Глава 23 РАСПРАВА С ИНКАМИ

Глава 23

РАСПРАВА С ИНКАМИ

Экспедиция в Вилькабамбу, завершившаяся победой, прошла через перевал Пантикалья в начале сентября 1572 года, ведя с собой главных вождей Инков. Главнокомандующий Уальпа Юпанки, дядя Тупака Амару, не увидел конца этого путешествия. Во время своего пребывания в джунглях он заразился какой-то болезнью, и у него началось желудочное кровотечение. «Болезнь охватила его, и он умер, не дойдя одной лиги до Куско. И он не стал свидетелем трагедии и горя, которые были уготованы его племяннику Тупаку Амару».

Другие Инки вошли в Куско вместе с колонной испанцев в день Святого Матфея 21 сентября. У ворот Карменки колонна остановилась, чтобы построиться в маршевый порядок. Хуан Альварес Мальдонадо «одной цепью сковал Тупака Амару и его военачальников. Инка был одет в плащ и тунику из малинового бархата, а на ногах у него была обувь из разноцветной шерсти местной выделки. На голове у него была корона или головное украшение под названием маскапайча, с которой на его лоб свисала бахрома. Это был знак королевского отличия Инки». «В день триумфального вступления в город испанцев и их пленников городской совет [Куско] устроил парад всех войск, которые находились в городе… Это было великолепно, но солдаты-завоеватели выглядели лучше в своих боевых доспехах, в которых они воевали в джунглях… Каждый вел какого-нибудь пленника из числа известных Инков… Последним шел капитан Лойола с Инкой Тупаком Амару, которого он вел на золотой цепи, надетой ему на шею», в то время как Киспе Титу был посажен на серебряную цепь.

Вице-король Франсиско де Толедо жил в самом лучшем доме города Куско, который принадлежал одному из богатейших горожан Диего де Сильве-и-Гусману. Вице-король «наблюдал за всем, за чем только он пожелает, из окна, оставаясь незамеченным», но Лойола прекрасно понимал, что он находится там. Он приказал всем пленникам снять с головы головные уборы, а Тупаку Амару — его маскапайчу, когда они будут проходить мимо этого окна. Они отказались выполнить этот приказ, но вместо этого дотронулись до своих льяуту и поклонились невидимому наблюдателю. Два хрониста отметили, что Лойола выпустил из рук золотую цепь и ударил своего венценосного пленника за неповиновение. После того как Толедо «вкусил сладость завоевания», он приказал, чтобы пленников заточили в «великолепные роскошные здания» дворца Карменка. Не так давно дворец был конфискован у сына Паулью Инки Карлоса, чтобы Толедо мог превратить его в крепость. Когда там в заключении находился Тупак Амару, его использовали в качестве казарм для городской стражи, а дядя вице-короля Луис де Толедо был его смотрителем.

Покорители Вилькабамбы принесли с собой мумифицированные тела двух Инков, которые до этого умерли в этой провинции, Манко и Титу Куси. А также они доставили знаменитое изображение Солнца Пунчао, которое являлось олицетворением происхождения королевского дома Инков от самого Солнца. Теперь испанцы желали завершить унижение религии Инков, уговорив Тупака Амару последовать примеру своих братьев, принявших христианство. Задача познакомить его с христианским вероучением была возложена на двух монахов ордена Милосердия Мельчора Фернандеса и Габриэля Альвареса де ла Карреру. Оба были известны своим великолепным владением языком кечуа, «на котором они говорили так хорошо, что превосходили даже самих инков», и как учителя они «так хорошо знали свое дело, что кормили Инку с ложечки». Им в помощь были приданы такие известные служители церкви, как иезуиты во главе с Алонсо де Барсана, который «не отходил от него [Инки] ни днем ни ночью», и Кристобаль де Молина, который возглавлял больницу Богородицы Исцелительницы и являлся знатоком туземной религии. Настоятель доминиканского монастыря Габриэль де Овьедо также утверждал, что лично он вместе с двумя монахами его ордена приложил руку к ознакомлению Инки и его ближайшего окружения с основами христианского вероучения.

Эта внушительная армия духовников, стремящихся обратить Инку в новую веру, достигла быстрого успеха. «Было поразительно обнаружить, что язычники — и особенно это касается Тупака Амару, — которых никогда не обучали нашей святой католической вере, проявят такой ум в ее понимании. Через три дня они знали все, что им было необходимо для того, чтобы принять крещение. Они не только достигли таких хороших результатов, но и настаивали на том, чтобы каждый день мы обучали их еще и еще». Обучение в виде ответов на вопросы религиозного характера происходило в тюрьме. Инка принял крещение и получил христианское имя Педро.

