Глава 10 Герои «Калевалы» и «свиноголовые» политики

Глава 10

Герои «Калевалы» и «свиноголовые» политики

ЕЩЕ в начале лета 1939 года, 8 июня, в разговоре с нашим лондонским полпредом Майским лорд Галифакс заявил:

— Мы проконсультировались со всеми прибалтийскими странами и пришли к выводу, что никто из них не желает быть открыто гарантированным.

— Ваши консультации включали и Финляндию? — тут же спросил Майский.

— Да! И должен сказать, что особенно противятся именно финны.

Как, надеюсь, помнит читатель, в то время начинался предпоследний акт английского фарса «Переговоры с Москвой» и речь шла о гарантиях Англии, Франции и СССР ряду малых стран Европы против возможной их оккупации Германией.

Казалось бы, отказываться от гарантий мира глупо. Но для трех буржуазных прибалтийских новоделов-«лимитрофов» любые гарантии от СССР были заранее неприемлемыми. Они уже готовились заключить дружественные договоры с немцами — что и было сделано Латвией и Эстонией в августе 1939 года.

Литва после Мемеля заранее «поджимала» хвост без договора, тем более что в августе Литве еще приходилось считаться и с фактором Польши, с октября 1921 года «оттяпавшей» у Литвы ту Виленскую область с Вильнюсом-Вильно, которую 12 июля 21 -го года РСФСР уступил Литве по мирному договору, подписанному в Москве.

В том же августе начальник имперского Генерального штаба Великобритании генерал Эдмунд Айронсайд инспектировал в Финляндии «линию Маннергейма»… Между прочим, сразу после этого ее инспектировали и немцы… Тем более что они же ее финнам и строили.

И финны продолжали движение в «никуда»…

НАРОДЫ ведут себя далеко не всегда умно, и в 20—30-е годы реальной истории XX века даже умный, вроде бы, финский народ вел себя по отношению к народу русскому более чем глупо…

Глупее по отношению к русским порой ведут себя только сами русские… А ведь не будет, пожалуй, серьезным преувеличением сказать, что именно русским финны обязаны сохранением своей национальной самобытности…

Да, финны боролись за нее веками — но не с русскими, а со шведами. Так, правивший в XVI веке шведский король Густав I Ваза, приняв протестантство, распространил его и на католическую Финляндию. В результате чего финны лишились, например, почти всех национальных скульптурных шедевров, так как Густав приказал переплавить всех отлитых в металле святых на государственные нужды. В печь пошли и 12 серебряных статуй апостолов, стоявших у главного алтаря кафедрального собора в Турку (шведы переименовали его в Або)…

Густав, к слову, основал в 1550 году и будущую столицу Финляндии — Гельсингфорс (уже в XX веке переименованную в Хельсинки). С тех пор давление шведского влияния в Финляндии росло и росло… И если бы Россия не отвоевала ее у Швеции в войне 1808—1809 годов, то уделом страны Суоми мог стать статус захудалой шведской провинции.

Ну пусть читатель судит сам… Лишь через почти шестьдесят лет после вхождения Финляндии в состав Российской империи, в 1866 году, школьная реформа ввела обучение в финских школах на финском языке вместо шведского…

У нас есть вообще-то и финское мнение на этот счет такого известного финна, как Мауно Койвисто, который прямо признавал, что «Финляндия развивалась и вызрела в самостоятельное государство как часть Российской империи» и признавался:« Такого результата наверняка не было бы достигнуто под властью Швеции»…

Собственно, и руны знаменитого финского эпоса «Калевала» были собраны и обработаны финским поэтом и фольклористом Ленротом в уже «русский» период финской истории — в 1835 году были изданы первые 32 руны. А в 1849 году — все 50. И создатель волшебного музыкального инструмента кантеле — Вяйнямёйнен, а также кузнец Ильмаринен, выковавший мельницу счастья — сампо, вскоре стали известны во многих странах мира…

Перипетии русской революции дали Финляндии независимость. И теперь Северная столица России находилась под угрозой простого артиллерийского обстрела с сопредельной территории.

Причиной этого было не могущество финнов, а щедрость русского императора Александра Первого. Это он в 1811 году воистину по-царски присоединил к вновь обретенному Великому княжеству Финляндскому так называемую «Старую Финляндию», то есть те шведские (а точнее старинные русские) земли, которые отвоевал у Швеции еще Петр Великий!

И в результате этой типично расейской щедрости границы автономной Финляндии вплотную приблизились к Санкт-Петербургу «со всеми вытекающими последствиями». Сообщая об этом, такой известный в реальной истории финн, как Мауно Койвисто, сам же писал и об одном из таких «последствий» — были затронуты интересы тех петербуржцев, которые владели дачами на Карельским перешейке.

Казалось бы, финнам век благодарить Александра и с тех пор заказывать внукам и правнукам с русскими дружить…

Увы, вместо былых дач на Карельском перешейке в тридцатые годы двадцатого века стали появляться пушки. И это было тем более обидно, что финны в тридцатые годы были народом в обращении ровным, гордым, самолюбивым, исключительно работящим и чистоплотным… Уже известный нам Николай Пальгунов отправился осенью 1932 года в Хельсинки — корреспондентом ТАСС…

Позже он рассказывал друзьям:

— Едем от Ленинграда — на станциях ни души… Тишина… Чистота— идеальная…

— А кто убирает?

— Раз чисто — значит, убирают. Но главное — не сорят, не ломают…

— Так никого на перронах и не видел?

— Видел — часа за три до Хельсинки остановка. Смотрю — выходит из вокзала некто в фуражке с белым чехлом, с золотой кокардой, черная тужурка с сияющими пуговицами и широким галуном по рукавам, белоснежный воротничок…

— Начальник станции?

— Ну я вначале подумал, что это вообще их адмирал…

— А оказалось?

— А он через пару минут у моего вагона колеса выстукивает и масло подливает — смазчик!

