтез вековых традиций и нового знания…
А Коноэ был развитым японцем. Уже в молодости, через год после окончания университета, он опубликовал эссе под названием «Отказ от мира с Англией и Америкой в центре»…
Ее кое-кто считал незрелой, однако молодой принц обвинял атлантистов-англосаксов в том, что они, самочинно присвоив себе монополию на трактовку понятий «гуманизм» и «демократия», пользуются этой монополией своекорыстно…
Воля твоя, уважаемый читатель, но такие мысли доказывают очень зрелый взгляд на происходящее в мире XX века… Со временем воззрения Коноэ в этом направлении лишь развились и окрепли, поэтому он был идейно ориентирован на союз с Германией и с СССР…
В окружении Коноэ не только как советский разведчик, член группы Зорге, но и как политический советник успешно действовал Ходзуми Одзаки.
А сам Зорге был активным последователем идей германского геополитика Карла Хаусхофера и способствовал распространению этих идей в Японии…
А основной мыслью Хаусхофера была мысль о необходимости стратегического союза Германии, России и Японии. Такой союз был бы разумен и с позиций укрепления национальных обществ трех стран, и с позиций противодействия лицемерному, своекорыстному космополитизму атлантистов и вообще Золотой плутократической Элиты…
Одним же из приверженцев концепций генерала Хаусхофера в Германии был ее рейхсканцлер Адольф Гитлер…
В Америке знали как о подобных идеях, так и о том, что их реализация означает для планов и устремлений Золотого Интернационала… 21 июля, выступая против ограничения экспорта в Японию, государственный секретарь Корделл Хэлл заявил:
— Не будем выносить такой резолюции, чтобы не вызвать у японцев патриотического сплочения, и не будем толкать Японию в объятия России…
ЯПОНИЯ, впрочем, была не так уж наивна, и, не отказываясь от широкого импорта из США, устами своего посла в Москве Того предложила России заключить пакт о нейтралитете… Москва и Токио начали готовиться к переговорам…
Одновременно Коноэ обратился и к Берлину. В Токио вели беседы посол Отт и Мацуока, а в Берлине —Риббентроп и посол Курусу.
В начале сентября в Токио отправился специальный посол Генрих Штамер на переговоры с Мацуокой…
— Мы предлагаем вам заключить союзный договор, — сообщил Штамер Мацуоке в присутствии Отта.
— На каких условиях?
— Вы сковываете Америку так, чтобы она не помышляла о подключении к войне в Европе, а мы обеспечиваем вам поддержку вооружениями, материалами и содействуем вашим планам в Восточной Азии…
— И все?
— Нет… Мы взаимно гарантируем друг другу поддержку в том случае, если одна из сторон окажется в состоянии войны с Россией… Германия обеспечит также участие в союзе Италии…
— Да, это вполне приемлемо и в целом совпадает с нашими подходами…
19 и 20 сентября Риббентроп встретился в Риме с дуче, и после этого все было решено окончательно. Гальдер 23 сентября записал: «Очевидно, в течение этой недели будет заключен японо-германо-итальянский пакт. Договор вступит в силу в случае вмешательства нового противника в войну в Европе или в Азии. Этот союз направлен против Америки и России».
А 27 сентября 1940 года в 20 часов 15 минут по берлинскому времени Риббентроп, Чиано и Курусу в присутствии Гитлера поставили свои подписи под Тройственным пактом.
Преамбула договора гласила: «Правительство Великой Японской империи, правительство Германии и правительство Италии, признавая предварительным и необходимым условием долговременного мира предоставление каждому государству занять свое место в мире, считают основным принципом создание и поддержание нового порядка, необходимого для того, чтобы народы в районах Великой Восточной Азии и Европы могли пожинать плоды сосуществования и взаимного процветания всех заинтересованных наций…»
«Великим» «англосаксонским» (тоже в кавычках, ибо точнее было называть их космополитическими) «демократиям» такой поворот дел был как нож к горлу уже потому, что они считали своим местом в мире весь мир, и никому другому предоставлять место под солнцем не желали. Ведь солнце над планетой было одно. И оно уже — не заходя — светило лишь над одной державой — Британской империей, которая, тем не менее, переходила на «особое положение» младшей сестры Дяди Сэма…
Так зачем «демократиям» надо было менять что-то в таком порядке вещей?