Нетерпеливое желание Инки стать христианином, возможно, возникло из ощущения, что силу этой религии подтверждают успехи испанцев. Но он, вероятно, надеялся, что, приняв христианство, смягчит суровость своих тюремщиков в отношении себя. Иезуит Антонио де Вера писал, что Инка «не покидал [монахов] ни на минуту, ибо, по его словам, его утешение и спасение пребывало с ними». А другие пленные инки сказали Габриэлю де Овьедо, что, «хоть им и суждено быть убитыми, они хотят стать христианами и умереть христианами». Ведь Тупак Амару и его товарищи по несчастью вскоре поняли, что их жизни грозит опасность. В отчаянии они хватались за все, что только могло спасти их: христианская вера обещала вечное спасение, а при нынешних обстоятельствах она, возможно, даст им и немедленное физическое спасение.

Вице-король Толедо с большой настойчивостью торопил начать суд над пленниками. Он пришел к четкому убеждению, что последние крупицы империи инков должны быть уничтожены. Его расспросы старых индейцев, а также написанная по заказу «История» Сармьенто де Гамбоа укрепила его во мнении, что инки сами в недавнем прошлом были завоевателями и у них не больше прав на властвование в Перу, чем сейчас у испанцев. У него не было времени сентиментально восхищаться образом жизни инков или испытывать чувство вины за его крушение. Он был озабочен скорейшей интеграцией коренного населения в колониальное общество и установлением полуфеодальных отношений между креолами и местным населением, которые в значительной степени сохранились до середины XX века. Во всем этом не было места для автономных анклавов инков; да и ни к чему было сохранять коренному населению формальных лидеров, которые могли бы как-то влиять на него. Поэтому за несколько дней Толедо принял решение, на которое у Елизаветы Английской ушло девятнадцать лет: два монарха различного вероисповедания не могут существовать в одной и той же стране.

Придя к такому заключению, Толедо понял, что его удар должен быть быстр и безжалостен. Жители Куско были рады, что их избавили от внушающей страх Вилькабамбы, и в честь победы были устроены широкие празднования. От городского совета вице-королю пришло восхищенное послание: «Этот последний завоевательный поход, который ваше превосходительство провел в монтанье Вилькабамбы, „…“ был направлен на устранение самой большой помехи, какую только можно себе представить. Местность, покрытая густыми джунглями, была настолько труднодоступна, что… [ее завоевание] начало казаться невозможным всем вице-королям и губернаторам, которые обсуждали или изучали этот вопрос, особенно принимая во внимание неудачи испанцев в тех двух-трех предыдущих случаях, когда они предпринимали нападения на нее».

Никто в Куско не испытывал сочувствия к воинственным инкским полководцам, которые попытались возглавить оборону Вилькабамбы. Мартин Гарсия де Лойола отзывался о Кури Паукаре как о «главном агрессоре в той войне». Кури Паукар и его соратники узнали, что на них лежит «вина за войну», и было проведено суммарное судопроизводство, во время которого, похоже, ничего не было сказано в их защиту. Обвинитель д-р Габриэль де Лоарте очень быстро приговорил военачальников к повешению. «Приговор был приведен в исполнение. Военачальников вели на казнь по улицам, а городской глашатай перечислял их преступления. Трое из них умерли обычной смертью, а двое на виселице. [Трое пленников] заразились в тюрьме болезнью и были на последнем издыхании. Несмотря на их болезненное состояние, их в одеялах вывели, чтобы исполнить букву закона, так как они были убийцами. Но двое других, Кури Паукар и индеец-уанка, заплатили за все, будучи повешенными на виселице».

Но вице-король не довольствовался кровью этих индейских полководцев. Он решил казнить самого Инку. В течение трех дней, когда тюремщики Тупака Амару знакомили его с основами христианского вероучения, а затем крестили, шел также и суд, на котором решался вопрос его жизни и смерти. В общем, его обвинили в том, что он правил государством, из которого совершались набеги на оккупированное испанцами Перу и в котором были дозволены языческие обряды. Более конкретно, его обвинили во всех убийствах, которые произошли на территории Вилькабамбы и вокруг нее за последние полтора года. Сам Толедо подвел итог обвинениям, выдвинутым против Инки: «После смерти Титу Куси его сын Киспе Титу и его брат Тупак Амару совершили много преступлений, которые привели к смерти и похищению индейцев и испанцев. В частности, Титу Куси убил иноземца Ромеро [горняка-старателя]; а также вышеназванные Тупак Амару и Киспе Титу убили монаха ордена Святого Августина [Диего Ортиса], который проповедовал там в соответствии с договором, подписанным в Акобамбе, и Мартина Пандо. Они хватали и убивали индейцев с дружескими посланиями к ним. И наконец, они схватили и убили Атилано де Анайя, с которым я отправил письма и мирные предложения, а они взяли и убили многих из тех, кто сопровождал его, и поставили под ружье всех жителей этой провинции».