— Не может быть!

— Может… Правда, мне потом сказали, что у них на маленьких станциях вообще по одному человеку работает. Он и билеты продает, и стрелки переводит, и семафоры открывает, и за чистотой следит, и отчеты составляет…

— И отчеты? Ну дают!

— Да, и отчеты… А называется при этом — сторож станции… Из этого рассказа уже можно было понять, в чем был секрет экономических и культурных успехов финнов…

Но…

Но в той же чистой и аккуратной стране, умеющей усердно трудиться и живущей просторно — в десять раз просторней, скажем, немцев, сильны были идеи некой «Великой Финляндии». Университетская молодежь упивалась планами расширения земель наследников творцов «Калевалы» по Ладожское озеро с выходом на линию Пскова, с аннексией Карелии и самого Петербурга…

Был популярен лозунг президента Пера Эвинда Свинхувуда: «Любой враг России должен быть другом Финляндии»…

Фамилия «Свинхувуд», к слову, в переводе на русский означает «свиноголовый», и носитель ее в отношении России полностью свою фамилию оправдывал…

Но если говорить не о верхах, а о финской массе, то — сама по себе — она была к русским традиционно весьма лояльна… И — не очень-то лояльна к другим чужеземцам…

Во время Крымской войны объединенный британо-французский флот высадился на Аландских островах. Эти острова, о которых я еще скажу, запирают вход в Ботнический залив, восточным берегом которого владела тогда Россия, а западным — Швеция…

С удобной островной базы союзники начали бомбардировки прибрежных финских городов и поселков, но финны сумели дать сдачи… Героями обороны стали рыбак Матс Канкконен и коммерц-советник Андерс Доннер, и с тех пор в Финляндии стала популярной песня об Аландской войне, когда от финского огня содрогались англичане…

Была у финнов популярна и другая песня, где пелось:

Тысячи финляндских парней

Покидают порт Хельсинки

И не остановятся,

Пока не достигнут Константинополя…

Это было уже в 1877 году, во время Русско-турецкой войны…

Но массами финских «парней» руководят образованные слои, а даже в 30-е годы XX века в стране было очень влиятельно… шведское меньшинство: дворянство, помещики, буржуазия, при соотношении шведов и финнов в населении 1 к 9.

И вся эта братия не просто была пропитана ненавистью к России и русской культуре, но еще и имела возможность пропагандировать их…

А ведь были еще и образованные «национальные интеллигенты»… И в тридцатые годы финские школьники учили уже другие строчки… Поэт Ууно Кайлас писал:

Граница открывается, как полынья,

Впереди — Восток, Азия…

Позади — Запад и Европа,

На страже которых стою я…

Да, интеллигенты — они и в Финляндии интеллигенты… Коллега из финской «Хувудстадсбладет» жаловался тассовцу Пальгунову: — У нас перепроизводство интеллигенции: на каждый десяток жителей столицы приходится не менее двух-трех докторов наук и магистров, и только пятеро — без званий, у остальных есть какие-то ранги — дипломированного инженера, ректора, редактора…

— У нашего посольства стоит полицейский с профессорским видом, — пошутил Пальгунов.

— Не удивлюсь, если он окажется доктором права, — вполне серьезно ответил собеседник. — В «Ротонде» среди официантов есть магистры философии…

УВЫ, политическая философия Финляндии выстраивалась отнюдь не на прочной логической базе… При этом она была еще и болезненно неумной… С тем же Пальгуновым весной 34-го года вышел забавный случай…

Как-то его пригласили в отдел печати МИДа к 10 часам 30 минутам завтрашнего дня для «важного сообщения» лично заведующего отделом Каарло Нестори Рантакари…

Рантакари был не просто крупным чиновником МИДа, а доверенным лицом президента Свинхувуда, составителем его речей и прочего…

В 10.30 Пальгунов был в тесном кабинете шефа отдела печати с огромным письменным столом…

— Господин Пальгунов, я хотел бы сделать вам дружественное представление.

— Слушаю…

— В Москве проходит XVII съезд ВКП(б). —Да.

— Так вот, в отчетах ваша пресса печатает слова из доклада о том, что если некое свиное рыло сунется в советский огород, то горько о том пожалеет… Наш президент очень недоволен и считает, что это выпад против него…

— Но господин Рантакари, это же русская идиома, и ей намного больше лет, чем господину Свинхувуду… О свиных рылах еще наш Гоголь писал, но, надеюсь, у вас нет претензий к классику?

— О, нет! — неожиданно рассмеялся сам Рантакари. — Но вот президент…

НО РУССКИЙ перевод фамилии финского президента отражал ситуацию точно, если к первому эпитету прибавить второй — «тупоголовые»…

Советский Союз обретал все большую мощь, а в Финляндии не то что университетские магистры философии и философы-официанты, но правительственные и военные круги разрабатывали планы расширения территории Финляндии до Ладожского и Онежского озер с захватом всей Карелии и всего Кольского полуострова с, естественно, Мурманском…

Уж не знаю, как там по-фински, но по-русски такие «планы» можно было назвать уже лишь безголовыми…

Финны очень заигрывали с немцами и на них очень рассчитывали, но так же они заигрывали и рассчитывали и на Лондон, и на Париж, и даже — на Стокгольм, но особенно — на Вашингтон.

На самих себя финны тоже рассчитывали.

И только на Москву в Хельсинки предпочитали смотреть в перспективе через прорезь прицела или — хотя бы — через презрительный прищур глаз… Это не могло быть оправдано ничем, хотя в начале тридцатых годов политическую холодность финнов к нам еще можно было объяснять экономикой. Дело было в том, что более 80 процентов финского экспорта составляли лес и бумага, и всего 7 процентов — изделия машиностроения. А СССР тоже был крупнейшим экспортером леса…

Однако к 1938 году финнам было сделано весьма выгодное предложение…

В начале апреля второй секретарь советского полпредства в Хельсинки Борис Аркадьевич Ярцев был вызван к Сталину. Личный вызов в Кремль дипломата с таким незначительным статусом был бы абсолютно необъясним, если не учитывать то, что под «крышей» полпредства и под псевдонимом «Ярцев» резидент внешней разведки НКВД Борис Рыбкин занимался в Финляндии делами весьма значительными.