Преамбула же Берлинского пакта, заявив о новом порядке, сообщала также о желании трех правительств сотрудничать со всеми государствами, которые прилагают подобные усилия во всем мире…
Что же до конкретных статей, то вот они:
«Статья 1. Япония признает и уважает руководящую роль Германии и Италии в создании нового порядка в Европе.
Статья 2. Германия и Италия признают и уважают руководящую роль Японии в создании нового порядка в Великой Восточной Азии.
Статья 3. Япония, Германия и Италия соглашаются осуществлять взаимное сотрудничество на основе указанного курса; если одна из трех договаривающихся сторон подвергнется нападению со стороны какой-либо державы, которая в настоящее время не участвует в европейской войне и в китайско-японском конфликте, то три страны обязуются оказать взаимную помощь всеми имеющимися в их распоряжении политическими, экономическими и военными средствами».
Было ясно, что в статье 3-й могут подразумеваться лишь США и СССР. Однако статья 5-я пакта прямо оговаривала: «Япония, Германия и Италия подтверждают, что указанные выше статьи никоим образом не затрагивают политического статуса, существующего в настоящее время между каждым из участников пакта и Советским Союзом»…
Статьи 4-я и 6-я были «техническими».
Пакт заключался на 10 лет и оформлял ось «Берлин — Рим — Токио»… Безусловно, замена «Рима» на «Москву» была бы не только в духе идей Хаусхофера и Коноэ, но и обеспечивала бы «оси» большой запас прочности…
Однако было ли это возможно?
Риббентроп в Берлине сказал:
— Эта палка будет иметь два конца — против России и против Америки.
А в Токио Мацуока накануне подписания успокоил тайный совет:
— Япония поможет Германии в случае ее войны с Россией, а Германия в подобном же случае поможет нам…
Оценку Гальдера (а точнее, отражение им оценки ситуации Берлином) мы уже знаем. И, казалось бы, все, сказанное Риббентропом, Мацуокой и Гальдером, исключало «русское» дополнение только что подписанного соглашения.
Но, во-первых, этой «палкой» собирались не столько бить, сколько сдерживать.
Во-вторых же, было и еще одно тонкое обстоятельство — немцы предложили нам… присоединиться к Берлинскому пакту…
НАЧАЛОСЬ с того, что 26 сентября временный поверенный в делах Германии в СССР В. Типпельскирх в 12.05 по московскому времени получил срочную шифровку с пометкой «Государственная тайна» и грифом «Совершенно секретно. Только для поверенного в делах лично».
В шифровке лично Риббентроп предписывал Типпельскирху в четверг, 26 сентября, в том случае если из его министерской канцелярии по телефону или телеграфу передадут кодовое слово «Исполнение», посетить Молотова и сообщить ему, что «ввиду сердечных отношений, существующих между Германией и Советским Союзом», Риббентроп конфиденциально информирует его о следующем:
«7. Агитация поджигателей войны в Америке, которая на нынешнем этапе окончательного поражения Англии видит для себя вывод в расширении и продолжении войны, привела к переговорам между двумя державами Оси, с одной стороны, и Японией — с другой; результатом этого, предположительно в течение нескольких дней, будет подписание военного союза между тремя державами.
2. Этот союз с самого начала и последовательно направлен исключительно против американских поджигателей войны. Конечно, это не записано прямо, но может быть безошибочно выведено из его содержания.
3. Договор, конечно, не преследует в отношении Америки каких-либо агрессивных целей. Его исключительная цель — лишь привести в чувство те элементы, которые настаивают на вступлении Америки в войну…