Суд над Инкой был поспешным и явно несправедливым. На Тупака Амару нельзя было возлагать ответственность за набеги, которые прекратились уже несколько лет назад. Его недолгое царствование увидело возрождение языческой религии, но едва ли это было преступлением, караемым смертной казнью. Его брат допустил в Вилькабамбу христианских миссионеров, и не обязательно именно Тупак Амару был виновен в том, что их деятельность не была успешной. На суде над Инкой говорилось о различных убийствах, но хотя вся ответственность за них была возложена на него, не было сделано серьезных попыток признать его лично виновным хотя бы в одном убийстве. Более поздние расследования показали, что сразу после смерти Титу Куси метиса Мартина Пандо линчевала толпа в Пукьюре. Эти же самые расследования связали Тупака Амару со смертью Диего Ортиса, но единственно в том, что тот отказался повидаться с ним в Марканае и тем самым попустительствовал его мученической смерти. Не было ничего, что могло бы доказать, что Тупак Амару действительно приказал умертвить несчастного миссионера. Горняк-старатель Ромеро был убит по приказу предыдущего Инки Титу Куси. А убийство посла Атилано де Анайя — безусловно, самое серьезное преступление в глазах Толедо — было делом рук вооруженного отряда, который охранял мост Чукичака. Оно произошло на следующий день после того, как Анайя перешел по мосту на другую сторону реки: слишком быстро, чтобы успеть получить соответствующие указания от Тупака Амару. Антонио де Вера, близкий друг духовника Тупака Амару Алонсо де Барсана, писал, что посланцы «были убиты гарнизоном индейцев, который охранял тот проход в горах. Убийцы пришли в Вилькабамбу и сказали Инке, что они нашли каких-то христиан, спрятавшихся возле моста Чукичака и наблюдавших за переправой, чтобы войти в Вилькабамбу и убить его, поэтому они отняли у них жизнь. Инка был поражен происшедшим и сожалел, что они сначала не поставили его об этом в известность».

Но вице-король и его ставленник д-р Лоарте на самом деле не очень заботились о том, чтобы доказать вину Инки. Толедо принял решение убрать Тупака Амару и знал, что действовать нужно быстро, пока волна сочувствия не спасла пленного правителя. Таким образом, после мнимого судебного разбирательства, которое длилось всего лишь три дня, д-р Лоарте приговорил Инку Тупака Амару к смерти. Он избавил его от унижения быть повешенным на виселице и вынес решение обезглавить его.

Смертный приговор немедленно произвел фурор в Куско. Все были рады победе над Вилькабамбой, но и потрясены угрозой Толедо казнить побежденного Инку после поспешного, поверхностного судебного разбирательства. В цивилизованной атмосфере семидесятых годов XVI века казалось невозможным еще раз сделать то, что сделал Писарро с Атауальпой почти сорок лет назад в совершенно других обстоятельствах. «Находившиеся в городе испанцы, служители церкви и миряне, „…“ не могли себе представить, что приговор будет приведен в исполнение». И тем не менее группа служителей церкви поспешила организовать петицию с целью отложить казнь или добиться полного прощения. По словам иезуита Антонио де Вера, «пастор Луис Лопес и отец Алонсо де Барсана были уверены и убеждены в невиновности Инки Тупака Амару. Они сделали все возможное, чтобы предотвратить его казнь. Они сообщили вице-королю правду, представили ему свидетельства абсолютной невиновности Инки и много раз со слезами умоляли его на коленях. Видя, что ничего не могут добиться, они уговорили прелатов различных церковных орденов и других выдающихся служителей церкви сделать то же самое». Бальтасар де Окампо и Рехинальдо де Лисаррага составили список этих религиозных деятелей: «Отец Гонсало де Мендоса, архиепископ ордена Милосердной Девы Марии; отец Франсиско Коррол, настоятель августинского монастыря этого города; отец Габриэль де Овьедо, настоятель храма Санто-Доминго; отец Франсиско Велес, настоятель францисканского монастыря; отец Херонимо де Вилья Каррильо, францисканский архиепископ; отец Гонсало Бальястеро, заместитель архиепископа ордена Милосердия, и приходской священник отец Луис Лопес — все пошли к вице-королю. Они пали на колени и молили проявить милосердие и пощадить жизнь Инки».

Было очень важно, что ходатайство о помиловании пришло от отца Агустина де ла Корунья, епископа Попаянского из Южной Колумбии, одного из самых уважаемых служителей церкви того времени. Корунья был одним из 12 монахов-августинцев, которые первыми прибыли в Мексику; он вел последовательную борьбу за то, чтобы с коренными жителями Америки хорошо обращались. Он совершил путешествие на юг и стал духовным советником Толедо во время его поездки по стране. Антонио де Вера отзывался о нем как о «безупречном человеке, которого все считают праведником». Епископ Корунья и другие служители церкви «умоляли вице-короля на коленях с большим чувством, пылом и слезами» пощадить Инку, «ибо он был невиновен и не должен умереть той смертью, которая ему уготована. Его следует отправить в Испанию к его величеству. Но вице-король решительно отказался и положил конец ходатайствам и просьбам по этому делу».