Жена его, очаровательная Зоенька Воскресенская, заведовала хельсинкским отделением «Интуриста» и тоже была кадровой советской разведчицей высокого класса. В легальную хельсинкскую резидентуру 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР она входила на правах заместителя собственного мужа.

Впрочем, даже вторая «профессия» Рыбкина личного вызова особо не объясняла, потому что разговор в сталинском кабинете зашел о делах все же дипломатических… Причиной же были, скорее всего, опасения Сталина относительно того, что в тонкой назревшей проблеме «литвиновский» НКИД только напортачит… Во всяком случае, полпреда Асмуса срочно из Хельсинки отозвали…

Кроме хозяина кабинета там были только Молотов и Ворошилов, и поскольку до этого Сталин Рыбкина не знал, он начал с расспросов о биографии, о службе, о Финляндии. Дело Рыбкину-Ярцеву предстояло тонкое, и Сталин, естественно, хотел понять — а стоит ли его Рыбкину вообще поручать…

Спросил он и о флоте…

— В строю у финнов эсминец, ну катера и два крейсера — «Вяйнямёйнен» и «Ильмаринен»…

— Герои «Калевалы», — заметил Сталин.

— Так точно!

Рыбкин тут, к слову, был не совсем точен — эти два «крейсера» на самом деле были старыми броненосцами береговой обороны, но формальная принадлежность к классу кораблей с грозным названием боеспособности «крейсерам» не прибавляла.

А Сталин уже переключился на другую тему:

— С композитором Сибелиусом встречаться не приходилось?

— Нет, товарищ Сталин… Да ему уже за семьдесят…

Сталин, явно закончив изучение и вывод сделав тоже явно положительный, переглянулся с Ворошиловым и сказал:

— Вот что, дорогой товарищ… товарищ…

— Рыбкин, — подсказал Рыбкин…

— Да, — засмеялся Сталин, — простите, запамятовал… У вас, разведчиков, столько фамилий, что и сами, наверное, путаетесь… Так вот, назрела необходимость секретных переговоров с высшим финским руководством, но провести их мы поручаем вам.

Рыбкин если и удивился, то виду не подал — выдержка у этого украинского еврея с редким для его национальности происхождением «из крестьян» была железной, за что его красавица жена и любила беззаветно… А Сталин продолжал:

— Мы хотим заключить двусторонний оборонительный договор, исключающий возможность нападения Германии на СССР через Финляндию… Мы же дадим финнам гарантии их независимости…

— Товарищ Сталин, финны увязли в своих обязательствах перед Гитлером, с помощью немцев они возводят мощную линию укреплений на границе с нами.

— Да, — подтвердил Ворошилов, — Маннергейм большую часть времени проводит в Германии…

— И при этом националистические вооруженные отряды шюцкора втрое превосходят регулярную армию, — добавил Рыбкин. — Сильна антисоветская кампания в финской печати… Вряд ли правительство Каяндера пойдет на какие-то шаги против Германии.

Сталин встал, коротко бросил Рыбкину: «Сидите!», начал шагать по ковровой дорожке, затянулся из трубки, которую держал в левой руке…

Потом подошел к Рыбкину…

— Вы сомневаетесь в своих способностях? — сердито спросил он.

— Я сомневаюсь в способностях финского правительства! В кабинете воцарилось молчание…

— На кого ориентируется Холсти? — поинтересовался Молотов.

На кого ориентируется бывший российский подданный, царский паж и кавалергард Карл Густав Эмиль Маннергейм — ныне финский маршал и главнокомандующий финской армией, можно было не спрашивать. Эйно же Рудольф Холсти был министром иностранных дел…

— Холсти ориентируется, безусловно, на немцев.

— Но он приезжал к нам, улыбался.

— Я точно знаю, что Холсти —абсолютно немецкой ориентации!

— А с Таннером можно говорить? — задал вопрос уже сам Сталин. — Он основатель социал-демократической партии, президент Международного кооперативного альянса…

— Таннер — антисоветчик и по убеждению души, и по состоянию кармана…

Рыбкин и тут, увы, не ошибался… 58-летний Вяйнё Альфред Таннер в двадцатые годы был премьер-министром, а в конце тридцатых — министром финансов. При этом он входил в руководство как мощной социал-демократической партии, так и в руководство крупнейшего хельсинкского кооператива «Эланто» и крупнейшего концерна «Энсо Гутцейт» (баланс последнего превышал треть бюджета страны).

В общем, это был скандинавский вариант Фигаро, причем действительно — в убежденно антисоветском исполнении… Да еще и в антирусском к тому же…

Опять помолчали, потом Сталин сказал:

— Переговоры нужны. В первую очередь — о договоре… Во вторую же…

Опять помолчал и закончил:

— Во вторую же надо будет заключить соглашение об обмене территориями. Вы подумайте, — Сталин махнул рукой с трубкой, — современная артиллерия способна расстрелять Ленинград с Карельского перешейка. Да еще эта линия… Нет, пусть они отодвигают границу, скажем, за Выборг, а мы им — вдвое большую территорию в Карелии, с богатыми запасами карельской березы и мачтовым лесом… Финны-то леса на своей стороне там вырубили…

А 14 АПРЕЛЯ временный поверенный в делах СССР в Финляндии Ярцев, замещающий отозванных в Москву Асмуса и его заместителя, попросил приема у Холсти.

Заинтригованный министр назначил встречу после обеда.

