24 марта, вторник

24 марта, вторник

Нина Петровна была занята. Весь день она ходила по дому, давала распоряжения, суетилась, но хлопоты были приятные: из угловатой, неуютной дачи в Ильичево Хрущевы перебирались в шикарный Огаревский особняк, который стоял на противоположном берегу Москвы-реки. Несколько дней назад состоялось решение Правительства, по которому Никите Сергеевичу предоставлялась новая дача за городом. Дом этот оказался куда просторнее прежнего, с многочисленными холлами, террасами, светлыми комнатами, парадной мраморной лестницей. Все тут выглядело основательно и монументально. И участок громадный — конца и края нет. Левее дома начинался фруктовый сад, окруженный живописными полянами, а за полянами — настоящий лес, с дубами и елками, да такой дремучий, что можно ненароком заблудиться. При въезде на территорию стоял амбар, наскоро превращенный в гараж, в стороне, просматривалось здание для обслуживающего персонала, переделанное из княжеской церкви. Наискосок к центральному входу, возвышалась выкрашенная в голубой цвет горка, перед горкой зимою обычно заливали каток. Минут восемь-десять и можно, прогуливаясь, оказаться у реки.

В отличие от Ильичево, огаревский дом не был из вновь отстроенных, а возводился как загородная резиденция московского генерал-губернатора, родственника императора, аристократа и богача — просторный, торжественный. Одно время тут жила сестра Ленина, потом заселился секретарь Московского горкома Щербаков. После его смерти особняк пустовал. Хотели передать его Булганину, но почему-то не сложилось, и вот он достался Никите Сергеевичу.

— Спасибо скажешь! — выговорил Берия. Это он дал указание готовить резиденцию под Хрущева.

Но не только большим человеческим спасибо Никита Сергеевич отблагодарил друга. Прихватил он чуткому товарищу бутыль рябины на коньяке собственного приготовления, свиной окорок, который коптили с вишневыми веточками и душистым перцем по рецепту житомирского кулинара Попенко, привез Лаврентию Павловичу застреленного на охоте молодого олененка, дюжину зайцев и двух бобров. Бобров в последнее время даже очень стали кушать. Бобровое мясо было жирновато, но нравилось Хрущеву куда больше деликатесной водяной крысы нутрии. Непросто угодить всесильному министру! Никита Сергеевич суетился, раскладывая на маршальской кухне охотничьи трофеи.

— Напер! — оглядывая дары, довольно отозвался Берия и усадил Никиту Сергеевича выпить по рюмочке.

— Дом-то нравится?

— Еще бы!

Вещей у Хрущевых имелось немного: одежда; всевозможная кухонная утварь — сковородки, кастрюли, тарелки, чашки, чайники; из мебели — две детские кроватки, бамбуковое китайское кресло-качалка, да три сундука с постельным бельем и скатертями. Изобиловали бесполезные вещи — бессмысленные сувениры с дарственными надписями, выбрасывать которые не поднималась рука. А еще были книги, четыре высоченных до потолка шкафа. Никита Сергеевич любил читать, с юности его тянуло к печатному слову, и даже сейчас, допоздна просиживая на работе, он не бросал чтение, читал запоем, особо любил Некрасова, Максима Горького, Михаила Шолохова, на все лады расхваливал украинского прозаика Корнейчука, который, словно послушный партийный горн, воспевал успехи социализма, оправдывая и объясняя самые неприглядные ошибки в ретивой советской истории.

Нина Петровна оглядела книжные полки: все книги требовалось достать, разложить на стопки, перевязать. С книгами получалось много мороки, но к переезду готовились основательно, старались ничего не забыть, а лишнее раздать или выбросить. Ненужного всякий раз оказывалось чересчур много — как начнешь разбирать, в хламе задохнешься! Лишь мама Никиты Сергеевича, вслед за сыном прибывшая в Москву, всякую вещь считала очень даже нужной, и выкидывать или отдавать жалела.

— Да что мы, богачи, в самом деле?! — возмущалась родительница. — Ценностями бросаемся! Это нам ой как пригодится! — и незаметно, чтобы не попасть на глаза невестке, стаскивала то одно, то другое в свою комнату и удовлетворенно вздыхала: — Спасла! Нинка-то ничего не жалеет, по миру нас пустит! — Правда, схоронить от упрямой Нины Петровны удалось далеко не все.

Сегодня снова занимались сортировкой.

— Зачем дряхлое барахло за собой таскать? — откладывала старье Нина Петровна.

К счастью, маму Никиты Сергеевича с огромным тюком в руках, который она наотрез отказалась отдать, уже перевезли на новое место, но поселили бабушку не в княжеском доме, а в стороне, за садом, где стоял небольшой бревенчатый сруб.

— Здесь мне спокойнее будет, — призналась сыну Ксения Ивановна. — Я в мраморных хоромах с ума сойду. Буду к вам в гости ходить, а лучше вы ко мне! — тараторила бабуля.

Нина Петровна обрадовалась, когда эту новость узнала.

С отъездом мамы Никиты Сергеевича сборы пошли веселей. Не складывались у невестки отношения со свекровью — в принципе, это дело житейское.

По большому счету, в новый огаревский дом можно было ничего, кроме книг, не брать. Госдача от начала и до конца укомплектовывалась казенным имуществом, как правило, трофейными дорогостоящими вещами. На любой, даже очень придирчивый вкус, на складах Хозуправления необходимое находилось: и мебель изысканная, и картины в золоченых рамах, и ковры тонкой ручной работы, и невообразимые вазы, и разнообразные сервизы. А сколько хрустальных люстр! Добра из Германии вывезли немерено.

Переезжали Хрущевы нечасто. На Украине прожили шесть лет, а в конце сорок девятого товарищ Сталин Никиту Сергеевича снова в Москву возвратил. Семикомнатная квартира на улице Грановского за Хрущевым с 1945 года была закреплена. Как руководителю Москвы, загородную дачу в Ильичево предоставили. И вот теперь — княжеский дворец!

После смерти Сталина Нине Петровне стало понятно, что статус мужа изменился, стал супруг ее совсем большим человеком, прибавилось охраны, обслуги.

— Морозец-то отпустил, — проговорила горничная.

И действительно попустило, минус один, не более. Еле различимая дымка парила в воздухе. Так всегда бывает, когда теплеет. Снег осел, сделался грубым, неряшливым. Природа освобождалась от холода.

— Задышала земля, — отозвалась Нина Петровна. — А вспомни, как февраль лютовал, казалось, камень вымерзнет!

Люба счастливо улыбалась:

— Надоела зима.

— Любонька, а, Любонька, скажи, дети ели? — забеспокоилась хозяйка.

— Кушали.

— Илюша хорошо поел?

— Хорошо. Котлетку скушал куриную, а пюре немного оставил.

— Не голодный, точно?

— Не-е-е! — замотала головой горничная.

Нина Петровна удовлетворённо кивнула.

— Теперь, Любонька, в спальню пойдем, там пособираем. Скажи, чтобы пустые коробки туда несли.

— А кабинет? — показала на дверь Люба. — Там-то не были!

— В кабинете Никита Сергеевич сам приберет, он там ничего трогать не разрешает.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.