Тупака Амару вывели из его тюрьмы, которой был дворец в Колькампате, и повезли вниз по склону горы к главной площади Куско, где был сооружен эшафот. Его руки были связаны, а к шее привязана веревка. Он ехал верхом «на муле, покрытом черной бархатной попоной, а сам он был одет в траурные одежды. Присутствовать при смерти своего Короля и Владыки собралось так много индейцев, что, по словам очевидцев, через улицы и площади можно было протолкаться лишь с величайшим трудом. Так как на земле места уже больше не осталось, индейцы залезали на стены и крыши домов; даже на больших холмах, которые видны из города, было полно народа. Его сопровождали многие знатные господа и большая толпа служителей церкви». Габриэль де Овьедо и Бальтасар де Окампо также вспоминали огромную толпу: «Все открытые места, крыши и окна Карменки и Сан-Кристобаля были настолько заполнены зрителями, что брошенный апельсин не смог бы достичь поверхности земли — так плотно стояли люди». По дороге к эшафоту осужденного охраняли 400 индейцев-каньяри с копьями в руках, и он был «окружен стражей и алебардщиками вице-короля». «Хуан де Сото, главный судебный пристав, отправился верхом с шестом в руках, чтобы расчистить себе дорогу; в бешеной скачке он сбивал с ног и давил людей».

Во время этого крестного пути был один трогательный эпизод. Когда пленника вели по главной улице из Колькампаты, в окне внезапно появилась его сестра Мария Куси Уаркай. Эта бесстрашная женщина «возвысила свой голос и, рыдая, крикнула ему: „Куда же ты идешь, мой брат, мой принц и единственный владыка всех четырех суйю?“ Она попыталась устремиться вперед, но священники помешали ей. Он же оставался печальным и смиренным». Большинство испанцев разделяли ее горе. «Балконы были заполнены мужчинами, женщинами и знатными дамами, которые плакали от жалости к нему, видя, как несчастного молодого человека ведут на смерть. Воистину, не было ни одного человека, знатного или простолюдина, который не скорбел бы о его смерти».

Тупак Амару достиг площади и взошел на обитый черной материей эшафот вместе с епископом Агустином де ла Корунья. «Когда все то множество индейцев, которые совершенно заполнили площадь, увидели это горестное зрелище [и поняли], что их владыка Инка должен там умереть, они огласили небеса воплями и стенаниями. Его родственники, находившиеся рядом с ним, сопровождали эту скорбную трагедию слезами и рыданиями».

Перед казнью Тупак Амару выступил с эшафота с замечательной речью. Бесстрастный свидетель Антонио Саласар, казначей Толедо, писал, что «Инка Тупак Амару поднял обе руки, делая знак, похожий на тот, которым индейцы обычно приветствовали своих владык». Гарсиласо так описал этот жест: «Инка поднял правую руку с раскрытой ладонью и накрыл ею правое ухо. Затем он стал постепенно опускать руку, пока она не остановилась на правом бедре». «Повернувшись лицом туда, где было больше всего вождей, он громко сказал на своем языке: „Ойари гуайчик!“ И это был человек, стоящий на краю гибели. Едва ли его могли слышать те, кто находился в непосредственной близости от него. Но плач, стенания и крики мгновенно прекратились. Я думаю, что все сдерживали даже само дыхание, и наступила такая тишина, как будто на площади не было ни единой живой души: таковы были авторитет и власть Инки над своими подданными».

«По утверждению переводчиков, находившихся на эшафоте, и других людей, стоявших поблизости, у которых были взяты свидетельские показания, то, что он сказал на своем языке, в кратком изложении звучало так: „Вожди, вы пришли сюда из всех четырех суйю. Да будет вам известно, что я стал христианином. Они крестили меня, и я желаю умереть, осененный законом Божьим. И я должен умереть. Все, что я и мои предки Инки говорили вам до этого — что вы должны поклоняться Солнцу Пунчао, уака, идолам, камням, рекам, горам и вилька, — это абсолютно ошибочно. Когда мы говорили вам, что мы идем беседовать с Солнцем, что оно разговаривает и советует вам делать то, что мы вам приказываем, это было неправдой. Солнце не говорило, говорили только мы: ведь оно сделано из золота и не может разговаривать. Мой брат Титу Куси сказал мне, что всякий раз, когда я пожелаю приказать индейцам сделать что-либо, мне следует одному зайти к идолу Пунчао, „…“ потом мне следует выйти и сказать индейцам, что идол говорил со мной и сказал то, что я хотел сказать им“.

Это поразительное открытое осуждение религии инков казалось слишком уж хорошим, чтобы быть настоящим, с точки зрения испанцев. Спустя месяц после этого события сам вице-король Толедо написал кардиналу Сигуэнсы, выражая свое удивление и удовлетворение: «На эшафоте Инка Тупак Амару сделал признание, которое принесло наибольшую пользу в деле обращения этих народов в христиан».