После обеда полагается пить кофе, и Холсти, встретив гостя, провел его к круглому столу с дымящимися чашками на нем…

Разговор шел на немецком языке, и Ярцев быстро изложил Холсти то, о чем ему было приказано…

Затем он без особых обиняков сообщил, что если финны допустят на свою территорию германские войска, то Красной Армии не останется ничего иного, кроме нацеливания на Финляндию как можно далее в глубь ее…

— Малоприятная перспектива, — признал Холсти.

— Однако Советское правительство готово оказать вам военную и экономическую помощь. Мы также можем закупать вашу промышленную продукцию, особенно целлюлозу, а также сельскохозяйственную продукцию для Ленинграда…

— Но это означает коренной пересмотр внешней политики страны, господин Ярцев, а у нас есть обязательства перед друзьями и соседями.

— Наши предложения не наносят ущерба третьим планам… Впрочем, это не все, господин министр, — вздохнул Ярцев. — С начала тридцатых годов в вашей стране поднялась волна «папуасского движения». В его программе есть требование о Великой Финляндии, включающей Ленинград и всю Карелию… Достаточно небольшой утечки информации о нашем разговоре, и фашистские элементы в Финляндии при внешней поддержке вполне могут организовать путч…

— Вы уверены?

— Пока это все, что я могу сказать, но главное — готовы ли вы принять нашу помощь? Готовы ли вы продолжать переговоры, не сносясь более ни с кем-либо иным из числа советских дипломатов? Как я вам уже говорил, исключительные полномочия имею один я…

— Господин Ярцев, — Холсти отвечал весьма кисло, — без президента Каллио я ничего не решаю…

— Что ж, господин Холсти, я не говорю «прощайте»…

19 апреля Холсти беседовал уже с новым нашим полпредом Деревянским, но это была чистой воды дипломатическая рутина… Ярцев же вел разговоры по существу… Кроме ряда общественных контактов, он в конце июня и 11 июля дважды беседовал с премьером Аймо Каяндером, а 30 июля Каяндер «замкнул» Ярцева на Таннера…

Итак, это был даже не политический пинг-понг, а скорее некая эстафета, где финские руководящие политики передавали нашего эмиссара друг другу из рук в руки как палочку, бегая при этом по кругу…

18 августа Ярцев в разговоре с Таннером передал, что мы готовы дать гарантии финнам и заключить выгодное торговое соглашение при условии допуска СССР к вооружению Аландских островов и предоставления в аренду военной базы на острове Суурсари.

Условия были выгоднейшие — мы хотели лишь как-то обезопасить свои балтийские фланги, о передвижении границы речь пока не шла, но финны опять побежали «по кругу»…

А год 1938-й шел между тем к концу…

Неофициальные переговоры Ярцева-Рыбкина с Холсти, Каяндером и Таннером дали лишь один конкретный результат — стало ясно, что идти на заключение полноценного договора финны не хотят, желая тянуть время и ограничиваться улаживанием мелких пограничных инцидентов — то финский самолет залетит в наше воздушное пространство, то финское гидрографическое судно задержат в наших водах на Ладоге…

Наступал уже год 1939-й…

И ПОСТЕПЕННО формировалась проблема Аландских островов…

Эти острова запирают, во-первых, Ботнику. Но они же контролируют и Финский залив. А вообще-то — и почти всю Балтику… Поэтому нет ничего удивительного, что кому-то всегда очень хотелось иметь там военные базы, а кому-то — совсем наоборот, не хотелось, чтобы кто-то их там имел…

До 1809 года острова входили в состав Финляндии, а та — в состав Швеции… После русской победы в последней войне со шведами Аланды стали русскими. Однако после русского поражения в Крымской войне (это тогда финские рыбаки и коммерц-советники отбивались от англичан) Аланды по Парижскому мирному договору 1856 года были демилитаризованы.

После 1917 года — когда Финляндия получила независимость — на острова претендовали и она, и Швеция. Но Совет Лиги Наций передал их Финляндии — как более антисоветской по сравнению со Швецией, да еще и более выдвинутой в сторону СССР. Новый статус Аландов определила новая Аландская конвенция 1921 года о демилитаризации и нейтрализации островов. 24 июня ее подписали Великобритания, Германия, Дания, Италия, Латвия, Польша, Финляндия, Франция, Швеция и Эстония.

РСФСР в эту компанию не пригласили, как не приглашали и на обсуждение судьбы Аландов, хотя 2 октября 1919 года и 28 июня 1920 года Россия направила в Лигу Наций две ноты, где напоминала, что каких-либо договорных установлений, отменяющих верховные права Российской республики на острова, нет, а «само географическое положение Аландских островов у входа в Финский залив тесно связывает их судьбу с нуждами и потребностями народов России».

После заключения Конвенции 21 -го года мы направили 13 ноября 21 -го года всем ее участницам ноту протеста, где объявляли Конвенцию «безусловно не существующей для России», поскольку она подписана без нашего участия.

Тем не менее Конвенция, как и сами Аланды, существовала, и в конце тридцатых годов ее нарушила сама Финляндия, начав там работы военного характера. С учетом прогерманских симпатий финнов нам перспектива милитаризации Аландов абсолютно «не улыбалась», особенно если учесть, что шхерный финский берег Финского залива и так уже блокировал деятельность Балтийского флота…

Об Аландах говорил финнам уже Ярцев… Но переговоры были секретными, писаных полномочий у Рыбкина не было, и всегда можно было сделать вид, что финны просто не поверили в серьезность этого контакта.

Однако 5 марта 1939 года посланника Финляндии в СССР Ирие-Коскинена вызвал к себе нарком Литвинов. Это уже был контакт более чем официальный. И после обмена обычными любезностями Литвинов заявил:

— Господин Ирие-Коскинен, в наших отношениях с Финляндией на очереди стоят два важных вопроса, требующих разрешения. Это — экономические отношения и Аландские острова.

Чтобы решать их, надо иметь атмосферу доверия и дружественности. По нашему мнению, этого можно было бы достигнуть, если бы вы передали нам в аренду лет на тридцать несколько островков в Финском заливе. Не представляющих для вас ценности и не используемых, а именно…

Ирие-Коскинен слушал с финской невозмутимостью, но с тем неуловимым сопротивлением им выслушиваемому, которое как раз и делает доверие невозможным… А Литвинов уточнял:

— А именно: Гогланд, Лавансаари, Сейскари и Тютерс. Мы не намерены их укреплять, а используем их в качестве наблюдательных пунктов, контролирующих морской путь на Ленинград…

После паузы Литвинов закончил:

— Ваше согласие окажет благотворное влияние и на экономические переговоры, начавшиеся вчера…

Коскинен открыл рот:

— Я, конечно, передам все это моему правительству, но Гогланд — остров не маленький. И там, как мне кажется, есть несколько тысяч населения, пляж для купания и туда ездят туристы…

Гогланд— площадью на все про все 20 квадратных километров, просто-таки запирал Финский залив, находясь прямо в его центре, от финского берега отстоял километров на пятьдесят и ничем, кроме стратегического положения, не отличался от множества живописных островков у самых берегов Финляндии… Короче, уже ответ Коскинена можно было расценивать как издевательский…

Но уж точно наглым в своем неоправданном высокомерии был официальный ответ Хельсинки, переданный Коскиненом Литвинову 8 марта…

— Господин Литвинов! — начал финн. — Даже дискуссию на тему аренды островов мы считаем несовместимой с политикой нейтралитета. Мы просим не оглашать вашего предложения, ибо это взбудоражит общественное мнение Финляндии…

Литвинов — особым тактом в таких ситуациях не отличавшийся (и тут я его могу лишь одобрить) — сморщился с миной явно презрительной, но промолчал. А финн говорил уже об Аландах:

— Мы берем обязательство их защищать! И такое заверение должно быть для вас достаточной гарантией.

Финны могли защищать что-либо от кого-либо только на равных. Реальная же потребность в защите Аландов могла возникнуть при попытке их занятия Англией, Германией или Советским Союзом. И любой вариант был для финнов заранее проигрышным.

А вот же — Коскинен надувался спесью во вполне «свиноголовой» манере… Он еще и наши экономические авансы всерьез не принимал — хотя мы заранее шли на выгоды для финнов при условии их согласия на аренду.

Литвинов, выслушав все, отвечал так:

— Мое правительство будет очень разочаровано. Острова ваши, вы — государство, — тут он сделал многозначительный нажим, — суверенное, имеете право распоряжаться островами, как желаете…

Он помолчал, а потом произнес слова будто бы и вскользь, но по смыслу — важнейшие:

— Мне лично кажется, что можно было бы даже перевести переговоры в плоскость обмена территориями.

Литвинов испытывающим взором взглянул на финского посланника, но тот как будто ничего не слышал и не понял… Но слушать ему пришлось, потому что нарком пояснил:

— Для Финляндии, например, могла бы представлять интерес уступка ей соответственной части нашей территории вдоль карельской границы, чем бесплодные острова. Финляндия всегда интересовалась лесом, который в Карелии имеется в изобилии… А к проблеме Аландских островов я еще вернусь…

И это уже был зондаж не секретного эмиссара Ярцева, а главы внешнеполитического ведомства СССР! При мудрой, а не «свиноголовой» политике Хельсинки надо было тут же — повторяю, тут же, — соглашаться. Причем сразу — самим финнам — предлагать перенос границы от Ленинграда к Выборгу… Ведь было уже ясно — Россия постепенно наращивает объем своих законнейших требований, и нежелание финнов начинает ее уже раздражать…

А умно ли было со стороны финнов раздражать «русского медведя»?

ПО СУТИ, в северном углу Европы повторялось нечто похожее на то, что в те же дни происходило в ее центре.

Немцы предлагали полякам решить миром назревшую проблему Данцига.

Русские же предлагали финнам решить миром назревшую проблему обеспечения безопасности Ленинграда и северо-западного «фаса» России…

Почему были неуступчивы поляки, мы знаем.

Но почему были— при намного более неблагоприятном для них соотношении сил — неуступчивы финны?

Увы, причины были до печального схожими… Скрытая задиристость национального характера, неумение и нежелание «интеллигенции» реально мыслить и…

И расчет на поддержку «цивилизованного» мира… В чем финнов — как и поляков — особо подзуживали именно западные «демократии»…

Финны, к слову, еще и на внутреннюю политическую слабость СССР рассчитывали. Это особенно ясно проявилось в их весьма глупой и высокомерной (а от этого — еще более глупой!) пропаганде на советские войска во время «зимней войны»… Но это так — между прочим…

Неумно вели себя финны и на торговых переговорах с Микояном, начавшихся 4 марта в Москве. В 1927 году наш товарооборот достигал 528 миллионов финских марок, в 1938-м — всего 153 миллиона. В Москве финны предложили нам товаров на 450 миллионов марок (почти 9 миллионов долларов), мы были согласны на 320 миллионов. Однако финны, во-первых, не были склонны увеличивать свой импорт из СССР, а во-вторых, облагали наши товары пошлинами в четыре раза выше нормальных…

А 23 марта Хельсинки вообще отозвал свою торговую делегацию…

Да, Запад явно хотел иметь в антисоветской «колоде» и финскую «карту»…

Но мы хотели довести ситуацию до логической точки… И 11 марта в зондаж включился наш полпред в Италии Борис Штейн. Он в 1932—1934 годах был полпредом в Финляндии и теперь «решил» — как он объяснил в беседе со сменившим Холсти Юхо Элиасом Эркко — «провести часть отпуска в Хельсинки»…

Штейн сказал новому шефу финского МИДа, что в курсе бесед Литвинова с Коскиненом, а с финской торговой делегацией позавчера завтракал…

— Но, господин Эркко, есть и проблема Аландов. Мы считаемся с возможностью, что в один прекрасный день эти острова добровольно или… не добровольно будут переданы Германии и их укрепление будет обращено против нас…

Эркко сделал протестующий жест, а Штейн, не принимая его, продолжал:

— Поэтому мы так настойчивы и в требовании о прекращении укрепления Аландов вами в нарушение конвенции 21 -го года, и — в просьбе об аренде ряда островов, лежащих уже на водном пути к Ленинграду и Кронштадту.