«Затем Инка получил утешение от святых отцов, которые находились подле него, и, попрощавшись со всеми, положил голову на плаху, как ягненок. После этого вперед вышел палач [индеец из племени каньяри]». «Он завязал ему глаза, положил его голову на плаху и, взяв голову за волосы левой рукой, отсек ее саблей с одного удара. Затем он поднял ее высоко, чтобы всем было видно. Как только голова была отрублена, в соборе начали звонить в колокола, а затем начался колокольный звон во всех монастырях и приходских церквах города. Казнь вызвала у всех величайшую скорбь и слезы».

Тело Тупака Амару было отвезено в дом его сестры Доньи Марии Куси Уаркай, вдовы Сайри-Тупака. На следующий день после мессы «тело Инки было погребено в часовне собора членами монашеских орденов. Епископскую мессу отслужил Агустин де ла Корунья, отрывок из апостольского послания прочел каноник Хуан де Вера, а проповедь — каноник Эстебан де Вильялом. Все священнослужители города присутствовали на похоронах, каждый из которых сказал свое слово, и все они слили свои голоса в пении заупокойной мессы над телом Инки… Все были охвачены скорбью; месса шла в сопровождении органа, так как Инка был владыкой. На девятый день все похоронные почести повторились, все служители церкви снова собрались и, согласно правилам, отслужили мессы, из чего можно сделать вывод, что Инка пребывает с нашим Господом Богом».

Толедо приказал, чтобы голову казненного Инки водрузили на шест. Но Хуан Сьерра де Легисамо заметил, что много индейцев толпятся вокруг него ночью, оплакивая и поклоняясь своему Инке. Как написал сам Толедо, «нельзя было позволить, чтобы его голова находилась на шесте более двух дней, так как никакое наказание не смогло бы [положить конец] тем знакам обожания, которые они проявляли по отношению к ней, или воплям и стенаниям десяти или пятнадцати тысяч туземцев, которые присутствовали на площади при казни и слышали его признание». Голову сняли и похоронили вместе с телом.

Так закончил свои дни Тупак Амару, последний из сыновей Манко, последний коронованный на престол правитель Перу и последний Инка. Последовательность событий, сопутствующих его смерти, была до боли знакома. Суммарное судопроизводство, полное достоинства поведение жертвы на эшафоте, чрезмерная помпезность погребальных церемоний, пассивное отчаяние коренного населения и последующее самобичевание испанцев — все это навевало печальные воспоминания о казни Атауальпы тридцать девять лет назад. Смерти двух правителей, дяди и племянника, являются символами начала и завершения завоевания Перу. Удар, который обезглавил Тупака Амару, был последним ударом испанских завоевателей по Перу, нанесенный спустя почти сорок лет после первого применения силы на площади Кахамарки.

Франсиско де Толедо понимал, что он должен покончить с унижением инков, уничтожив их самые священные реликвии. Мумифицированные тела Инки Манко и Титу Куси были привезены из Вилькабамбы и тайно сожжены в древней крепости Киспи-Уаман. Другим величайшим трофеем было изображение Солнца Пунчао, та наивысшая награда, к которой стремились испанцы с самого начала завоевательного похода.

Различные изображения Солнца попадали в руки испанцев в ходе оккупации Перу, но это было самое последнее изображение захваченное у генерала Уальпы Юпанки в лесах в окрестностях Вилькабамбы. Это его [Пунчао] Тупак Амару осудил и разоблачил в своей речи, произнесенной с эшафота. Пунчао был довольно маленький: идол из литого золота весил 6 марок и 6 унций, а его серебряная оправа весила 3,5 марки; вместе — всего 5,5 фунта. Толедо писал, что «внутри идола в золотом потире есть сердце из тестообразной массы, которая состоит из порошка, полученного из сердец умерших Инков… Он окружен золотыми медальонами, чтобы, когда на них попадут лучи солнца, они засияли бы так ослепительно, что нельзя было бы увидеть сам идол, а только отраженное сияние этих медальонов. Солдаты отломили их, чтобы возместить себе свою долю сокровища». Лишенного своих медальонов Пунчао вице-король отправил королю Филиппу вместе с рекомендацией: «Ввиду того, что дьявол посредством этого идола осуществлял свою власть, и вследствие вреда, который он причинил со времен царствования седьмого Инки, „…“ несомненно, он представляется мне тем предметом, который Вашему Величеству было бы уместно отослать его святейшеству». Знаменитая реликвия так и не была найдена: возможно, она все еще находится в каком-нибудь дворце в Испании или в Ватикане.

Попытка вице-короля искоренить религию инков не ограничилась уничтожением самого Инки и священных реликвий. За те недели, когда был провозглашен поход на Вилькабамбу, Толедо сообщил королю свои предложения: «Теперь, когда с теми, кто находился в Вилькабамбе, покончено, следует истребить семя самих Инков в этом королевстве». И он объяснил, как он сделает это. «Будет достаточно наказать всех Инков за то, что они были вовлечены в заговор с целью поднять восстание. Наберется, наверное, около 300 человек, имеющих родственные связи с семьей Инков, которые хранят память о них». Для Толедо, пребывающего в то время в агрессивном расположении духа, хороши были любые средства. Искоренение семьи Инков было логическим продолжением того подрыва их божественных прав, который был начат посредством показаний. Толедо совершенно верно увидел, что на грядущие века миф об Инках станет воодушевлять индейцев на восстания, — на самом деле так оно и было. Но очень тревожно наблюдать, как человек, который является таким приверженцем законности, заявляет о своем намерении, а затем изыскивает юридические средства его исполнения.

Первой жертвой кампании по искоренению рода Инков стал потрясенный Инка Карлос. В мае 1572 года он и его брат Фелипе были внезапно арестованы и предстали перед судом. Это был жестокий удар для Карлоса, человека, который гордился своими испанскими манерами и женой-испанкой, который относился к Толедо как к своему куму, крестному отцу своего сына Мельчора, и который написал королю Филиппу: «В течение многих лет я страстно желаю явиться к Вашему королевскому двору, чтобы поцеловать королевские руки и ступни Вашего Величества». Прошло всего несколько недель с тех пор, как вице-король с такой похвалой отозвался о лояльности Карлоса, когда были представлены панно. Теперь Карлоса лишили всех его богатств и владений, включая дворец Колькампату, и бесцеремонно заключили в тюрьму. Со своей стороны Толедо был рад заполучить этот дворец. С воодушевлением он написал королю, что «дворец занимает самое большое и лучшее место, какое только можно себе вообразить, чтобы из него держать под артиллерийским обстрелом этот город и каждый дом в нем». Вскоре он стал превращать Колькампату в крепость в испанском стиле с амбразурами, артиллерией и гарнизоном. Он лично продиктовал подробные директивы относительно охраны, содержания и обслуживания крепости. Он хотел, чтобы она была похожа на те крепости, при помощи которых Испания властвовала в своих фламандских и африканских владениях. Он даже устроил так, чтобы настроенные против Инков племена каньяри и чачапояс перебрались на жительство в Куско, в приход Сан-Кристобаль в районе Колькампаты.

Вместе с Карлосом были арестованы трое видных Инков королевской крови: Дон Алонсо Титу Атаучи, Дон Диего Кайо и Дон Агустин Конде Майта; а также двое касиков: Педро Гуамботонго и Франсиско Туйру-Уальпа. Это были важные фигуры, по происхождению уступавшие лишь Инке Карлосу, которые так же, как и он, с готовностью сотрудничали с испанцами и перенимали их образ жизни. Алонсо Титу Атаучи был человеком, которого Каньете удостоил передаваемым по наследству титулом главного алькальда четырех суйю и который пользовался королевскими привилегиями. В равной степени внушительной была фигура семидесятилетнего Дона Диего Кайо, который в течение тридцати лет пользовался большим уважением в обществе Куско и чей отец «был вторым человеком Уайна-Капака» и наперсником Уаскара. Оба эти человека являлись главными свидетелями Толедо и «Истории» Сармьенто де Гамбоа. Вероятно, они были так же потрясены и разгневаны внезапными и неоправданными действиями Толедо, как и Инка Карлос.

Обвинения, выдвинутые против этих людей, были очень нечеткими. Они «вступили в союз с теми, кто прятался в Вилькабамбе, и чинили препятствия их мирному выходу [на территорию Перу]». В дальнейшем их обвинили в проведении тайных встреч, подготовке оружия и поддержании связи с Инкой, находившимся в Вилькабамбе. Судьей на их процессе был агрессивный д-р Лоарте, действовавший непосредственно по указанию вице-короля, который принял на себя полномочия главнокомандующего на период военного времени. Одним из свидетелей против Карлоса была дочь Манко Мария Куси Уаркай. Она не могла не воспользоваться такой возможностью отомстить сыну Паулью, который во многом стал похож на испанца. Она обвинила его в поддержании связей с Вилькабамбой, хотя было в высшей степени маловероятно, чтобы какой-нибудь Инка оттуда стал бы иметь дело с этим коллаборационистом. Вероятно, именно сама Мария поддерживала контакт со своими братьями в их уединении. Шансы обвиняемых не возросли от того, что переводчиком на процессе был метис Гонсало Гомес Хименес. Несколькими годами ранее этот молодой человек был обвинен в гомосексуализме и фигурировал в деле вместе с некоторыми из слуг Толедо. Позднее он признал, что иногда искажал перевод показаний, пытаясь угодить своему хозяину. Процесс над знатными инками на короткое время был прерван, чтобы суд мог выдвинуть обвинение против более крупной жертвы, Тупака Амару, но когда он возобновился, Карлос и его товарищи по несчастью были признаны виновными, и их собственность была конфискована. Толедо был рад получить их богатства, но также он твердо решил избавиться от самих Инков. Когда 12 ноября он подписывал их приговор, он добавил положение, согласно которому наиболее влиятельные из обвиняемых изгонялись из Перу. Их должны были отправить в ссылку в Мексику вместе с рекомендацией тамошнему вице-королю обеспечить им средства к существованию. С ними были высланы и двое мелких князьков из Вилькабамбы: трехлетний сын Тупака Амару по имени Мартин и пятнадцатилетний сын Титу Куси Фелипе Киспе Титу, а также разные знатные дамы и другие родственники. Пленники, сопровождаемые Алонсо де Карбахалом, покинули Куско в начале 1573 года и достигли Лимы 18 марта.