Штейн перевел дыхание и подытожил:

— В целом же имеется комплекс из трех проблем: Аланды, торговые отношения и аренда островов в Финском заливе…

— Господин Штейн, согласно финской конституции правительство не имеет права ставить перед сеймом вопросы об отторжении даже самой малой части финской территории… Этот вопрос не дискутабелен…

— Не думаю, господин Эркко. Ваша конституция запрещает простую уступку территории, но она не запрещает обмен равноценных территорий или же долгосрочную аренду. Что вам в этих островах, а в обмен вы получите территорию, богатую высокосортным лесом! Лесом, господин Эркко!

Штейн был обаятелен, убедителен, доказателен и для «отпускника» хорошо подготовлен к дискуссии, и Эркко пришлось чуть податься, заявив, что дело это «деликатное и трудное», что тут надо подумать и нужна «большая предварительная работа», а «это при финских темпах требует времени»… К тому же надо проконсультироваться с военными, а они наверняка «дадут отрицательное заключение»…

— Но где же логика? — парировал Штейн. — Если военные выскажутся против, то это будет означать, что острова имеют для вас военное значение, а вы утверждаете обратное.

— Ну все же, — уклончиво промямлил финский министр, — я хотел бы встретиться с вами вновь сразу после разговора с военными…

— Хорошо! Напоминаю, что необходима полная конфиденциальность. У нас об этих разговорах знает буквально считаное количество людей, дискретность которых вне сомнения…

— О! Сохранение тайны — в наших общих интересах, — заверил Эркко, и лишь тут он был действительно искренен.

Через день Штейн беседовал в министерстве финансов уже с Таннером… Все было схоже с тем, что было и раньше, но Таннер бухнул напрямик:

— Зачем вам острова в качестве наблюдательных пунктов? В случае войны вы их все равно займете в первый же день!

— Речь не о войне, а именно о мирном времени, и как раз в это время они представляют для нас интерес…

— Ну, в сказанном вами, господин Штейн, есть много интересных деталей, которых не было ранее, — согласился Таннер и как бы мимоходом спросил: — А о каких конкретно территориальных компенсациях может идти речь?

— Мы пока этого не конкретизировали, ожидая вашего принципиального ответа. Если вы согласны, то давайте ваши предложения и мы готовы в любой момент их обсудить.

На том они и расстались, а 15 марта Штейн вновь встретился с Эркко… Потом он опять беседовал с Таннером и еще кое с кем…

Однако итоговый результат этого вполне официального дипломатического зондажа (о «хельсинкском отпуске» полпреда и его полномочиях финнов официально уведомил Литвинов) был тем же, что и в случае Ярцева.

Финны упорствовали, и Штейн при прощании сказал Эркко:

— Ну что же… Финское правительство закрывает дверь для дружеских переговоров, и это, несомненно, отразится на всем комплексе отношений…

Оно и отражалось… 19 мая уже сам Молотов вызвал Ирие-Коскинена…

Речь шла о все тех же Аландах… И как раз тут автор более подробно сообщит читателю о том, что в январе 39-го года финны по согласованию со шведами направили странам — участницам Аландской конвенции 21-го года ноту, в которой ставился вопрос об изменении статей 6-й и 7-й Конвенции так, чтобы Финляндия и Швеция имели право вооружения островов. СССР не был участником Конвенции, но был членом Совета Лиги Наций, а для изменения Конвенции требовался консенсус в Совете.

Германия, к слову, уже не была членом Лиги, но была участницей Конвенции. Итак, запрошены были так или иначе все ведущие европейские державы. Но беспокойство мог испытывать лишь Советский Союз. Базы на Аландах не спасали ни шведов, ни финнов — недаром же Таннер понимал, что в случае войны СССР займет те острова, с которых могут ему угрожать. Но Аланды в случае войны занимать для нас было делом слишком сложным — хлопот много, эффект невелик. Проще было «оседлать» близкий Гогланд.

А вот для немцев или англофранцузов Аланды были бы отличной базой для операций против России. Особенно если бы в блоке с ними были финны и прибалты. И они могли легко занять их с согласия или без согласия финнов. И уже имели бы в своем распоряжении на островах какую-то готовую инфраструктуру…

Молотов 19 мая так и сказал:

— СССР заинтересован в этом вопросе не менее, а более, чем Швеция. У нас есть основание считать, что вооружения на Аландских островах могут быть использованы в первую очередь против СССР.

Коскинен пытался возражать, но Молотов спросил:

— А, собственно, каковы характер и размеры этих сооружений?

— С деталями я не знаком, господин премьер-министр, но запрошу… Хотя, — финн заколебался, — не уверен, даст ли мое правительство ответ на вопросы, имеющие чисто военный характер…

В этом ответе уже вообще-то содержался ответ. Финны могли спокойно предоставить нам подробнейшие данные по Аландам, поскольку они с них нам угрожать не могли, а нам Аланды против финнов были полезны еще менее, чем им против нас. И ответ Коскинена косвенно подтверждал — Аланды вполне могут стать угрозой именно для Советского Союза.

Беседа Молотова с финским посланником 23 мая ничего не прояснила, кроме того, что финн уже официально отказал нам в получении информации об укреплениях на Аландах…

Но некоторая проясняющая информация пришла 25 мая из Осло. Наш полпред Никонов на обеде у норвежского министра иностранных дел Кута беседовал с командующим морскими силами Норвегии Дисеном, и тот ничего скрывать не стал:

— О, этот вопрос был предрешен Лондоном в апреле 38-го года во время визита туда шведского министра иностранных дел Сандлера…

— Он был неофициальным!