Толедо и Лоарте зашли слишком далеко в этом фальсифицированном судебном процессе, вынеся суровые приговоры. Вскоре им пришлось столкнуться с мощной оппозицией, которая была гораздо эффективнее оппозиции служителей церкви, пытавшихся в течение одиннадцати часов спасти Тупака Амару. Еще в декабре 1572 года три оидора Аудиенсии Лимы упрекнули Лоарте в том, что он не позволил обвиненным Инкам обжаловать приговор. Карлос и другие знатные Инки вскоре стали предметом правовой и политической борьбы между Аудиенсией Лимы и вице-королем, который продолжал свою инспекционную поездку по провинции Чаркас. Толедо пришел в ярость, когда услышал про эту оппозицию. Он продиктовал одно постановление 31 января 1573 года, находясь в Потоси, другое было датировано 2 июня в Ла-Плате, а третье вышло в Килакиле в ноябре. Во всех трех документах он подчеркивал, что он действовал против Инков в качестве главнокомандующего военного времени, поэтому дело не входит в юрисдикцию Аудиенсии Лимы, так что подсудимые должны быть отправлены из Лимы к месту их вечной ссылки. Власти в Лиме проявили открытое неповиновение. Один адвокат привел на важную церковную службу маленького принца, очевидно, юного сына Тупака Амару по имени Мартин, и громко сказал с сарказмом самому старшему оидору, чтобы все слышали, что именно этот Инка угрожает поднять за собой всю страну. Целью всего этого спектакля, по словам секретаря Толедо Диего Лопеса де Эррера, было «сделать посмешище из постановления вицекороля».

В конце апреля королю Филиппу было отправлено несколько прошений, в том числе и от самих лишенных наследства Инков, в которых они обвиняли Лоарте в нарушении процессуальных норм и присвоении конфискованных у них владений. Они ссылались на свою невиновность и умоляли позволить им предстать перед самим королем. Они резонно доказывали, что они никогда не стали бы поддерживать связь с Инкой в Вилькабамбе из-за вражды, которая существовала между их отцами. А также они жаловались на то, что в Лиме они голодают.

В декабре 1573 года эти петиции попали к королю, который приказал немедленно провести полное расследование действий Лоарте. Постоянно проживающий в Лиме судья Санчес Паредес составил список вопросов, для ответов на которые было вызвано более 50 свидетелей. Роберто Левильер обнаружил протокол этого процесса в архиве Индий: текст состоит из более чем 3 тысяч рукописных страниц. Большинство свидетелей согласились с тем, что были моменты, когда перевод искажался, и были моменты, когда свидетелей запугивали. Д-р Лоарте стал энергично защищаться. Он признал, что, когда Дон Гарсия Ингиль Топа упорствовал в нежелании раскрыть связь между Инкой в Куско и Инкой в Вилькабамбе, о которой он обязан был знать, «возникла необходимость пригрозить пыткой… в результате которой он сказал правду… Закон допускает это в таких серьезных делах или когда речь идет об измене». Но аргументы д-ра Лоарте не имели успеха. Когда магистрат, проводивший опросы, отослал все страстные обвинения и контробвинения в Испанию, на Лоарте был наложен ряд крупных штрафов. Он судил, основываясь на зыбких доказательствах, использовал сомнительные методы ведения дел и вынес приговор с чрезмерной суровостью.

В начале 1574 года король отменил приговоры, вынесенные знатным Инкам. Толедо был в ярости. Он принял твердое решение избавить Куско от Инков и был убежден, что их возвращение к власти будет представлять собой постоянную угрозу правлению испанцев. Он написал одному из своих друзей, что «это королевское послание относительно приговора, который я вынес Дону Карлосу, Дону Фелипе и другим мятежным Инкам из Вилькабамбы, может причинить больше вреда и ущерба в этой стране, чем что-либо другое». Толедо также получил мягкий упрек от короля Филиппа, который написал, что, хотя он и доволен результатами похода на Вилькабамбу, «некоторые подробности, касающиеся казни, уж лучше бы опустили».

Человеком, который выиграл больше всего от снисходительности короля, был Инка Карлос. Он возвратился в Куско, чтобы вновь стать самым состоятельным представителем индейской знати. Никто не боялся, что Карлос когда-нибудь нанесет «вред и ущерб» чему-нибудь испанскому. Вся его энергия была направлена на заботу о своих поместьях, на которых фактически в качестве чернорабочих трудились многие из его незаконнорожденных братьев. Они — в отместку — ухватились за ссылку Карлоса, чтобы ходатайствовать о предоставлении им доли в собственности их отца, доказывая, что королевским указом все сыновья Паулью были признаны законными. Но суд выяснил, что согласно завещанию Паулью оставил свои богатства только Карлосу и Фелипе, сыновьям от жены, брак с которой был скреплен христианским обрядом. Таким образом, Карлос продолжал господствовать над своими незаконнорожденными братьями. Ему даже удалось приобрести участок земли рядом с Колькампатой, который был завещан его законному брату Фелипе. После своего возвращения он прожил восемь лет, с жадностью скупая поля, террасы и пастбища вокруг Куско. В феврале 1582 года Карлос написал завещание. В нем он жаловался на то, что Толедо отнял у него несколько акров земли и ничем так и не возместил убытки. Карлос оставил кое-что своей старой матери, вдове Паулью Донье Каталине. Но он ни словом не упомянул в завещании ни о своем королевском происхождении, ни вообще о своих перуанских корнях: завещание Карлоса ничем не отличалось от завещания любого испанского собственника.

Другие высокопоставленные изгнанники: Дон Алонсо Титу Атаучи, Дон Диего Кайо и Дон Агустин Конде Майта, очевидно, вернулись в Куско одновременно с Инкой Карлосом и его братом Фелипе. Кайо и Конде Майта так и не покинули высокогорье, потому что Толедо выслал их в Кахамарку и Уамачуко, расположенные в северной сьерре. Мартин де Муруа писал, что Титу Атаучи умер от лихорадки вскоре после своего возвращения в Куско из Лимы, где он провел два года. Его сын Алонсо Титу Атаучи, последний обладатель титула главного алькальда четырех суйю, умер в Потоси в 1610 году.

Гарсиласо де ла Вега внес путаницу, драматизируя историю ссыльных Инков. Он написал, что 36 человек были сосланы в Лиму и от перемены климата «спустя чуть более двух лет 35 из них умерли, включая двоих детей». Это было чепухой, вымыслом с намерением показать, что сын Инки Карлоса Мельчор Карлос был единственным, кто уцелел из королевской семьи Инков. На самом деле, насколько это сейчас известно, никто из изгнанников не умер в течение двух лет после отъезда из Куско, в Лиме о них заботились многочисленные враги Толедо, вставшие на их защиту.

Не удовлетворившись этим преувеличением, Гарсиласо перепутал нападки Толедо на королевскую семью Инков с тем имевшим место несколько ранее наказанием, которому Кастро подверг в 1567 году метисов-заговорщиков. Гарсиласо встретился с двумя из метисов-мятежников, когда они оказались в Испании. Это были Хуан Ариас Мальдонадо и Педро дель Барко. Их рассказ превратился в его воображении в массовую высылку «всех метисов, которые только были в Куско, в возрасте от двадцати лет, способных носить оружие». Он обвинил Толедо в том, что тот навлек на них «долгую и мучительную смерть, которой для них было изгнание в различные части Нового Света». Сэр Клементе Маркхэм истолковал это замечание в том смысле, что тысячи метисов, «эти подающие надежды счастливые парни», были отправлены «умирать в болота Дарьенского залива или в студеные пустыни южной части Чили». Четыре метиса, которые инспирировали это преувеличение, на самом деле жили с достаточным комфортом в Испании. Вицекороль Толедо даже написал председателю Совета по делам Индий, взывая о снисхождении по отношению к другу Гарсиласо Хуану Ариасу Мальдонадо. В результате Хуан Ариас получил разрешение вернуться в Перу и вступить во владение огромным наследством, оставшимся ему от отца. Перед своим отъездом он жил у Гарсиласо и уговорил историка расстаться со всем имевшимся у того белым полотном, разноцветной тафтой и конем. За все это тот должен был получить щедрую компенсацию, как только Мальдонадо достигнет Перу. Но Гарсиласо де ла Вега так и не получил ничего: через три дня после высадки на северном побережье Перу Хуан Ариас Мальдонадо умер «просто от радости, что очутился снова на своей родной земле». Его двоюродный брат Кристобаль Мальдонадо также ходатайствовал, чтобы ему разрешили вернуться в Перу. В конце концов, такое разрешение он получил, и его повторное появление вызвало большое замешательство у девушки, которую он изнасиловал несколькими годами раньше: у Беатрис Клары Койи.

Тайна, окружавшая Инков, укоренилась слишком глубоко, чтобы ее мог одним махом уничтожить один решительный вицекороль. Но хотя оставшиеся Инки получили назад свою собственность и сентиментальные воспоминания об имперском прошлом продолжали процветать, королевский дом Инков потерял свою власть навсегда.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.