— Но Дорогой герре Никонов, как раз во время неофициальных визитов такие малые страны, как наша, и узнают о важных для них решениях больших стран…

Последняя фраза, правда, остается на совести автора — в донесении Никонова ее не было. Однако именно этот момент присутствовал в политической реальности, хотя об этом чаще всего не говорили вслух…

Ситуацию вокруг Аландов Молотов не обошел вниманием в своем докладе 31 мая на сессии Верховного Совета СССР, где он напомнил о том, что эти острова более ста лет принадлежали России, и подробно разъяснил наше недоумение относительно финских ссылок на «военную тайну»…

Между прочим, норвежский адмирал за неделю до речи советского Предсовнаркома признавался Никонову в Осло, что против укрепления Аландов выступают сами шведские военные, потому что это «дает возможность Германии угрожать непосредственно столице Швеции и… держать ее все время под угрозой»…

А вот Лондон, как мы помним, этого не боялся…

Почему? Был слеп? Нет, конечно! Просто и этот вроде бы далекий от основных событий район был потенциально важен для планов Золотой Элиты…

Использует Аланды Германия —да не против шведов, а против, конечно же, русских — хорошо!

А может— базы на Аландах пригодятся самой Англии… Может — против Германии, а может — и против России…

Да, и «финская» карта была в «колоде» Золотой Элиты не лишней…

НЕ БОЛЕЕ умно вела себя и троица наших прибалтийских «соседок»… Ближайшая к Финляндии Эстония склонялась к немцам вполне определенно. 5 июля 1938 года германский посланник в Таллине Фровайн после беседы с начальником штаба эстонской армии доносил в Берлин: «Генерал Рэк признал, что было бы очень важно, чтобы в случае войны Германия осуществляла контроль над Балтийским морем. Он заявил далее, что Эстония может оказать содействие в этом деле. Например, Финский залив мог бы быть очень легко заминирован против советских военных кораблей, ни привлекая никакого внимания. Имеются также и другие возможности…»

А 21 марта 39-го года уже наш полпред в Эстонии Никитин сообщал в Москву: «В нарвские русские семейства помещают немецкую молодежь для изучения русского языка… Летом ожидается заход в Эстонию трех океанских пароходов с германской молодежью… Японский майор из миссии в Риге был в Нарве, осматривал пограничную полосу… Немецкая колония в Таллине осмелела…

Ситуация очень сложная, разрыв между правительством и народом большой».

4 мая Никитин направил еще одну шифровку: «3 мая состоялось секретное закрытое совещание по международному положению эстонской государственной думы. Главнокомандующий Лайдонер в самой резкой форме заявил: „Никогда Эстония не будет выступать вместе с СССР против Германии“…

Конечно, нейтралитет — дело для суверенной державы вполне допустимое, но, во-первых, вспомним, что говорил о прибалтийских «державах» генерал Карбышев. А во-вторых…

Во-вторых, и нейтралитета-то не было… Никитин далее писал: «На днях с Германией будет заключен пакт о ненападении. Что касается СССР, то Лайдонер сказал: „С ним никаких пактов мы заключать не станем“…»

Несложная логическая операция приводила к однозначному выводу: буржуазная Эстония вполне готова участвовать в германской агрессии против СССР…

В отличие от Эстонии Литва вела себя осторожнее… Да, исконно немецким Мемелем она владела не по праву, а в силу «версальского» провокаторства. В 1920 году Антанта отторгла Мемельскую область от Восточной Пруссии и взяла ее под свой контроль, а в 1923 году передала Литве. И Германия имела на Мемель все естественные права, но вернула его себе в такой агрессивной манере, что литовцам волей-неволей приходилось затылки почесывать…

Поэт Юозас Балтрушайтис был не только классиком литовской литературы, но и посланником Литвы в Москве… и 29 марта 39-го года он жаловался Литвинову на грубое поведение Риббентропа, когда тот требовал от литовского министра иностранных дел Урбшиса подписать соглашение по Мемелю…

— Вы представляете, Риббентроп заявил, что если Урбшис будет упрямиться, то Ковно будет сровнен с землей… Мол, для этого все готово..

Литвинов сочувственно качал головой, а Балтрушайтис жаловался дальше:

— В Ковно царит беспокойство и ходят слухи о возможности объявления Германией протектората…

Литвинов поддакивал, а ведь мог бы спокойно предложить — а возвращайтесь-ка вы в состав России, господа…

Однако он этого не предлагал, да литовские «верхи» на это и не пошли бы… Конечно, тогда будущее литовского Каунаса было бы обеспечено, но тогда наступал бы конец буржуазному Ковно… Это для власть имущих в Ковно-Каунасе было недопустимо. Но и под германскую руку идти не хотелось…

Поэтому литовцы были все-таки с нами поаккуратнее, и новый их посланник Наткявичус, приехав в Москву, в беседе с Молотовым сразу же выразил надежду, что «и в дальнейшем СССР будет относиться к Литве дружественно»…

Однако в Ковно не отказывались и от авансов немцам, и 5 апреля литовский МИД конфиденциально уведомлял нашего временного поверенного в делах Позднякова, что командующий литовской армией принял приглашение поехать в Германию на день рождения Гитлера в строго протокольных рамках….

Вместе с ним ехали генерал Рэк от Эстонии и военный министр Латвии Балодис.

Зато никак не была намерена оправдываться официальная Латвия… Она была подчеркнуто к нам враждебна. Автор мог бы привести на сей счет много примеров, но лучше, чем это сделал в срочной шифровке в Москву наш полпред в Риге Иван Зотов, не сделаешь.

И я просто приведу ее почти полностью:

Немедленно 17 апреля 1939 г.

Власти латвийские санкционировали празднование так называемого «дня освобождения Риги от большевиков» немецкой группой жителей Латвии. Обширная программа 22 мая включает проведение вечеров, собраний… увеселение и завершается общей демонстрацией в Межапарке… Приглашаются немцы из Эстонии и Литвы. Из Германии ожидается прибытие парохода с тысячью ландверовцев… Из многих источников меня информируют, что на празднество приедет фон дер Гольц (его войска свергали Советскую власть в Латвии в 1919 году. — С. К.). Все чаще появляется молодежь в форме, демонстративно употребляет гитлеровское приветствие, затрагивает латышей и вызывает их на споры, ссоры и драки. Немцы ругают латышей за прошлое и настоящее…

Латвийский народ крайне недоволен разрешением празднества — его мнение: «Надо каждый день праздновать освобождение от немцев». Симпатии трудящихся к СССР растут с каждым днем. Вышеизложенное дает право говорить о расширенной легальной фашистской работе против нас. Латвийское правительство этому способствует, в то же время наносит непоправимый политический ущерб независимости…

Но и латыши не рвались к статусу германского протектората, и, когда в конце апреля из Хельсинки в Ригу приехал военный атташе Германии в Финляндии Рессинг, предлагая латвийским военным подумать над таким вариантом, они ответили отрицательно…

А В ЛОНДОНЕ и в Париже упорно не соглашались с нашими предложениями об общих гарантиях прибалтам… Собственно, с разговора об этом нашего лондонского полпреда Майского с лордом Галифаксом 8 июня 39-го года и началась эта глава…

Странную «гордость» демонстрировали последним мирным для Европы летом те страны, которые были обязаны самим своим «государственным» существованием не многовековой борьбе за национальную свободу, а изменению соотношения сил крупных держав!

Н-да…

В чем дело?

Не ошибаясь, можно было утверждать, что — в расчетах Интернационала Элиты…

Конечно, три балтийские «карты» не имели для Золотой Элиты того судьбоносного характера, как для пушкинского Германна, но в общей антигерманской и антирусской игре вполне шли в «расклад»…

В конце концов плацдармом для удара Германии по России могла стать и Прибалтика под рукой фюрера. В том числе и поэтому Лондон и Париж не соглашались на советское предложение дать прибалтам совместные гарантии.

Наши гарантии, конечно, означали бы при необходимости и ввод в Прибалтику войск… Да, это усиливало бы СССР, но зато укрепляло бы европейский мир. Кое же кому его надо было рушить…

Но, войдя в Прибалтику для гарантии ее независимости, Россия могла бы пойти на блок с Германией и совместно принудить Польшу к здравому поведению в части Данцига и отторгнутых у России областей…

А это уж было бы для Золотой Элиты совсем худо… Польша в таких «клещах» могла все «сдать» и мирно — включая аннексированную у Литвы Виленщину…

Н-да…

Интересная, интересная игра шла балтийскими и скандинавскими «картами» весной и летом 39-го года, уважаемый мой читатель!

В те дни Норвегия, Швеция и Финляндия отказались от англофранцузских гарантий, как, впрочем, и от предложения Германии заключить пакты о ненападении…

Для Норвегии такая линия была понятна— в случае войны ей однозначно грозила оккупация в той или иной форме. Вопрос был лишь в том, кто первым высадится в Бергене, Тронхейме, Нарвике — немцы или англичане?

Швеция вполне могла рассчитывать на сохранение нейтралитета — она в таком качестве устраивала, в общем-то, всех — как и Швейцария.

Но вот Финляндия… Она отказалась от англо-французских гарантий в «группе», но настолько не желала тройственных англо-франко-советских гарантий, что даже шантажировала Лондон! Мол, если англичане согласятся с идеей Москвы об общих гарантиях финнам, то те станут на сторону Германии…

В чем дело? В надеждах на «линию Маннергейма»? Или в надеждах на линию Вашингтона?

Похоже, расчет был и на то, и на то…

И это кое-кто понимал и даже заявлял об этом публично…

13 июня 39-го года «Правда» опубликовала большую передовую под заголовком «Вопрос о защите трех Балтийских стран от агрессии»… Стиль ее был вполне сталинский, а, значит, весьма вероятным было и его авторство.

Так или иначе, но передовая анализировала положение дел очень толково. Были там и строки, относящиеся к «балтийскому упрямству». Об этом писалось так:

«Возможно и другое объяснение поведения… политических деятелей Эстонии и Финляндии. Вполне возможно, что мы имеем здесь дело с определенными влияниями извне, если не с прямой инспирацией… В настоящее время трудно сказать, кто именно являются здесь подлинными вдохновителями: агрессивные государства, заинтересованные в срыве антиагрессорского фронта, или же некоторые реакционные круги демократических государств…»

И там же была ссылка на статью правого французского журналиста Анри де Кериллиса в газете «Эпок»… Редактор «Эпок», правый депутат парламента, Кериллис не был членом компартии, но Францию любил и видел, что дела во Французской республике идут неладно… Поэтому и тревожился, и писал — как ни странно — правду (потому его и цитировала «Правда»):

«6 отношении гарантий Балтийским странам требования Советского Союза абсолютно законны и вполне логичны. Если Франция и Англия вступают в соглашение с Советским Союзом, они должны быть заинтересованы в том, чтобы Советский Союз не пострадал в первые же дни войны от германской интервенции через территорию Балтийских стран… Если мы хотим этого союза, мы должны сделать все, чтобы Германия не обосновалась в Риге, Таллине и Хельсинки, а также на Аландских островах. Указывают, что ни Финляндия, ни Эстония, ни Латвия не желают франко-англо-советских гарантий. Что это за чертовщина? Если они не желают этих гарантий, то это значит, что имеются лишние основания для беспокойства. Указанные Балтийские страны, две из которых являются странами-лилипутами, не способны сами обеспечить свою независимость. И если они утверждают обратное, то это значит, что они вступили в германскую орбиту. Советский Союз желает этому противостоять…»